Спать с тобой

Просыпаться в постели без Сатору было странно. Странно-болезненно. Как будто часть тела отняли, и теперь на её месте лишь её призрак, призрак ощущений, которые уже никогда, никогда не вернуть. Ведь нельзя приделать обратно ампутированную руку или ногу, и нельзя вернуть зрение ослепшему человеку, а голос — немому. Да, без Сатору Юджи чувствовал себя, как без солнечного света. Его Сатору был всегда таким весёлым, таким неугомонным, что даже на плохие мысли времени рядом с ним не оставалось. Поэтому дни рядом с ним всегда были наполнены безбрежной и беззастенчивой радостью, такой, какой, думал Юджи, может радоваться только ребёнок. А теперь он и сам был как ребёнок, получивший заветную игрушку и потерявший её всего через пару дней. Ему хотелось от бессилия плакать. Но плакать он не мог — глаза опухнут, а ему не сегодня завтра снова выходить на сцену. Только уже без Сатору. Вся жизнь пойдёт совершенно иначе без него, и всё-таки останется такой же жизнью, которую Юджи станет жить смело и без сожалений. Теперь — без сожалений. Все его сожаления забрал с собой Сатору. Кроме одного, о котором думать не хочется, иначе голова лопнет. Разлетится на маленькие-маленькие кусочки, и, может, один из них случайно окажется рядом с Сатору, и тогда Юджи чувствовал бы себя самым счастливым человеком на свете. Но — уже не окажется. Уже не почувствует его ласковых прикосновений к волосам и телу, уже не оставит на его губах лёгкий поцелуй и не подставит обнажённое тело под лучи его света, не почувствует сладость его кожи под языком, не… Юджи казалось, что он с ума сойдёт, если ещё хоть секунду об этом подумает, и всё-таки он думал, потому что мысли сами стремились к этому облюбованному внутренним мазохизмом предмету. Он не выдерживал, и всё же впитывал больше и больше воспоминаний о Сатору. Воспоминаний с самого первого дня — и до последнего. Воспоминания были приятными и неприятными, весёлыми и грустными, разными, разными, и оттого только больше ранили, потому что свидетельствовали о том, что у них с Сатору была жизнь, целая жизнь друг с другом, особенная и совершенно не похожая на чужие жизни. А теперь настала новая, по отдельности, но у Юджи как будто частички сердца недоставало, и он целое утро искал его по всей комнате. Хотел найти забытые часы, презерватив, шпильку для волос, пуговичку с рубашки, что-нибудь, пахнущее Сатору и Сатору принадлежащее. Может, тогда… Но всё это глупость и игра распалённого бесслёзной бессонной ночью воображения. Он болен, он чувствует себя абсолютно больным, и излечить его могла бы только вернувшаяся частичка сердца. А она не вернётся. Даже страшно подумать — не вернётся никогда. Раньше Юджи наоборот думал, что Сатору никогда не покинет его жизни, а теперь, проснувшись один, умывшись и даже кое-как позавтракав, он понемногу начинал по-настоящему осознавать своё положение. Один. Один навсегда. Потому что в то, что кто-то сможет Сатору заменить, он не верил, да и давать кому-то шансы не собирался. Жизнь свою Юджи считал почти оконченной после Сатору. После завтрака он натянул спортивные штаны, ветровку застегнул под самый подбородок, влез в первые попавшиеся кроссовки и, вставив в уши наушники, вышел на пробежку. Ему необходимо держать себя в форме, и даже самый заботливый менеджер не станет интересоваться его самочувствием, если Юджи запустит себя. Пара кругов вокруг местного стадиона, в кепке, натянутой на самые глаза, только бы его сейчас никто не узнал. Он пока не понял, насколько он узнаваем на улице, но проверять это в столь ужасном состоянии ему не хотелось. Лучше держаться пока в стороне от мест, где его могут заметить, где с ним могут заговорить. Ритмичные удары подошв кроссовок о резиновое покрытие беговых дорожек и ритмичный бит музыки в ушах. Ритм его сердца становился всё быстрее по мере того, как Юджи выматывался, но удивительно было уже то, что сердце его бьётся. А выматывался он в этот день слишком уж легко. Ещё