Спать с тобой

В ту ночь они познакомились с третьим участником будущей группы “RIOT”. Мегуми был молчаливым парнем четырнадцати лет, как Юджи, но ощущался при этом года на три-четыре старше. От него прямо-таки веяло серьёзностью намерений и взглядов. Нобара, когда они возвращались в общежитие, охарактеризовала Фушигуро как “типичного зазнайку”, но Юджи не поверил ей. Нобара вообще отличалась быстротой суждений, что иногда играло против неё самой. Итадори же предпочитал сначала хорошо узнать нового человека, а уж потом делать о нём выводы. Мегуми должен был переехать к ним в общежитие через пару дней. Его, как объяснил продюсер, нашли почти случайно, на улице у торгового центра, где он играл на гитаре и пел, чтобы подзаработать денег. Мегуми оказался именно тем, что было им нужно: парнем с навыками игры на гитаре, немного поющим, немного разбирающимся в басу, немного танцующим и с привлекательной внешностью. Он, в отличие от Юджи, выглядел как типичный японец, может, только немного взъерошенный, но отличительных черт в его внешности не было. У Юджи же было два маленьких шрама на щеках — он в детстве неудачно приложился к раскалённой решётке. А у Нобары — осветлённые волосы и две розовые пряди на чёлке. Так, вместе с Мегуми они почти составляли типичную троицу подростков-субкультурщиков, в которой всегда есть кто-то более выделяющийся и кто-то менее заметный. — Как он тебе? В смысле, в целом, — спросила Нобара, когда они собирались расходиться по комнатам. — Ничего. Пока не знаю, сможем ли мы стать друзьями, но он, вроде, не чокнутый, так что потенциал есть, — ответил Юджи отчасти словами самой девушки. Это она обычно оценивала “потенциал” незнакомых людей. — Спокойной ночи? — спросила тогда она. Им обоим не хотелось расходиться по комнатам, но время было позднее и даже глаза слипались. — Спокойной ночи, Ноба-чан, — Юджи приподнялся на мысочки и поцеловал девушку в щёку. Она потрепала его по волосам. Нежность между ними была обыденностью. Такая нежность, которая не свойственна людям в Японии, которая как бы немного европейская, немного слишком, немного выбивалась из привычных для общества отношений между девочкой и мальчиком, которые не встречались. А встречаться они не планировали и чувствовали себя вполне комфортно в тех ролях, в которых находились сейчас. Юджи пока не сказал ей кое-чего важного про себя, но Нобара, как ему казалось, догадывалась. Не могла же она быть абсолютно слепа к тому, как Юджи следил за другими парнями-айдолами, как пытался понравиться им гораздо больше, чем девушкам из их же агентства. На самом деле свою ориентацию он осознал совсем недавно. Лет в двенадцать, когда друзья обсуждали мельком увиденные груди и попы, он вдруг подумал, что ему гораздо интереснее было бы увидеть части тела красивых мужчин из журналов, чем не менее красивых девушек. Порно ему тоже смотреть не хотелось. Лет в тринадцать он ужился с мечтой о парне постарше, который нежно ласкал бы его своими длинными пальцами и целовал бы в горящие уши. Он закрывался в кабинке душа и мастурбировал, прижавшись спиной к холодному кафелю, и это имело терапевтическое действие, потому что он чувствовал себя увереннее. Если, мол, его так возбуждают мысли о потенциальном парне, значит, он точно гей. И, значит, ничего не изменить, и он просто такой, какой есть. Ещё — он ни разу пока по-настоящему не влюблялся. Симпатии иногда посещали его душу, но это было временно. Например, однажды к ним приезжал дальний-дальний родственник из Киото, и Юджи пару дней был уверен, что влюбился в него. Мальчика звали Чосо, и мальчику было около пятнадцати, когда Юджи только-только исполнилось тринадцать. У него были длинные пальцы и бледная кожа, а волосы он собирал в чудесные хвостики, и Юджи казалось, что нет никого прелестнее