Было раннее утро, когда Тан Цзэмин готовил на кухне. Мелко нарезав ростки бамбука, он щедро сдобрил их кунжутным маслом, принявшись обжаривать до золотистой корочки, чтобы после приправить лимонным соком. Нагнувшись, он дал свежий побег фасоли большой зелёной черепахе, которая стояла на задних лапах, опираясь о ногу мальчика. Довольная рептилия в считанные секунды смолотила фасоль и снова открыла рот.
– Ты такая прожорливая, – тихо рассмеялся Тан Цзэмин, поглаживая её по голове. – Такими темпами ты съешь всю еду и ифу нечем будет позавтракать, когда он проснётся.
Из просторной кухни вело небольшое окно, дающее обзор на рассветное сейчас небо.
Снегопад шел уже третий день и, судя по всему, не думал заканчиваться в ближайшее время.
Тан Цзэмин мало знал о том, что происходит сейчас в городе, однако он всё же подметил, что ночные грабежи и беспорядки прекратились. Ранее иной раз ночью своим чутким слухом он слышал долетавшие до их окон звуки погромов на соседних улицах. Стражники, что проживали на улице Инхуа последние месяцы, вновь были мобилизованы, заняв принадлежащие им казармы и комплексы в управлении, откуда ранее их вытурили их сослуживцы. Также из-за походов несколько раз в день на рынок, Тан Цзэмин знал, что На Сюин была заключена под стражу, как и судья и их доверенные лица. Поскольку На Жуин была заместителем бывшей главнокомандующей, Дун Чжунши, беря во внимание её заслуги перед городом, в тот же день назначил её на пост главы гвардейцев. Спесь со стражников, что ранее приняли неверную сторону, была сбита новыми распоряжениями их командующей, – теперь они были понижены до стражников низшего ранга и лишены военных чинов и отличительных орудий, охраняя амбары с провиантом да конюшни. Особо отличившиеся так и вовсе были назначены за присмотром трех духовных слонов, вынужденные кормить прожорливых животных днями напролёт, используя свои мечи исключительно для того, чтобы подняться в воздух, до изнеможения надраивая шкуры животных.
Дун Чжунши в считанные дни упразднил все налоги на полгода, позволяя ремеслу встать с колен и наладить торговлю. Также по его приказу всё награбленное и насильно отнятое должно было вернуться к их прошлым владельцам. Двери в Яотин вновь были открыты. Так, на следующий же день, дядя Шуя Ганъюна вернулся в город. Пьяный и в окружении куртизанок, он вскользь поведал о том, что был в соседнем городке всё это время. Надеявшийся на то, что, переждав бурю, он вернётся в свою таверну на тёплое место как ни в чем не бывало, он получил с руки своего племянника только статус развлекалы. Увидев, что его племянник настроен серьёзно, неконфликтный по своей природе и не любящий насилия, мужчина согласился на такие условия. Тем было для него лучше – будучи развлекалой, он не имел недостатка в куртизанках и вине, все дни напролёт занимаясь излюбленным делом: играя на пипе и травя городские байки да сплетни среди выпивох. Также он был приятно удивлён присутствию рядом с племянником Ма Цайтянь и маленькой А’Ши, тепло приняв их в семью.
Люди, узнавшие, кто на самом деле стоит за разрушениями и произволом, опустили в конце концов вилы, направленные на главу города. Вместо этого они обратили весь свой праведный гнев на стражников, эксплуатируя их в расчищении разрушенных улиц.
Тан Цзэмина мало трогали эти события, однако он специально вызнал обо всём этом, полагая, что Лю Синю будет интересно. Самому же мальчику не давало покоя совсем иное. Вернувшись утром в тот же день в дом на улице Инхуа вместе с Лю Синем, которого нёс на плечах Цзин, и лекарем, уже к вечеру все они знали, что судья гильдии, вероятно, избежит сурового наказания. К тому же, теперь правящей гильдии предстояло выбрать нового судью.
