«Вы были счастьем мне в прошедши времена:
А днесь прервал я их злодейской сей рукой!
Страну сею сгубил, лишил вас всех покою».
Грудь сдавило от возгласа, Наполеон сжал между пальцев золоченую пуговицу мундира, не сводя пристального взгляда с актеров.«Прощай, забудь меня, прети себе страдать,
Не узришь боли ты отчаянного друга…
Был царь — престал им быть».
Эдип, поверженный роком, впился в нежные руки жены с яростной любовью, но тут же отбросил их от себя, как плавленый слиток, и кинулся в сторону. Грозным шквалом залился хор, вторящий горю фиванского цесаря. Всеобщее безумство потрясло зал, и сбоку раздался неожиданный краткий стон, будто вырвавшийся ненароком. Наполеона словно оглушило пушечным залпом. Раздутыми шокированными глазами он беспардонно посмотрел по левую сторону от себя. Не показалось ли ему? Александр, пронзенный интересом корсиканца, ответил на вопрошающее молчание лишь кротким взглядом и, судя по всему, смутившись из-за оплошности, прикрытым ртом. Он вновь обратился к сцене, его рука, держащая маленький лорнет, едва заметно подрагивала. Иокаста успокаивала мужа, ее речи были дивны, исполнены обреченным страданием, но Наполеон больше ничего не слышал. Мысли, совершенно далекие от вольтеровской трагедии, затрепетались в висках и жидким огнем растеклись под ребрами. Пытаясь унять нетерпеливо нарастающую пленительную жажду, корсиканец поневоле впился в подлокотники и затряс ногой. Действие стремительно двигалось к концу. Не удержавшись, французский император бросил вновь изучающий взгляд исподлобья: Александр, отпрянувший от мягкой подушки, выпрямил спину от напряжения. Прежде спрятанные ладонью губы, невольно разомкнутые, придавали его мягкому круглому профилю скромное выражение невинности. Актеры застыли в позах страждущих, действие было завершено, зал разразился овациями. Наполеон очнулся и, натянув почтительную улыбку, без особого пыла присоединился к аплодисментам. Александр оказался сражен. — Мой друг, — обратился к нему корсиканец. Не заметив никакой реакции от императора, все еще хлопая в ладоши, он приблизился губами к его уху на совершенно короткое расстояние. — Мой друг, неужто трагедия вас так сильно растрогала? Александр отмер и, приняв показательный вызов Бонапрата и спрятав в рукав лорнет, потянулся к нему щекой в ответ: — Я вдохновлен вашим театром и искренне благоговею перед французскими драматургами. Опомнившись, русский император повторил улыбку Наполеона. Отвернув голову и устремив глаза к сцене, он снисходительно зааплодировал, подняв руки так, чтобы актеры могли запечатлеть его благосклонность. — Ей Богу, Alexandre, вы почти разрыдались, — громко удивился Бонапарт, не спуская глаз с широких раскрытых плеч и величаво прямой спины. — О нет, сир, отнюдь нет, — улыбнулся Александр одними только уголками губ. — Я коплю слезы к последнему действию. — Прошу, потяните меня за рукав, когда начнете плакать. Я хочу это увидеть. Даже готов поделиться своим платком по такому случаю или собственноручно стереть с вашего лица слезы. Александр рассмеялся по-обычному ласково, тихо, как бы из вежливости. Но мягкие щеки его запылали. Спустя паузу он решил вернуться к более нейтральной теме: — Большая честь для меня — наблюдать за игрой ваших лучших актеров. Господин Тальма поистине вжился в роль Эдипа и читает особо страстно, — Александр попытался подняться с места, но Наполеон с опасным прищуром и сдержанной улыбкой обхватил его запястье и вынудил сесть обратно в кресло. Светлые брови российского самодержца изумленно вскинулись. Кажется, он зря поспешил, не следовало вставать раньше полноправного хозяина торжества. — Значит, вам нравится? — корсиканец ослабил хватку и, оперившись на подбородок, нагловато уставился на припудренное лицо. — Безусловно, сир, — голубые глаза столкнулись с всепоглощающими наполеоновскими, в приглушенном театральном свете напоминающими цвет свежего пепелища. — Вы составили потрясающую театральную программу. А каковы ваши впечатления? — Очень рад вашему восторгу. Но сам, к сожалению, не могу его разделить. — Как жаль, ведь трагедия притягательна по своему размаху. — О, разумеется. Здесь не поспоришь. Александр, более не выдержав проницательного взгляда Бонапарта, сощурившись окинул взглядом бельэтаж и сквозь замыленную пелену собственной слепоты, кажется, увидел знакомые цвета мундира Константина. Хотелось мельком разглядеть его через призму лорнета, заручиться внутренней поддержкой, найдя родные