и желаннее. Только вот через пару дней возбуждение первого впечатления прошло, и он оказался всего лишь пятиюродным братцем, довольно надоедливым и со странным смехом, который совсем не понимал маленького Юджи и не пытался это непонимание устранить. Они смотрели телевизор, когда Юджи вдруг взглянул на него, и даже милые хвостики показались ему не такими уж милыми. Иногда он думал даже, что влюблён в девочку, но быстро осознавал, что это лишь восхищение и уважение, смешанные с некоторым страхом перед женской силой, которую он всегда ощущал отчётливее, чем другие парни. Ему и теперь никто не нравился. Парень, который жил с ним в комнате, — Инумаки — был, конечно, конвенционально красивым, и общались они довольно тесно, только вот для любви этого было мало. Любовь ведь не возникает на пустом месте потому только, что человек… красивый. Не сошлись пока все те факторы, которые должны были подарить Юджи ощущение окрылённости и силы, сопутствующее любви. Ему верилось, что влюблённость к нему ещё придёт. Всё-таки жизнь только начиналась, и впереди было столько опыта и возможностей! Когда он зашёл в комнату, Инумаки ещё не спал. Он лежал на кровати, с телефоном на груди и поднятыми коленками и что-то смотрел настолько увлечённо, что не заметил Юджи, пока тот не поздоровался. — Ты чего так поздно? — спросил Инумаки. — Нам нашли нового участника группы. Нобара говорит, скоро дебютируем, раз уж нас теперь трое. Она — на барабанах, я — вокал, а Фушигуро гитарист. — Фушигуро — новенький? Сколько лет? Давно он трейни? — Инумаки завалил его вопросами, и поначалу Юджи запутался в собственных мыслях. — Новенький, его вообще взяли на днях. Мой ровесник. — Неплохо, но и не хорошо. Было бы лучше, будь он наших с Нобарой лет. — Почему? — спросил Юджи. — Тогда ты был бы в группе младшеньким, и о тебе бы заботились больше всего. И участники, и фанаты. Юджи почувствовал в этом некоторую нападку на Нобару, которая как будто бы недостаточно о нём заботилась, но решил не отвечать другу резко, потому что не был уверен в его намерениях. Ему хотелось сходить поскорее в душ и залезть под одеяло. Из приоткрытого окна тянуло прохладой весенней ночи. Юджи поёжился и, подхватив со стула домашнюю одежду, пошёл в душ, общий на две комнаты. Сейчас остальные наверняка уже спали, и он не боялся помешать кому-то. Однажды он случайно застал в душе мальчика из новообразованной айдол-группы; это было неловко, но они рассеяли смущение смехом, и Юджи вспоминал об этом разве что перед сном, когда сознание выдавало самые нереалистичные схемы развития событий. Иногда он думал о том, что никто, никто во всём мире не знает о его заинтересованности в мужчинах. Иногда он видел девушек-трейни, пробегающих по коридорам в коротких шортах и топах, и они казались ему милыми, но не больше. Он вернулся в комнату с повязкой на голове и с намазанным кремом лицом. Раньше он не ухаживал за своей внешностью, но это было необходимо теперь, когда он должен был стать вокалистом и соответственно лицом своей группы, тем, кого будут чаще фотографировать и за кем будут пристальнее следить. Он немного боялся фанатов. Просто потому, что не совсем понимал их и не мог предсказать их поведение. Вот бы кто-то рассказал ему, как вести себя, когда так много людей смотрят за тобой и фиксируют каждый твой шаг. Тогда Юджи стало бы легче, тогда он бы мог не переживать так сильно о том, виден ли его второй подбородок или маленький прыщик на щеке. А пока он обитал в огромных водах неведения, которые расстилались вокруг бескрайним пространством, полным сомнений и страхов. Он задумывался иногда о том, каково быть Годжо Сатору. Самым знаменитым инфлюэнсером Японии, да к тому же красивым, высоким, с прекрасным голосом и гибким телом, обладать столькими умениями, обладать