Тан Цзэмин откусил кусок яблока и принялся задумчиво жевать. Он простоял так неизвестное количество времени, глядя на кипящий бульон в котелке, пока не услышал стук в дверь.
Пройдя через главный зал и открыв её, мальчик, всё ещё жующий фрукт, оглядел человека, стоящего перед ним, презрительным взглядом.
Худощавый юноша, разодетый в дорогие парчовые одежды расшитые ласточками на рукавах манерно поклонился, прижимая руку к груди. Прокашлявшись, он сказал мелодичным голосом:
– Господин Пин надеется на встречу с господином Лю, когда он придё…
Тан Цзэмин закатил глаза и шарахнул дверью, прерывая посыльного, доставившего очередное приглашение на обед от ещё одного главы вольного города. Тан Цзэмин не запоминал имён этих господ, чьи помощники буквально атаковали их дом за последние дни.
Пережевывая ещё один кусок яблока, он вновь вернулся на кухню, продолжая готовить любимые блюда Лю Синя. Он даже не успел перемолоть семена чили в каменной ступке, когда в дверь вновь постучали. Разозлившись от настойчивости очередного посыльного, Тан Цзэмин пролетел через зал и распахнул двери, со словами:
– Коснёшься этой двери ещё раз и я…
Растерявшийся на миг Сяо Вэнь отступил на два шага. Цзин за его спиной оглянулся по сторонам.
– Они снова приходили? – понял причину злости мальчика лекарь, проходя внутрь.
Тан Цзэмин лишь кивнул и прошел на кухню, вновь принимаясь за готовку.
По кухне витал аромат от кипящего супа на небольшом огне.
На круглом низком столе из грушевого дерева стояли дымящиеся миски с овощными блюдами. Тан Цзэмин даже сам сделал ровную и гладкую лапшу, которая была намного лучше той, что продавали на этой улице.
Сяо Вэнь улыбнулся, подумав о том, что уже сейчас мальчик обходит его в приготовлении некоторых блюд.
Стоило признать, что кулинарное мастерство Тан Цзэмина значительно выросло за последний год. Начавший с разгрома кухни в доме Гу Юшэнга в городке Цайцюнь, он дорос до того, что даже Сяо Вэнь, разбалованный блюдами императорской кухни, каждый раз в удивлении вскидывал брови, пробуя стряпню Тан Цзэмина. И даже в походе, среди обнищалых гор и холода, мальчик умудрился сделать кашу с кусочками фруктов такой вкусной, что Ван Цзянь иной раз подшучивал над ним, говоря, что даже самые искусные шеф-повара в будущем будут целовать руки этому ребёнку.
Сяо Вэнь улыбнулся:
– Тебе необязательно готовить так много по нескольку раз в день.
– Когда ифу проснётся, он должен поесть свежую и горячую еду, – просто ответил Тан Цзэмин, нарезая корни лотосов.
– Что ж… – усмехнулся лекарь, понимая, что сегодня он снова вернётся домой с тяжелыми коробами еды. Не то чтобы он был против, но Байлинь знатно прибавил в весе за последние дни. Такими темпами, вскоре он не сможет даже взлететь.
Тан Цзэмин поставил перед мужчинами чаши с бульоном, кипящем на огне несколько часов, с ровными ломтиками прожаренной говядины и золотистым беконом. Щедро насыпав в свою миску желтую соломку яиц, он молча приступил к еде.
– Мы принесли фрукты и овощи, – Сяо Вэнь указал на стоящие рядом корзинки. Окинув взглядом просторную светлую кухню, лекарь спросил: – Лю Синь уже просыпался?
– Нет, он должен принять лекарство через час.
Юноша приходил в себя лишь пару раз за последние дни. Едва осознавая происходящее, он принимал очередное лекарство из рук, выпивал жидкую кашу и вновь проваливался в лихорадочный сон. Сяо Вэнь предлагал Тан Цзэмину вернуться в его дом, в котором главы гильдии не будут их беспокоить, но мальчик наотрез отказался, говоря, что справится с ними сам. Ему нравилось, что в этом доме они были с ифу только вдвоём. Здесь было тихо и мирно, что должно было поспособствовать скорейшему выздоровлению Лю Синя, который любил тишину и покой. Сам Сяо Вэнь не стал настаивать, чувствуя за собой вину. Он приходил с перерывами в несколько часов, иногда вместе с Цзином.
