Раненый зверь с тонкой кожей

Гино выстоял лишь потому, что опирался на дверь, а еще потому, что остался в шаге от собственного оргазма, пусть и шалел от каждого прикосновения Когами, а больше всего от того, как Ко отзывался, как кончал… «В моих руках — со мной.» Это было пьяно до головокружения: с каждым вдохом пол все сильнее уходил из-под ног. Место, где целовал Ко — над ключицей, теперь чуть ныло, помнило, саднило. И… Это было охуенно. Еще никогда Гино не позволял себе таких детских срывов, но теперь не собирался останавливаться. Словно хотел наверстать все упущенное когда-то: — Мои брюки придется выбросить, как и твои джинсы. Гино чуть улыбнулся, откинулся на дверь, оглядывая Ко и собирая всю волю в кулак. Теперь он умел ждать, как никто, терпеть, собирать себя по кускам, удерживать за чертой недопустимого, не чувствовать своих чувств. Сейчас этого всего не требовалось. — Пойдем, — это прозвучало как приказ, хотя Гиноза звал, почти умолял, черт возьми. — Пойдем ко мне. Оставалось надеяться, что Когами снова послушает, потому что Гино не был уверен, как долго еще сможет выстоять. Он ужасно хотел продолжения, но уже ловко застегивал джинсы Ко и даже заправлял в них рубашку. — Гино… Когами еще не отпустил Гино и чувствовал, как тот возбужден, и при том, так собран. Когами пошел бы за Гино куда угодно, но был признаться… озадачен его сдержанностью. Сдаваться не хотелось, но Гино в общем-то и не о том говорил. Когами снова осторожно коснулся губами его виска, а после стек вниз, возвращая брюки Гино на место. Снова оказываясь с Гино лицом к лицом, Когами улыбнулся и спросил вдруг: — А теперь веришь, что я скучал? Гино сжал зубы, жест Когами заставлял не фантазировать даже, почти бредить, предвкушая… Хотелось снова целовать, а так… они могли никуда и не дойти, и Гиноза просто принимал решение за решением. А Ко чарующе не спорил. И правда слушался? — Не делай так больше. Не здесь, — Гиноза чуть прикрыл глаза. — А то нам придется тут и остаться. А я все еще слишком брезглив, чтобы соседствовать с унитазом. Но… я поверю. Это было обещание. Опасное и больное. Верить не стоило, но Гиноза за столько лет научился плевать на опасности. И, на самом деле, уже верил. Снова верил Когами. Всегда верил Когами. Гино спешил, не замечая, как ускоряется, и они, казалось, уже бегут. Гиноза решительно вел Когами за собой, крепко сжимая его ладонь. Такую знакомую и родную… В действительности, Гино шел за Когами, как и всегда. И дальше собирался. Комната Гинозы стала его, лишь после того, как Когами ушел. Для Когами — это всегда была комната Масаоки. Берлога отца. Многое там Гиноза оставил прежним. Он жил в мире Масаоки, так запоздало и не вовремя узнавая его. Любя. Размещая себя среди его мебели и вещей, дополняя все это своими — наполняя собой. Оставалось надеяться, что Когами это никак не помешает. Гино не хотел соперничать с его ностальгией, он жаждал оказаться важнее… всего. Дверь за ними закрылась, и Когами снова поймал Гино в кольцо рук, теперь резким движением скидывая его пиджак. Комната Гино пахла уютом, о котором Когами давным-давно забыл, как пытался забыть и самого Гино, но кое-что забыть было невозможно, да и не нужно, на самом деле. Вслед за пиджаком, Когами окончательно распустил галстук Гино, немного шалея от того, что его не останавливают. Ко снова целовал, теперь уже сам вползая языком в рот Гино, опять ускользая к ремню его брюк, и в общем-то совершенно не возражая повторить свой маневр и оказаться перед Гино на коленях. Поцелуи Когами оборачивались для Гинозы вспышками. От удовольствия было почти больно. А Ко вдруг оказался так уверен, что оставалось только цепляться за него, позволяя ему всё и сразу. Очень быстро стало трудно дышать, реальность отступила. Вокруг было только небо глаз Ко и жар его рук. Гино едва дышал, но втягивал в себя язык Когами. Все его прикосновения. Он непослушными пальцами расстегивал его рубашку, но… терпения не хватило — Гино рванул её, обхватывая Когами взглядом. Гино видел его много раз и без рубашки и даже без белья, но сейчас это значило больше. Когами неумолимо возвращал их в ту точку, где Гиноза минуты назад заставил себя остановиться. Колени