черты лица, но вряд ли горделивый корсиканец оставил бы такой жест безнаказанным. Наполеон, уловив стеснение императора, невольно развернулся в кресле и проследил за его взором. Великий князь, брат Александра, увлеченно беседовал с Уваровым, глядя на сцену. — Уже соскучились по Constantine? — обратно повернувшись к бледноликому царю и игриво задрав черные брови, поддразнил Бонапарт. — О нет, сир, — голос Александра дрогнул, — просто захотел оглядеть гостей. С губ Наполеона чуть не сорвалось укорительное замечание: мол, раз императору так скучно сидеть с близким другом, пусть обнажит свое секретное оружие в виде стекляшки из черепахи и скрупулёзно рассмотрит все прелести пышногрудых дам, сидящих в партере. Но, вовремя себя одернув, он лишь понимающе промычал, не утратив хитро-улыбчивое выражение лица. — А насчет трагедии, — продолжил Александр, избегая любопытства настойчивых глаз, испепеляющее внимание которых тернистым кнутом сдавливало горло до помутнения мыслей, — я был свято уверен, что Вольтера вы не на шутку обожаете. Наполеон задумчиво хмыкнул, его взгляд застыл на богато вышитом красном воротнике. В голову стремглав ударило щекотливое воспоминание: лихорадочно пунцовая шея, блестящая от влаги, вздымающиеся круглые плечи, покрытые алыми пятнами. А ниже… Корсиканец, не сдержав ползущие вверх губы, прокатился взглядом вдоль приталенного мундира и с особой медлительностью продолжил: — Вы правы. Это действительно так. Но, видимо, сейчас у меня такое состояние души, что временами я испытываю скуку. — Что ж, после антракта мы наберемся сил, и, надеюсь, актерам удастся вас завлечь. Наполеон, недолго думая, потянулся к Александру и, поймав его внимание, призвал пальцами к себе, намекнув на желание перейти на шепот. Светлое лицо императора вновь приблизилось к корсиканцу щекой. — Поверьте, три часа этой слезливой беготни я променял бы на три секунды вашего дивного «a-a-ah», — наигранно простонал прямо в челюсть российского монарха Наполеон, отчего тот страшно дернулся, как обожженный. — Господи, вокруг люди! — А то и на «o-ou-u-i»… — фальшиво протянул Бонапарт, едва не рассмеявшись. Александр недовольно шикнул и, чуть не потеряв внешнюю невозмутимость, резко ударил Бонапарта в бедро. — Или еще что-нибудь. Тут решать уж вам. — На нас отовсюду смотрят! — полушепотом прикрикнул Романов, ошалело глядя в разные стороны. — А вы… — Да бросьте, полно стесняться, — весело пролепетал Наполеон и увлек Александра к себе за руку на опасно близкое расстояние. Он едва не поцеловал его в самое ухо. — Мы здесь совершенно одни, а ваш брат занят своими дворянскими разговорчиками. Вон он, воркует с графом. Достаньте лорнеточку и посмотрите. — Прекратите паясничать, — Александр тряхнул плечом и попытался уклониться, но корсиканец лишь сильнее ухватил его за локоть. — Вы точно этого желаете? Мне кажется, вам очень даже нравится мой тон. Судя по тому, как задрожал ваш чарующий голос. — Все, что вы говорите, — непозволительная грубость. — А я заметил, вы любите, когда я особо груб с вами. 1:0 в пользу отважной Франции. Русское «Господи» сорвалось с маленьких губ снова. Александру не оставалось ничего, кроме как сокрушенно спрятать свое обличенное в стыде лицо руками. Как же Наполеону нравился этот жест. Он был готов хоть встать на голову или прыгнуть с балкона, лишь бы светловласый Аполлон смущенно прикрылся ладонями еще раз. Удовлетворившись его реакцией, корсиканец хохотнул, с победной ухмылкой окунулся в кресло и быстро обвел взором пышный бельэтаж. Напудренные лица то и дело отвлекались от сцены и вглядывались в императорскую ложу в попытках увидеть монархов. Аристократы ждали с нетерпением команду «в фойе», которую мог дать только один человек. И этот человек сейчас пытался утихомирить бушующее от совершенно непристойного разговора сердце. Как славно, никто из этих раздутых красавцев и красавиц даже не подозревал, какая колкая дуэль зачинилась между властителями Европы. — Нет, сир, решать далеко не мне, — вдруг сказал Александр, пытаясь вернуть свое утонченное равнодушие. — О чем вы, мой друг? — Вы сказали, что решать… в том вопросе должен я. — В том вопросе — это каком? — с притворной наивностью изумился Наполеон. — Перестаньте. Вы понимаете, о чем я. — Ах, я безусловно рад, что тема пришлась вам по душе, — специально не глядя на Александра, насмешливо протянул Бонапарт. Он почувствовал даже сквозь плотную ткань мундира, как вскипел воздух вокруг русского