Раненый зверь с тонкой кожей

— Они такие длинные, — Когами стоял позади и смотрел на Гинозу в зеркало. — Ты что следишь за мной? — выдавил Гиноза, впиваясь ладонями в край раковины. Дико злило, что Когами здесь, что он может вот так нагло торчать в зеркале Гино и даже больше: свободно ходить везде, где вздумается — оперативник МИДа хренов! То, что Когами теперь весь такой свободный, а Гиноза — нет, взводило отдельно. Но обиднее всего оказалось даже не это, а то, что Когами уже некоторое время, был в городе, всего в каких-то получасах езды, или, как сейчас, в нескольких шагах — вернулся, черт его дери! И… не искал. А теперь вот припёрся в уборную, влез в личное пространство и бестактно обсуждает прическу Гино. Когами чуть улыбнулся, глаза у него потеплели — Гинозе пришлось, оторвать руки от раковины: кулаки сжимались, злость разрасталась, превращаясь в недавнее бешенство. Да как Когами только мог, так тепло смотреть после всего?! После того, сколько времени его не было! — Немножко слежу, — признал Когами. — Фредерика кормит меня новостями о тебе, если я хорошо себя веду. Но про волосы она не рассказывала. Когами хотел бы сказать другое, но реакция Гино в отделе вопила: тот не оценит, скажи Когами, что он соскучился или рад встрече. Гино все еще злился и рад не был, просто Когами хватало наглости за ним следить и даже преследовать. Он не возражал бы и дать Гино себя ударить, даже избить, если ему станет легче… Ведь в том, что Гино не рад их встрече, была вина одного лишь Когами. А волосы Гино и правда впечатляли. Гиноза втянул воздух через сжатые зубы, не оборачиваясь, ловя Когами в фокус — в зеркале, чтобы не оказаться с ним лицом к лицу. Потому что тогда… Гино бы не справился. Не с Когами — с собой. Когами понятия не имел, как это для Гино — смотреть на него теперь вот так. Казалось, пар из ушей пойдет: трудно было оставаться терпеливым и мудрым. Таким, каким Гино никогда на самом деле не был. Но он старался. Словно доказывал что-то, не миру, не себе даже — Когами. Ситуация была ужасно странной. Теперь Гиноза не мог покидать здание отдела, а Когами мог ходить, где угодно, и даже вот так просто, влезая в отражение, торчать у Гино за спиной. Алая надпись: «я всегда буду у тебя за спиной», как в одном старом фильме — вдруг проступила на зеркале, показалась реальной, живой и настоящей. Не важно угроза или обещание, может, насмешка, в любом случае — безумная выходка в духе Когами. Он был более чем похож на героя — настоящий… «профессионал». А глаза у него не были голубыми — лучше — так и остались синими . Несмотря ни на что. Гино мысленно стер несуществующее послание, так отвлекаясь. И… Черт, Когами все еще не понимал! Не понимал так много из того, что Гиноза успел понять, пока они держались на расстоянии — минимум на расстоянии выстрела, всего однажды — на расстоянии удара. И все это значило, что Когами не было… Не было в жизни Гино, хотя он наполнял ее до сих пор — всегда и неизменно. Это заставляло злиться уже на себя. — Что за глупости ты несешь? — выдал Гино зло, глядя в глаза отражению Ко — не ему самому. — Ты никогда не ведешь себя хорошо, потому она и не говорила. Гиноза никак не мог поверить словам Когами. И оттого злился — верить хотелось. Руки сами собой сжимались, превращаясь в кулаки — тело напрягалось, словно кто-то сжимал его в ладони крепкой железной хваткой, до хруста. Так и было — так Гиноза пытался удержать себя в руках. Чтобы не сказать лишнего. Чтобы видение не исчезло. А хотелось на самом деле коснуться. И не было способа стать ближе к Ко, чем снова оказаться на расстоянии удара. Счастье, что между ними оставалось чертово зеркало. А Когами смотрел, и взгляд его был… синим — бесценным. Словно он стал еще ближе. Хотя… Они ведь и раньше были близки. Настолько, что, казалось, больше и невозможно. Но сейчас Ко смотрел как-то… странно? Необычно? Ново? Гино вдруг потянул руку, заводя ее