Ощущение дома

Настоявшийся крепкий чай хорошо согревает и расслабляет. Фукудзава ощущает спокойствие, приходящее на закате дня. Веет прохладой из приоткрытых окон, и последние лучи солнца пересекают узкую кухню, подбираясь к лицу, вынуждая сощуриться. Ещё несколько неспешных глотков в ожидании негромких шагов, что озарят прихожую. Юкичи с лёгкой улыбкой достаёт ещё одну чашку и, наполняя её, произносит, не оборачиваясь: — Сегодня немного позже. К нему подходят со спины, и он чувствует привычный запах древесного одеколона, который тоже навевает спокойствие и теплоту. На стол опускается бумажная коробка с несколькими моти, выглядывающими из-под смятой крышки. Фукудзава поднимает взгляд и чуть улыбается. — Снова заговорился с женщиной в киоске? Ода кивает и, наклоняясь, прижимается губами к его затылку, будто бы извиняясь, а после садится рядом, пододвигая чашку и грея об неё руки. Бросает со вздохом: — Ты знаешь, как это бывает. Юкичи кивает, протягивая ладонь, чтобы коснуться его запястья, проверить, не слишком ли холодны его руки, не предложить ли ему горячую ванну, но Ода, словно считав это, с искренним спокойствием заверяет: — Всё хорошо, просто устал сегодня. И склоняет голову на плечо, позволяя коснуться волос, мягко погладив по голове. Фукудзаве приятно, что между ними нет сложностей, что им обоим тепло находиться рядом, встречая окончание долгого дня, полного будничных бедствий и переживаний. Всё это отходит на задний план, когда они просто сидят на кухне, наслаждаясь крепким настоявшимся чаем и последними лучами заходящего солнца, так красиво играющего в волосах. Юкичи гладит по голове, не торопясь, прикрывая глаза от удовольствия, словно сам получает ласку. Время медленно стекает, растворяется исходящим от чашек паром, и дом медленно настигают сумерки. Допив чай, он позволяет Оде зажечь лампу и взять главенство над грязной посудой, за долгое время всё же привыкнув к тому, чтобы тоже уметь хоть немного принимать заботу. И безмолвно и ненавязчиво окружать ей друг друга. Чуть позже, когда за окнами уже можно увидеть полупрозрачный месяц и бледную россыпь звёзд, их приютом становится небольшая спальня, хранящая тепло постоянных встреч. Постель прогибается под тяжестью тел, когда они садятся рядом. Ода аккуратно помогает освободить юкату от пояса, обнимая и мимолётно касаясь губами шеи, утыкаясь носом, вдыхая запах. Фукудзаве щекотно, и он со вздохом улыбается. — Ты ведь устал сегодня? Ода поглаживает по спине через ткань, спокойно выдыхая: — Ты тоже. Юкичи щурится, обнимая в ответ, замирая в таком положении, наслаждаясь теплом и близостью — без недоверия, без суеты. Скользит ладонью по плечам к воротнику рубашки, поглаживая расстёгнутые верхние пуговицы, задевая кожу между ключицами. Медленно, неторопливо. Ода чуть отстраняется, чтобы было удобнее скинуть пиджак и побороть остальные петли. Замирает, улыбаясь краешком губ, и Фукудзава перемещает ладони на его щёки, на подбородок с редкой щетиной и парой мелких порезов от затупившейся бритвы, с улыбкой покачивая головой. Ода кивает. — Знаю, я снова был неаккуратен. — Такой уж ты. Поглаживая его лицо, Юкичи придвигается и осторожно касается губ, тут же чувствуя ответные движения, перетекающие в долгий, медленный поцелуй, что постепенно становится ярче, требовательнее, вызывая приятный жар и отголоски головокружения. Кровать скрипит, и это кажется слишком громким. Фукудзава тормозит, ещё раз целуя в уголок губ, в подбородок, в щёку, и его руки бережно перехватывают, шепча с лёгкой усмешкой: — Приляг, это был длинный день. Ему помогают окончательно