самодержца. — Просветите меня. Российский император шумно выдохнул: он хотел было возразить, что тема совершенно глупа и безобразна, но спустя мгновение мельком оглянулся, как бы убедившись в уединении с корсиканцем. Еще мгновение, еще крепкий вздох, затишье перед залпом артиллерийского концерта — и Александр с поразительной, чуждой ему настойчивостью оперся ладонью выше отставленного в сторону колена Наполеона. Пора заканчивать игру в поддавки. Понизив голос почти до полухрипа, он обдал его щеку горячим дыханием: — Музыкант правит скрипкой, а не скрипка музыкантом, — рука соблазнительно поползла вверх. — Как музыкант поведет смычок, так струны и вскрикнут. Разве может быть иначе? От яркой вспышки осознания все тело Наполеона сжалось и вспыхнуло огнем. Милый ангел только что вонзил свои адские вилы прямо ему под дых. Он, очевидно не готовый к такому выпаду, ошалело промолчал. Все мысли мгновенно сгорели в голове. — Так что это только ваша забота — заставлять скрипку играть на свой лад. Никак не моя, — ладонь, почти доведенная до точки невозврата, мучительно остановилась. Ухватившись за последние обрывки своего полководческого хладнокровия, Наполеон упорно сделал вид, что рука, держащаяся на катастрофически опасной дистанции от эпицентра взрыва, совершенно его не смутила, и буквально через секунду молчания сделал следующий тактический ход: — Как остро! И как горячо. Alexandre, заявляю прямо. Вы — прекраснейшая из скрипок. Правда, каким бы хорошим музыкантом я ни был, как бы ни старался водить смычком, ваше стеснение часто глушит любые звуки. Потемневшие лазурные глаза Александра от неожиданности разверзлись, как две бездонные пучины. Он явно не ожидал, что Наполеон демонстративно проигнорирует серьезную, даже обидную колкость в свой адрес и воздаст российскому императору втройне за его дерзость. — Что ж, Вашему Величеству, вероятно, стоит пересмотреть свою игру, — убрав руку и немного отдалившись, с легким укором сказал Александр, — раз его не устраивает качество извлекаемой им музыки. — Alexandre, — нежно рассмеявшись, протянул Бонапарт, — мой пресветлейший друг, вашими ангельскими губами говорит сам Дьявол Искуситель. Вы пытаетесь меня задеть, но я-то знаю, что вам очень даже нравится моя игра. Особенно когда я отбиваю стакатто, не давая вам ни секунды даже на малейшую передышку, ни единого пути к отступлению. — Сир… — И особенно, когда параллельно со стакатто я играю тремоло языком с вашими… — Довольно. Провокация со стороны российского эскадрона окончательно подавлена. Беспощадный полководец пресек марш-бросок на корню. Фатальное поражение 2:0 в пользу Франции. Александр, не дослушав Наполеона, подлетел с кресла. Его руки, спрятанные за утонченными белыми перчатками, судорожно поправляли складки на мундире и светлых панталонах. Торжествующий корсиканец встал следом. Сердце колотилось так, словно было готово с треском вырваться наружу. — Не переживайте, вы выглядите потрясающе. Желаете прогуляться в фойе? Я бы с удовольствием предложил вам бокальчик Gevrey-Chambertin в качестве примирения. — Прекрасная идея. Как же охладела русская душа! Какое-то мимолетное подобие совести укололо Наполеона под грудью, он постарался согнать с лица хитрейшую ухмылку, взял подозрительно затихшего Александра под локоть и, уведя его в тень ложи, ободрительно сказал: — Простите меня. Я не хотел нанести вам оскорбление. Вероятно, мне стоит быть осторожнее в выражениях подле вас. Но, думаю, мы оба понимаем. Я чрезвычайно увлечен вами, а вы, очевидно, увлечены мною. Иначе вы не отвечали бы на мою пылкую страсть страстью, на мой дерзкий вызов — согласием. — Пригласите дворян войти с нами в фойе. Мы и так их сильно задержали. Ангельский голос затих, поник. Корсиканец нехотя отстранился от Александра и показался беседующим аристократам из окна ложи. Отсалютовав им рукой и безмолвным жестом дав распоряжение Бертье, он вернулся вглубь роскошно убранной комнаты и улыбнулся российскому императору. — Ну же, Alexandre. Не смотрите на меня, как на врага. Я искренне вами впечатлен. И, скажу даже больше, вы практически довели меня до исступления. Ладонью корсиканец медленно коснулся обтянутой талии самодержца. Александр шелохнулся, но руку не сбросил и не отступил. Темно-синие томно прикрытые глаза смотрели сверху с чуть ощутимым недовольством. Наполеон отвечал на взор не моргая. Он осторожно погладил черную ткань мундира, прислушиваясь к дыханию императора и следя за