Двое, и ещё много тех, кто ничего о них не знает

Матвей даже на драфте не выглядел таким приличным человеком, каким изо всех сил держался в доме Коннора в Ванкувере. Он не хотел ехать, говорил, что его английский слишком плох, чтобы общаться с ванкуверцами на их шизанутом диалекте. Коннор смеялся, как будто считал, что это не всерьёз, но это было всерьёз! Не хотел ещё и потому, что родители Коннора были милейшими людьми, своё расположение Матвею показавшими уже с первой их встречи. С чего — непонятно, но Матвей не хотел бы пообщаться с ними так, чтобы они сами задались таким вопросом. А он может так пообщаться. Он, даже если постарается быть милым, может напортачить так, что будет всю жизнь краснеть при встрече. Коннор только строго-настрого запретил говорить о том, что кто-то красивый, и ещё попросил не упоминать всуе никого из тех, с кем Коннор играл в команде. Сколько бы Матвей ни умолял не брать его с собой, всё было тщетно и тем приятнее было в итоге злорадствовать, когда Матвей подружился с его сестрой Мелани с первого взгляда и все они вместе забыли, кто вообще такой Коннор. Что-то у Матвея с семейством Бедардов всё с первого взгляда. Мелани так сильно любила брата, но так постоянно его троллила, что Матвей просто не мог не присоединиться к такому привлекательному домашнему абьюзу. Так что Коннор, не привыкший к полному отсутствию внимания, день отдыхал, а затем стал ныть, бросаться в сестру вещами и ластиться к каждому прикосновению Матвея, когда они были наедине. Конечно, на людях они были просто друзьями. Мелани тоже ничего не знала. Но смотрела хитро. — Скажи, Мэттью, вот ты играешь. А мой брат не играет, — сказала она, когда они сидели вместе, с парных консолей гоняя в какую-то залипательную ерунду. Матвей играть любил, но у него почему-то в голове закрепился нищий, не имеющий возможности покупать игры образ самого себя. Пока не получалось перестроиться на новые рельсы, вообще даже в мыслях себя богатым не мог назвать. — Он любит кино, а ты не особо. Вы играете в разных командах, на разных позициях. Общих друзей у вас нет. — По какой причине мы стали так дружить, что он даже позвал меня в гости? — продолжил логику Матвей. Девушка улыбнулась. — Я заинтригована. — Не знаю, с драфта так пошло. Он стал со мной общаться. Писал там, поддерживал. А я по течению просто плыл и приплыл вот. Самый близкий друг — лучший молодой хоккеист в мире. — Просто почему именно ты? Ты, конечно, милашка, но, по правде говоря... — скривилась. — Есть и милее. Ну, это Мелани. Сейчас Матвей тоже чем-нибудь в неё бросит. Если бы Матвей не знал всей ситуации, он бы считал её едва ли не врагом, но это она — и никто другой — всё детство и все сложные времена сжимала ручонку Коннора в своей и говорила ему, насколько он лучше других. Это она сказала ему то, что не говорил никто, даже родители, даже понимающие тренеры и доктора. Это она своей любовью, поддержкой и верными словами сделала из него бойца и вложила в него инстинкт победителя. Тот, который давал знать о себе не только на площадке и изнурительных тренировках, но и непосредственно на шкурке Матвея. Да, троллила. Но Матвей быстро к этому привык. — Нас всегда сравнивали и противопоставляли. Наверное, поэтому резон узнать получше был. А как узнали получше, оказалось, что комфортно общаться. — Ну, понятно, — она улыбалась и дальше. Где они перед ней-то спалились?! Они за три дня в этом доме даже за ручки ни разу не подержались. И спали в разных комнатах. Что было кстати, так как Коннор в ночь перед отъездом, победив в честном бою, зверствовал так, что слегка травмировал. И Матвей знал, что это для Коннора не стоп-фактор. Этот сумасшедший, сломав удобную руку, просто переложил клюшку в другую и продолжил играть — ему-то что от того, что Матвей там не порядке? — А не знаешь, что за кошёлка его бросила в конце сезона? Я о его бабах узнаю только тогда, когда он с ними расстаётся, даже грустно. — Он её бросил, — усмехнулся Матвей. — Конец плохого сезона, время нервное, а она ему все мозги выела. — Всё время дур каких-то выбирает. Одна на расстоянии была, игнорила. С другой во Флориде искупался до воспаления лёгких во время сезона, третья вот... а сейчас он к кому катался? И куда? Опять шаболда на расстоянии? — Сейчас милая, — успокоил Матвей. — Но из Филадельфии. — Как и ты, получается. — Да, я и познакомил. Главное, потом Коннора в известность поставить. И почему это, интересно, первая на расстоянии его игнорила?! Да Матвей только глаза разлеплял утром — сразу бежал ему писать. Что ему, не спать надо было, что ли, чтобы сразу ему отвечать?! — А ещё, по секрету скажу, он после вылета из плей-офф в том сезоне с Реджайной привёл домой какую-то курицу с надутыми губами с родителями знакомить. Она весь вечер сидела: ой, Коннор то, Коннор сё, а помнишь, Коннор, мы резали хлеб, а пойдём за ручки подержимся, ой, помада упала, — кривлялась Малани. — Я, короче, его вкусам не доверяю. По-моему, он вообще не шарит в девушках. Я его не так учила. Надеюсь, хоть ты понимаешь, с кем знакомил. Ну, и ну. Последний плей-офф