пару утр назад он мог пробежать кругов шесть и бровью не повести, а теперь дыхание сбилось уже на третьем, а на глаза почему-то стали наворачиваться слёзы, как будто солнце слепило невыносимо, хотя было пасмурно и прохладно. Нос совсем забился, и Юджи пришлось остановиться, чтобы высморкаться и утереть мелкие слезинки, и только после этого двигаться дальше. А двигаться дальше было необходимо. Останься он на месте — и его затянет глубокая чёрная дыра, бездонная, страшная. На завтрак, после пробежки, тосты с авокадо и банановое смузи. Вкусной яичницы с беконом от Сатору, нарушающей все запреты компании, не будет. Ничего Сатору ему больше не приготовит, не побалует его самодельными онигири и тортиками с консервированной вишней и ананасом. Может, хотя бы вес Юджи теперь придёт в рамки, установленные менеджером. Правда, весить меньше, чем он уже весил, ему не нравилось — выглядел немного похожим на девчонку. С Сатору таких проблем никогда не было. Он ведь всегда выглядел мужественно, как герой корейских дорам, этакий владелец трансатлантической компании с домом в центре Сеула. И дорамы Юджи теперь тоже смотреть перестанет, ведь делал он это только из-за мужчины, которому они безумно нравились. И почему для них всё так обернулось? После завтрака — такси до агентства. Личного водителя, как у Сатору, у него пока нет. Но всё может измениться после выступлений через пару дней. Главное — принести достаточно денег, окупиться, так сказать, и тогда компания выделит ему всё, в чём бы он ни нуждался. Его компания — не такая, как другие, и правила здесь совсем другие, и к айдолам относятся по-человечески. О, Юджи наслушался историй об ужасных менеджерах и продюсерах, когда был трейни. Тогда мир казался ему большим, а будущее неопределённым, вот прямо как теперь, только сейчас это было не больше, чем прихоть воспалённого горем воображения. Он ведь знал прекрасно, что ждёт его в будущем, и мир был осязаемо близок, вот почти что на ладони, только руку протяни. Встречается с Мегуми и Нобарой. Гитара и барабаны, и его, Юджи, микрофон, и знакомые аккорды, предваряющие звучание его голоса. И — вдох, на выдохе он берёт первые ноты, смотрит чуть вниз, чтобы не видеть себя в зеркале. Движения несложной хореографии, которую для него поставила Юки, вдохи и выдохи в ритм песни, он пропевает каждую ноту с особым тщанием, вкладывая в заученные слова новые смыслы. Вот: “поток” — значит, в одну реку дважды войти нельзя, и свою реку он покинул, а ведь солнечные лучи тоже поток частиц, значит, нельзя дважды окунуться в одно и то же солнечное сияние, и его солнце ушло навсегда и больше не одарит его своим теплом; “тело” — тело Сатору, конечно же, такое бледное, с маленькими жёлтыми веснушками на плечах и щеках, такое горячее, когда оно сливалось с его собственным телом, и кожа шёлковая, и биение сердца, когда касаешься его груди руками; и так далее, и так далее. До бесконечного падения в пучины собственного сознания. Несколько вопросов о его самочувствии. О, конечно, он чувствует себя отлично, просто не выспался. От этого и синяки под глазами, и странная заторможенность. Кажется, продюсер хотел его видеть. О, да? Хорошо, Юджи зайдёт к нему в ближайшее время. Только… передохнёт немного. В туалете Юджи плеснул себе в лицо ледяной водой, надеясь так освежить не только физическую, но и духовную свою оболочку. Посмотрел долго на себя в зеркало. Из кабинки вывалились трейни, взъерошенные и помятые. Почему-то это невыносимо раздражило его, и он сжал зубы так, что на щеках заиграли желваки. Чужое счастье, оказалось, может ранить, когда собственное оказалось непреодолимо далеко, невозвратное, потерянное навеки. Он еще пару минут приводил себя в порядок после вида этих трейни, а потом пошёл к лифту, чтобы подняться на административный этаж к продюсеру. — Можно к Вам? — Постучал в дверь и приоткрыл её, не заглядывая пока внутрь. Обычно к продюсеру просто так не попасть, если он сам не захочет встретиться