переменой его взгляда. Не встретив никаких преград, подтолкнул его в полумрак и нещадно впился в податливые губы. Александр смежил глаза и тотчас крепко притянул к себе Наполеона за плечи, позволив прижать себя к стене. В голове бил набат ошеломительным звоном, сердце пульсировало в самом горле. Маленькие губы приоткрылись в позволительном жесте: корсиканец углубил поцелуй. Но вдруг замок защелкнулся, Наполеон потерял полководческую бдительность. Демона поймали на наживку, сотканную из греха, и Александр резко сомкнул зубы на нижней губе французского монарха, едва не прокусив его шальной язык. С едким шипением Бонапарт вырвался из мокрого поцелуя, шатнулся в сторону и ухватился за челюсть. — В следующий раз я могу наказать вас за прилюдную пошлость больнее. Сильно больнее. Будьте впредь осторожнее. — Ох, Alexandre. Уж что-что, но я не позволю ангельской скрипке сломать мой смычок. Кажется, лицо Александра в темноте блеснуло неприличной игривостью. Прельститель. Наполеон сразу понял, что его холодность была слишком фальшивой. Сокровенный разговор не обидел Александра, а лишь раззадорил. За ангельским нимбом прорезались демонические рожки. — Возвращаясь к нашей теме. Точнее, к излюбленной вами теме, — начал с особой негой в голосе корсиканец. — Мой друг, вы же посодействуете мне в воплощении моего постыдного желания? Александр, сцепив руки за спиной, грациозно шагнул к Наполеону и, опустив голову к его уху, прошептал: — Какого желания, сир? Неужто трехсекундное «a-ah»? От потаенного стона серые глаза невольно закатились от удовольствия, и без того разгоряченная кровь стремглав бросилась к животу и едва не сбила с ног. Наполеон с хрипом, не помня себя, судорожно вкогтился пальцами в широкие бедра, спрятанные за белоснежным сукном. Российский император вздрогнул. Волнение сбило его голос, дыхание стало слишком тяжелым, слишком накатывающим. Уткнувшись кончиком носа в смоляные волосы, Александр решил довести сражение до финального аккорда: — Или все-таки «o-ou-i»? Или «m-m»? — белая перчатка недвусмысленно коснулась низа живота, Бонапарт в ответ сдавил ягодицы до вязкой боли и беззвучно ударился лбом в александровское плечо. — Вам что предпочтительнее… Napoléon? — Еще одно слово, — отчеканил корсиканец, — и наша дипломатическая встреча закончится прямо сейчас, прямо в этой ложе. И перейдет в категорию «личных встреч». — Что же, возьмете меня прямо на этих креслах? — Хватит. — Или… — Хватит, я сказал. — Уже сдаетесь, сир? — Сдаюсь. Романов довольно рассмеялся, и этот смех был более похож на мелодичную трель виолончели. Он вильнул бедрами, вынудил потрясенного Наполеона выпустить его из цепкой хватки и, как дикая кошка во время охоты, обошел недвижимую фигуру и медленно шагнул к дверям, вновь сомкнув руки за спиной. Что-то в его стане, в его голосе было до сладостного восторга самовлюбленное, величественное, и Бонапарт осознал, что сейчас французская армия потерпела разгромное поражение, и счет из безвыходного 0:2 для России превратился не просто в 1:2, а скорее сразу в 10:2. Он проиграл бой без единого шанса на возвращение преимущества, позволил российскому монарху загнать его в самый угол и разорвать его артиллерийский флирт в клочья. Что ж, Александр быстро разобрался в правилах игры, затеянной корсиканским искусителем. На панталонах выступили недвусмысленные складки, и теперь Наполеону нужно было срочно придумать, как в кратчайшие сроки устранить видимость показательного проигрыша, чтобы не разрушить в одночасье репутацию и свою, и александровскую. — Пройдемте в фойе, мой друг, — едва отдышавшись, сказал французский император. — Похвастаю перед золотой элитой своим новым украшением. — Каким же? — Вашим укусом на моих губах. Ангел обернулся. Померкнувшие в темноте ложи голубые глаза улыбнулись, уголки рта вожделенно поползли вверх. Наполеон довольно хохотнул, распахнул дверь перед Александром и медленно, борясь с тягучим головокружением, последовал за ним вглубь театра. Благо на пути в фойе им не встретился ни один слуга, ни Бертье, ни одна надушенная муслиновая дама. Спустя несколько минут прежде вспыхнувшее страстной лихорадкой лицо Александра вновь обрело равнодушную белизну, искренняя улыбка откровенного желания спряталась за деловой, чуть ласковой. Два императора почти под руку вышли навстречу аристократам, и вряд ли хоть одна присутствующая душа смогла бы догадаться, какой неистовый ураган бушевал под масками их благородного спокойствия.