Итого, в комнате нас стояло тринадцать человек, не считая двух трупов

Крови было потеряно не очень много, но с непривычки голова у Френсиса уже кружилась вокруг своей оси. Наверное, это была первая стадия бреда. Он чертовски на это надеялся. — Чего?.. — Ты, я погляжу, совсем меня не слушал, — произнёс двойник с неким сочувствием. Стивен подошёл ближе. Глянув ему в глаза, Френсис задохнулся: Стивена никто не водил за нос. Он прекрасно осознавал кто здесь и кем является. И всё-равно почему-то никак не кончал двойника. — Давай мы втроём просто сядем и поговорим. А там уже решим, что нам делать. — Вы за кого меня принимаете? — молочник пребывал в искреннем возмущении. — Зы кыго вы миня принымаите!.. — спародировал его двойник, — Френсис, давай по-простому? Кто ты есть? Ты вообще хоть раз задумывался над этим вопросом? Френсис сильнее вжался в свой угол. Что страшнее: ситуация или мысль, которая не покидает головы изо дня в день? Бывает ли вообще, что мысли в голове страшнее смерти? Ведь смерть — это и есть конец. Это пустота. — Тебе почти сорок — для нас, — он помялся, чтобы обозначить этих «нас», — для нас (забил в итоге) это — приличный срок. Сорок лет! Ты только подумай! Я бы выше головы выпрыгнул, вывернувшись сквозь свой ебальник, чтобы достать себе столько времени. А на что потратил его ты, Френсис? На что? Вот, предположим, тебе нужно сделать вывод, как в лабораторной работе. Перечисли хотя бы пять вещей, которые ты сделал из разряда важных. Молочник измучено обратился к сидящему на корточках Стивену, в поисках опоры, но тот только покачал головой. Бесстрастный и умиротворённый. — Слуш, я предпочитаю относиться ко всем ровно. То, что ты являешься человеком, не делает тебя достойным жизни более или менее этого чувака, — Стивен развязно ткнул большим плацем в сторону двойника. Жёлтые глаза, будто транслирующие сквозь себя пламя преисподней, поджались снизу. — Спасибо, Стивен, — каким-то неестественным голосом произнёс двойник. После чего на его лице возникла натянутая улыбка. Это как бы человек, который всем сердцем ненавидит другого человека, улыбался, ради какой-то цели своему противнику. Френсис с всхлипом запрокинул голову. Смотря на старания двойника, грешным делом в голове возникала мысль: «А может правда уступить?». Парень из кожи вон лез, чтобы заполучить своё право на жизнь — Френсис же не был готов и на четверть от этого. Последние года он в целом не рассматривал свою жизнь как что-то слишком ценное — тратил, как вздумается и на что попало, будто стараясь убить время нудного рабочего дня — и если уж кому-то она так понадобилась, да и пошла бы в дело, то почему бы и нет? — А ты, Френсис… Ему крепко вцепились в волосы, возвращая заволоченный красным туманом взгляд в исходное положение. Перед ним, по-хозяйски обернувшись вокруг тонких плеч Стивена, сидел в полуприсяде он сам. С нормальными глазами и красивым молодым лицом. — Ты потратил годы, за которые другие люди успевают целиком состояться, на то, что ненавидишь, — он наклонил Френсиса ближе, — ты бы мог, чёрт тебя дери, стать одним из этих людей: если бы энергия, которую ты в течении всей своей никчёмной жизни затратил на свою дрянную работёнку, пошла бы у тебя на что-то другое, то, вероятно, в конце концов ты мог бы перевернуть Землю. Я прекрасно знаю, как ты живёшь. — Мы оба знаем, — тихо подтвердил Стивен и мазнул по подбородку двойника губами. — Блядь, я перед тобой три месяца в любезностях рассыпаюсь — слушаю твоё сраное нытьё. Мог бы хоть в рот дать. У Френсиса только челюсть отвисла: — То есть, всё это время… Ты… И он снова умолк, зажмуриваясь до пляшущего белого под засохшими веками. С подбородка упала кровавая капля, разбиваясь об пол. И тут же снова гадкое предположение: двойник-то был готов. Ради чужой, верней, уже, считай, своей жизни — и в рот, и в задницу. А Френсис… Френсис ну… Готов был сдаться