с тобой, и теперь Юджи надеялся, что пришёл вовремя и не отвлёк его от важных дел. Сам Юджи — дело последнее, пока не приносящее больших доходов и не раскрученное. Отчасти он по старой памяти продюсера даже побаивался, помня о выступлениях перед ним пару лет назад, когда даже ноги дрожали, а колени становились ватными от страха. Одно неверное слово, неверный жест или неверное выражение лица — и ты опустишься обратно на дно. Юджи свою жизнь до агентства дном не считал, просто так было принято, а к тому, что было принято, в их компании относились с особым вниманием. Принято было подшучивать над трейни — и в своё время Юджи наслушался самых отвратительных шуток; принято было сидеть на ужасающих диетах — и он сидел, пока Сатору не стал неотъемлемой частью его жизнь вместе со своими романтическими ужинами и ночами кино с попкорном. — Юджи? Заходи, мне нужно с тобой поговорить, — донеслось изнутри комнаты. Каким-то зловещим показался ему скрип двери, когда он отворил её пошире, и каким-то непривычно озабоченным — лицо продюсера. “Не случилось ли чего?” — подумал он, но прежде, чем успел задать вопрос, мужчина приподнялся из-за стола и указал ему на кресло напротив. Располагайся. А Юджи не хотелось садиться, хотелось поскорее отсюда уйти. И всё же он опустился в предложенное кресло и даже руки положил на подлокотники, принимая наигранно-беззаботный вид, с каким любые невзгоды переживать было легче. Некоторое время, довольно непродолжительное, они смотрели друг на друга молча. Юджи же показалось, что прошло минут пятнадцать прежде, чем продюсер заговорил. Казалось, слова давались ему с огромным трудом, и Юджи даже сочувствовал ему немного. — Мы, — произнёс мужчина, и прервался для глубокого вздоха, — знаем о твоей связи с Годжо Сатору. У Юджи сердце упало в пятки, а в глазах задвоилось. “Связь” — да, более неприглядное слово для обозначения их отношений и найти было сложно. Разве между ними была… связь? Не любовь, не родство душ, как казалось всё время Юджи, а только связь, грязная, даже отвратительная, связь, как с проституткой или любовницей у женатого мужчины. Связь. А может, только связь это и была, а он приукрашивал, чтобы не разочароваться в Сатору и в самом себе? Он ничего не мог сказать в своё оправдание. Да он и не чувствовал необходимости оправдываться, ведь отношения с Сатору были глотком свежего воздуха, и их Юджи ценил, как ему казалось, больше всего. Или почти всего. А воспоминания о них теперь резали ему самую душу. Он смотрел на продюсера и не находился, что ответить, ведь это была правда — их с Сатору “связь”, и правдой была любовь, и она была внутри Юджи по-прежнему огромной, неохватной, пульсирующей и живой. Молчание вскоре прервал продюсер. — Нам нужна любая информация о местоположении Сатору, которой ты располагаешь. Юджи подумал сначала, что ослышался. Теперь их разговор походил на допрос, и в полицейском участке ему было бы теперь гораздо спокойнее, чем здесь. Он боялся сказать лишнего, потому что не знал, насколько осведомлёл продюсер об их отношениях. Знает ли, что вчера всё закончилось? Кажется, нет, и воспринимает он Юджи как человека, особенного для Сатору и располагающего особой о нём информацией. От этого только больнее, и на ум начинают приходить странные мысли. Что, если всё ещё не кончено? Если всё ещё можно вернуть, предотвратить? Забрать слова назад? Что, если… Сатору тоже хотел бы попробовать снова? Но последовавшие за этим слова продюсера окатили его ледяной водой жестокой реальности. — Сегодня Сатору не пришёл на репетицию. На телефон он также не отвечает. Нам нужна твоя помощь в поисках, которые будут вестись пока без участия полиции. Если ты знаешь, где он может находиться, то должен сказать нам. О ваших отношениях поговорим позже, пока нам нужно найти Сатору любой ценой. Любой ценой, — повторил он. И на Юджи вдруг разом навалилось страшное осознание. Сатору пропал. Сатору пропал. Сатору пропал. Его Сатору — пропал.