Они молча завтракали в тишине, каждый думая о своём, пока лекарь вновь не заговорил:
– Новый год уже совсем скоро. Даже не знаю, будет ли праздник в этом году. Яотин претерпел немалую череду несчастий за эти месяцы.
Ни мальчик, ни мужчина не ответили на его слова, каждый уткнувшись в свою миску. Сяо Вэнь вздохнул, чувствуя себя особенно одиноко в этот момент. Он всегда мог болтать без умолку, разряжая обстановку за столом, однако сейчас даже ему хотелось просто уткнуться и поддаться гнетущему настроению. Он ни на что не рассчитывал, начиная разговор на ничего не значащую тему, действуя скорее по привычке; он никак не ожидал, что ему ответит голос за спиной:
– Праздник в такое время как никогда кстати… Людям нужно прийти в себя.
Все трое вскинули головы, оборачиваясь.
Лю Синь стоял на пороге, цепляясь за косяк с вымученной улыбкой на бледном лице. Казалось, за эти дни он стал выглядеть немного лучше – теперь он хотя бы не сливался по цвету со своим халатом.
– Ифу! – подскочил на ноги Тан Цзэмин, бросаясь к нему и поддерживая под руку едва стоящего юношу.
– Привет, – провёл по его хвосту Лю Синь.
Сяо Вэнь, подлетевший ближе, помог ему дойти до столика и опуститься на мягкие подушки.
– Зачем ты встал? – встревожено спросил лекарь, зарываясь в свою сумку и доставая лекарства, что он принёс с собой, не спав всю ночь в их приготовлениях.
Тан Цзэмин тут же убрал все мясные яства со стола, заменяя их пиалами риса, жареных грибов, молодыми ростками бамбука в лимонном соусе и битыми острыми огурцами, щедро посыпанными зеленью. Также он расставил ближе к юноше пряные баклажаны, капусту напа и маринованные в остром соусе ароматные корни лотоса. Лю Синь не успел сказать ни слова, когда перед ним появилось главное блюдо – миска с дымящимся белоснежным сливочным супом, приправленным ровно нарезанными кубиками сыра и посыпанным семенами кунжута.
Все блюда были тщательно приготовлены с учетом вкусов Лю Синя, которому пока нельзя было есть тяжелую пищу, поскольку он болел. Его голос до сих пор был слабым и с хрипящими нотками. Все за столом знали о том, что Лю Синь сорвал его криками в ту самую ночь.
Немного растерявшись, Лю Синь улыбнулся:
– Надоело валяться. Мне уже лучше.
Цзин, сидящий напротив него, оглядел его сверху донизу:
– Как твои ноги?
Аккуратно перебинтованные, они болели и ныли, сколько лекарств на них не наноси. Сяо Вэнь предполагал, что в костях есть несколько трещин, но для этого нужен был полный осмотр, на который он не решался, боясь потревожить спящего Лю Синя.
– Немного болят, – усмехнулся юноша, беря палочки в руки. Он не успел сделать и пары движений, когда Тан Цзэмин наложил в его миску с рисом фасоль и подставил ближе нежный жареный сыр посыпанный перьями мелко нарезанного латука.
Лю Синь, который нормально не ел уже несколько дней, почувствовал вдруг голод столь сильный, что едва удержал себя от того, чтобы наброситься на еду голыми руками. Улыбнувшись, он потянулся палочками к фасоли. Обнажив красные следы от вервий на запястьях, он едва поборол желание одернуть руку, увидев потемневшие глаза всех троих.
Большая зелёная черепаха, которая вознамерилась заползти Лю Синю на колени, заслышав знакомый цокот из зала, тут же прищурилась и двинулась в ту сторону, где стояли её миски с едой.