подкашивались, словно Гино было шестнадцать, а может меньше. У него вообще-то ни в каком возрасте не случилось подобного опыта. «Постель» — мелькнуло на границе сознания. Но она казалась недостижимо далекой: Гино знал точно, он часто мерил шагами эту комнату. От двери до постели было тринадцать — проклятых, нереальных сейчас шагов, а способность говорить исчезла, и Гино позволил себе новую сладость — сползать по двери вниз, утягивая Когами за собой. Пол был достаточно хорош. Если честно, уже что угодно бы подошло, только бы Ко не останавливался. Гино утекал вниз, и Когами следовал за ним, лишая их обоих одежды. Целуя так, как Гино сказал — не боясь оставить следы. Для Когами не было ограничений теперь, он лишь боялся нарушить границы Гино, но тот уступал, поддавался. Когами не хватало места для слов, а он мог бы сказать так много! Но он целовал и только выдыхал: — Гино… Он привык так звать его всегда и везде. Когда пугался за, когда спорил, когда пытался убедить, когда скучал и просыпался в горячечном желании. Когами перевернулся, чтобы Гино оказался сверху, жадно гладя его, снова обхватывая его член, чувствуя, как Гино… тоже скучал. Может даже, как сам Когами, мечтал вот об этом. Пусть на полу, пусть мгновение, но вместе. Когами был ловок и быстр, он… вроде бы управлял, но Гино вдруг оказался сверху — на нем. Положение это оказалось умопомрачительным. Гино смотрел на Ко сверху вниз — это позволяло видеть все и вдруг… не владеть, но забирать? Касаться Когами сначала взглядом, потом губами. Когами снова целовал, двигаясь рукой по члену Гино, и фантазии, множась, заходили дальше. Когами хотел вернуться, хотел снова увидеть Гино, пусть не знал, как это будет, но точно хотел, чтобы его нежданно длинные, восхитительно жесткие волосы скользили по груди, чтобы Гино был с ним. Гино чертил по телу Ко нетерпеливые дорожки, почти умирая от напряжения, а волосы ласкали Когами следом — эхом, словно для того только Гино их и растил. Так и было. Он растил их для Когами. Ко повторял его имя, и Гино едва мог поверить, но… Когами звал его снова и снова, превращая все это в реальность. Напоминая, что… Он больше любой фантазии, ярче любого образа. Резкий, живой Когами проступал из любого фона. И он был вызывающим, всегда, даже в форменном костюме бюро. Даже в школьной форме. Когами невозможно было не заметить. И Гино замечал… всегда. И пил свое имя, забирая его с губ Когами поцелуями, утопая в голосе: в чарующем баритоне Ко, чуть хриплом сейчас, наполненном смыслом, дыханием, чувством. А собственное возбуждение восходило и зашкаливало. Хотелось так много, а опыта было так мало. Но теперь Гиноза вплавлялся в Ко бедрами и чувствовал его член своим. Желание горело, дрожало, разливалось каплями, и Гино не сказать чтобы сдерживался, но… Он не хотел финала, он хотел длить, продолжать. Напряжение держало Гино на постоянном пике, уже почти в оргазме, но все еще нет. Больно и сладко, так что хотелось кричать, но Гино кусал. Он поймал руки Когами, прижимая их к полу. — Еще! Тебя. Еще тебя, — выдохнул Гино, не помня, что сам лишил Когами возможности трогать его дальше, ничего уже не понимая, срываясь, срастаясь, двигаясь, чувствуя даже дыхание Ко на шее, как прикосновение. Гино понял, чего хочет. Он хотел Когами внутри. Утопить его в себе. Или хотел Когами вокруг. В любом случае, стать ближе. Но ничто не располагало, и Гино просто сходил с ума, а тело его сводило судорогой, глаза вдруг закрылись. Гиноза стиснул веки так, что темнота пошла рябью, цветными пятнами, вспышками, сквозь которые все равно проступал Ко: и капля пота на его виске, и задумчивая складка на переносице, и восхитительно приоткрытые губы, распахнутые в пол-лица глаза… — Гино! Когами бездумно подался берами навстречу Гино, прижимаясь к его члену своим, уже снова настойчиво стоящим и ждущим продолжения. Когами не хотел, но все же разорвал хватку пальцев Гино на своих, теперь надавливая ему на поясницу, прижимая к себе, а после снова ловя член Гино в кольцо пальцев. Когами был готов обещать Гинозе, что угодно, но чуть после, когда они оба будут не столь голодны, не столь не готовы. И ласкал Гино рукой, задевая и себя, с каждым