с Реджайной... — Апрель прошлого года, значит? — задумчиво переспросил Матвей. — Даже не помню уже, с кем он там был. — Трахались всю ночь. Потом он, вроде, когда-то что-то ещё о ней говорил, когда родители спрашивали, но до драфта расстался. Слава богу. А чего Матвей хотел? Им тогда было по восемнадцать, а Матвей был далеко — может быть, Коннору так сильно хотелось, что было уже невыносимо. В конце концов, он же расстался с ней. Выбрал Матвея. Причём уместился между двумя их встречами, не спал с двоими параллельно. Всё нормально. Да? Нормально же?! — Хер знает. Ничего о ней не слышал, — посмотрел на часы, выдыхая и ставя игру на паузу. — Ладно, мы с ним гулять договорились. Поднялся, обходя диван гостиной и ласково приобнимая девушку за шею сзади. — Давай, — она положила ладонь на его локоть, поддерживая объятия. — По-быстрому там с ним и возвращайся. Мировая у Коннора сестра. Правда поданная ей информация немного жгла и норовила сделать в Матвее дырку. По центру прямо в грудине, где пока немую обиду отбивало сердце. Ладно, может быть? Отношения на расстоянии — это трудно. Для Коннора секс был фатальнее, чем для Матвея, и это нормально, что он кого-то себе нашёл на время. Просто в это же время тем апрелем годом раннее Матвей погибал от боли, потерь и одиночества в своём грёбанном Адлере. И он там мечтал прижаться к груди Коннора, именно к нему, а не к какой-то временной замене. Пока Коннор развлекался целыми ночами с какой-то губастой красавицей. Но кто же в этом виноват? Матвея-то кто останавливал от такого же? Коннор стоял по пояс голым перед шкафом, выбирая себе свитер на прогулку. Тот участок его тела, где сразу выше ремня смуглая кожа обтягивала рельефные мышцы, давал такой обзор, который у Матвея уничтожал всю волю. Это был решающий аргумент в любом споре. Коннору вот так выглядеть было достаточно, чтобы заткнуться и позволить себя нагнуть. А тот, несколько секунд не обращая на пришедшего, наконец с похотливой ухмылкой повернулся. — Красивый? Ладно. Сейчас это уже точно неважно — дело было больше года назад, и Коннору, очевидно, больше никто не был нужен, кроме Матвея. Вроде бы, так он говорил. — Самый красивый, — улыбнулся Матвей. — Эх, ладно, неправильно тебя понял, — он нятянул серую худи и, затолкав телефон в задний карман, направился к Матвею. — Пошли целоваться за моей школой. Ты в порядке? Нет, но лишь потому что тот долбанный апрель держал в тисках до сих пор. — Да. Просто твоя сестра играет в НХЛ лучше меня. Это же бесит. — Серьёзно? Тебя?! Матвей усмехнулся. На улице было уже темно, фонари светили слабым тёплым светом, ужасно неудобно было с таким разглядывать дорогу — только комары слетались, да и те предпочитали экраны телефонов. — Тебе не особо у нас нравится, да? — почему-то решился спросить Коннор. Хотя какая, к чёрту разница, нравится или не нравится. Тут Коннор. К чему всё остальное? — Тут слишком тихо. Ничего не происходит. Я к такому не привык. Но это неважно, мне очень нравится у тебя дома. — Ты знаешь, это Канада, здесь очень спокойно, никаких потрясений. Даже в Америке не так. И тем более в России. — Да, потрясения — это наша зона ответственности, — усмехнулся Матвей. — Мне хорошо тут с тобой, на остальное наплевать. Интересно, а её он нежнее трахал, чем Матвея? Ну, хотелось бы знать. Просто чтоб сравнить. И кто, интересно, кого бросил? Они шли по прямой дороге действительно прямиком к школе. Матвея вот в свою абсолютно не тянуло (ни в одну из них), а Коннор почему-то вспоминал школьные годы с теплотой уже даже меньше чем через год после выпуска. Возможно, дело было в том, что у них немножко разный образ школы в голове. У Матвея были махнувшие на него рукой, незаинтересованные учителя, постоянно ржущие тупые одноклассники и воротящие от него нос девочки. А у Коннора — огромное красивое здание и спортивные площадки, занимающие две трети территории. Матвей предложил через забор перелезть, и Коннор посмотрел на него, как... как на русского. Сам как будто не хотел бы в ночи в баскетбол поиграть один на один. Прошли мимо учебных входов к самой площадке: — Здесь в хоккей играют. На роликах, — он указал на площадку. — Пару раз носом прочертишь по покрытию, и с хоккеем закончено. — И с носом. Так и было, — усмехнулся Коннор. — Тут медленно бегают. Даже в наколенниках вдолбаться в сетку и рухнуть на покрытие совсем другие ощущения, чем просто об борт остановиться. — Стоял на воротах когда-нибудь? — спросил Матвей. — Нет. А ты? — Стоял. Вообще вратарём хотел быть. — Хорошо, что стал нападающим. Тебе идёт. Матвей был согласен, но всё же иногда хотелось бы надевать на себя доспехи железного человека и ловить шайбы, летящие со скоростью под сто пятьдесят. Говорят, нормальные люди на такое не соглашаются, но его же нельзя в полной мере назвать нормальным. Коннор повернул голову на шаги и замер, быстро спрятав лицо обратно. — Не двигайся. Сделай вид, что мы разговариваем. — А мы разве не этим и занимаеся? — не понял Матвей. — Ты чего, кто это? — Люк. Да ещё и не один. С товарищами шёл, четверо их было. Только Матвей