без боя. Тоже что-то. — Кому вот ты этим лучше делаешь? — спрашивал доппельгангер, поднимаясь, возвышаясь над Френсисом, уже прямо говоря: «Проваливай, теперь это моя территория!» — Ты просыпаешься, — он освободил волосы молочника, чтобы растопырить пальцы, и указал на них другой рукой, будто прибавляя ещё один, явно лишний, день в рабочей неделе Френсиса. — Шесть дней в неделю, Френсис! Это же пиздец! Восемнадцатичасовой рабочий день, ты, блядь, серьёзно? Ты хотя бы открывал ебучий договор или перенёс операцию на глаза накануне приёма на работу? Нравиться тебе во время перерыва на обед мыть голову в раковине общественного туалета, да?! Потому что времени у тебя больше не-ет! — Френсис бессильно всплеснул руками: — нет, я ещё могу понять, какого хрена ты игнорировал все подкаты от этого чудилы. Он склонился к сжавшемуся Префренсису, гундося ему возле виска: — Честно, парень — не мечта… — Что? — сощурился развалившийся на полу Стивен. Двойник проигнорировал его вопрос. Легко поставил косого от боли Френсиса на ноги, бесцеремонно развернул и вытолкнул на балкон под дождь. Тот тут же подскользнулся, скорее, даже просто не смог удержаться на ногах. Его длинное тело без сил распласталось по фигурной шершавой плитке. — Но и он же любил тебя — как будто перед тобой такой огромный выбор. Мог бы хоть попробовать! Хранить верность жене — это похвально, похвально, — снисходительно покивал (лже?)Френсис, складывая руки на груди. — Особенно после развода… А вдруг всё-таки вернётся, да, Френсис? Этого сердце Френсиса, довольно маленькое, в обычные дни похожее на засушеный кусок чёрного хлеба, но сейчас будто разбухшее в груди до громадных размеров, уже не выдержало. Резанули, так резанули — и оттуда потекло. Слёзы, чуть только высохшие на лице, снова полились ручьём. — Что же стало с тобой, Френсис? — печально спросил вставший позади двойника Стивен. Его руки нежно обхватили талию Френсиса. Как он, однако, быстро прикипел к тому, кто его только пятью минутами ранее пытался сожрать вместе с дверью в санузел. Но, похоже, единственная характеристика, что волновала Стивена в своём соседе — это сексуальное влечение к мужчинам. Вот и вся дружба. — В молодости-то был душой компании. Яркий, уверенно смотрящий в будущее. С нормальной стрижкой. Ни одной тусовки без тебя не проходило. Так что же теперь, Френсис? А теперь никто не вспомнит о нём. Завтра двойник выйдет на работу. Или не выйдет — устроится на другую, получше. Пойдёт учиться. На архитектора — Френсис всегда хотел. А деньги откуда возьмёт? Так у него же теперь есть его дружок. Если не вылетит из рядов армии с синим билетом, то будет его содержать. Френсис обнял себя руками, закрываясь от дождя и ощущая, как потихоньку растворяется в нём. Он не чувствовал абсолютно ничего. На какой-то неопределённый отрывок времени реальность наконец покинула его. Глаза вроде были открыты, но сами-собой теряли способность видеть, из-за чего картинка перед ними стала похожа на проекторную презентацию. Штора слегка отодвинута. Как с плаката пропаганды советско-китайской дружбы, на него смотрит эта проклятая прогрессивная семья, довольная проделанной работой. Пролетарий и военный — вот она, государственная голубая мечта. Жаль только, демографию не поднимают. Френсис моргает. Прежде, чем влага снова успевает понизить остроту его зрения до тройки, он замечает, что квартиранты смотрят куда-то в сторону. Моргает. Отсюда хреново виден шкаф, на который резко устремились все взгляды, как софиты на актёра. Оттуда блестели чьи-то глаза. — Мистер Радбойс, это Вы? — в полувопросительной интонации обернулся к шкафу Френсис. Сжал кулак. Стивен вдруг шумно втянул воздух носом и, вроде как, выдернул из-за пояса пистолет. Глаза Френсиса вновь потеряли способность видеть. — Это!.. Из шкафа, с лицом, перекошенным от ярости во все возможные стороны, на них смотрел Стивен.