вдохом и выдохом, выдавая новый стон. Когами своевольничал, но сейчас все его решения были прекрасны. Он забрал только одну руку, оставляя Гино право сплетаться с ним пальцами — намертво, навсегда, словно прорастая корнями. Он заполнил собой весь мир. Ко уже был под кожей. Темнота комнаты рассыпалась вокруг, а свет тихо тлел, подвластный воле Гино, когда он сам был подвластен Когами. Гино не мог контролировать, все внутри вибрировало в такт Ко: абсолютно подчиняясь и абсолютно двигаясь, колени разъезжались, плечи дрожали. Гино кончил в тот момент, когда Когами прошептал: — Мой хороший, — и простонал следом, сжимая член Гино, чувствуя, как он напрягается, как близко оргазм: — Мой любимый. Удовольствие было абсолютным и ярким, оно демобилизовало полностью. Оно предательски, но непередаваемо длилось, разливалось теперь повсюду. Гино обрушился на Когами — локти подогнулись тоже — и Когами поймал его в объятия. — Твой, — подтвердил Гино. Хотелось побиться головой о грудь Когами, хотелось покрыть ее поцелуями. Но получалось только дышать. Когами теперь перебирал волосы Гино, действительно накручивая одну из прядей на палец, хотя волосы Гино, как и он сам, были жесткими и упрямыми: они выскальзывали из рук, но Когами не сдавался, ловя их снова и снова. Лежать так было восхитительно, Когами тут бы и остался, но коммуникатор замигал: их уже искали. Гиноза резко приподнялся, снова удерживая бедра Когами коленями. Коммуникатор светился требовательно, настойчиво, но тихо. Только у Когами — Гино никто не вызывал. — Пора… — вздохнул Когами, не пытаясь встать и не отпуская. — Гино, я… Когами не нашел слов, то, что легко пришло, пока они двигались в унисон, теперь произнести было… страшно. Страшно, что Гино передумает или не поверит. Будущее наступило слишком рано. Гинозу словно окатило ледяной водой. А он-то… расслабился — дурак! Гиноза знал, что не стоит возражать: никаких «останься». Когами четко сказал, что ему… «пора». Все просьбы оказались бы теперь бессмысленными. «Блядь,» — не произнес Гино вслух, но прожег Когами взглядом, а потом ударил в пол кулаком, разбивая костяшки, и выдохнул резко: — Если ты сейчас скажешь, что уйдешь, я тебя ударю. И повторю, что ты не должен больше ко мне подходить. Я… тебя не отпускаю! Без просьб оказалось как-то проще: Гино было совершенно плевать на все правила, и на то, как Когами это сделает. Он просто должен был остаться. Гино больше не был готов отпустить. И стал достаточно бесстрашен, чтобы держать. Чтобы рисковать длить все это, пусть и зная, что когда-нибудь оно закончится. Когда-нибудь, но только не сейчас! Гино заключал с собой эту сделку. Он готов был подписать любой контракт — даже кровью. И пусть завтра на работе снова нельзя будет ничего, но сейчас можно было все. И Гиноза настаивал. Он хотел ясности и определенности. И расставлял все точки над «и». Он хотел услышать от Когами, что… тот не оставит больше. Услышать и увидеть, убедиться. — Ты бросал меня уже столько раз, что… больше ты не посмеешь! — голос Гино поднялся, а потом упал, превращаясь в шипение. — А я… не стригся ни разу с тех пор, как ты… оставил меня! Признание сорвалось с губ, как обвинительная речь, и Гино легко ударил Когами в плечо. — Но… ты вернулся. Ты пришел. И… «Вот только не говори, что это был случайный разовый секс». Гино мог бы пережить многое, но… только не это. И если так, то следовало убить Когами. — Я хочу, чтобы ты остался. Со мной. Гино вздернул голову, убирая волосы от лица, он смотрел на Когами требовательно, решительно, обиженно закусив губу. — Нет, я другое хотел сказать. Голос Когами звучал печально, хоть он и улыбнулся. Гино был дьявольски хорош в своей требовательности всегда, а в сочетании с распахнутой рубашкой, рассыпавшимися волосами и парой засосов на шее… Когами коснулся его обнаженной груди, замер ладонью над сердцем и повел дальше, вниз по ребрам. — Я вернулся, и не уверен, что так уж хочу, чтобы ты стригся… Но я должен хотя бы узнать, что случилось и объяснить, где я. Это был плохой ответ, Когами понял это сразу, но обратно слов было уже не забрать, и он лишь добавил. — Я никогда не хотел уходить от тебя. Я просто не думал, что ты… ну… возьмешь