пожаловался на спокойную жизнь в Канаде после весёлого Колпина, и на тебе — привёз Колпино с собой, получается. — А кто из них Люк? Тот, что рыжий? — Нет. — Тот, что в косухе? — Нет. — Два варианта осталось. Тот, что выглядит как собака из мультика "Вверх"? Коннор смотрел на него с ноткой страха, но всё-таки как на идиота. — Там вагон собак было, это мультик про собак. — Ты же говорил, что про мечту. — Люк в рубашке, — сказал Коннор, ловя его за локоть. — Да не смотри ты на них, стоим просто как "пацанчики", — ещё и на русском сказал. — Я тебя больше в Питер не возьму, он ужасно на тебя влияет. Но ему было совсем не до смеху. Дыхание сбилось. Матвей его таким никогда ещё не видел. — Ого, Коннор, приятель! — раздался голос. — Блять, — он закрыл глаза. — Нас двое, — ответил Матвей. — Не бойся. — Если он тебя увидит, он сделает выводы. Так что стой здесь, Мэттью. Я разберусь. Слышишь? Это приказ. Расприказывался он тут. Трясётся, как осиновый лист, властитель чёртов. Матвей вообще не послушал, только пропустил вперёд его на несколько шагов, чтобы не возмущался. — Привет, дружище. А чего не сообщил, что приедешь? — елейно заговорил парень в рубашке. — Ты ебанутый? — не понял Коннор. — Иди к чёрту. — Да чего ты так невежлив. А-ну иди обнимемся. Схватил рукой и потащил Коннора к себе. А тут подошёл и Матвей, оттесняя его назад, за свою спину, и вставая перед обезьянами с совершено ненапуганной физиономией. Коннор испугался. Резко вцепился ему в локоть: — Уходи, — сказал на русском. — Руки от него убрал, — сталкивая Коннора с себя, враждебно выступил Матвей. — Хера, телохранителя, что ли, нанял? Как страшно. Да ладно, сиди на цепи. У нас с тобой одна работа. Я тоже таких берегу на льду — я хоккейный защитник. — Да? А я нападающий. И Люк не успел даже дёрнуться, чтобы увернуться от его кулака. Матвей бил сильно и в цель. Он не просто воспитан сдачи давать — его учили бить первым. Рыжий и собака стали заступаться за друга, но Матвей был к такому готов: он начал драку, и жаль только, что Коннор тоже оказался втянут. Ну, а с другой стороны — а чего он ебётся со всеми подряд? Свинья извращенская. Пусть тоже страдает. Матвей пропустил удар по лицу, стало больно, и подстегнуло только сильнее. Заломил обидчику руку, поворачиваясь к проигрывающему свой бой Коннору. Толкнул парней друг на друга. Третий тоже ринулся к нему и сразу попал по голове, затем наклоняя тело Матвея и встречая его лицо со своим коленом. Коннор пяткой пнул ему в голень, заставляя рухнуть на месте, а затем схватил за волосы и нанёс несколько ударов кулаком по лицу. — Красавчик, — по-русски одобрил Матвей. — Не такой, как ты. Сзади снова напали, а спереди к ним мчала полиция. Коннор взглянул на Матвея. Нельзя, чтобы их вместе видели. И бежать вместе тоже нельзя. Один должен остаться. Без слов выкинули кулаки, и на камень-ножницы-бумага Матвей выбросил ножницы, Коннор — камень. — Сука, — выругался Матвей. — Я адвокату позвоню, — налету крикнул Коннор, весело сматываясь. — И торт испеку, — убегая, кричал он. — Шоколадный! Как ты любишь! С восемью видами шоколада! — Да, и слижешь его с моего члена, — на русском тихо проворчал Матвей. Втроём без Коннора его, конечно, сразу свалили на колени и стали бить. Матвей сгруппировался, стараясь просто хотя бы не получить травму, и, слава богу, копы были быстры. Упаковали сразу всех, уткнули мордами в машину. А Люк так и сидел после первого удара на асфальте, пока его тоже не скрутили. И ещё и поставили рядом с Матвеем. — Ссыкло, — прокомментировал тот. — Только и можешь что в толпе одного избивать. А как отпор дали, так руки марать не захотел. — Я ни слова не понимаю из-за твоего акцента, выучи английский сначала. — Поплачь, урод. Чего тебе ещё остаётся? — Так, заткнулись все, — скомандовал коп. — Этого отдельно. Матвея утянули за волосы к другой машине, пихая головой вперёд, усадили на заднее сиденье, закрыли дверь и увезли, не дожидаясь остальных. Ну, что, всё? Карьера в НХЛ закончена? Теперь на родину, и, здравствуй, юность в сапогах? В отрыве от остальных он просто притих сзади за двумя копами, смотря в окно. За окном — агломерация Ванкувера, тихое мирное место, в котором ничего никогда не происходило, пока туда не приехал Матвей Мичков с чемоданом, из которого в райское местечко полезла вся петербуржская хтонь. Участкок небольшой, но стереотипный: столы, доска, жалюзи на окнах, толстый коп с подтяжками, несколько других ходят туда-сюда. И пончики, само собой. Матвей даже глазам своим сначала не поверил. Пончики же, реально. Так в сериалах правду, что ли, показывают? Пока искали ответственного, пока усаживали на стул, успели подвезти и остальные четыре бревна. Должны были их развести, чтобы они не ругались, но было особо некуда — сидели все рядом. — Четверо против одного? — изумился толстый коп. Матвея это радовало. — Их двое было, — тут же сдал Люк. Жалкое зрелище. — И где второй, убежал? — не понял коп за столом перед ним, Хенриксон — даже имя из сериала словно. — А вы бы не убежали, если бы за вами полиция гналась? — пожал плечами