наблюдатель

Если бы Глеб был во вселенной «Гарри Поттера», свои планы он бы описал очень просто:
 — Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — с хитрой улыбкой пробормотал он себе под нос, проворачивая ключ в двери.
 Планы были поистине наполеоновские, и ради такого Глеб даже придумал отмазку для Серёги, который звал сегодня на студию. Конечно, выглядело всё совсем по-детски, как будто не хотел идти в школу: живот скрутило, невмоготу совсем.
 Отмахнувшись от предложения о медике, Глеб бросил трубку и с довольной ухмылкой сжал в пальцах плотный черный пакет, сквозь окно такси невидящим взглядом рассматривая любимую Москву.

 Серафим за эту неделю его откровенно заебал, но, к сожалению, не в том смысле, в котором так хотелось. Сначала это кудрявое безобразие на протяжении недели дразнило его горячим шёпотом на ухо и вроде невинными, но такими чувствительными прикосновениями до мурашек и тихих стонов.

 А потом… потом просто загрузил себя работой до состояния овоща ближе к вечеру. Разумеется, Глеб понимал степень усталости и даже не лез с приставаниями, но распалённый, скрученный в низу живота узел возбуждения никуда не собирался пропадать.

 Поэтому спустя ещё неделю такой бесконечной работы Серафима он решил прибегнуть к крайним способам, от которых раньше скорчился бы презрительно и плюнул в лицо предложившему. В специализированном магазине было очень сложно не выдать себя, своё довольно узнаваемое лицо, но вроде бы чёрные очки и натянутый почти до носа капюшон сделали своё дело. Каждый раз, стоило представить заголовки, по телу шла мерзкая дрожь, но либо девушка-консультант не слушала поп-рок, либо действительно он был гением маскировки.

 В любом случае, сейчас он спокойно сидел на кровати, выключая звук на телефоне и невольно кусая губы в предвкушении долгожданной разрядки. Ответив быстро на расспросы Серёги о его состоянии и поставив реакцию на какой-то мем от Серафима, Глеб откинул телефон и потянулся к чёрному пакету. Буквально чёрный ящик в телевизионной программе, никогда не угадаешь, что внутри. Но Глеб знал наверняка, открывая коробку и доставая фаллоимитатор издевательски ярко-фиолетового цвета и кидая рядом новый бутылёк со смазкой. Улыбнувшись хитро, довольно, Глеб стянул с себя толстовку, в которой резко стало жарко, и провёл рукой по гладкому силикону. Брезгливость сыграла своё, и пришлось сползать с кровати и идти в ванную, отмывать игрушку.
 Уже склонившись над раковиной, он тихо хихикал себе под нос, проводя рукой по игрушке характерными движениями и невольно представляя, как это выглядит со стороны. Ну да, подрочил искусственный член под водой, с кем не бывает. У всех есть свои странности, а если на тебе ещё и клеймо рок-звезды, то и странности должны быть особенными — размышлял вслух Глеб, возвращаясь в комнату и аккуратно пристраивая игрушку на тумбочке. Тряхнув головой, отгоняя ненужные мысли, он стянул одежду, в которой тело почти кипело от жара возбуждения и потянулся, не сдерживая ухмылки. Теперь даже если Серафим доебётся, а потом снова сделает вид, что нет, это не он соблазнял, у него есть способ сбросить напряжение и силы вынести эти издевательства. С такими мыслями он упал на кровать, щелчком открывая бутылёк со смазкой и выдавливая приличное количество на пальцы, растирая и грея своим теплом. В голове по одной пропадали все мысли, вытесняемые возбуждением. Коснувшись пальцами сжатого колечка мышц, Глеб откинул голову на подушки и с тихим стоном ввёл первый, чувствуя дискомфорт от забытых ощущений и уже непривычного растяжения. Сил и желания оттягивать не было, поэтому почти сразу он ввёл второй, хмурясь и медленно двигая ими, пытаясь наконец нащупать простату. У него были не такие длинные пальцы, как у Серафима, поэтому таких ярких ощущений от растяжки не было. Но предвкушение и постоянно бросаемые на ярко-фиолетовый фаллоимитатор взгляды компенсировали весь дискомфорт, заставляя член ронять прозрачные капли смазки на живот. Когда три пальца входили спокойно, Глеб встал на кровати на колени, дотягиваясь до игрушки и притягивая ближе. Вздохнув прерывисто от накатившего резко возбуждения, он облил её смазкой и приставил ко входу, прикрывая глаза и медленно насаживаясь, замирая.