***

— Ну же, поцелуй мамочку! — Ноба-чан, прекрати, — засмеялся он, толкая подругу в плечо. За узеньким столом, сооружённым умелыми ручками из толстой картонки и табуретки, они разделяли ужин, состоящий сегодня из поке с лососем и сладких бобов. Об этом никто не должен узнать. Нобара заказала доставку и тихонько забрала её, пока охранники общежития и менеджер курили за зданием. Остроты предприятию добавляла камера на улице, по записи которой можно было увидеть, как девушка выбегает к доставщику и возвращается с пакетом. Им обоим оставалось надеяться только, что никому ни для чего не понадобится пересматривать записи. — Вот и делай после этого добро, — фыркнула Нобара. — Я очень-очень тебе благодарен, — уверял её Юджи, заталкивая рис и кусочки авокадо за обе щёки. — Не забывай жевать. — Ага, — кивнул Юджи и, как назло, подавился. Закашлялся и тут же подумал о том, что кашлять надо потише, чтобы менеджеры на этаже не услышали. Они могут нагрянуть в комнату в любой момент и застать их за ужином после официального последнего за день приёма пищи. — Да осторожнее ты! — Нобара похлопала его по спине. Ему было четырнадцать лет, а Нобаре — пятнадцать. Жизнь только начиналась, и жизнь эта была увлекательна и немного пугала своей незнакомостью. Они оба — трейни в большой компании, которая год за годом представляет Японии новых и новых айдолов, и год за годом срывает плоды успеха. Они скоро станут известными, по крайней мере, так им обещали менеджеры и так говорил продюсер, которого они видели всего раз в жизни, когда он произносил вступительную речь, как директор в школе на церемонии поступления. Юджи — третьегодка средней школы, а Нобара — первогодка старшей. Между ними не такая уж большая разница, а всё-таки иногда Юджи ощущает её очень явно, как сейчас. Он ни за что не решился бы преступать правила агентства. Он даже в школе не покупает еду, потому что менеджеры посоветовали этого не делать. А если переедает, пьёт слабительные, чтобы поскорее избавиться от лишнего веса. И всё же такие ужины с Нобарой, как этот, когда они только вдвоём и никто не может помешать их комфорту, для него удивительно ценны. Он хранит их в памяти и в моменты сложных жизненных решений вспоминает, и сам образ Нобары, сильной и смелой, даёт ему уверенности в завтрашнем дне. А эту уверенность в них взращивали с того момента, как они поступили в агентство. С первого дня им говорили, что, если будут хорошо стараться, они смогут стать знаменитыми, и Юджи, конечно, верил, ведь не будут же менеджеры нагло врать ему и другим ребятам-трейни. Их было тогда около двадцати, и некоторые покинули агентство через пару недель, а некоторые, вот как он и Нобара, остались, и им снова сулили горы денег и известность, и приводили в пример одного и того же солиста. Это был Годжо Сатору, который уже пару лет приносил их компании огромные доходы. Годжо Сатору он никогда не видел вживую и считал почти что легендарным персонажем. Таким, который появляется только в исключительных случаях и приносит либо благие вести, либо разрушения и смерти. Годжо Сатору был примерно на десять лет старше их с Нобарой, его песни звучали на радио и в магазинах, его лицо смотрело с постеров и наружной рекламы. Он был лицом нескольких брендов: косметики, ювелирных изделий, одежды и сумок. От Годжо Сатору, казалось, нигде не скрыться, но в то же время он был удивительно далёк от Юджи и Нобары, которые по ночам перед тем, как разойтись по комнатам, придумывали о нём истории. В одной из них он оказывался дальним родственником Нобары, в другой — менеджером Юджи. И уже пару месяцев они так или иначе пытались словить его на этажах, куда приходили для тренировок и уроков вокала. И все пару месяцев терпели крах. День за днём Годжо Сатору оставался для них таким же мифическим и почти не существующим в реальности персонажем. Они закончили ужин и предусмотрительно засунули коробочки из-под еды под кровати. Выкинуть их удастся только тогда, когда на этаже будут проводить общую уборку, и их маленькой шалости никто не заметит в большом мусорном мешке. — Наелся наконец? — спросила Нобара. Столик они разобрали, и теперь Юджи сидел на своей кровати, а Нобара — на кровати его соседа, который сейчас был на тренировках. Соседа звали Инумаки, и он вскоре должен был дебютировать. Он был трейни целых четыре года, и Юджи ужасался, думая о том, что и ему придётся терпеть так долго прежде, чем получить желанный успех. — Ага-а, — протянул он, улыбаясь, как сытый котик, и откинулся на спину, подложив под голову подушку. Нобара была его всем. На самом деле до её появления в своей жизни Юджи даже не знал, что умеет любить вот так — честно и просто, и понятно, и открыто. Он готов был всю жизнь прожить с Нобарой, с ней одной, и знать, что с ней всё в порядке, было бы самым великим для него счастьем. Он научился любить Нобару не сразу. Когда их только познакомили и сказали, что они будут группой, он подумал: “Девчонка? И что она умеет?”