назад, за голову, стянул с пучка резинку, и демонстративно тряхнул волосами, давая им рассыпаться, потечь по плечам. «Смотри» — об этом вопило в нем все, но Гино сказал только: — Хотя… твоя… Фредерика, — прозвучало неожиданно с вызовом, — и не могла бы. Она такого не видела. И не знала, что ты заинтересуешься. Гино усмехнулся, но голос его дрогнул. Он тоже не знал: никогда бы не подумал, что Когами заметит… Когами пожал плечами: — Это правда, — сказал он просто и перевел взгляд от зеркала к волосам Гино. Они укрывали теперь плечи, доходя до лопаток, Когами уже почти поднял руку, чтобы дотронутся, но остановился вовремя, зато зачем-то облизал губы. — Красиво, — голос Когами ничем не выдал желания, поймав прядь волос Гино, накрутить ее на палец и вдохнуть запах. — Тебе идет. Но это неожиданно, конечно… Ты всегда стригся, а в прошлый раз был уже хвост… Это какой-то зарок? Когами все же сделал полшага вперед, к Гино. И пусть он все еще был довольно далеко, Когами не сдержался: жадно втянул носом воздух Гино, его неуловимый запах. — Как ты? — спросил Когами, уже примерно представляя, как Гино вместо ответа развернется и все-таки сделает то, в чем ему помешал Суго. Когами не смел говорить что-то о зароках. Пусть даже был прав. Точно так это и было. Когами всегда был прав. И его правота убивала. А он сам подошел ближе, и теперь Гиноза частично загораживал себе его отражение. И без него стало… пусто. Гино ненавидел в себе эту слабость, но уже не мог ее не признавать. Себе, не Когами. Не, тому, который ушел, оставил… Бросил, черт его возьми! Так Гино это и чувствовал. И он не прощал. Ко ведь не просил прощения. Даже не искал, только… вот сегодня, сейчас. А еще он сказал: «Красиво,» — и у Гинозы почти не осталось выбора. Он резко обернулся, наступая на Когами, сокращая жалкие сантиметры расстояния между ними до ничего. Гино не собирался, не планировал… Его руки жили сам: они уже поймали Когами за грудки. Точно так, как в отделе. Гиноза понятия не имел, что тогда сказал. Вокруг него был один лишь морок взгляда Когами, но Гино все еще помнил: людей вокруг слишком много. Это не оставляло вариантов, не давало никакого шанса оступиться. Гиноза только держал Когами крепко, так же, как сейчас. Он не отпускал, и пальцы сводило судорогой. Так странно: Гиноза чувствовал свою железную руку настоящей, ощущал напряжение в несуществующих мышцах, кровь, что течет по венам, которых не было, и боль в сведенных бионических пальцах. Теперь не было никого, чтобы разнять их. Это почти опьянило: Гино дернул Ко к себе, и воротник его черной рубашки затрещал. Теперь Гиноза позволил себе посмотреть в Когами, точно зная, как это будет. Он уставился в синий взгляд Ко и тут же провалился. Гино все падал и падал, теряя самообладание, съедая слова. Колкие и болезненные. Ненастоящие. Настоящих желаний у Гинозы сейчас было всего два. Как бы он ни хотел сбежать, до того Ко оставил ему так много времени думать и чувствовать, что… Теперь Гино знал точно. И чувствовал в полную силу. Он хотел поцеловать Когами. Или жалко разреветься на его плече. В любом случае — не отпускать никогда. Было нельзя, но остановить оказалось некому. Гиноза усилием разжал пальцы искусственной руки — она всегда была вернее настоящей, но лишь молниеносно скользнул ей дальше, теперь обхватывая Ко за шею. Впиваясь в нее до боли. Своей фантомной и настоящей — Когами. Их дыхание соприкоснулось, сплелось. Губы Ко были теперь так близко, что кружилась голова, а жар поднимался изнутри и шел сквозь поры, обхватывая их обоих. Безумно. Глупо. О, черт! Гино понял, что лицо заливает бледность, а на щеках проступает чертов румянец. Такого с ним давно уже не бывало. Но они остались одни, а Гино ждал так долго. Рука его сжала затылок Когами сильнее. И стоило, конечно, ударить — это бы все объяснило. Но Гино вдруг шагнул еще ближе, притягивая Когами к себе, роняя свой лоб на его плечо. А