 Ощущения были максимально непривычные — холодный силикон ощущался не так ярко, как живая и горячая плоть, но игрушка была толще, чем член Серафима, растягивая до лёгкой, подогревающей возбуждение боли.

 Выдохнув с сорвавшимся с губ стоном, Глеб опустился чуть ниже, чувствуя, как правильно и хорошо поддаются горячие стенки. Вздрогнув, он замер, проводя чуть дрожащими пальцами по истекающей смазкой головке, жмурясь от ярких ощущений и опускаясь ниже, пока не принял до конца.

 Откинув голову назад, Глеб кусал губы, привыкая к ощущениям игрушки внутри себя и проводя рукой по члену медленно, растягивая удовольствие. Когда мышцы перестали слабо саднить, он приподнялся на дрожащих ногах и опустился резче, всхлипывая от ударившей по простате головки. Убрав руку в попытке продлить наслаждение, он начал плавно приподниматься и опускаться на ярко-фиолетовом искусственном члене, представляя невольно горячие руки и кусачие поцелуи на себе, изводящий горячий шепот и сжимающиеся пальцы на руках-талии-шее-бёдрах… За всеми этими фантазиями и горячим возбуждением, приправляемом мокрыми звуками входящей обильно смазанной игрушки и собственными стонами, Глеб пропустил звук открывающейся двери и медленные, тихие шаги.

 И, конечно, не заметил, что за ним какое-то время наблюдали хитрые, затуманенные возбуждением синие глаза. — Развлекаешься? — выждав тишину между громкими стонами, спросил Серафим, заставляя Глеба вздрогнуть и распахнуть ошарашенно глаза, с трудом фокусируясь на привалившемся к дверному косяку парне. Но шок вперемешку с испугом резко сменился раздражением от того, что его прервали за несколько движений до оргазма и от того, что его почти месяц сначала распаляли, а потом динамили. Поэтому он лишь продолжил сверлить Серафима взглядом, невольно ёрзая от возбуждения и краснеющих от стыда щёк. Всё-таки попасться с поличным не просто на дрочке, но на том, что скачешь на резиновом члене — не самое повседневное дело. — Да, пока кто-то на работе пропадает днями, — с вызовом Глеб приподнял бровь и назло опустился до конца на нагревшемся от его тепла фаллоимитаторе, едва сдержав жалобный стон.

 От огня, загоревшегося в глазах Серафима, щёки запылали, а член дёрнулся невольно под внимательным взглядом. — А, ну развлекайся, конечно, — хмыкнул Серафим, проходя в комнату и отодвигая компьютерный стул, разворачивая его лицом к кровати под недоумевающим взглядом Глеба. — А я посмотрю, пожалуй. Интересная картина. Вздрогнув, Глеб сжал невольно пальцы в кулаки, вглядываясь в потемневшие от возбуждения глаза напротив. Всё-таки одно дело — заниматься таким в одиночестве, а другое — на глазах того, о ком только и остались мысли в голове. Но всё-таки желание отомстить, насолить за то, что из раза в раз приходилось успокаивать пылающее возбуждение силой воли, Глеб через силу ухмыльнулся и приподнялся на дрожащих ногах, чуть разворачиваясь боком к Серафиму. Теперь тот мог видеть не только его красное от смущения и возбуждения лицо, не только истекающий предэякулятом член, но и то, как в него входит ярко-фиолетовая игрушка. Прогнувшись в спине и прикрыв глаза, чтобы унять смущение хотя бы на немного, Глеб опустился, роняя протяжный стон. В таком положении игрушка била прямо по простате, вызывая искры в глазах и заставляя вздрагивать от каждого движения.

 Но судорожный вдох со стороны кресла подстегнул двигаться быстрее, насаживаясь глубже и уже не пытаясь сдержать вырывающиеся стоны от накатившего с двойной силой возбуждения. Ещё чуть-чуть, ещё пару движений, пару движений рукой по члену, и… — Руки, — хрипло, низко, не давая даже возможности ослушаться, сказал Серафим. Открыв глаза и повернув голову, Глеб увидел, как тот не отрываясь, жадно смотрел, как он трахает себя игрушкой.

 От этого внутри будто молнией прострелила вспышка возбуждения, от которой он почти до боли сжался вокруг игрушки, вздрагивая от того, как она попала по самой чувствительной точке.

