༄ ༄ ༄
Задний двор сыхэюаня был огорожен высоким забором, вид на который открывался только с окон на втором этаже. Доплачивая пару золотых владельцу сверх аренды, Лю Синь имел к нему доступ, хоть сегодня и появился на нём впервые за всё время проживания здесь. Стоя посреди двора, он смотрел вперед, чуть прищурившись. Ветер всколыхнул его одежды, когда стрела со свистом пролетела на цунь поверх мишени. Тонкое древко с черным оперением вонзилось в снег. Опустив лук, Лю Синь устало прикрыл глаза. Из круглой мишени торчало семь стрел, а тех, что валялись в округе, было не сосчитать. – Надо учитывать потоки воздуха, – вышел из-за его плеча Ван Цзянь со сложенными на груди руками. – Ещё раз. Лю Синь натянул тетиву, когда мужчина жестом остановил его: – У тебя сильные руки и ты хорошо целишься, но ты неправильно дышишь. Стрелу надо отпускать на выдохе. Попробуй задержать дыхание. Лю Синь глубоко втянул воздух и несколько раз медленно выдохнул, прежде чем замереть и разжать пальцы. С тихим шорохом тетива сорвалась с них, выпуская древко, что мягко скользнуло перьями по его скуле. Стрела едва угодила в десятку. – Не напрягай так руку, – провёл по его предплечью Ван Цзянь. – Она должна быть расслаблена и привыкнуть к такому положению. Для прицеливания необходимо держать плечи на одном уро… – Да завязывайте уже! – крикнул Пэй Сунлинь, сидя на крыльце с Тан Цзэмином. – Он устал, к тому же всё ещё болен! Лю Синь усмехнулся, покосившись в их сторону: – Так и скажи, что поскорее хочешь смолотить османтусовый пирог. Пэй Сунлинь фыркнул, складывая руки на груди и откидываясь на балку: – Конечно хочу! Он же там совсем один… стоит на столе и только и ждёт, пока я до него доберусь. – Вот ведь халявщик, – тихо рассмеялся себе под нос Лю Синь, всё ещё не опуская лук. Ван Цзянь вторил ему тихим смешком, собирая стрелы. Тан Цзэмин, который за всё это время не проронил ни слова, подметив и дрожащие руки и неуверенную позу Лю Синя, встал с крыльца, подхватывая белое древко. – Мы здесь уже несколько часов. Я замерз и проголодался, – улыбнулся он, подходя ближе и заменяя лук в руках Лю Синя на трость. Ещё утром он не почувствовал ничего хорошего, когда на их пороге появились северяне. А юноша наоборот, выглядел так, словно только и ждал их прихода. День ведь так хорошо начинался, а что в итоге? Болезнь Лю Синя открыла Тан Цзэмину глаза на многие вещи, такие как, например, удовольствие от того, что его ифу в последние дни только и делал, что лежал, как большой белый кот, нежась у огня с книгой, попивая вино или чай. Он всё чаще ловил себя на мысли о том, что был бы не против проводить так всё время, беря хлопоты по дому и другие обязанности в свои руки. Лю Синь больше никуда не спешил и не дёргался по любому поводу, в спешке носясь по городу, возвращаясь под вечер уставшим до такой степени, что иной раз отказывался от ужина, засыпая тревожным сном. Тан Цзэмину совсем не нравилось наблюдать, как Лю Синь проводит время на холоде, битый час возясь с оружием под присмотром и наставлениями двух мужчин. В конце концов, он согласился на тренировки только ради Лю Синя, чтобы тот не брал в руки оружие. Но, не смотря на это, в их доме всё чаще и чаще появлялись книги по военному искусству, заменяя собой мягкие переплёты ярких повестей и легенд. Тан Цзэмин никак не мог понять, как можно выучиться мастерству владения клинком или луком по книгам? Ни один из его наставников ни разу даже не упоминал о них. Вероятно потому, что знали они намного больше, чем там написано. Тан Цзэмин пару раз порывался рассказать Лю Синю о своих тренировках, но всегда останавливался в самый последний момент. Он спросил однажды ещё в самом начале у Гу Юшэнга, почему тот попросил его молчать, на что тот ответил: – Лю Синь не терпит насилия. Как ты думаешь, обрадуется ли он тому, чему я тебя обучаю? Я учу тебя держать меч отнюдь не для того, чтобы фрукты им нарезать, запомни это. Каждый клинок несёт собой кровь и убийства. Тан Цзэмин и в самом деле понимал, что если Лю Синь узнает об этом, то воспротивится