средствами и возможностями, которые Юджи даже не снились. Хотя — нет, всё-таки иногда снились. Снилось, что он едет за рулём дорогого автомобиля, а рядом сидит Нобара, довольная, с новыми часами с бриллиантами, в пальто от какой-то известной фирмы, и всё это ей подарил Юджи, и едут они к морю, на заслуженный отпуск. В таких снах Юджи было больше двадцати лет. Он был состоявшимся молодым человеком, в которого влюблялись, которого желали, которого ждали. И всё-таки он не представлял, каково это — быть именно Годжо Сатору. Ему хотелось бы хоть разочек почувствовать себя ну просто точно так же, как чувствует Великий и Ужасный. (“И вовсе он не ужасный”, — думал Юджи. — “А красивый и точно очень добрый, не могут же так много людей любить плохого мужчину”. Юджи, таким образом, совершал типичную когнитивную ошибку, но не представлял, что такое “когнитивный”, а потому и об ошибке совершенно не догадывался.) — Ты уже спать? — спросил Инумаки, когда Юджи с головой закутался в одеяло. Окно ещё было открытым, но парень не привык мешать чужому комфорту, а потому попросить закрыть его не решился. — Завтра после школы четыре часа вокала… — неопределённо ответил Юджи. — У меня так же, но с хореографией. — Готовитесь к чему-то конкретному? — спросил Юджи. — Ты же знаешь, — сказал Инумаки, — нам никогда прямо не скажут, к чему готовят. Может, вообще, к апокалипсису. Юджи улыбнулся и почти сразу заснул. Спал он, к его счастью, крепко и без снов и проснулся после седьмого будильника, чтобы наскоро собраться в школу и, захватив только яблоко, направиться к метро. До школы ехать долго, и он располагается на сиденьи и заходит в твиттер, чтобы пообщаться с друзьями и почитать новости. О его твиттере никто не должен узнать — в агентстве за это жестоко покарают, а Юджи считает себя хорошим мальчиком и наказаний не хочет. Все нарушения правил он совершает тайком и ещё ни разу не попался. Нобара однажды случайно сама дала ссылку на свой аккаунт менеджеру, когда делилась с ним фейковыми новостями о том самом Годжо Сатору. Там было что-то про грязные деньги, и Юджи представить не мог, как сам справлялся бы с подобной клеветой. Наверное, для этого-то менеджеры и нужны: чтобы отсеивать информацию и предоставлять тебе только самое безобидное, а ещё отстаивать твои интересы в суде и потом пост-фактум давать тебе пачку отсуженных денег. В школе он переобувается и встречается с друзьями. Тодо не поддерживает его желание стать айдолом — считает это женской профессией. Но от Тодо Юджи многого и не ждёт, осознаёт его как бы отдельным от себя организмом, который функционирует и мысилит совсем на другом уровне. Обед. Юджи не обедает — его второй приём пищи будет в общежитии, перед занятием по вокалу. На уроках живот сводит от голода, но так нужно ради красивой фигуры и овального лица, и Юджи терпит, даже у друзей перекусить не просит, когда они все начинают подкрепляться домашними бенто. Он думает: и в какой это момент нормальное питание стало для него недостижимо? Со времён становления трейни, когда за его весом стали пристально следить, а потом и он сам научился выбирать те продукты, в которых калорий поменьше. Иногда есть хотелось настолько, что он только и мог думать, что о еде. А всё-таки держался, и его хвалили за быстрое снижение веса, который, вообще-то, никогда не был избыточным. Интересно всё-таки, как Нобара может так легко относиться к своей фигуре. Так легко констатировать, что поправилась на пару килограмм. У Юджи от одной мысли о наборе веса в горле вставал ком и просыпалась странная нерациональная ненависть к себе. “Почему ты допустил это” и “Ничтожество”, и много других мыслей, которые разрушали его изнутри. После четвёртого урока спит на парте и надеется поскорее дожить до вокала. Там всё понятно и