меня? Обратно. И вообще. Когами вздохнул, сейчас ему казалось, что лучше бы молчать: все его слова были мимо. Когами плохо понимал, что говорить и остальным: Акане, Шион, Кунидзуке… Он знал: жизнь каждого из них как-то текла без него, а вот их отношениях с ним так и застыли в той давней точке. Где шеф Кассей руками Гино, направляла на Когами доминатор, где погиб Масаока, где Когами остался один на один с Макисимой. Где была месть и только она. Теперь в Когами было больше. Гино моргнул, не отводя от Когами взгляда, не отводя его руки — позволяя своему сердцу биться в ладонь Когами так часто, а потом вдохнул глубже и усмехнулся: — Неубедительно звучит, но… Ты уже рассуждаешь о моей стрижке, и… это многое обещает. Ты не думал, но… я беру, — Гиноза снова вдохнул поглубже. — И ты никуда не уйдешь сейчас, верно? Но… ты можешь ответить. Или… мы можем пойти вместе. Гино все знал о долге и обязательствах: Когами не мог просто игнорировать вызов, но… Он был свободен, а Гино заперт. И… так еще никто не пробовал, но свободный Когами с доступом в Бюро, мог войти, быть здесь, и… не существовало никаких предписаний, о том, что он должен выйти. Только камеры вокруг. Глаза Сивиллы. Но Гино и это уже не смущало. Исполнителям не запрещалось заниматься сексом, и Гино готов был прямо заявить это в лицо шефу Кассей. Он очень вырос, а, может быть, просто обезумел. Когами не удержался от усмешки: Гино уже планировал, и это был хороший знак. — Я думаю, они просто закончили совещание, и теперь… расходятся. Не уверен, что шеф Кассей потерпит меня на своей территории дольше необходимого, но думаю, Фредерика придумает, зачем бы ей надо задержаться. Когами поднял руку с коммуникатором, открыл сообщение. Фредерика действительно просто интересовалась, где он. То есть не совсем просто, но все же не звала и даже не говорила, что им пора возвращаться к себе. Когами ответил расплывчатым, что он буквально в десяти минутах от кабинета, где они совещались, а потом отстегнул браслет и отложил коммуникатор, возвращая обе руки к Гино, теперь гладя его по спине. — Я не знаю, когда мне придется уйти, Гино, но я точно этого не хочу. Оставлять тебя. У Когами по-прежнему не было выбора, как и четыре года назад, просто он, лучше чем тогда, понимал, где хочет быть здесь и сейчас. — Я подвел тебя. Все время подводил, я знаю. И я даже не могу сказать, что сожалею. Только о том, что мы… Что я не зажал тебя в туалете раньше. Но тогда я стал бы совсем подлецом. Когами говорил, и Гиноза мотнул головой, возражая, а потом склонился к нему: — Может, если бы ты сделал это раньше, я не был бы трусом и смог уйти с тобой, — ответил Гино серьезно. «Может, если бы ты сделал, я бы рискнул позвать тебя раньше. И… Ты бы пришел?» Мыслей у Гино было много больше, чем слов. Он уже знал, Когами и правда придется пойти. И, кажется, смирялся… потому что… Потому что у них было это новое совместное дело. Оно было важно само по себе, но все же оно так много обещало и многое позволяло. Только нужно было… — Я знаю. Я и не переставал знать, что ты уйдешь. Но… Ко, ты обещаешь вернуться? Ко мне. Возвращаться снова и снова? Пораньше, чем через несколько лет… — Гино и не думал шутить. Все это было вовсе не смешно. Когами чуть приподнялся, притягивая Гино к себе, упираясь лбом в его лоб. — Ты не был трусом, — сказал он глухо. — Я не хочу уходить, и сделаю все чтобы остаться. Обещаю. Когами хотел избежать этого слова, не потому, что не хотел связывать себя им, но боясь не справится, но что еще было сказать сейчас? Разве только… — Я люблю тебя, — решился Когами. — Я понял это поздно, когда ты был уже далеко. Но раньше, чем ты мне вмазал. Гино сверкнул в Когами темными глазами. Он хотел очень многого, и было ужасно тоскливо думать о том, как потом придется смотреть в окно, когда Когами уедет. Но… Когами обещал, и этого вдруг оказалось достаточно. — Я верю, — ответил Гино тихо, прежде чем снова поцеловал. Он и правда верил Когами, как всегда, но теперь уже абсолютно, безвозвратно, может, жалко. И вера эта обещала надежду и даже больше. Гино сместился поцелуями по щеке Когами к уху, чувствуя его руки на спине и повсюду. — Я тоже — шепнул он едва слышно.