Все за столом молчали, смотря, как Лю Синь с аппетитом уплетает блюда, желая попробовать их все. Лишь после того, как перед ними появились чаши дымящегося белого чая, Цзин потянулся к своему зелёному мешочку цянькунь, доставая длинную палку.
Безмолвно протянув Лю Синю предмет, он дождался, пока тот его примет.
Белая ивовая трость, выглядевшая довольно крепкой, оказалась неожиданно легкой. Ручка, в форме головы змеи с разинутой пастью, удобно лежала в руке.
– Спасибо, – задумчиво поблагодарил Лю Синь. Присмотревшись, он увидел, что глаза рептилии были инкрустированы изумрудами, мягко блеснувшими зеленью в солнечном свете.
Сяо Вэнь кашлянул, отпивая чай:
– Это лишь временно.
Лю Синь кивнул и попросил рассказать ему о положении в Яотине.
Пока он слушал рассказ из уст Сяо Вэня, на его лице не проступило ни единой эмоции, когда речь зашла о щадящих мерах наказания для судьи и её приспешников. Лекарь поведал и то, что теперь его дом просто ломится от даров, что ему присылали главы городов, приструненные Дун Чжунши. Он также осторожно сказал, что они посылают подарки и в их дом. Дорогие ткани, драгоценные металлы и камни, а также диковинная еда и предметы обихода, созданные известными мастерами, – всё сейчас было направлено в дома лекаря и его помощника в сопровождении большого количества золота.
Лю Синь вдруг почувствовал тошноту, подступившую к горлу.
– Нужно избавиться от всего.
– Уже, – сказал Тан Цзэмин, ставя тарелку с бородой дракона перед Лю Синем. Блюдо выглядело аккуратно и аппетитно. Скрученные уложенные сахарные нити, опутавшие начинки из мелко перетертого арахиса, кокоса и топленой карамели, вызывали в и так уже сытом Лю Сине желание съесть их все.
Откусив кусок и подавив стон, юноша удивленно вскинул брови и посмотрел на Тан Цзэмина.
– Я вынес всё за пределы дома. Люди, чьи дома были разрушены… – почесал мальчик в затылке, – думаю, им это нужнее.
Иной раз возвращаясь с рынка, Тан Цзэмин видел, как разорившиеся люди, оставшиеся без дома и нормальной одежды, мерзнут на холоде. Он был уверен, что Лю Синь не будет против такого решения, так что в первый же день вытащил всё доставленное гильдией на улицу.
Глядя на этих людей, Тан Цзэмин невольно вспоминал жалящий холод, когда проводил свои дни в нищете.
Люди неустанно благодарили его, называя «достопочтенный господин Тан», отчего у самого мальчика волосы вставали дыбом. Он никогда не думал, что совершать добрые поступки может быть таким смущающим.
Даже старик, владеющий домом в котором они проживали, одобрительно качал головой, сидя во дворе и постоянно интересуясь состоянием юноши.
Лю Синь ответил на выдохе:
– Хорошо. Всё золото также нужно отдать горожанам. Пусть гильдия платит за разрушенные улицы и дома, которые сжигали по их приказу.
Глаза Лю Синя были слегка прикрыты. Имеющие светло-карий цвет, в свете дневного солнца они принимали вид расплавленного золота. Обычно они отражали тепло, но этим утром, как только тема разговора затронула гильдию, в них то и дело проскальзывал холод и отчуждение, делая их обладателя суровым и словно неприкосновенным.
Тан Цзэмин, подперевший щеку рукой и с удовольствием наблюдающий, как Лю Синь ест приготовленные им блюда, вдруг подумал, что он выглядит очень мило с растрепанными волосами и неаккуратно запахнутым халатом.
– Я поступил также, – кивнул Сяо Вэнь, заметив взгляд Лю Синя и подливая всем чай.
Оба мужчины чувствовали лишь презрение к таким дарам, которые были для них не знаком извинений, а плевком, показывающим то, что можно откупиться от совершенных деяний.
