Локоны — Скриптонит. Lil peep — Benz truck.
Lexie Liu — Diablo. Whyspurky & Whylovly — Какая?
"Какая из версий тебя В ту ночь тогда со мной была? И я больше не могу спать, Не думать о твоих глазах. Мне снова снится сон с тобой, Мне снится танец под луной, Просто скажи мне, что я твой" Дыхание. Что такое дыхание? Дышим ли мы всегда по настоящему? Скорее всего истинным дыханием является прогулка в саду в теплый апрельский вечер где-то загородом. Там даже воздух гораздо чище и свежее. Человек цветёт так же нежно и изящно, словно цветы поливают водой. Вода, оживляющая и способная воскресить. Аментий влияет на Чимина так же. До чертиков аналогично. Тотально идентично. Он скучал. Шатен бережно и аккуратно несет его на руках, словно Пак — букет самых свежих и самых красивых цветов во вселенной. Но между ними слишком много диссонанса и непоняток. Нет ответов на вопросы, которые скоро съедят вкусной трапезой рассудок Чимина. Этот диссонанс прощупывается, когда Аментий бросает его на кровать, как паршивую суку. Не стягивает аккуратно одежду, а рвёт её. Не целует мягко и нежно, а терзает губы Пака. Съедает чужое тело без остатка, как изголодавшийся хищник, жаждущий апогея экстаза. Но Чимину нравится. Нравится, как тот его мучает. Им рано еще заниматься любовью, им нужно т р а х а т ь с я. Именно сейчас Пак дышит правильно. Как положено. Как заслуживает. Эти ощущения равносильны тому самому желанному воздуху в апрельском излюбленном вечере. Испорченному апрельскому вечеру привычным штормом. У Чимина слюни текут, как у потаскушной бляди, когда Аментий демонстрирует ему свое нагое тело. Крепкие руки, они такие венистые и сильные. Рельефное тело и мышцы. Такой грациозный. Такой изящный. Он скалится над Паком, как божество. Как нечто величественное и важное. Горячо. До одури горячо. Задорно. Дыхание сбивается, заполняя их невозможным жаром. Будто черти пляшут на костре. Почему Чимин становится таким одурманенным рядом с ним? он не способен ничего контролировать: ни тело, ни разум. Ничего не подчиняется под его влияниянию. Он только поддается, разрешает, позволяет, просит большего. Хочется унизиться перед этим искусством, встать на четверинки и умолять взять. Порвать на части. Умолять растерзать себя. Умолять, вымаливать, что он, собственно говоря и делает, когда их губы сталкиваются в пылком и жадном поцелуе. — Ну и чертовка, — усмехается и злорадствует мужчина, сминая и шлепая ягодицы, заставляя тем самым их пылать от чересчур жадных прикосновений. Чимин в ответ мычит и ерзает на рельефном торсе, испепеляясь от безумного возбуждения. *** Аментий чертовски сильный. Аментий съедает его. Аментий терзает его тело. Кусает, царапает, вбивается в него. Аментий насаживает, Аментий дразнит, Аментий играется, Аментий берёт безжалостно. Комната пропахла их похотью. Их горячим дыханием. Их жадностью и задорным сумасшествием. — Ну и блядота, — одурманенный чужой раскрепощенностью и похотливости буквально рычит мужчина. Как же он славно обслуживает его член, прыгает на нём, словно последняя шлюха. Шлюха, которой мало первого удовлетворения и хочет еще. Блондин буквально тает на чужом крепком теле, массивном и подчиняющим одним сексуальным видом. Так потаскушно выстанывает имя чужое, так горячо, так опьяняюще, что шатена трясёт от возбуждения. У Чимина уже бедра ноют, но ему нравится. Нравится изводить себя, а после дразнить и изводить старшего. Нравится, когда тот его лапает бесстыдно и горячо, когда оставляет очередной красный след на пухлой ягодице, нравится, когда обливает его грязью и унижает. Чимин дразнит и себя и мужчину под ним, двигается медленно, а после ускоряется, выбивая глухие стоны. — Нравится, как я трахаю тебя? — произносит с издевкой и полуулыбкой, бесстыдно выстанывает на ушко Аментия, напоминая тем самым блондинистого демона, управляющим чужим телом. Он такой мокрый и зацелованный, истекает смазкой, что слюни вытекают неконтролируемо изо рта от сладостных ощущений. И эти слюны вылизывает Аментий. Вылизывает всего его. Весь его рот своим юрким и отстрым языком. Он выцеловывает робкую шею, кусает и терзает не менее отстрыми зубами-клыками, испивая юношу как излюбленное вино. — Не выебывайся, блядота. Бери, пока даю, — строгим тоном рычит. Его голос