очевидно, и он может повлиять на результаты, в отличие от геометрии и математики, которые он не понимает и знать не желает. Ему всё-таки милее область искусства, в которой он рос как бы с самого детства, ходя по бесчисленным бесплатным выставкам и слушая уличных музыкантов. И айдолом он стать захотел потому, что там не нужно много думать головой. Он, конечно, не считал себя глупым, но длительные мыслительные нагрузки заставляли его голову болеть. А в шоу-бизнесе ему казалось просто и весело, и все усилия будут оправданы. Он, конечно, скоро понял, что это не так. Усилий было гораздо больше, чем их оправданий. И — усилий всегда было недостаточно. — Юджи, уже пришёл? — спросил учитель Кен, заглядывая в кабинет, где Юджи сидел за фортепиано и наигрывал простую мелодию — единственную, которую знал. — Отобедал пораньше, — ответил парень, улыбаясь. Учитель Кен ему нравился, хотя порой он был жутковат, когда смотрел в одну точку, как будто у него в мозгу сидел кто-то, кто управлял его телом, и нужно было время на перезагрузку. — Хорошо. А я сегодня должен кое с кем тебя познакомить. Он будет твоим учителем вместо меня, хотя я продолжу вести у тебя некоторые занятия, те, что попроще. В этот момент в голове у Юджи промелькнула мысль: “Годжо Сатору”, — но он оставил её глубоко внутри себя, потому что такое предположение было слишком смелым, а Юджи смелым не был и Годжо Сатору побаивался как кого-то огромной социальной величины и значимости, кого-то, кто должен оставаться на расстоянии, чтобы просто не затоптать его случайно. И всё же, когда дверь открылась, он замер от смешанного испуга и восторга. — Привет, — произнёс мужчина в тёмных очках и с волосами такими белыми, что свет от них отражался и как будто утраивался, сверкая. Юджи не совсем поверил в то, что увидел. Вернее — кого. Конечно, это был именно Годжо Сатору, во плоти, вот прямо здесь, перед ним, и говорил своим голосом, и сверкал своей улыбкой, и сделал несколько шагов своими длинными ногами, и приспустил очки своими длинными пальцами — а Юджи уставился на них почти что неприлично пристально. — Ты Итадори, правильно? — спросил мужчина, а Юджи только рот раскрыл от удивления и смотрел на него во все глаза, боясь одновременно и его самого, и того, что он может исчезнуть, если моргнёшь. — Ага, — протянул он, протягивая руку, которую Годжо Сатору хотел ему пожать. Это было странно и как-то по-особенному приятно. В Японии люди так не знакомились. От всего Годжо исходила какая-то иностранная энергия, как будто и говорил он вовсе не на японском, а это просто синхронный перевод его голоса слышал Юджи. — Очень приятно, — Годжо улыбнулся ещё ярче, и у Юджи по спине поползли сладостные мурашки. Какой же он красивый в жизни! Вот, как должен выглядеть реальный айдол, вот, к чему хотел стремиться Юджи. — И мне, — полушёпотом ответил Юджи. — Так, давай распоёмся немного, чтобы я понял возможности твоего голоса на этом этапе, — предложил Годжо, и Юджи от удивления плюхнулся обратно на стул за фортепиано, с которого он, было, встал, чтобы пожать мужчине руку. — Подвинься немного, я присяду рядом. Учитель вокала вышел, оставив их наедине. Юджи подвинулся на длинном стуле-скамеечке, и Годжо сразу же опустился рядом, да так, что их колени соприкоснулись, и тело парня вновь пробило дрожью испуганного ожидания. Тот, кого он видел только в телефоне и на экранах рекламы, сидел сейчас рядом, и даже был осязаемым, был реальным, хотя казался всё ещё существом божественным, далёким от материального мира. Пальцы Годжо забегали по клавишам, наигрывая знакомую Юджи мелодию простой детской песенки. Губы парня сами собой приоткрылись, с них начали одна за другой слетать ноты, и, удивительно, он пел совсем не так, как раньше. А хуже! Его не слушался голос, его не