Помолчав немного, лекарь осторожно сказал:
– Они хотят предложить тебе стать судьёй гильдии. Я слышал, они весьма впечатлены твоим выступлением в тот день.
Прожевав конфету, Лю Синь ответил сухим тоном:
– Пусть катятся на… – кинув взгляд на Тан Цзэмина, он осёкся.
Лекарь скрыл понятливый смешок в чаше чая. Лишь Цзин, с хмурым выражением лица, остался по обыкновению молчалив до конца завтрака.
Как лекарь и предполагал, в костях Лю Синя действительно было несколько трещин. Аккуратно прощупывая лодыжки, он пару раз пытался заговорить о той ночи, на что Лю Синь только отмахивался.
Сам юноша говорил, что мало помнит о тех моментах. Словно его разум захлопнулся, не пропуская ужасающие воспоминания о боли, а раз так, то и вспоминать ни к чему.
После того, как лекарь сменил повязки, оставил лекарства и мужчины ушли, Тан Цзэмин помог Лю Синю перебраться обратно в комнату. Взбив подушки, он улегся рядом, также как и юноша на бок.
Мальчик неотрывно смотрел на юношу, подмечая круги теней, появившихся под его глазами. Лю Синь протянул руку, увидев блеск в распахнутых полах рубахи на груди мальчика. Выудив кулон, отражающий сейчас голубое ясное небо с плывущими по нему облаками, он слабо улыбнулся:
– Я всё ещё не купил тебе подарок на день рождения.
Тан Цзэмин также тихо ответил:
– А я тебе вообще ни одного не дарил. Когда твой день рождения? Уже прошло больше года, как мы вместе, но мы так ни разу не отмечали твой праздник.
Лю Синь поднял глаза от кулона:
– Он весной, до него ещё далеко.
Тан Цзэмин пораженно вскинул брови:
– Почему ты раньше не говорил? Тогда… в Цайцюнь мы не отмечали его.
– Не знаю, я не привык отмечать этот день, – пожал плечом Лю Синь. – Даже и не вспомню, когда праздновал его последний раз. В детстве, кажется. Я не помню. В месте, в котором я вырос, было много детей. Каждый день рождения мы просто покупали много конфет, делили их на всех, и получали небольшие подарки типа брелков или маленьких поделок. Но праздника, как такового, у нас никогда не было.
Тан Цзэмин молчал несколько мгновений, сосредоточенно о чём-то раздумывая.
– Что такое брелки? – в конце концов, спросил он.
Глаза Лю Синя замерли. Усмехнувшись чему-то, он ответил:
– Ну, это такие небольшие подвески. Их можно вешать на ключи или что-то вроде того.
Тан Цзэмин задумчиво кивнул:
– Что мы делали на твой прошлый день рождения?
Лю Синь улыбнулся, вспоминая:
– Тогда ты пытался поймать ворону, которая вечно таскала мои носки, пока те сушились на заднем дворе.
Тан Цзэмин прыснул и рассмеялся в подушку.
~~~
Он помнил, как гонялся за гадливой вороной по всему их двору. Излюбленным делом наглой птицы и впрямь было таскание носков, причем исключительно Лю Синя. Юноша ненавидел заниматься стиркой, но ещё больше он ненавидел запах грязных вещей. Поэтому, даже несмотря на возню с речной водой и её нагрев, регулярно стирал свои вещи, отказываясь от того, чтобы ими занимался Тан Цзэмин, приучая к стирке своих вещей и его самого.
– Молодой господин должен сам следить за своим нижним бельём, – сказал он тогда, а Тан Цзэмин спорить не стал.
Выйдя однажды утром на задний двор, мальчик от души потянулся, тут же вскидываясь, едва заслышав издевательский «карк».
Прищурившись, он выбежал во двор, поворачиваясь и видя на крыше сидящую ворону. Птица держала длинный белый носок Лю Синя в клюве и скакала на месте.