Матвей. — Скрылся, значит. А ты почему не скрылся? — Тогда бы драка остановилась, и вы бы поехали за нами. Оба бы попали. Коп закатил глаза. Чего ему, интересно, так осточертело в этом раю? — Собой пожертвовал, значит. Герой. Давай документы. Да, не пронесло. Матвей достал свой красный загранник с орлом на обложке. Четверо обезьян вытянулись посмотреть, Хенриксон тоже был сначала удивлён, затем раздражён. Но это нормально — естественная реакция организма на его национальность. Он осторожно взял документ из рук парня, как будто проверяя, не загорится ли при прикосновении к нему. И только убедившись, что белки́ его в организме не стали денатурироваться как сумасшедшие и сам он не схлопнулся в чёрную дыру, коп раскрыл на второй странице, читая имя. — Матвей Мичков. Задумался. — Подожди, Матвей Мичков... хоккеист или тёзка? Откуда там, Филадельфия? Матвей безропотно кивнул, опуская взгляд на чужую клавиатуру. — По крайней мере до вашего протокола да. — Ещё и русский. Да, это отягчающее обстоятельство. — Что вы хоть не поделили? — он опустил ладонь с паспортом на стол, не торопясь вбивать данные в протокол о задержании. Девушка-коп позвала его, постучав по плечу, и вручила влажную салфетку, откладывая остальную упаковку на стол. Затем, пальцами зафиксировав его лицо, промокнула веткой в спирте разбитую губу. От неожиданной боли Матвей зажмурился, но вырываться не стал. Затем отпустила, и Матвей прижал влажную салфетку, стирая с себя кровь. Ему на руку сработало то, что он сам сказал "спасибо", а рыжий, видимо, с адреналином вместо мозгов, зачем-то оскалился и вякнул что-то сальное в адрес девушки, которая к нему подошла. Спасибо ему за это. Для многих сразу установилось, кто здесь хороший, кто плохой. — Они избили моего друга. И собирались сделать это снова. — Он лжёт, — возник Люк. — Он ударил первым. Мы никого не трогали. — В некоторых случаях показать, что ты за себя постоишь, необходимо. Это тот случай, — спокойно продолжил Матвей. — Вот сучок. Это же ты его бойфренд, да? Ты приревновал, когда я попытался его обнять, и кинулся на нас сам. Псих. Матвей занимался успокоением своей губы. Отвечать ему он не собирался, цель перфоманса была не в этом — он заступился за своего, показал Коннору, как здорово, когда не боишься, даже если один против толпы. — Ты же понимаешь, что ты вот из-за этого можешь лишиться и карьеры в НХЛ, и разрешения на работу? — спросил у него коп. — Оно того стоило? — Я знал о последствиях. Повторись эта ситуация снова, я поступил бы точно так же. Слыхали его секонд кондишнл, уроды? Скажите ещё что-нибудь про его плохой английский. — И что, ничего не скажешь больше? Матвей только усмехнулся, отнимая салфетку: кровь всё не останавливалась. — А что я ещё могу сказать? Я готов ответить перед законом. Коп закатил глаза, закрывая его паспорт и протягивая ему: — Попадёшься ещё раз — ответишь по полной. Матвей улыбнулся, с удивлением забирая паспорт обратно. — Только это не потому, что ты прав. А потому что в твоём случае наказание несоизмеримо содеянному. Попался бы другому — лишился бы всего сегодня. Из-за мнимой честолюбивости. Свои принципы можно отстаивать не только кулакам, мистер Мичков. Даже если вторая сторона того заслуживает, они бы победили тебя сегодня, потому что, в отличие от тебя, отделались бы тумаками от твоих кулаков и штрафом от полиции всего лишь. Ты в свои годы добился небывалых высот, так что, подозреваю, ты совсем не простой парень — вот и поступай согласно своим умениям, мозгам и статусу. А не как хулиган. Свободен. — Спасибо, — тихо сказал он, поднимаясь с места. — Вы не были обязаны. — Иди уже. — А пончик можно? Кинули салфетками вслед, когда Матвей побежал. — Хулиганьё. К Матвею, кажется, впервые взрослый отнёсся лучше, чем положено, и уж тем более лучше, чем обычно это с ним бывает. Это что же получается, он разблокировал обаяние? И когда же это случилось? Уж не из-за того ли, как стоически он вытерпел анекдоты Никишина или Ротенберга, который выбежал на лёд на одной из тренировках в тапках и стал учить Матвея кататься на коньках? Матвей после этого казался уже заслужившим рай, что бы там ни было дальше. Он взъерошил свои волосы, надевая кепку и сталкиваясь взглядом со взрослым, который торопился изо всех сил внутрь. Чей-то адвокат, наверное. Взял такси и, пристроившись на заднее сиденье, набрал Коннору. — Ты там как? — спросил он взволнованно. — Наш адвокат уже должен был приехать. — Я уже сам разобрался, — усмехнулся Матвей. — Домой еду. — В смысле? — не понял Коннор. — Как разобрался? Всех поубивал? — Ага, своим обаянием. У меня вообще-то, знаешь ли, к тебе вопрос. Посидел я тут в полиции, подумал и понял, что ты, мразь, должен придумать ответ на один вопрос, пока я не приехал и не убил тебя. — Шоколадного торта мало будет, да?.. — растерянно спросил Коннор. — Скажи, пожалуйста, — и перешёл на русский, чтобы скрыть содержание вопроса от водителя такси, — ты действительно ни с кем не встречался больше после начала наших отношений? — а затем добавил на английском: — Рекомендую подготовиться к честному