сейчас такой низкий, такой сексуальный, что лезвием проходится по низу живота Пака, заставляя с громким стоном излиться прямо на торс мужчины. Он сам пачкается так пóшло исмазано. Чимин валится рядом, утопая в экстазе. Ток бьет по телу. Апогей чувств заполняет всего его. Блондин покусывает нижнюю губу, такую растерзанную, как и он сам. Оттопирывает красивую задницу, виляя ей. – Суке мало? Третий раз не много будет для тебя, мм? Жопа слипнется от спермобака моего — усмехается и мурлычет Аментий, дразнясь от такого вида своего мальчика. Он такой неописуемый сейчас. Такой использованный. Такой ненасытный. — Ты еще не кончил, верно? — стройные ножки Пака разъезжаются по сторонам, он так сладко обессилен. Такой мокрый. Полностью. Соски приятно ноют от того, как с ними мужчина игрался со своим умелым языком, терзал зубами, целовал жадно и горячо. — Правильно, и ты мне в этом поможешь, — выплевывает факт, пятерней зачесывая свои влажные от пота волосы. Они меняются положениями. Чимин окидывает член жадным взглядом, будто пять минут назад его не трахали этим красивым и умелым членом. Взглядом жадным имеет сексуальные крепкие бедра, рельефный торс, как нимфоман. Чимин облизывает свои пухлые губки, а после встает на четверинки, как ненасытная и грязная порноактриса, трахающаяся за деньги. Взгляд шатена такой размытый и дикий, такой психованный и агрессивный, что у Пака коленки дрожат. Чимин смотрит в чужие глаза и видит, как в темных глазах черти пляшут. Он такой возбужденный, и это зрелище крышу сносит. Чимин не выдерживает, и Аментий тоже. Его волосы хватают в крепкой хватке, а головку члена подставляют к растеразанным губам. Он не медлит больше и посасывает его, с таким удовольствием, будто самую приторную конфету на свете. Чимин приятно вздрагивает, возбуждается, хнычет и не сдерживается, чтобы потрогать себя. Задница так приятно ноет. Там так горячо и мокро, так отчаянно желает вновь войти и поиметь хорошенько. Пока Аментий не порвёт его. Аментий так толкается бедрами, что кровать скрипит и комната заполняется хлюпающими звуками и низкими стонами мужчины. — Бери глубже — приказ. Чимин послушно в такт насаживается, сразу начинает с козырей и буквально трахает свой рот, а после горло плотью мужчины. Он сам возбуждается своей непристойности, возбуждается своей потаскушности и ненасытности. Он причмокивает, а после отстраняется, глотая слюну и внимая свежий глоток воздуха, которого все мало и мало. Аментий не контролирует себя и завязывает с этими играми Чимина, берет чужой рот так, как ему угодно, иначе терпеть это возбуждение и жажду кончить глубоко в рот Пака достигнет апогея. Чимин плотнее сжимает пухлые кукольные губы вокруг члена, дабы принести больше удовольствия мужчине. Аментий в ответ рычит. Ему крышу сносит. — Послушная шлюшка, — покусывает свою губу старший, толкаясь ритмично. Он на грани. Чимин дальше сам трахает свой рот членом, так грязно, так мокро, так унизительно-красиво, так жадно. Доводит старшего до самой крайней точки, насаживается и насаживается. Аментий пылко кончает, дышит тяжело и разбрызгивает пухлые алые губки своей спермой. Он так красив, когда утопает в удовольствии. Аменимй шедевр искусства. *** — Аментий. — Мм? — Аментий. — Да? Что случилось, детка? — заботливо мурлычет, прижимаясь к младшему и прижимается губами к шеи, которая пахнет ягодным шампунем. Такой сладкий и милый, особенно когда так уязвимо шепчет его имя. Хочется съесть. — Прошу тебя, не бросай меня. Мне с тобой так хорошо, прошу, не уходи, не бросай.. — на глазках выступают слезы, парень прижимаясь к массивному телу ближе. — Ну что ты, милый мой? Мм? так настрой быстро сменил, — успокаивающе поглаживает юношу, а после осыпает румяные щечки поцелуями-бабочками. — Ты уйдешь, я знаю. Ты оставишь меня опять здесь. Я умру от одиночества. Прошу, останься. Мне страшно, правда. Очень страшно, когда тебя нет рядом.. Чимин переходит на истерику, осыпая кожу слезами. Он крепко сплетает свои пальцы с чужими, поглаживая большим пальцем бархатную кожу. Ему так больно. Он чертовски привязался к этому человеку, он не хочет скитаться вновь в этом одиноком мире. Без Аментия мир меркнет тьмой, густо сжирающую его всего. — Чимин, я не уйду. Я обещаю, что буду хранить тебя и