– Ну попадись мне, зараза такая, – заворчал Тан Цзэмин.
Ворона на это повернулась к нему спиной и, нагнувшись, повиляла задницей с топорщащимся вверх хвостом.
У Тан Цзэмина дернулся глаз. В следующую секунду он уже нёсся в сторону наружной лестницы, взбираясь на крышу.
Громкий топот разбудил Лю Синя. Распахнув глаза, он уставился в потолок. Мигом накинув халат, он выскочил на задний двор, видя, как Тан Цзэмин носится за вороной по недавно отремонтированной крыше. Птица в свою очередь кружила над ним, перескакивая с места на место с носком в клюве.
Не зная, смеяться ему или плакать, Лю Синь в итоге накрыл ладонью лицо.
– Цзэмин! – позвал он.
Птица тут же повернулась к нему и каркнула, почти теряя носок. В следующее мгновение Тан Цзэмин налетел на неё с криком:
– Попалась!
А дальше последовал глухой хлопок – мальчик упал с края крыши.
Подхватив подол халата, Лю Синь испуганно рванул в ту сторону, выбегая из-за угла.
Тан Цзэмин барахтался в куче опилок и ивовых лоз, пытаясь выпутаться, а наглая ворона скакала вокруг него, издевательски каркая.
– Я достал твой носок! – помахал им из кучи Тан Цзэмин.
~~~
Лёжа на кровати Лю Синь и Тан Цзэмин смеялись, припоминая детали истории, и как потом подкармливали ту самую птицу. Забавно, что только получая плошку зерен в день, та вела себя более чем почтительно к носкам Лю Синя, больше не таская их, чтобы развесить на ближайших деревьях.
– Я так испугался в тот момент. Думал, ты сломал себе что-нибудь.
Тан Цзэмин улыбнулся:
– Не бойся за меня. Я крепче, чем кажусь на первый взгляд.
Лю Синь прикрыл глаза и кивнул:
– Я знаю это, просто иногда забываю.
Лю Синь вернул улыбку и тут же нахмурился, попытавшись передвинуть ноги, и случайно задев ими Тан Цзэмина. Мальчик мигом вскинулся, приподнимая одеяло.
– Всё нормально, – попытался остановить его Лю Синь, приподнявшись на локтях.
Отодвинув край халата, Тан Цзэмин осмотрел лодыжки на предмет вновь открывшегося кровотечения, чувствуя остаточные всполохи злости, которую испытал в ту ночь. Когда он повернул голову, Лю Синь неосознанно отшатнулся, увидев взгляд мальчика. Он знал его уже год, однако до этого момента никогда раньше не видел подобного выражения его глаз и не мог точно сказать, что это было. Но в тот момент, когда темные глаза посмотрели на него, Лю Синь вдруг почувствовал желание накрыться одеялом с головой.
Тан Цзэмин моргнул, и темнота вмиг растворилась в чистых синих водах, вновь отражая солнечные лучи, пробивавшиеся через занавески окна.
– Я купил тебе пару книг с западными легендами, – мальчик соскочил с кровати и скрылся в дверях.
Откинувшись на спину и смотря в потолок, Лю Синь подумал про себя:
«Показалось».
༄ ༄ ༄
Судья гильдии стояла посреди зала, прижимая грубо перевязанную культю к груди. Светлые глаза, испещренные красными лопнувшими капиллярами, приняли сейчас мутно-розовый болезненный цвет. Она не произнесла ни слова за всё время судебного разбирательства, что шло с самого утра и до позднего вечера.
Свод законов гильдии купцов хоть и был довольно обширен, чтобы исключить возможность большинства злодеяний, но наказания за столь серьёзные проступки были прописаны четко и ясно.
Если служащий на посту наносил побои без тяжких телесных повреждений обвиняемому без неопровержимых доказательств, он должен был быть наказан двумя годами каторги в ссылке. Однако учитывая то, что судьёй были нарушены и прочие правила, такие как учет в суде доказательств, добытых незаконно и дознание простолюдина с применением суровых пыток, – её наказание увеличивалось в разы.