разговору. И положил трубку. Злость отошла, осталась только обида и боль от воспоминания о том, что творилось тогда в его собственной жизни. Матвей бы никогда мыслями не вернулся к этому времени, но теперь был вынужден сопоставлять своё состояние и Коннора, который после сочувствующего тона по телефону клал трубку, встряхивался и шёл весело трахаться с кем-то другим. Но, между тем, он так и не смог понять, как отреагирует и что будет делать, когда Коннор скажет ему: да, это правда, всё было. Они и не обещали друг другу в тот момент, что они только вдвоём и всё, даже не планировали обещать. Должен же Матвей показать, что это недопустимо? И по какой причине? Ведь допустимо же было. Это даже не измена. Кажется, его расстраивал сам тот факт, что у Коннора вместился в сердце кто-то ещё. Что кто-то ещё привлёк. Потому что сам Матвей ни на кого больше смотреть не мог, он и так три четверти жизни думал о Конноре, иногда даже во сне — куда там ещё одному человеку втиснуться? Дома уже были все. И та атмосфера переживания, в которую Матвей вкатился, только переступив через порог, окутала со всех сторон. Мелани крепко обняла его, стоило Матвею только появиться в той гостиной, где они играли в плойку всего два часа назад, упражняясь во взаимной пассивной агрессии: — Ты в порядке? Мэттью, мы очень переживали. — Да в порядке, — растерянно ответил он, обводя взглядом родителей Коннора и самого Коннора, тоже немного потерянного. Его сестра отстранилась, заглядывая ему в лицо. — Ну, и морда у тебя, Шарапов, — невесело улыбнулась она, уводя за локоть к дивану. — Присядь. Будем шить. — Матвей, расскажи, пожалуйста, что теперь будет, что тебе сказали? — обеспокоенно спросил папа Коннора. — Почему не дождался адвоката? — Со мной просто провели воспитательную беседу и отправили домой. Ничего не будет. Больше не попадаться сказали, — коротко ответил Матвей. — И всё? Просто отпустили? — Просто отпустили, — подтвердил Матвей. — И кто со мной был, они тоже не знают. Если только Люк не скажет. Кажется, о том, что это был Люк, они вообще не знали. Все повернулись к Коннору, а на того и так ситуация давила донельзя. Плохо, что на него — Матвей сам набросился, Коннор пытался его оградить, но тот игнорировал и его, и здравый смысл. Ему очень повезло, что последствий практически нет, всё могло закончиться намного хуже. — Люк? — спросила мама. — Так это был он? С чего ему на вас бросаться? А Коннор не придумал. И ему было настолько не до этого, что никакой быстрой лёгкой лжи сходу не получилось. — Он после драфта делает это уже не впервые, — ответил им Матвей. — Так что сегодня бросался не он, а я. — Почему ты не говорил? — спросила мама у Коннора вновь. Тот пожал плечами, уводя взгляд в сторону. Мелани наклеила пластырь Матвею на бровь и помазала чем-то ушиб на щеке. — А им хоть не меньше досталось? — спросила она. Матвей самодовольно улыбнулся. Им прилично досталось. Мелани поняла. Несговорчивость Коннора и общая нервозность сделали атмосферу внутри гостиной очень тяжёлой, она сразу опустилась на плечи Матвея, и тот попытался вдохнуть и выдохнуть, привлекая к себе внимание своего парня. Тот упёрся взглядом в ответ. Нам надо поговорить? — Пойдём, — утвердительно на русском ответил Матвей их общей мысли. Оба поднялись: — Мы на минуту, — сказал Коннор родителям. Интересно, что он думает, словно в минуту они уложатся. Когда они остались наедине в их комнате, Коннор повернулся к нему, разглядывая побитое лицо напротив. — Мне бы никогда на такое не хватило смелости, — признался он. — В драку вступить, когда силы не равны, я имею в виду. Ты иногда настолько сильнее меня, что мне даже неловко перед тобой. — Ты бы тоже защитил меня, если бы мне что-то угрожало. Ты уже так делал. Да, точно. В Виннипеге, когда Ник Фолиньо чуть не отпинал Матвея перед глазами у других игроков Чикаго. Сейчас ему, главное, не заплакать. Вообще хотелось бы не сорваться и поговорить просто спокойно, выяснить, зачем врал. Хотя... ну, это же тот же чёртов апрель. Как Коннор дополнительно ко всему, что Матвей тогда переживал, мог ещё огорошить информацией о своей бурной личной жизни? Может, и правда не стоило бы сейчас закатывать истерику? Не заплакать главное. Главное не заплакать. Какой же он красивый. Сука, заплакал. — Коннор, только не ври, пожалуйста. Скажи честно. У тебя был кто-то, помимо меня, пока мы были в отношениях? И Коннор сомкнул губы, въедаясь во взгляд Матвея. — Да. Всё понятно, вопросов больше никаких. Все эмоции, вся стойкость были отданы на драку и разговор в полиции, у Матвея болше никаких сил не было. Слёзы даже сдержать не получилось, а их стало сразу так много, что полились от обиды практически ручьём. Ну да, вот он и придумал, как будет себя вести. Подготовился, называется. С истерикой только договориться не додумался. — Я понял, — ответил Матвей. — Подожди, пожалуйста, дай я сформулирую. Мэттью, просто дай шанс, это совсем не то, чем кажется. Собиравшийся просто молча уйти в свою комнату Матвей остановился, уже развернувшись к нему плечом. Коннор коснулся локтя, мягко поглаживая