оберегать, даже если я буду вынужден исчезнуть. Я всегда с тобой, мой дивный лунный свет. Чимин шмыгает носом. Его сердце сжимается от боли. Розы безжалостно обволакивают душу и душат всей силой. Аментий вновь целует, покачиваясь из стороны в сторону. — Знаешь, я чувствовал тебя давно. Я чувствовал тебя всегда. И только спустя двадцать три года я тебя увидел.. Ты стал для меня таким важным, лишь одном взглядом ты принимаешь меня. Без слов слышишь меня. Ты меня греешь, но при этом ты холодный. Особенно твои руки. Мы словно инь и янь, мы дополняем друг друга даже в таких мелочах, — тихонечко произносит, изливая все свои мысли и чувства. Прикосновения шатена такие легкие, успокаивающие, драгоценные. Становится тепло и спокойно. Его греет дивная улыбка Аментия. — Господи, я сейчас расплавлюсь от твоих слов. До чего же приятно слышать подобное из твоих уст. Это все взаимно. Нежный поцелуй. — Ложись спать, Чимин. Я буду рядом. Чимин недоверчиво окидывает парня взглядом, но все же прикрывает веки. Чужой тембр голоса и прикосновения успокаивают Пака. — Не уходи только, – шепчет в чужие губы, притягивает к себе ближе, а после заключает в объятия. Аментий шумно улыбается, а после чмокает вновь. — Хорошо. Звёзд в сон, мой сладкий г р е х. *** Симпатия. Влюбленность. Чувства. Любовь. Порой хочется любви, которая имеет обладание сохранятся. Одна любовь, один апогей чувств, сохраняющаяся на всю жизнь. Одна муза, и рисовать ее вплоть до загробного мира. Рисовать ее даже в загробном мире. В нашем мире такое встречается крайне редко, ведь, зачастую, многие отношения заканчиваются неимоверно скоротечно. А даже если люди в браке десять, тире, пятнадцать лет, то, если копнуть глубже в истину, то можно найти там разные паршивости и неидеальность, фундаментом которым является психологическая нестабильность. Травмы, травмы, травмы.. В них погрязли практически все, но по своему. Если копнуть глубже, как копать землю, то под ней разные природные неприятности: черви, жучки, мурашки и иные не совсем приятные, по мнению Пака, существа. Мы ходим на земле, украшенной цветами, а под ней нелицеприятный сюрприз. Аналогично с наигранной идеальностью и перфекцеонизмом. Само слово Перфе́кт (от лат. perfectum — совершенное, совершённое) Зачем мы все стремимся к идеальности? Может быть пора от себя отъебаться? Мы, вопреки всему, никогда не сможем соответствовать этой человеческой глупости. Стандартам. Очи наши и разум всегда будут видеть свою субъективную оболочку. Мы рождены не для того, чтобы быть лицеприятными. Мы рождены, чтобы быть счастливыми. Должны делать, что душа велит. Быть свободным. В ином случае это не жизнь, а пожизненная тюрьма. Свободно летать птицей на чистом небе. Но ладно, это уже избегание самой сути текста. Суть в том, что в тех самых браках и длительной любви могут быть такие зависимости, такие скандалы, такой беспорядок, что даже завидовать подобным длительным отношениям не охота. Абьюзеры, нарциссы, социопаты, буллеры.. черт возьми, они пленили всех и все. Как же славно они находят себе жертву. Но, если честно, Чимин не понимает, зачем это все. Изводить душу. Как же хочется действительно одной любви. Здоровую, красивую, приятную, понимающую, доверчивую и честную. Но с ноткой химии. В такую любовь даже временем вкладываться не жалко. Не то что эта одноразовая акция почуять эмоции. Блещать адреналином и менять партнеров, как перчатки. И в конечном итоге останешься один. Нет, одиночество не есть плохо. Нужно уметь проживать ее, уметь проводить с собой время и жить свою жизнь. Но человеку нужен человек, и это де факто. *** Тело приятно ломит от усталости. Разум расслаблен, а сон так веки лелеет лаской. Очи не хочется открывать, но, судя по ощущениям, Пак будто спал целый век — сон продлился надолго. Парень мычит удовлетворенно, когда ветер из панорамного окна приятно ласкает своим едва уловимым холодком. Первая мелькнувшая мысль в голове — Аментий. Одна мысль о нем вызывает такую неимоверную идиллию. Улыбка усладой обдает на лике. К слову, о нем. Куда он испарился? Неужели не сдержал вновь обещания..? На груди Чимина апогеем заростает фрустрация. Ком в горле шипами роз дерёт глотку. Пак меняет свое положение, поворачивается, и апогей бедствия на душе достигает