 Послушно сжав руки на бёдрах, Глеб судорожно приподнялся, рывком насаживаясь и почти скуля от простреливающего всё тело удовольствия, от которого била крупная дрожь, а глаза слезились. Дрожа всем телом и прогибаясь в спине, он в последний раз до упора насадился до вскрика, перетёкшего в скулёж от яркого, изматывающего и долгожданного оргазма, от которого колотило всё тело, а живот поджимался. Дёрнувшись, он почти рухнул на кровать, не обращая внимания на грязное тело и простыни от брызгов спермы, пытаясь отдышаться и даже не слыша за звоном в ушах скрип кресла и быстрые шаги по направлению к кровати.

 Из посторгазменной пелены его вырвали пальцы, сжавшиеся во влажных от пота волосах и потянувшие наверх, заставляя снова сесть на колени и поднять глаза. — Раз уж ты так прекрасно справился с собственным возбуждением своими силами, — начал Серафим, сверкая глаза и заставляя Глеба вновь залиться краской, — то теперь, будь добр, используй свой рот не только для криков. Красноречиво кивнув на натянувшиеся в районе паха джинсы, Серафим отпустил его волосы, позволяя дрожащими пальцами стянуть с него лишнюю одежду и провести рукой по всей длине побагровевшего от возбуждения члена.

 Выдохнув и облизав губы, Глеб прикрыл глаза и короткими движениями прошёлся языком по головке, собирая терпкий вкус естественной смазки, и улыбаясь про себя от судорожного, низкого стона сверху. Ведомый рукой в волосах, он обхватил губами головку, пропуская глубже и оглаживая венки языком, двигая головой и сжимая пальцы на оставшейся длине. Но Серафим неумолимо давил на макушку, заставляя через силу расслабить горло и пропустить глубже, до основания, и подавиться слюной и бегущими слезами. — Открой глаза, — позвал хрипло тяжело дышаший Серафим, ласково оглаживая щеки и стирая следы бегущих слёз. Едва ощутимо Глеб помотал головой, жмурясь и понимая, что отключится от стыда. Выждав ещё немного, Серафим за волосы отстранил его от себя, глядя со смесью раздражения и возбуждения прямо в глаза. — То есть трахать себя игрушкой на моих глазах тебе не стыдно, блять, а посмотреть на меня с моим же членом во рту стыдно? — вздрогнув от грубости и грязных слов, Глеб не сдержал всхлипа, пытаясь отдышаться и глядя мутными от слёз глазами. Серафим обхватил пальцами его мокрый от слюны и слёз подбородок, целуя грубо и кусая губы. С тихим стоном Глеб попытался притянуть его ближе, но руки отбросили, отстраняясь.

 За волосы его снова опустили ниже, проводя влажной головкой по губам, побуждая открыть рот. — На меня смотри, — низко, почти в приказном тоне бросил Серафим.

 Когда Глеб поднял мокрые глаза на него, он толкнулся бёдрами, уже не выжидая, пока тот привыкнет, сразу проникая в горло, удерживая за волосы и не давая отстраниться. Не церемонясь, Серафим брал его грубо, не обращая внимания на влажные звуки и бегущие слёзы и не отрывая взгляда от затуманенных слезами глаз. Но всё же он слышал едва различимые стоны, от которых по всей длине шла вибрация. — Какая же ты всё-таки шлюха порой, — тяжело дыша, бросил он, удерживая его голову неподвижно и толкаясь быстрее, чувствуя предоргазменную дрожь во всём теле. — Такой весь выебистый и одновременно такой послушный, позволяющий трахать свой рот так, как мне захочется.

 И от громкого, сорвавшегося стона и сжавшегося вокруг головки горла Серафим кончил сильно, прижимая за волосы голову Глеба ближе, заставляя проглотить всё.

 Отпустив наконец растрёпанные, взъерошенные кудри, он позволил ему отдышаться и откашляться, падая рядом и сгребая его в объятия, отпихивая грязную от подсохшей смазки игрушку в сторону. Судя по звукам, та упала на пол. — Ты как? — спросил Серафим спустя время, когда дрожь после оргазма наконец прошла, оставив только приятную пустоту и усталость. — Хорошая игрушка, — сипло пробормотал куда-то в плечо Глеб, всё ещё периодически вздрагивая и прижимаясь сильнее. Засмеявшись тихо, Серафим оставил поцелуй где-то на виске, прижимая ближе и позволяя наконец им обоим упасть в объятия темноты и крепкого сна.