слушались дрожащие руки, а вдохнуть так, чтобы почувствовать в лёгких воздух, он просто не мог! Всё кружилось и падало перед глазами, и он сам падал в своих глазах от такого позора. Ничтожество! Да сделай же хоть что-нибудь! И всё-таки он сделать ничего не мог, и Годжо смотрел на него со смешанным сочувствием и непониманием, которые были ощутимы. — Ты нервничаешь? — спросил он, когда Юджи, закончив петь, опустил глаза и шмыгнул носом. На глаза у него от бессилия наворачивались слёзы. — Н-нет, — ответил Юджи дрогнувшим голосом, что как нельзя лучше свидетельствовало о том, что он нервничает. — Нервничаешь же, — настоял Годжо. — Итадори, тут только мы. И поскольку я твой новый учитель, тебе следует сказать мне, что тебя беспокоит. Юджи не представлял, как ему ответить. Он и сам не понимал, почему так разнервничался. Может, поел плохо, и это шалит организм? Или в школе что-то случилось, а он не придал этому особого значения? Или… самое очевидное: он до ужаса боится Годжо Сатору?! — Дело во мне, да? — спросил мужчина, и Юджи отчётливо понял, что: да, в нём. В нём дело, от начала и до конца. В его непривычно-красивом лице и глубоком голосе, который гладил Юджи по щекам и забирался под футболку. В его длинных пальцах и колене, которое касалось колена Юджи через прослойку ткани. В нём. Во всём Годжо Сатору дело. — Я просто волнуюсь из-за того, что Вы — новый для меня человек, — сказал Юджи. — Вы самый перспективный и известный айдол нашей компании, и тут Вы приходите и говорите, что будете учить меня, и я, конечно же, в недоумении. И у меня… немного кружится голова от всего этого. — Принести тебе кофе? — спросил Годжо, заботливо опуская ладонь ему на плечо, отчего Юджи стало только хуже. — Нет, нет, сейчас оправлюсь. Мне, видимо, просто нужно время, чтобы привыкнуть к Вам. — Как щеночек, который впервые видит новых хозяев, — произнёс Годжо. — Что? — Ничего. Давай попробуем ещё раз. Расслабься как можно сильнее, не сдавливай горло, опусти плечи, расслабь живот, дыши диафрагмой, руки положи на колени, не вцепляйся в футболку. Свои слова Годжо сопровождал прикосновениями — к шее, к плечам, к животу, к пальцам Юджи. А парень напрягался только сильнее. Впервые красивый мужчина трогал его и делал это так, будто между ними не существовало дистанции, которая на самом деле была просто огромна. И всё же второй раз он спел то же самое гораздо лучше. Потому что искренне старался расслабиться, но при этом и понравиться новому учителю. У него вышли даже высокие ноты, на которых голос соскакивал в прошлый раз, и низкие, которые ему было сложно брать с его тембром. Когда они закончили, Годжо смотрел на него с удовлетворением. — Ну вот, я же знал, что ты хороший мальчик, — сказал он, и Юджи смутился и отвёл взгляд. — Спасибо, — ответил Юджи, а сам подумал: “Вот блин, он воспринимает меня как щеночка!” — Вы скоро дебютируете, да? — спросил Годжо. — “RIOT”, о которых мне так много говорил господин продюсер. Я, между прочим, ваш первый фанат. — Ой, — удивлённо вскинул брови Юджи. Он впервые осознал мысль, что Годжо Сатору тоже мог слышать о них, почти так же, как слышали они о Годжо Сатору. Они ведь в одной компании, значит, между ними на самом деле не так много расстояния, даже физически. Вот сейчас Годжо сидел рядом с ним и смотрел на него, и Юджи мог бы дотронуться до него так же, как мужчина дотрагивался до Юджи. — Ну, не прячься опять в свою раковину, маленький рачок, — засмеялся Годжо. — Не буду больше смущать тебя. Давай продолжим урок. Нам с тобой ещё четыре часа развлекаться. Юджи от мысли о четырёх часах наедине с Годжо Сатору хотел провалиться под землю. И всё же — время должно было взять своё. И к Годжо можно привыкнуть. И к собственному непрекращающемуся волнению. И к его длинным пальцам на клавишах…