механические пальцы уже гладили, путаясь у Ко в волосах. Гино дышал Когами жадно, надсадно, чувствовал его — больше не смотрел, но видел всегда. В каждую секунду своей жизни он видел Когами. А теперь тот стоял рядом. Пусть Гино не мог сделать того, что… даже не снилось ему во снах — он словно не смел переходить черту, которую они никогда не переступали в действительности, но… — Ко, — голос звучал то ли гневно, то ли обиженно то, ли требовательно, и Гино вдруг замер. Он не мог отойти, но понятия не имел, как позволил себе настолько потерять чертов контроль. Первые секунды Когами не шевелился, просто ждал, что Гино сделает, но когда тот коснулся лбом плеча, обнял сам, устраивая руки у Гино под пиджаком. Это было просто, и Когами выдохнул с облегчением. — Да? — отозвался он, когда Гино позвал, а потом рискнул все же озвучить: — Я скучал… по тебе. Когами не помнил, когда именно его воспоминания стали больше походить на фантазии. Он помнил Гино ярко, отчетливо, каждый миг их разговоров, ссоры, его удар в лифте, его злость и даже его запрет возвращаться. Но однажды все это стало лишь фоном: Когами начал представлять совсем другие завершения этих сцен. Так и сегодня… В кабинете Гино схватил его, возмущаясь, собираясь ударить, а Когами смотрел ему в лицо и не преодолевал эти сантиметры, не прикасался сам, но видел так ярко, как целует Гино или хотя бы обнимает, как сейчас. Теперь Когами действительно мог почувствовать запах волос Гино и даже коснуться их губами, но пока лишь прижался щекой к его виску. — Ты злишься, — звучало глупо, конечно, но Когами не нашел, что еще сказать. Он знал: это так, Гино в обиде давно, еще с самого «Дела об образцах», но как Когами ни переживал, ни скучал, ни думал и ни мечтал — не мог извиниться, хотя Гино, наверное, это было нужно. — Очень, — выдохнул Гино куда-то Ко в ключицу. И постарался сосредоточится на этой злости. Но она таяла. Ладони Ко так неожиданно уже оказались под пиджаком, они обжигали и плавили — Гино тек, как воск, и едва сдерживал… но не гнев. Хотя и его тоже. Стоило отпихнуть Когами, сказать ему: «Какого хуя ты делаешь?» «Не смей!» «Не трогай!» «Не надо!» «Ты издеваешься…» Но Гино точно знал, что, по своей воле, он Ко не отпустит. Не теперь. У них и так было ничтожно мало времени — Ко мог уйти в любой момент. — Ты… лжешь, ты не скучал, — прошептал Гино обличающе. — Ты вернулся, но… я узнал об этом случайно! «А я так ждал тебя! Черт тебя возьми!» — Но ты сказал не приходить, — возразил Ко мягко, зарываясь носом в волосы Гино. — Да и я… не совсем мог, — Когами чуть отстранился. — Оперативник звучит, наверное, круче, чем исполнитель, но мало отличается по сути… Когами знал, что Фредерика бы достала ему пропуск в Бюро, придумала бы задание, но Гино и правда сказал, что не обрадуется его возвращению. А еще он бы обязательно объяснил это себе тем, что Когами пришел к Акане. И все равно бы не подпустил к себе… Но сейчас он подпускал, и Когами держал его, обнимая все крепче, немного шалея от того, каким ласковым ощущалось прикосновение железных пальцев. Гино чуть повернул голову, теперь скользя носом по щеке Ко, обнимая его свободной, живой рукой — стискивая до дрожи. Это тоже, конечно, было нельзя, потому что Ко обязательно уйдет снова. И скоро… В груди неумолимо и болезненно открывалась черная дыра будущей потери. Хотелось закричать: «Ты уйдешь! Ты уйдешь, так уходи сейчас! Ну, уйди же! Убирайся! Какого хрена ты так близко, как ты смеешь так… так… дышать, так смотреть, так прикасаться?!» Но Гино почти уже не было страшно. Какая разница? Чувства сменяли друг друга необъяснимо. Гино бросало из злости в болезненную нежность, затапливало обидой, захлестывало восторгом. Все это мешало испугаться, отдаляя Гинозу от неизбежного горя утраты. А желание уже горело и оставалось фоном всему этому. Ужасно пикантным. До жути опасным. Потому, что Когами мог его почувствовать. И