Двое, и ещё много тех, кто ничего о них не знает

Днём в этом доме было не поспать — солнце светило из окна в глаза, просачиваясь через тонкие шторы. Вставало оно кошмарно рано, облаков, которые бы давали хоть пятиминутный отдых от него, почти никогда не было: выход один — ложиться раньше. А Матвей так не привык. Ему легче было вообще не ложиться, чем ложиться и вставать рано. Грёбанная Америка — вот оставались бы в Петербурге, и никаких проблемы бы с солнцем у них не было. Коннор ещё по какой-то причине сопротивлялся покупке тяжёлых штор для тенелюбивого Матвея, наверное, из-за важности такого бытового момента как согласованная покупка штор. Ещё бы. Это же равноценно заведению детей практически — шторы уже совместно нажитое имущество, и разводят после их покупки только через суд. Когда-нибудь Матвей закатит Коннору скандал за то, что тот не готов к серьёзным отношениям, но пока ему слишком хотелось спать. Настолько, что даже днём под солнцем удалось заснуть — он к моменту пробуждения даже не был в курсе, сколько провёл в глубокой, но совершенно бесполезной дрёме. Знал, что, если сейчас откроет глаза и придёт в себя, разбитость будет сильнее, чем когда он засыпал. Будили приятно — тёплая ладонь опоясала шею, и мягкие губы коснулись его губ, втягивая в долгий ласковый поцелуй. Матвей нешироко открыл глаза, чтобы увидеть его лицо, и Коннор ослепил его не меньше солнца. — Спи, — прошептал он в самые губы. Пальцы запутались в волосах, и невесомые поцелуи продолжились, лаская лицо Матвея, пока его дыхание не выровнится. Он был нужен Коннору спящим. Его полные власти руки могли принуждать, но он ни разу не сорвался, даже когда ситуация благоволила. Бережными они были и сейчас. Коннор за плечи перевернул Матвея на живот, садясь на его бёдра и проводя ладонями по спине. Он умел делать массаж, даже по-медицински, как положено, просто не хотел причинить боли, поэтому разминал чужую спину аккуратно, не настаивая ни на каком оздоровительном эффекте. Матвей, и так наполовину спящий, размяк под приятными ощущениями, весь покрывшись мурашками. Коннор ничего не говорил. Ладони понемногу спускались ниже, до тех пор пока не оказалось на боковых сторонах бёдер. А потом Матвей почувствовал его губы на своих шейных позвонках, и теперь это были не просто поцелуи. Он обхватывал участки кожи, слабо посасывая их, обводя языком, осторожно, чтобы не травмировать, прикусывал передними зубами. Его свободная рука зарылась в волосы Матвея, нежно перебирая его прядки. И в таком состоянии всего в гусиной коже Коннор продержал его не меньше года. Это всё продолжалось и продолжалось, а Матвей всё спал и спал, не хотел просыпаться, не хотел вылезать из этой дымки. Руки Коннора уже стянули его нижнее бельё, оставляя Матвея обнажённым, но пока не пользуясь его сонливой беспомощностью. Коннор на самом деле ждал, когда чужое тело просигнализирует, что можно. Поэтому, видимо, он и хотел, чтобы Матвей спал — оставить бессознательный момент, посмотреть, как он отреагирует, невзирая на свою некоторую подчинённость желаниям Коннора. А у Матвея вообще слабая на это дело сущность. Он руки Коннора узнал бы из миллиона, пусть и толком их не видя, просто чувствуя тепло, чувствуя их прикосновения. Даже спящим он понимал, что за парень рядом. Тело уже выучило, кому оно принадлежит. Подсознание знало, кому оно может довериться, даже если всё остальное было наглухо отключено. Поэтому раздвинуть перед ним ноги, прогнуть под ним спину было, скорее, своеобразным рефлексом. Коннор дождался того, чего хотел — он получил разрешение. А