его через одежду и подступая к нему. — Матвей, я знаю, что я вёл тебя через эти отношения и отвечал за всё, потому что как будто бы я более знающий. Сейчас я уверен, что да, так оно и есть, и это выглядит очень правильным. Я хорошо справляюсь, мне кажется. Просто тогда всё было не так — я ведь тоже таким не был, пока не встретил тебя. И я тоже не знал, что делать. Не знал, кто я. У меня действительно была девушка. Где-то... месяц. Мы с ней даже не спали. Ходили за ручки только, целовались. Я просто должен был убедиться, что я не совершаю ошибки и не путаю нежность к тебе с влюблённостью. Я боялся, что если не разберусь в себе, то заведу нас обоих в ловушку. Прости меня. Прости, что не говорил об этом. Матвей повернулся к нему, непонимающе глядя в чужое лицо. Хотя какое ж оно чужое... Информация основательно не сходилась, и Матвей ненароком подумал, что у Коннора вообще даже не две их было, и он не выбрал, с какой начать врать. — И ты решил познакомить её с родителями спустя месяц отношений? Коннор нахмурился: — Не знакомил я её. С чего ты это взял? Кто и что тебе рассказал?! — Твоя сестра. Что у тебя была девушка прошлым апрелем, и ты водил её сюда, и вы крайне тут веселились. Реакция Коннора была красноречива. Он схватил ртом воздух, не ловя ни одну из, видимо, шокированных мыслей в голове. — Ч... — он резко выдохнул, хватая Матвея за локоть. — Так, пошли. Матвей подчинился, потому что не понял, что происходит. Только взгляд опустил, не желая ещё и перед его сестрой показаться размазнёй. А она сначала явно не поняла, что происходит, а потом сделалась довольной, как ужратый сметаной кот, видя, как младший брат пришёл разбираться, держа за одежду поникшего, опустившего плечи друга. Ну, хоть родители уже покинули эту геймерскую вотчину. И правда пахло выпечкой дома — если будет шоколадный торт, Матвей не постесняется сегодня сожрать весь. — Ты что ему наговорила? — наехал Коннор сразу с порога. — Какая такая девушка в апреле? — Ну, может, не в апреле. У тебя их столько было, кто ж разберёт. А чего, Мэттью расстроило, что он не всех знает? Или почему он так заинтересован твоими делами в личной жизни? Она была самодовольна и хитра как чёрт. Коннор закатил глаза (Матвей не видел, но почувствовал всем своим нутром), а потом скользнул ладонью с его локтя до запястья, переплетая пальцы. Матвей поначалу испугался, а потом услышал победное "йес" от Мелани. Всё понятно. — Если ты всё сама поняла, зачем ты так? — тише спросил Коннор. — Ему же больно. Это чёртов додрафтовый апрель. Ты знаешь, что тогда было. Или...? Улыбка вдруг сползла с её лица. Дошло наконец. Интересно, а у Коннора вся семья в курсе всех его личных трагедий? Почему они за ним следят?.. — О, чёрт... — растерялась она. — Вот чёрт, Мэттью, прости, я совсем об этом забыла. Я соврала, не было у него никого, я просто чувствовала, что вы не просто друзья, и не знала, как вас развести на эту информацию. — Дура тупая, — прокомментировал Коннор, а затем наклонился, ловя взгляд Матвея. — И ты дурак тупой. Я тем апрелем днём и ночью был для тебя на связи, и единственное, что меня ебало, — это что я не сделал русскую визу раньше и не мог просто поехать к тебе. Матвей рыдал как тряпка. За десять минут задели всё, что причиняло боль, и рады стоят, смотрят, как он расклеивается. Он вообще-то мужчина, какого чёрта, а? — Эй, ну, — Коннор притянул его к себе, укладывая на своё плечо и ласково зарываясь в волосы. — У меня была одна девушка. Это было после того, как мы с тобой пересеклись во второй раз, и я понял, что это, похоже, серьёзно. Это была кузина одного из моих одноклубников, но мы быстро расстались. После этого я не сомневался. Тот месяц дал мне достаточно ответов. Даря подарки, приглашая на свидания, я постоянно думал о том, что бы тебе понравилось. Даже, блин, когда целовался. Я на ней как будто тренировался для тебя. Когда понял, что поступаю плохо и по отношению к ней, и по отношению к тебе, разорвал общение. И больше никого не было. Я клянусь тебе. Да... Да, Матвей и сам это знал. Просто по чувствам сильно прошлись, а они у него нездоровые, воспалённые: чуть не туда надавишь, и сразу так больно, что хоть удавись. — Прости, — прошептал он. — Не должен был верить. — Это не твоя вина. Это сестра моя придурковатая. Отстранились. Мелани виновато улыбалась, присев на подлокотник. — А как с вами иначе-то, чего вы шифрвуетесь? Я так понимаю, что и эта его сучка из Флориды, и нервная коза из Вашингтона, и шаболда на расстоянии, обе из них, — это всё ты, Мэттью? — Да, это полное имя из загранника, — всхлипнул он. — Поэтому и копы отпустили. Всё это в протокол-то вбивать... Она ласково засмеялась, беря ладонь Матвея в свою: — Хоть и шаболда, я тебе брата полностью отдаю. Ты мне очень понравился. Извини, я правда неспециально задела эту тему. Ты совершенно не выглядишь как человек, который постоянно проворачивается в мясорубке. Вот я и потеряла совесть совсем. И ты очень милый, Мэттью, если что, ты вообще самый милый, там я тоже пошутила просто. — Не смешно вообще, — ответил за него Коннор. — Что