внезапно показалось безумно глупым сдерживаться. Зачем, если Ко оставит в любом случае? Но фантазии могли остаться фантазиями, у которых есть граница. А могли стать на немножечко правдой и пойти дальше. И Гино решался. По правде говоря, он еще ни разу в жизни не целовался ни с кем в туалете. Может быть, не стоило и начинать. Но их реальность была такова — никаких вариантов кроме. Когами не было так долго, и он не возвращался. В общем-то он не делал ничего, но успел довести Гинозу и до исступления, и до отчаяния, до тысяча и одного осознания, до болезненного стояка, до отвращения к себе самому, до смирения и… до любви. Она была всегда, но Гиноза теперь знал, как ее назвать. Только вот Ко он признаваться не собирался. Правда, отпускать его не собирался тоже. Когами снова глубоко вдохнул и, наконец, встретился взглядом с Гино. «Что я принес ему кроме злости и разочарования? Что могу дать теперь?» «Ничего». И это был повод не показываться, не приближаться, и если бы не это вот реальное дело, Когами бы не стал — не рискнул. Но он уже был здесь. Он вернулся потому, что понял — для него есть дело, но выбрал именно это дело лишь из-за того, что оно приближало к Гино. Позволяло дышать одним с ним воздухом, пусть и на огромном расстоянии. — Очень скучал, — озвучил Ко самую суть этих мыслей. — Но ты же… злишься… И есть за что. Я знаю. Просто… Когами не договорил, но легко, как всегда это делал, решился показать и коснулся губами виска Гино. Невинно, но так ясно, переходя грань и обозначая, чего хочет. Гиноза опешил от слов Когами, но разозлиться не успел, потому что Ко вдруг… поцеловал? И вот такого они раньше не делали. Кадык дернулся, горло перехватило, пальцы сжались сильнее. Гино вспыхнул и все же выдал это: — Какого хуя? — голое и нецивилизованное, но поздно было заботиться о цвете… — Ты издеваешься? — Гино не мог уже сдержаться. — И прикидываешься, что… слушался?! Меня? Ты! Ко! В самом этом имени было обвинение. И запал. Он поднимался, но Гино и не думал разнимать рук. — Заткнись… — выдохнул он в губы Ко, в его чертовы глаза, в его восхитительное лицо. Такое серьезное. «Ты и правда никогда-никогда не должен ко мне приближаться, — подумал Гино с тоской. — Потом… После того, как оттолкнешь и вмажешь мне. Останется след, но я стану носить его с гордостью.» И, по всему выходило, что не стоит давать Когами шанс убраться немедленно. Гиноза качнулся вперед. Тормоза отказали, руль заклинило: Гино шел к цели совершенно свободный, несдерживаемый ничем. Он снова чуть сдавил шею Ко и накрыл губами его губы. Стоило почувствовать их, как безумие возросло, пульс зашкалило — и не сосчитать. Это было круче удара — сильнее. И честнее. Когами отозвался быстро, порывисто, уступая Гино, но притягивая его сильнее, легко позволяя углублять поцелуй. Гино целовал требовательно, врываясь языком в приоткрытые губы — Когами был в восторге. Не выпуская Гино из рук, Ко отшагнул назад, пока не уперся спиной в дверь одной из кабинок. Теперь реальность походила на фантазии Когами, но, как и обычно в таких ситуациях, было гораздо, гораздо лучше. Когами не знал, что это даст им, как поможет, но хотел забрать себе этот момент. Ладонь Ко скользнула в волосы, запуталась и осталась там. И стало стало еще лучше, прикосновение заставило улыбаться даже сквозь поцелуй: ритуал Гино обрел свой смысл и, кажется, завершился. Теперь можно было и постричься? По хребту стекал пот, Гино целовал Когами исступленно и жадно, порывисто — также, как мог ударить. А Ко открывался. И уже не обнимал — прижимал к себе. Хотелось спросить: «Что ты делаешь?». Но Гино не стал, он точно знал, что делает сам, прижимая Ко к двери — зажимал Когами в туалете. И собирался продолжать, пока Ко его не остановит. «Я?» Шок оказался слишком незначительным по сравнению с Ко рядом и с бешеным восторгом. Который, конечно, распалял, и теперь Гино уже недвусмысленно упирался в Когами, не