Смотря в глаза женщины, Дун Чжунши уже знал, что она предусмотрела лазейку в законе. Получив доклад с того дня в горячих источниках, она имела право выдвинуть обвинение, увидев на первом дознании в словах лекаря подоплёку к подстрекательству убийцы. И за это её наказание вычислялось путём уменьшения на две степени, ведь тот факт, что лекарь и в самом деле был ни при чем, можно было выяснить только путём дознания душ.
Но, беря в расчёт всё случившееся, Дун Чжунши решил действовать, как и судья, – применить к ней наивысшую меру наказания.
До самого вечера шли разбирательства с выкриками обвинений за разрушенный город и пытки людей. Дун Чжунши прокручивал в голове все события, со своего места наблюдая, как главы городов рвут глотки, пытаясь выслужиться перед ним.
Появление той корзины с дарами в доме лекаря Дун Чжунши и вовсе не упомянул. Он давно знал этого человека. Сяо Вэнь был слишком умен, чтобы допустить такую ошибку, будь он вовлечен в это преступление.
С другой стороны пытки, которые она применяла к простолюдину в лице Лю Синя, можно было рассчитывать как низшую меру наказания за оскорбления судьи. Зная эту женщину, Дун Чжунши был уверен, – за оскорбление в свою сторону та с лёгкой руки могла отправить Лю Синя на каторгу, но предпочла оставить его для допроса с предложением откупа.
Вряд ли Лю Синь знал в тот момент, что законы были изменены и что судья наделена бо́льшими правами.
«Удачливый сукин сын», – в душе усмехнулся Дун Чжунши. – «Или же ты слишком умён?..»
На Жуин, выступившая с показаниями в суде по первому требованию, утвердила вторую его догадку:
– Господин Лю в полной мере был осведомлён об изменениях в судебной системе, принятых правящей гильдией на последнем собрании. Он также сказал, что для дознания душ требуется меч, что будет сильнее любого разума для сопротивления.
Едва услышав это, все главы городов принялись выкрикивать предложения о том, что такой человек просто обязан взять ветвь судьи и занять этот пост. Их не смущало, что окончательный приговор нынешней судье ещё не вынесен и сейчас они делят шкуру неубитого медведя. Они были уверены, что юноша непременно согласится с их предложением.
Никто из них не соизволил понять, в отличии от Дун Чжунши, что если такой человек примет бразды правления над судом, то может не оставить от гильдии и камня на камне. Если за три дня Лю Синь сумел выкрутить закон таким образом, то что будет, когда он углубится в его изучение? Все его действия были точным расчетом, чтобы встретиться с главой гильдии в соседней камере, при этом не угодив на каторгу.
Судья действовала в рамках закона, хоть и выбирала в наказания самые высшие меры. Однако на это у неё было право. Это было очевидно на первый взгляд. Но тот факт, что когда глава гильдии был на пороге смерти от искажения ци и единственные два человека, что были способны помочь ему, вдруг оказались обвинены в преступлении, делали для Дун Чжунши очевидным одно – убийства в буддистском храме были отнюдь не из жажды наживы, как предполагали прочие главы.
Окинув силуэт женщины взглядом, Дун Чжунши перевёл глаза на всех глав гильдии, что громко спорили друг с другом, сидя на своих местах. Увидев, что внимание Дун Чжунши обращено на них, они замерли.
И только тогда глава гильдии сказал, вынося приговор:
– Госпожа судья, за преступления против личности и имущества подведомственных вам людей, а также за ряд нарушений в проведении судебных заседаний, вы подлежите разжалованию. Это означает, что вы на десять лет лишаетесь всех своих должностей, рангов и аристократических титулов в вольных городах. В течение этого срока вам, естественно, запрещается заниматься какой-либо управленческой деятельностью.