в тебя ещё кинуть? Матвей слушал их слова и думал, насколько близко к краю он был только что. Мысль, что Коннор мог делить свои чувства на кого-то ещё, вызывала дрожь, желание взять руками, прижать к себе, вцепиться так сильно, чтобы никогда не ушёл, даже не подумал об этом. Представить себе его враньё, измену, отдаление, холод и в итоге обнаружение его лжи, которую Матвей предпочитал бы не замечать в упор, потому что понимал бы, что, как только он признается, Коннор просто уйдёт. Как это возможно пережить? В этот самый момент он пытался дышать, пытался успокоиться мыслями о том, что Коннор точно полностью его, никого больше нет, что он любит, оберегает, не собирается никуда уходить. Матвей смотрел ему в лицо, умирая от необходимости почувствовать его так настолько близко, насколько это в принципе возможно Коннор видел. Он держал ладонь Матвея крепко, но этого не было достаточно. Поэтому он не ждал больше — приблизился и мягко поцеловал, пусть даже и на глазах сестры. Она уже всё знает. Понимает, что это не шутка и не розыгрыш — даже если бы думала так, нуждающийся взгляд разбитого нервотрёпкой Матвея уже бы разубедил её в этом, и тем более разубедила бы та нежность и тот трепет, с которыми её брат отнёсся к безусловно самому близкому для него человеку. — Пошли, — прошептал Коннор. — Побудем вдвоём. Станет легче. Пожалуйста... Теперь Матвею было необходим вновь насытиться чувством, что душа и сердце Коннора Бедарда на сто процентов принадлежат ему. И Коннор это, очевидно, понимал. Свет не включал. Закрыл свою комнату, чтобы случайных свидетелей их нежности не было. И обволок Матвея лаской, тёплыми объятиями и абсолютным пониманием. Лежали в тишине и в темноте. Матвей заряжался от него, становилось лучше, истерика уже не терзала. Коннор мягко гладил по плечу, прижимая к себе парня, который настолько облегчённо выдохнул, что весь аж занемог. Потом подбородок подняли вверх, и потянулись ласковые пьянящие поцелуи. Один за одним целой чередой, сводящей с ума. — У меня тоже так, — шепнул Коннор ему в губы. Пальцы Матвея пробежались по его груди, оставаясь на шее и мягко поглаживая её кончиками пальцев. У Коннора побежали мурашки по коже, и он заластился к чужой ладони. — Как? — Когда мне приходит в голову мысль, что ты можешь быть с кем-то другим или просто ко мне охладеть. Я тоже не могу пережить это чувство, каждый раз очень больно. — Ты не говорил... — Напрямую нет. Незачем. Я просто звоню тебе, ты слышишь мой голос и начинаешь говорить мне, какой я великолепный и как ты меня любишь. Сразу купаешь меня в нежности, и мне становится лучше. Один раз ещё и голую фотку прислал. Я был в слезах, но хохотал так, что ребята попросили перекинуть мем. — А что смешного в голой фотке? — тихо усмехнулся Матвей. — Что ты решил лечить ею мои душевные переживания. Секса я не хотел, но посмеялся на славу, так что... — Так что больше никогда такой не получишь, — подытожил Матвей. — Знаешь как неловко их делать и отправлять? Ещё угарает он, дебила кусок. Коннор вдруг достал телефон, подсвечивая их лица экраном. Матвей знал, что у него есть особая папка для них, но никогда её сам не видел. Заглянул сверху вниз. — Это чтобы... — начал он. — Далеко не только, но да, — улыбнулся ему Коннор. — А что ещё? Он одарил Матвея задумчивым взглядом, в течение нескольких секунд, а затем выдохнул, проматывая фотографии дальше. Открыл одну. На ней Матвей спал. — Помнишь этот момент? Когда это было? — Я тут буквально сплю... — Это тот самый второй раз, когда мы виделись. Я тебя так изъездил, что ты заснул ненадолго. Мне было неловко за свою дикость, ты ведь был совсем неопытным мальчишкой тогда, но ты сказал, что готов позволить мне всё, потому что знаешь, что я не наврежу. Сказал, что веришь и легко примешь, даже если я сделаю тебе больно. Получишь наслаждение от того, что я так тобой увлечён, — Коннор ласково улыбнулся куда-то в сторону. — Ты заснул, а я смотрел на тебя и чувствовал, как сердце сжимается, как от любви я почти не могу дышать. Весь час, пока ты спал, я любовался тобой, гладил пальцами твоё лицо и волосы, чтобы не разбудить. Думал, что больше нежности просто не бывает. А потом было это, — он вновь развернул экран. Это преддрафт. Их фотография на завтраке со всеми проспектами. — У тебя руки тряслись. Мальчишки не подходили к тебе — сторонились твоих проблем. Мы ведь тогда договорились сильно не пересекаться, но я не смог. Оставить тебя не смог. То сумасшедшее давление, которое ты испытывал, было совсем не для твоих худых плечей, и как ты всё это вынес, я ума не приложу, но я видел, как на тебя смотрят, слышал, как говорят, и хотел просто забрать и спрятать. Хотел загородить собой, взять твои трясущиеся руки и целовать. Следующая фотография из квартиры в Чикаго. — А это помнишь? После матча Торонто, где ситуация в команде пришла к тому, что меня окончательно стали игнорировать на льду и случилась истерика. Ты приехал и сказал одни из самых важных для меня слов — напомнил, как и через какие дебри я тут оказался и кем собираюсь быть. — Я ведь сказал просто