и пресечет это на корню, а сам он не посмеет ослушаться. И тогда, в случае беды, не сможет его защитить. Если бы не его тренировки, то вряд ли он смог бы в ту ночь прийти на помощь, и вряд ли всё кончилось лишь трещинами в костях. В конце концов, решив, что расскажет Лю Синю правду уже после окончания своего обучения, когда у него появится другой учитель, сгладив многие детали, Тан Цзэмин выдохнул. Уже сидя возле камина в главном зале, Ван Цзянь сказал: – Мы уедем через месяц, – посмотрев на Пэй Сунлиня, который с аппетитом жевал османтусовый пирог, сидя весь в крошках, он подлил ему чай и продолжил: – Поскольку дела в Яотине более-менее наладились, нам незачем здесь оставаться. Натаскаем ещё немного твоего друга и в путь. Лю Синь кивнул, подув на горячий чай. Смотря в сторону кухни, в которой скрылся Тан Цзэмин, он сказал: – Северяне разбросаны по всей империи, я понимаю необходимость вашего отъезда, поэтому и хочу обучиться хотя бы азам стрельбы, пока вы ещё здесь. – А что насчёт тебя? – спросил мужчина, лениво откидываясь на подушки. Увидев непонимание в глазах Лю Синя, он пояснил: – Ты ведь вызнавал безопасные места в империи отнюдь не из праздного любопытства, верно? Юноша опустил глаза на чай и задумчиво ответил: – Ты прав. Я не планирую задерживаться в Яотине надолго. – Тогда… поехали с нами? – на этих словах Пэй Сунлинь закашлялся, отпивая чай и проводя взгляд поверх чашки между двух мужчин. Лю Синь раздумывал некоторое время. Уехать с ними сейчас было неплохим решением. Золота, что он успел скопить за все эти месяцы, было не так уж и много, но если учесть, что за всё это время он покупал дорогую одежду и украшения, инкрустированные дорогими камнями, то всего этого вполне хватит на достойную жизнь где-нибудь в небольшом городке. – Я подумаю, спасибо. В любом случае, до вашего отъезда ещё есть время, – постучав по чайной чашке указательным пальцем, он серьёзно посмотрел на Ван Цзяня. – Не упоминайте об этом перед Вэнь-гэ и остальными. Ван Цзянь понятливо кивнул. Он всё ещё помнил те слова Лю Синя о его заточении, поэтому не собирался чесать языком. Он чувствовал себя обязанным и благодарным, храня в своём сердце уважение и стремление помочь юноше, о чём бы тот его не просил. Пэй Сунлиню же, казалось, и вовсе было побоку на взаимоотношения между Лю Синем и генералами. Он просто ел свой пирог с османтусом, о чём-то раздумывая, заметно расслабившись на последних словах парня. Ван Цзянь рассказал о некоторых улучшениях в техниках Го Тайцюна, после чего заинтересовался большой зелёной черепахой, дремавшей на столе. Протянув руку, он погладил её по голове: – Вы всё ещё не дали ей имя? – Мы даже не знаем, какого она пола, – ответил Тан Цзэмин, вернувшийся с кухни. Поставив на стол блюдо с засахаренными корнями лотоса, он сел рядом с Лю Синем, подливая ему чай. Северянин усмехнулся, поднимая черепаху на руки. Рептилия принялась барахтать лапами в воздухе, словно плывя по течению. Мужчина поднёс её на уровень глаз, внимательно осматривая голову и панцирь. После нескольких секунд махинаций, он, наконец, сказал: – Это самец. Определённо. – Как ты понял? – вскинул брови Лю Синь. – Панцирь, когти и чешуйки на голове, – перечислил Ван Цзянь. – У обоих полов есть отличия. Там, где я вырос, самцов черепах называли гребнями, а самок – пудреницами. Я всё детство провёл в речных водах, так что не сомневайся, – усмехнулся он. Лю Синь взял из его рук черепаху и посмотрел на неё, держа перед глазами. Улыбнувшись, он сказал: – Значит… Шуцзы¹? Большая зелёная черепаха раскрыла рот и высунула язык, щурясь, словно в улыбке. Все за столом подавили смешки, ничего не сказав о своеобразном выборе имени, в которых Лю Синь был абсолютным профаном. Что говорить, даже лошадь его звали исходя из её качеств в пути. Тан Цзэмин протянул руку и усмехнулся, давая черепахе кусочек корня лотоса, который рептилия тут же принялась жевать, всё также барахтая лапами.༄ ༄ ༄