Это приговор фактически отбрасывал некогда занимающую столь высокий пост женщину к тому статусу, который она имела до начала своей карьеры. В её распоряжении не было ни домов ни земли, – всё выделенное ей в вольных городах принадлежало гильдии. И теперь, лишившись положения, она утратила единственное, что ставило её выше всех, – статус. Также, у неё не было ни детей, ни семьи, а если бы и были, то эти люди также подверглись бы лишению всех положений, как и она.
– По прошествии десяти лет вы будете иметь возможность снова попытаться занять должность на общих основаниях, однако для начала в пониженном ранге. Будут учитываться ваши заслуги перед вольными городами за всё это время. Поскольку у вас нет своего дома, я выделю вам место в общине в одном из разрушенных вольных городов, где вы сможете проявить себя в его восстановлении.
Завуалированное слово «каторга» пронеслось в голове каждого, кто слышал приговор.
Ни одна эмоция не проскользнула на лице судьи, когда она коротко поклонилась и развернулась. Вложив в руку На Жуин свой жетон с полномочиями, она вышла из зала с гордо поднятой головой.
Главы гильдии, безмолвно проводив её взглядами, облегченно перевели дыхание и вновь принялись спорить с новой силой. Дун Чжунши склонил голову набок, опираясь виском на пальцы и прикрывая глаза, слыша со всех сторон возгласы в которых всё чаще звучало имя знакомого ему юноши.
༄ ༄ ༄
Бывшая судья гильдии в ночи покинула стены Яотина. Отъехав уже далеко за его пределы, она остановилась на пригорке, глядя на огни города, вновь запестрившим яркими красками. Спешившись, женщина принялась ждать. Никто, кто знал её, никогда ранее не видел такой растерянности на её лице, как в эти минуты.
В темноте ночи лес, что был за её спиной, выглядел мрачным, подобно раззвявленной пасти зверя с клыками в виде деревьев.
На исходе часа, женщина вдруг услышала треск позади. Мигом развернувшись, она почувствовала, как всё внутри задрожало от страха.
Человек не делал никаких движений, немигающим темным взглядом смотря на бывшую судью.
– Я выполнила условия договора! – голос её дрожал, стиснутый цепкой хваткой страха перед лицом этого человека.
– Конечно, – обнажил ровный ряд зубов в улыбке молодой мужчина.
Женщина, поверхностно дыша, смотрела, как он делает несколько шагов. С ленцой проведя пальцами по кустарникам и растирая снег, он спросил:
– Разве в нашем договоре значились его пытки?
Бывшая судья замерла, чувствуя холодный пот, катящийся по спине. Судорожно сглотнув, она ответила дрогнувшим голосом:
– Это было необходимо.
Помолчав немного, мужчина спросил:
– Его первое имя?
– Сяо Фэн.
Удовлетворенно кивнув, он снял с пояса плеть жуаньбянь.
Бывшая судья отступила на несколько неуверенных шагов, хрипло выкрикивая:
– Я выполнила условия! Нас связывает клятва на крови! Ты обещал мне свободу от оков гильдии!
Мао Цимэй закинул в рот ягоду черной смородины и растянул губы в широкую улыбку, сияя глазами. В темноте красный сок ягоды превратил его улыбку в кровавый оскал.
– И я сдержу обещание.
В следующую секунду цепь со звоном взметнулась вверх, стремительно несясь к женщине.
Темный лес озарил отблеск стали.
Стайка потревоженных коротким криком птиц слетела с ближайшего дерева, растворяясь в ночи.
Смотря на мертвое тело, лежащее под его ногами, Мао Цимэй сказал:
– Теперь ты свободна.
Черный ворон спикировал ему на плечо, разнося по округе клик.
Закинув в рот черную ягоду, мужчина, последний раз окинув яркий город взглядом, развернулся, тихо напевая:
– Маленький ветер¹, что вьётся в округе, к ночи затихает баюканный тьмой…
_____________________
1. 风 (fēng) – ветер. Сяо в имени лекаря это (晓 – xiǎo) – рассвет, утренняя заря, утренний. В этой сцене Мао Цимэй использует (小 – xiǎo) – маленький, небольшой, который звучит также как рассвет.