. Потом узнал, что Нобара почти профессионально играет на барабанах, и понял, что навыков у неё гораздо больше, чем у него самого. Это неожиданно поразило его, и с тех пор к девушке он относился с уважением и некоторой опаской. Вдруг она ненавидит его? Вдруг она знает о том, что он о ней думал при первой встрече? А Нобара не знала и с первого дня воспринимала его как младшего друга и заботилась о нём, как о собственном брате. В его отношении к Юджи сквозила неподдельная нежность, которая много лет не находила выхода в отсутствии младших родственников. Нобара хотела дать Юджи то, чего не было у неё самой в тот год, пока она была трейни до появления парня. Пока их не объединили в группу. Она кормила его сладостями и покупала ему чехлы для телефона и наушники. Она фотографировалась с ним почти каждый день, стараясь забить фотоплёнку счастливыми моментами. Она была его второй матерью и сестрой одновременно, ведь она знала, что Юджи остался без родителей. Узнала это от менеджеров — не совсем благородный, но информативный путь. Так Нобара с начала их совместного пути была незримой защитой и опекой для четырнадцатилетнего парня. Он же осознал ценность Нобары только спустя пару недель, когда от голода сводило живот, а достать поесть он никак не мог. Тогда девушка тайно заказала им пиццу и скормила Юджи целых шесть кусков, игнорируя его замечания о весе. Вес в их агентстве проверялся каждые три дня, и тот день был крайним перед следующей проверкой. Нобара же следила за тем, чтобы Юджи не пошёл в туалет и не задержался там слишком уж долго, слушала звуки, убеждалась, что парень не вызывает рвоту. Она страдала этим пару лет назад — Юджи узнал об этом, когда спрашивал у неё совета насчёт таблеток слабительного. Советом Нобары было: “Не вздумай покупать ничего такого”. Однако Юджи всё-таки купил — на всякий случай, как он оправдывал покупку для самого себя. И всё же пользовался он слабительным регулярно и вовсе не в крайних случаях. Это было первой ужасной частью жизни будущего айдола, от которой Нобара не смогла его оградить. Другой тёмной стороной их существования были изнуряющие тренировки, и тут уж Нобара ничего не могла сделать. Вокал практиковался по четыре часа, за которые связки успевали устать настолько, что горло болело. Танцевать Юджи оставался до самой ночи, правда, всего три раза в неделю. Его научили играть на гитаре, но это умение ему было совершенно не нужно. Они учились даже общению с медиа: на уроках им представляли реальные кейсы и спрашивали, как они ответили бы на тот или иной вопрос. Таким образом, с самых первых дней Юджи стало понятно, что ни о какой свободе в жизни айдола и речи быть не может. Всем управляли менеджеры. И ему стало тоскливо, но теперь он ничего не мог сделать. Это был тот самый шаг, который не имел обратного действия. Юджи почти задремал, когда его пробудил звук сообщения на телефоне. Дзынь! Он взял телефон и расфокусированным зрением посмотрел на экран. Менеджер Утахиме [21:56] Подойдите, пожалуйста, вместе с Нобарой в кабинет 5017 (пятый этаж). — А тебе тоже пришло сообщение?.. — спросил Юджи. — Подойти в пять тысяч семнадцатый кабинет? Ага. — Интересно, что им от нас понадобилось в такое позднее время, — задумчиво произнёс Юджи, приводя себя в порядок перед зеркалом. Вид у него был заспанный и какой-то немного грустный, хотя он ни о чём расстраивающем не думал. — Может, познакомят нас с великим и ужасным? — усмехнулась Нобара. — С Годжо Сатору?! — воскликнул Юджи. — Ну, вдруг они решили поручить нас его руководству. — Да ладно тебе, — засмеялся парень. Но пока они шли к зданию компании и поднимались на лифте на пятый этаж, этот вариант развития событий казался ему всё более вероятным. Зачем бы менеджерам вытаскивать их из общежития так поздно, если не чтобы познакомить с Годжо? Конечно, в голове у Юджи помещались и другие возможные расклады: может, они узнали об их позднем ужине и теперь хотели наказать? или планировали сообщить о том, что группа расформировывается и их распускают? или приехали родители Нобары и дедушка Юджи, вот так, сюрпризом, в десять вечера? На этаже было тихо — все офисы уже пустовали, и только из одной двери в конце коридора лился желтоватый свет, такой успокаивающий и волнующий одновременно. Свет стабильности и перемен. Каждый шаг отдавался в голове у Юджи боем барабанов. Бух-бух-бух. И с приближением к приоткрытой двери становилось всё громче, громче, и отчётливее, отчётливее. — Ты первая заходи, — шепнул он, когда они оказались в паре шагов от кабинета. — Боишься? — хихикнула Нобара. — А если там Годжо-сан? — Даже если так, ты идёшь первая, — ответил Юджи. Ему до дрожи страшно было заходить в кабинет. Там, он предчувствовал, определится его судьба, его будущее, а он ужасно боялся собственного будущего. Ему оно казалось безрадостным и непременно бедственным. В кабинете было светло, и глаза его не сразу привыкли к этому. А потому он не сразу увидел парня в чёрном спортивном костюме с гитарой в руках. Его звали Фушигуро Мегуми.