Матвея с трудом дошедшее понимание, что без этого согласия Коннор действительно не стал бы его трогать, возбуждало. Сколь бы он ни был уверен, что всегда услышит от Матвея согласие, он не станет пользоваться, пока у того нет возможности отказать. Но дальше возбуждение спать уже не дало. Матвей открыл глаза, поднимаясь на локтях, чтобы красивее выгнуть спину, когда Коннор уже вошёл в него с тихим стоном. Он упирался ногой в постель, плавно насаживая Матвея на себя, и тот, удержав равновесие на одной руке, провёл ладонями по голени, мягко постучав пальцами по коже. — Встань удобнее, — прошептал он. Коннор погладил его ягодицы. — Побыстрее хочешь, мышонок? Матвей сонно угукнул. Тёплая ладонь Коннора проследовала к его паху, нащупывая возбуждение. Несколько секунд он не двигался, работая только рукой и дожидаясь слабого стона. Не хотел останавливать движения ни на секунду, покидая чужое тело, но оставляя руку. Помогая ему, Матвей подвинулся к краю кровати, разводя ноги шире, а Коннор встал на пол, опираясь одной коленкой о кровать и вновь насаживая Матвея на себя. — Мэттью, — шёпотом усмехнулся он. — Расслабься. Ты чего? Руки стали успокаивающе гладить бёдра, но, видимо, напряжение в мышцах осталось, и войти глубоко не получалось. Матвей, если честно, ничего не чувствовал. Коннор пощекотал пальцами его промежность, вновь укладывая ладонь на его пах и начиная массировать. — Эй, — позвал Коннор. — Вдохни глубоко как можешь. Матвей послушался, медленно набрав полные лёгкие воздуха. А Коннор затем положил ладонь на его лицо, закрывая дыхательные пути. — Потерпи немного. Сейчас отпущу, и резко выдыхай. Только не упади, если в глазах потемнеет. Матвей закрыл глаза, и через несколько секунд шумно выдохнул, как только Коннор позволил. И, видимо, помогло. У него получилось войти до конца. — Вот так, — тихим стоном подтвердил Коннор. — Мой маленький, неужели испугался чего-то? — Всё прекрасно, — заверил Матвей. — Может, спросонья. — Точно хочешь быстрее? Я буду ласков, если ты недостаточно хорошо себя чувствуешь. Коннор не хотел быть к нему небрежным. Его беспокоило, что парень плохо спит, с тех пор как приехал в Чикаго, и ещё, наверное (но это не точно), на него оказала влияние та ситуация, случившаяся в Петербурге, когда Матвей впал в истерику безо всяких видимых на то причин. Внешне ничего не поменялось, но Коннор стал всё чаще спрашивать, как Матвей себя чувствует, а это почему-то вызывало отдельный вид наслаждения. Его и раньше всё устраивало и устроило бы и сейчас, даже если Коннор бы снова перестал об этом беспокоиться, но всё же чувство, что что-то Матвей может не принять или когда-то сказать, что ему несколько неприятно или чуть больнее, чем должно быть, заставляло его чувствовать себя невероятно любимым. Да и Коннор действительно как будто бы стал любить его сильнее, и в моменты слабости Матвея он с удовольствием становился нежнее, ему теперь самому это очень нравилось. — Побудешь ласков? — в качестве ответа спросил Матвей. Конечно, побудет. Коннор мягко и неторопливо двигался, не позволяя себе ничего сверху. Одной рукой продолжал ласкать чужую промежность, полностью посвящая все минуты до разрядки Матвею. И тот тоже быстро дошёл до точки, несмотря на то что обычно заканчивал позже. Устал и сошёл с ума от сладкой нежности. — Ты меня к этому приучишь, — сказал Матвей, садясь обнажённым на постель и следя за Коннором, приводящим её в порядок. — Мэттью, я люблю тебя настолько, что, даже если ты скажешь, что больше никогда не хочешь терпеть к себе грубость, я просто больше никогда не стану её к тебе проявлять. Хочешь я буду грубым только тогда, когда ты попросишь? — Нет, — Матвей влюблённо улыбался, ловя его взгляд. — Мне всё нравится и нравилось всегда. Коннор встал на коленку и наклонился к нему, чтобы провести ладонью по его лицу и мягко поцеловать. Даже в этом простом жесте что-то изменилось, хоть и поцелуи Коннора и так всегда были наполнены любовью настолько, чтобы компенсировать Матвею все тёплые эмоции за его весьма дикие повадки в момент близости. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Коннор, не открывая глаз и не отстраняясь. — Великолепно. Он смотрел на Коннора в упор, наконец сталкиваясь с его взглядом. Сейчас замурлычет. — Хочешь ещё? — Да, — без раздумий ответил Матвей. Коннор положил пальцы на его подбородок, ласково поглаживая его кожу. — Я хочу кое-что сделать. Давно думаю об одной игре. Побудешь послушным? Я не причиню боли. — Я должен подчиниться? — спросил Матвей. — Да. Довериться. — Я и так всегда, — улыбнулся Матвей. — Я согласен играть. Тот кивнул: — Подожди тут. Не оглядывайся. И Матвей послушно остался на кровати ненавидеть солнце, светящее ему в лицо, и мечтать об игре. Пытался вспомнить, когда и что Коннор формулировал подобным образом раньше — и спустя пару минут понял, что, видимо, никогда и ничто. Его предвкушение откатило волной жара, когда Коннор появился перед ним вновь. С уверенным самодовольным взглядом. В чёрных джинсах. С ремнём в руках. И в свитере сборной России. Дышать стало тяжело от возбуждения. Матвей поднял на него взгляд снизу вверх, даже не решаясь никак пошутить и вообще ничего сказать. Красная. Полностью, без голубых плечей, без белых проплешин. С двухглавым орлом на груди. И тридцать девятым номером. Не та же, в которой он был, когда они познакомились. — Нравится? — спросил Коннор. Матвей облизнул губы. Пряжка ремня в чужих руках коснулась уголка его рта, приоткрывая его и проходясь холодным металлом по языку. Матвей поигрался с ней, закрывая рот и слегка посасывая — гормоны ударили в голову сразу, как он увидел Коннора таким. Больше уже ничего не было важным. — Ты всё ещё на кровати. Ты же знаешь, где ты должен быть. У его ног. Матвей быстро сполз, усаживаясь обнажённым на колени перед ним на холодный пол. — Какой красивый податливый мальчик. Беспомощный, — шептал Коннор, поглаживая его лицо. — Всё это время, с тех пор как мы заговорили о ней, я думал, каким я буду. Мне представлялось, что это будет самый жёсткий секс из тех, что у нас были: что я выпорю тебя, потом заткну рот, чтобы не орал, и буду трахать, пока ты не сдашься. Думаю, ты представлял себе примерно это же. Но сейчас я на тебя посмотрел и понял, что хочу, чтобы ты был унижен больше, чем когда-либо, и при этом был самым счастливым. Матвей потёрся щекой о его пах, показывая, что он ко всему готов. Коннор взял его волосы в ладонь, натягивая так, чтобы видеть его лицо. — Сначала правила. Играю я, а не ты. Ты только слушаешься. Ты не касаешься меня, не разговариваешь и не стонешь, пока я не разрешу. И ты не трогаешь себя. Нарушаешь правила — просишь прощения, а я затем думаю, получаешь ты наказание или нет. Понятно? — Да, — прошептал Матвей. Звонкая пощёчина опалила кожу на лице. Было совсем не больно, но горячо, как не больно, но жарко было от чужих пальцев в волосах, даже если они тянули. — Я не разрашал говорить, — Коннор улыбался. — Теперь коснись себя. Правила были понятны. Матвей покачал головой. — Я же разрешаю. Можно. Но он не говорил, что трогать себя можно даже с разрешением. Матвей снова покачал головой, улыбаясь, и Коннор мягко