Спустя четыре дня, когда Сяо Вэнь спускался по лестнице утром, с намерением вновь отправиться в управление стражников, он нервно шарил в сумке, пытаясь выискать в той необходимые ингредиенты. Яд оказался сложнее, чем он думал, поэтому для его выявления необходимы были вытяжки из редких трав и корней, над которыми ещё требовалось проводить тесты. Он внезапно осознал, что не занимался этим уже более десяти лет. Будучи на службе в императорском дворце он имел дело не только с ранами и ушибами да отварами для придворных и Императора, но также и с опасными ядами, которые хоть и редко, но приходилось выводить из гвардейцев или кому-то неугодных министров. Понимая, что успел отвыкнуть от этого и вновь привыкать не хотел, Сяо Вэнь скорбно усмехнулся, нащупывая, наконец, искомое. Он был уже на средне лестницы, когда вдруг замер, увидев человека в гостиной. Гу Юшэнг сидел за столом, читая письмо и пуская струи дыма. Вид его был ещё мрачнее, чем тогда, когда он уезжал. Даже со своего места Сяо Вэнь уловил запах перегара и чего-то удушающе сладкого, исходящего от мужчины. Поправив сумку, он спустился вниз, выдыхая: – Давно вернулся? – увидев, что мужчина никак не реагирует на его слова, он закатил глаза: – Полагаю вчера, и первым же делом направился в бордель, а не сюда? – Ты что, моя мамаша? – не отрываясь от письма, спросил Гу Юшэнг. Хмыкнув, Сяо Вэнь посмотрел в пол, поджав губы. Через несколько мгновений он вскинулся: – Нет, ведь твоя мать мертва. Гу Юшэнг выпустил облако дыма и нахмурился, шаря глазами по письму. Позабытое раздражение от поведения мужчины толкнуло Сяо Вэня вперед: – Юшэнг, я как твой друг прошу, отступи, что бы ты там не задумал. Твои родители погибли на пути, по которому ты сейчас идёшь. Их казнили за предательство Императора! Никто из окружения Сяо Вэня никогда не упоминал об этом, даже сам Император предпочитал обходить эти разговоры стороной. Сяо Вэнь помнил то время, когда нынешний Император, ещё не взойдя на престол, и Гу Юшэнг начали отдаляться друг от друга, после того, как последний узнал всю правду о своём роде. Не в силах метаться в незнании и силясь помирить друзей, с которыми вырос, Сяо Вэнь в одну из ночей пробрался в архив, желая выведать правду. Он до рассвета читал военные отчёты и показания, едва разбирая тексты сквозь слёзы. Военные свитки претерпели немалые изменения, дабы сохранить часть уважения предательского рода, давая им возможность искупить их ошибки. Посему так и вышло: Гу Юшэнг ещё в первые годы, приняв бразды правления над востоком, вёл себя исключительно порядочно на своём новом посту. Он ни разу ни с кем не обмолвился о том, что его родители хотели захватить престол, собирая вокруг себя армии и сообщников для захвата столицы. Казалось, Гу Юшэнг никак не выказывал обиды на сборах и военных учениях, стремительно идя по лестнице вверх, в конце концов становясь самым могущественным воином в империи. Тем не менее, военный совет во главе с Императором не позволял ему иметь в подчинении стотысячное войско – оно было небольшим – лишь для защиты востока. Вместо этого его земли превратились в полигон, на который стягивались все воины других княжеств, для обучений. Гу Юшэнг долгие годы вёл исключительно порядочную жизнь, принимая приказы и следуя им без нареканий, склоняя голову тогда, когда требовалось. Спустя долгие годы, видя заслуги Гу Юшэнга перед империей, военный совет снял с его плеч вину его рода, словно ослабив путы на шее и развязав руки. Никто, даже его ближайшие друзья не предполагали, что едва это произойдёт, в Императорский дворец придёт весть о том, что великий генерал Гу собирает подле себя армию и рыщет в поисках сообщников по всей империи для противостояния югу. Едва узнав об этом, Сяо Вэнь помчался, как ветер, желая остановить его и умолять отступить. Гу Юшэнг бы никогда его и слушать не стал, не приди вместе с ним Тан Цзычэн. Северный князь был вторым по силе, едва ли не равным ему и его лучшим другом. Но, даже несмотря на всё это, Гу Юшэнг оставался непреклонным. Потребовалась дюжина северных воинов и два генерала, чтобы сдержать Гу Юшэнга в тот вечер перед походом на юг. Тан Цзычэн мигом