набить Нику морду. — Это одно и то же, — засмеялся Коннор. — Но нет, ты сказал намного больше. Просто следующем шагом в плане действий было набить ему морду. — Одна из самых блистательных моих идей, — заметил Матвей. А вот и она. Жар прилил к щекам, хорошо, что в темноте не было видно. — Ну, здесь никакой тёплой истории, — прокомментировал Коннор. — Просто дрочить и скучать. У тебя щёки горячие, — он хихикнул, тыльной стороной ладони спускаясь с виска до подбородка. — Сейчас вообще сгоришь. Смотри. Это было видео, и на нём Матвей опять спал. Это уже знакомая обстановка — их выходные во Флориде. Всё было бы мило, но только в кадре появились пальцы Коннора, долезающие до его лица и проникаюшие под губы Матвею, который инстинктивно во сне открыл рот и принялся их сосать. Коннор хихикал, садясь поудобнее и начиная трахать Матвея в рот, а тот, боже мой, ещё и начал стонать в ответ. Матвей сейчас погибнет от неловкости. — С хера ли ты к спящему лезешь? — возмутился он. — Ты крепко спишь. Я с тобой чего только не делал во сне, даже ремень на тебе испытывал. Ты там чего-то проворчал, а потом взял и прогнулся. Так и стало понято, что к ремню нормально. — Козлина, ты знаешь, что это называется изнасилование? — Только пальцами в рот. Сексом я с тобой во сне не занимался, да ты и просыпаешься сразу. Он отключил экран, постукивая телефоном по ладони и вновь глядя на Матвея. — У меня много воспоминаний здесь. Мне они очень помогают. Все твои решения, все твои слова делают меня лучше. Я иногда бываю гадом — как видишь, у нас это семейное, — иногда тебя использую, не всегда нежен к тебе так, как ты этого заслуживаешь. Я не идеальный. Но я тебя больше жизни люблю. Я буду рядом, Матвей. Я не могу обещать вечность, но уже три грёбанных года я нуждаюсь в тебе больше, чем во сне, в еде, в друзьях. И эта любовь — самый большой кайф в моей жизни. Лучше алкоголя, лучше хоккея, лучше даже секса. Просто твоя любовь. Для меня это главное. Матвей целовал его шею, прикрыв глаза. От слов Коннора по организму бегал ток, мысли испарились: плохие, хорошие — все. Ему бы ответь, выдать такую же красивую речь, столько же любви и нежности, но Матвей уже вообще не мог. Поэтому ласкал шею, ведь его Коннор ужасно это любит. Проследовал вверх, зацепил ушко, исцеловал кожу за ним, прислонился к виску и вдохнул запах волос. Коннор облизнул губы. Распалился. Матвей не видел в темноте. Душа вся нараспашку, и тело как пластилин. Матвей положил ладонь ему на пах, массируя нарастающее возбуждение. Коннор тяжело дышал, двигаясь, чтобы было удобнее, пуская Матвея, и тот, пользуясь, расстегнул его ширинку, проникая сразу под бельё. Нежность их долгого поцелуя никак не трансформировалась в похоть и страсть. Матвей удовлетворял его рукой, не будучи возбуждён сам, и Коннор тихонечко стонал, беспорядочно напрягая мышцы по всему телу от удовольствия и напряжения. А Матвей продолжал целовать. Губы, подбородок, шея, ключица, оголённое плечо, вверх до ушка, висок, щека, снова губы, снова тягучий дурманящий поцелуй. И всё более быстрые движения рукой. — Я почти, — шепнул Коннор. — Не хочу простыни стирать. Матвей поднялся на локте, чтобы продвинуться ниже и позволить Коннору кончить себе в рот. Тот на самом деле мог обмануть и в таком положении натянуть Матвея на себя, но сегодня так не сделал — излился сразу, как только тот взял головку. Потом за подбородок поднял лицо к себе — нравилось видеть, как Матвей глотает, и тот специально сделал это в несколько раз. — Ты слишком устал? — спросил Коннор. — Или в чём дело? Спрашивал о том, почему Матвей не был возбуждён и не пошёл дальше. — Дай мне немного времени, — попросил Матвей. — Пару дней. Прости. Потом всё наладится. Коннор ткнулся кончиком носа в его нос. Матвей, когда был один, часто вспоминал именно такой момент между ними: он касается носом, шепчет какую-то нежность, а затем уводит кончик своего вправо и целует. В такие секунды они почти одно целое — настолько близко, насколько это возможно. — Это из-за моей грубости, мышонок? — шёпотом спросил он. — Ты не виноват. Я тебе ничего не говорил, сам не рассчитал свои силы. В ответ тот прижал Матвея к себе, пряча в своих объятиях и зарываясь пальцами в волосы. — Не переживай об этом, Мэттью, — тихо проговорил, лаская ухо своим мягким голосом. — И прости меня за мою дикость. Мы тебя побережём. А потом обсудим, подумаем, как такого больше не допустить. — Это ненадолго. — Вообще не думай об этом. Я подожду столько, сколько потребуется. Не торопись, — Коннор поцеловал его в лоб. — И я не буду драться за роль, когда тебе снова захочется. Веди. Я подстроюсь. Матвей куснул его за ключицу. Не смог просто сдержаться, она рядом была, такая красивая, кто бы не укусил? Коннор засмеялся, нежно поглаживая его по волосам. — Спасибо, Коннор, — шепнул ему Матвей. — Я люблю тебя. С каждым днём всё сильнее. А как ещё называется, когда в глупую драку вписываешься, зная, что она лишит тебя карьеры, лишь бы другой не боялся? Пора звонить на завод "Love is", много они там понимают у себя, Матвей им такого навыдумывает...