стянуть распахнутую юкату и целиком обнажить кожу, осыпав лёгкими поцелуями ключицы и грудь. Юкичи ложится на спину, начиная дышать чуть глубже, позволяя позаботиться о себе и здесь. Рубашка Оды расстёгнута, но он не торопится её снимать, обращаясь сначала к брюкам, которые первыми оказываются на полу. Фукудзава умалчивает о том, что стоило их сложить, а лучше — повесить, хоть и знает, что сейчас это последнее, что должно заботить, но всё равно мысленно хмурится. Всего на мгновение. Такой уж он. Ода ложится рядом, целуя в плечо, и проводит ладонью по животу, опускаясь ниже, очерчивая линию белья. Неторопливо, чувственно, пока Юкичи не начинает дышать чуть громче и откровенно ёрзать — лишь тогда его уже возбуждённый член накрывают ладонью, аккуратно сжимая и поглаживая через ткань, и с губ срывается облегчённый вздох. Его гладят, продолжая целовать плечи и шею, нависая, бегло касаясь губ. Их дыхание смешивается, и тепло обволакивает. Пальцы нежно скользят, приспуская ткань, освобождая головку, растирая по ней каплю смазки. Фукудзава блаженно прикрывает глаза, отдаваясь его рукам — ощущению близости, защищённости. Губам, щекочущим шею, мягкому шёпоту, звучащему жарко и неразборчиво. Чуть отстранившись, Ода гладит его по животу, и садится меж бёдер, осторожно приподнимая и сводя их вместе. Юкичи щурится, глядя в полумраке в его лицо — сосредоточенное, спокойное. Упавшие на лоб волосы, приоткрытые губы. Такой знакомый, такой красивый — облик, что всегда будет жить в его сердце. Желанный, такой любимый, он хочет видеть его всегда — каждый день на работе, среди других, и каждый вечер наедине, втайне от чужих глаз. Чувствовать близость, дарящую покой. То, как выверены движения рук, как спокойно его дыхание, что на мгновение всё же вздрагивает, когда Ода толкается между бёдер, что становятся липкими и ещё более горячими от движений члена, плавно скользящего между ними. Фукудзава может видеть, как, показываясь, поблёскивает головка, задевая его собственный пах, полуприкрытый тканью, и на мгновение испытывает желание податься вперёд, крепко обняв за шею, коснуться губами, перевернуть Оду на спину, сделав что-нибудь самому, как бывает в иные встречи. Но сейчас он лежит не шевелясь, глубоко дыша, позволяя ему двигаться, неторопливо приближая обоих к разрядке. Расслабляюще, сдержанно, обволакивающе. Юкичи нравится это положение. Он ценит доверие и негласное понимание, к которому они могут всегда придти, оставшись наедине, давая друг другу то, чего не сможет никто другой. Утешение после бури, настоявшийся крепкий чай. Лунные отсветы на обнажённой коже, пальцы, скользящие в волосах. Доверительное безмолвие, укрытие ото всех. Пристань, на которой они оба обретают спокойствие, забывая о повседневных горестях. Скрип кровати и приглушённые стоны, с которыми они оба кончают от этих ласк и ещё долго лежат в объятиях, пренебрегая желанием вытереться от липкости, открыть шире окно, чтобы рассеять густой и горячий воздух. Юкичи гладит Оду по голове, что тот устраивает на его плече, перебегает пальцами на влажную спину, ниже, по позвонкам. Глубокий довольный вздох, и дыхание щекочет шею, а щетина немного колется. А рубашка, сброшенная где-то в процессе, безбожно измятая лежит на полу прямо в центре комнаты. Но всё это не имеет никакого значения. Потому что им слишком хорошо вместе, и за долгое время они научились принимать все обстоятельства так, как есть. Принимать собственные слабости и особенности, не придираясь и не осуждая. И смогли обрести друг в друге нечто большее. Ощущение дома. В котором всегда кто-то будет ждать.