развеял все слухи, уводя вражеское войско с собой на север, казнив едва ли не половину, за что многие в империи обозлились на князя, тая в сердцах обиду. Гу Юшэнг провёл в заточении пару лет, за которые спесь с него сбили, и он вновь стал послушным псом на службе у Императора. Так было до того времени, пока в северное княжество не пришла беда, а после, все связи меж генералами оборвались. Сяо Вэнь тяжело вздохнул и сказал дрожащим голосом, смаргивая слёзы: – Иногда я думаю, что лучше бы ты и вовсе не возвращался с севера, а остался бы там на всю жизнь. Огонь внутри тебя может потушить только время, Юшэнг. Я умоляю тебя, брат, отступи… Дочитав письмо, Гу Юшэнг поднялся на ноги и, скомкав лист, бросил его в камин. Всё также стоя к лекарю спиной и смотря, как пламя пожирает бумагу, он сказал: – Я просто сделаю то, что мои предки не смогли. В империи слишком многие недовольны правлением нынешнего монарха. – Гу Юшэнг!.. – крикнул Сяо Вэнь, стискивая кулаки. Не дослушав его, мужчина продолжил: – Когда правитель не справляется со своими обязанностями, кто-то же должен прекратить это, верно? – мрачно усмехнулся он, разворачиваясь. – Война вспыхнет через несколько лет в любом случае, как бы ты сейчас не скулил. – Разве на востоке дела идут хорошо!? Все ли довольны в твоих землях, а?! Империя слишком огромна, а правит ей один человек! Не существует системы правления, при которой все были бы счастливы! – Сяо Вэнь выступил вперед, подходя ближе. Смотря в глаза мужчины, он пытался рассмотреть в них хоть что-то напоминающее согласие. Но там было пусто. Сяо Вэнь чувствовал себя растерянным от того, что был не в силах остановить друга, как и тогда, а рядом с ним больше никого не было. – Да, проблемы есть, но и решать их мы должны вместе! Правители всех областей – те, кто должен помогать Его Величеству в этом! Император избежал и пресек несколько войн, тогда как ты только и пытаешься разжечь их из-за обиды своего рода на то, что вас сослали в пустыни! Твой предок предал бывшего Императора, за что и поплатился! – Ты беспокоишься за меня, – насмешливо вскинул бровь Гу Юшэнг, – или за него? Сяо Вэнь стиснул зубы, смотря повлажневшими глазами на мужчину. Собрав остатки своей разбитой гордости и силы, он прошипел: – Если ты продолжишь вынашивать планы измены, то тебе не место в моём доме! Гу Юшэнг внезапно двинулся на него, склоняя голову к плечу. Мрачно хмыкнув, он сказал: – В твоём доме? Этот дом куплен на золото Тан Цзычэна, так что поубавь-ка свой пыл, Сяо Вэнь. Лекарь резко отвернул голову, словно от хлесткой пощечины. Всё его лицо полыхало от злости и обиды за такие слова. Сжав кулаки, он хотел было развернуться к двери и сбежать, как та вдруг открылась. Лю Синь сложил промасленный зонтик и переступил с ноги на ногу. Подняв голову и увидев Гу Юшэнга, он молчал некоторое время. Задумчиво стукнув два раза тростью о пол, он взял из рук Тан Цзэмина небольшой короб и прошел в зал. – Ты вернулся, – чувствуя неловкость, сказал он. С того самого дня в горах Сюэ они так толком и не говорили. Гу Юшэнг не думал извиняться, а Лю Синю было попросту незачем начинать разговоры первым. В то время, когда они были в пути, все их перепалки заканчивались сами собой, но не теперь, когда всё изменилось. Всё также не глядя на двух мужчин, он прохромал в сторону мастерской, со словами: – Вэнь-гэ, я купил твои любимые тыквенные пирожные, идём. Молча проводив его хмурым взглядом, Гу Юшэнг непонимающе посмотрел на Сяо Вэня. Атмосфера к тому времени между ними поубавила свою враждебность, словно сметаемая кристально-белыми одеяниями юноши, что тянулись за ним, словно павлиний хвост. Выждав время, пока за юношей и ребёнком не закроется дверь, Гу Юшэнг спросил: – Почему он хромает? Сяо Вэнь провёл по лицу ладонью, стряхивая остатки тяжелых эмоций и устало выдохнул, поднимая глаза на мужчину: – Война не всегда где-то там, Гу Юшэнг. Иногда, она может происходить прямо у тебя под носом, – с этими словами он скрылся за дверьми мастерской. ______________________ 1. 梳子 (shūzi) – гребень.