пика. Он поворачивается и видит рядом мирно спящего Чонгука. Обнаженного Чонгука. Прострация. Ступор. Нет-нет-нет.. Блядство, только не это. У Пака накатывает истерика. Эмоции смешиваются в какую-то горькую смесь, колющую смесь, острую смесь. Такую болезненную. Такую сумасшедшую. Неужели это все правда? Неужели он переспал не с Аментием, а с Гуком? Как до такого можно докатиться? У него вообще голова работает? Он буквально изменил и предал свои чувства. Предал Аментия. Чонгук просыпается от шума Чимина, который молниесносно натягивает на себя одежду и нервно расхаживает по комнате. У него в очах читается злоба, и это вводит Чона в диссонанс. Сегодня ночью выстанывал имя его а сейчас в конвульсиях бьется? Что за бред? — Все в порядке, Пак? Что с тобой? — проносится в комнате сонный голос. — Нихуя не в порядке. Выбирайся из моей хаты, сейчас же. Чтобы глаза мои тебя больше не видели, — рычит Пак, окидывая парня помутневшим пламенем взглядом. — Больной, — выплевывает Чон, параллельно натягивая на тело одежду, — Ненормальный. — Закрой свой рот. — Сам закрой. Я устал уже от твоего сумасшествия, даже разбираться не буду. Затрахал по самые щели. В комнате разносится громкий хлопок двери. Агрессия так и чуется в комнате. Она витает, вселяется в находящихся там людей, разгоняет кровь в сумасшедшей скорости. Тахикардия пленит обоих. Тахикардия превращает Пака в пыль. Парень окидывает себя мимолетным разочарованным взглядом в зеркало и брезгливо кривится. Ему противно смотреть на себя. Он такой истерзанный, весь в пометках, весь вылизан и затрахан. Напоминает дешевую шлюху. Блондин глядит в свои глаза и желает их выколоть, ведь в который раз они его обманули. Как теперь им доверять? Верить ли в нынешнее? Черт, этот газлайтинг своего же разума. Как можно быть насколько недругом себе? А самое колкое и обидное, что, по всей видимости, того милого диалога с Аментием не было. Ложь. Паранойя. Иллюзия. Злоба охватывает. Чимин психует и разбивает стекло одним ударом. Осколки разлетаются по комнате, одним своим присутствием перерезав Паку глотку. Он сейчас себя чувствует этими же осколками. Он идентично разбит, неравномерно лежит где-то на полу, весь потерянный и острый. Об него можно пораниться. И, возможно, он поранил этими же осколками Аментия. Вероятность и гарантия настолько велика, что клапан срывает. Чимин знает, что тот явно в курсе дела. Бриллиантовые, ледяные слезы осыпают осколки. Отражение в них размывается окончательно. Вся его жизнь аналогично размыта и разбита, особенно с сегодняшнего дня. Осколки беспощадно режут его душу на части. Расчленяют. Режут на кусочки. Превращают в фарш и отдают псинам на трапезу. Аментий самодовольно шумно усмехается, фамильярно и небрежно покуривая какую-то дорогую сигарету, сжатую между окольцованных сияющими роскошностями изящных пальцев. Так вальяжно опирается об стену, будто сам Дьявол. Откидывает голову назад, демонстрируя тем самым крепкую шею и кадык. Выдыхает едкий дым. Усмехается. Корчится от издевательского смеха. На его глазах разрушается еще одна душа. Очередная. Как же льстит. Как же ему нравится подобное зрелище, вплоть до тремора пальцев. Пока он мелькает невидимым обликом, Чимин утопает в страданиях. Но, скорее всего, смех злорадный вызван не своими садистскими предпочтениями, а потому что спустя колкие и столетия он начинает что-то чувствовать. Вот, что оно такое, оказывается — чувствовать? Аментий заливается смехом. Таким громким, но с нотками иронии. В его глазах черти пляшут, улыбка до ушей, а пальцы подрагивают от кайфа. Как же дурманят чувства. Он сейчас чувствует себя психом, ведь утопает в экстазе от человеческих страданий. Но это краше, чем ничего не чувствовать веками. Скитаться. Невозможность лезвием пройтись по медовой коже, алой смесью скрасив, срывала катушку. Быть бесчувственным, быть безэмоциональной куклой. Аментий едва успокаивается, кончиками пальцев вытирая выступившие от ироничного смеха слёзы. Слезы. Смех. Смех. Слезы. Как же хорошо. Даже курить хорошо. Даже дышать стало легче. Тело стало таким легким, будто веками пленненые шипами роз на теле целеустремлённо истязаются. Как же блядски классно. "Мне снится танец под луной Просто скажи мне что я твой Хотя не надо, малышка, стой"