скрывая от него своих желаний. Гино забыл думать о прошлом и не планировал будущего — это было достижение. Он оставался с Ко и только с ним. В нем? Ужасно пошло, зато точно. И хотел большего. Того, о чем даже не позволял себе фантазировать. «Я ТАК соскучился» «Я люблю тебя, идиот проклятый!» — билось внутри. Но целовать было гораздо проще, чем говорить. Гино теперь забрался руками Ко под рубашку, сминая, почти вырывая ее из джинсов, а пальцы нашли прохладную жесткую пряжку ремня Когами. Гино знал, что сошел с ума — причем давно. Просто лишь сейчас безумие сказалось — обрело свою суть и плоть — вышло наружу — навстречу Ко. Оттого это уже не пугало. Когами ничем не возражал, лишь на секунду оторвал руку от Гино, чтобы открыть кабинку и оказаться в относительной безопасности. Когами мало думал о том, что это совсем не похоже на Гино. Это был он, и он не отталкивал, не бил, не вырывался — он хотел. Теперь они поменялись местами: дверь была за спиной Гинозы, но Когами не спешил, давая Гино… время передумать? Наверное, его. Но тоже уже расстегивал ремень и брюки Гино. Со стороны они, наверное, выглядели странно, словно были подростками в школе, но Когами не волновало — если и так. Может, если бы они смогли так в школе или в Академии все вышло бы совсем по-другому. Может, тогда Когами был бы осторожнее, может, выбирал бы иначе. Безумие оказалось заразным. И теперь оно жарко трепетало вокруг, нежно обнимало и пульсировало снаружи и внутри. В такт рукам Когами, которые… раздевали. И это было, конечно, неправильно, недопустимо — восхитительно. Безумие засасывало их в свою бездонную глубину. Не черную — синюю, как бывало небо, как глаза Когами. Гино даже не пытался устоять на краю, он смело шагнул в пропасть. И взлетел. Безумие захлопнуло за ними дверь, и Гино оперся на нее, чтобы только стоять. Было жестко. Гино не знал, на самом деле, как это делают. Что, вообще, они делают? Но сомнения отступили. Настолько, что Гинозе показалось, что цвет его, замеряй его сейчас, оказался бы чистым и голубым. Только вот инициативу он не был готов уступить и резко дернул вниз молнию ширинки Когами — Гиноза начал первым и оттого справился с пряжкой Ко быстрее. Член Ко, пусть и окруженный бельем, лег в ладонь — Гино на секунду задохнулся, прикусывая Ко в плечо через рубашку, отодвигая белье, позволяя себе чувствовать все желание Ко. Такое, что головка оказалась почти совсем открытой и чуть подрагивающей от напряжения. Когами хотел Гино. И хотел сильно. Гиноза притянул Когами к себе, целуя его в шею: то кусая, то зализывая укусы. Он хотел остаться на Когами следами. Как хотел его следов на себе. — Я хочу засос, — выдохнул Гино Когами в ухо, прикусывая мочку, — сказать это оказалось проще всего остального, — и не смей мне отказывать! Когами, сжав зубы, удержал стон. Он действительно не собирался возражать или спорить, никогда не собирался, просто иногда иначе не получалось, но теперь ничто не могло остановить Ко. Он никогда не представлял их встречу, зато ни раз и ни два фантазировал ласки, видел во сне Гино под собой или себя под Гино, и сейчас всё Когами нравилось. Чувствовать, как Гино ласкает, гладя его в ответ, целовать и подставляться укусам. Это захватывало больше азарта схватки, больше победы, больше всего в мире. Когами потянул вниз узел галстука Гино, распуская его, и нашел губами бьющуюся вену на шее… Когами целовал нежно, но снова и снова, а прикосновения Гино казались все ярче, удовольствие поднималось, накатывало, становилось ближе. Когами запоздало понял, что эти вот следы тоже останутся. — Гино, — вышептал он, — твои брюки… И в следующую секунду уронил их, вжимаясь в Гино. — Гино! Когами вытянулся в струну, все мышцы напряглись в ожидании удовольствия, и стоило, конечно, немного подумать и что-то изменить в их положении, но Когами не смог. Лишь прижался губами к шее Гино, сжимая его член в руке, растворяясь в оргазме.