погладил его по виску: — Мой умный мышонок. Мурашки разошлись по спине, когда Коннор отложил ремень и обе его руки запутались в чужих волосах, поглаживая кожу головы подушками всех пальцев. Стонать было нельзя, но очень хотелось, так что Матвей рвано дышал, стараясь сдержать проявление удовольствия. — Такой нежный, любимый, послушный, — говорил Коннор. — Ручки за спину, Мэттью. Не хочу связывать — побудь послушным без верёвок. Как же чертовски это нравилось. Матвей сцепил руки в замок за спиной, и Коннор, увидев это, спустил свои ладони ему на шею, продолжая массаж и всё-таки двигая мальчика ближе к себе. Немного настойчивости, и Матвей в сантиметре от чужой ширинки, а властная рука не дала отстраниться. — Можно коснуться и раздеть, — разрешил Коннор и, увидев, как дёрнулись руки парня, схватил его крепко за челюсть, разворачивая голову наверх. — Руки за спину. Справляйся без них. И это последний раз, когда я тебя прощаю. И Коннор чуть грубее направил его к себе, не давая больше пространства вообще. Теперь либо дышать в чужие джинсы, либо расстёгивать их зубами. И это оказалось проще, чем Матвей думал: пуговичка поддалась языку легко, ширинка тоже, а потом Матвей взял джинсы за пояс зубами, спуская их ниже. Хотел приступить к белью, но Коннор не дал ему подняться, придавливая голову обратно. И Матвей понял, что он хочет. Он потащил ткань зубами вниз, нагибаясь и с трудом держа равновесие. Стаскивая джинсы с голени, он немножко завалился влево, и руки расцепились. Он остановил себя локтем, чтобы не упасть всем телом, и тут же поднял голову, ожидая, что Коннор разозлится. Но тот наклонился, поддерживая его руку и поднимая чужое тело обратно на коленки. — Осторожно, — предостерёг он, мягко поглаживая чужую шею. — Не торопись. Можно опереться плечиком об меня, если сложно стоять. Я разрешаю. У Матвея вообще всё тело покрылось мурашками от его заботы. Должен ведь был наказать — Матвей же снова руки выставил — но не наказал и так трепетно выразился, что под ложечкой свело. Его Коннор... Он опёрся на плечи Матвея, выпуская с ноги одну штанину, и остался стоять с поднятой ногой. Носок тоже надо, значит. Матвей вновь наклонился, цепляя губами резинку и стягивая с ноги. Ступня освободилась. Матвей наклонился, чтобы снять другую штанину, и на этот раз, снимая её, подхватил и носок по пути. Коннор засмеялся над этим: — Хитрый. Я же сказал, что играю я, а не ты, — пальцы вновь сжали волосы в ладони и развернули голову Матвея к себе. — Хорошо попроси прощения, чтобы я не наказывал тебя за это. Пришлось задуматься, считаются ли эти слова за позволение говорить. Кажется, нет. Матвей прильнул щекой к его ноге, прося освободить волосы, и Коннор послушался, наблюдая за тем, как Матвей опускается и старательно целует свод и внутреннюю сторону хитро освобождённой стопы. Понравилось. — Хорошо, принято, — улыбнулся Коннор. — Мой умный Мэттью. Продолжай. С бельём получилось быстрее. Матвей освободил Коннора от одежды внизу и поднял взгляд, ожидая дальнейших команд. Чужие руки гладили его лицо, а затем два больших пальца надавили на губы, проникая в рот и проводя по верхнему ряду зубов Матвея. — Руки за спиной. И никаких звуков, — напомнил Коннор. — Ты получишь по два удара ремня за каждый раз, когда я почувствую твои зубки. Слушайся меня и старайся. И, если будет совсем тяжело, побей ножками об пол. Но не рекомендую. За каждую остановку буду ждать извинений и начинать заново. Покажи, как попросишь остановиться. Матвей забил правой ступнёй об пол. Коннор кивнул. — Давай, открой рот. Пошире. Вот так. Молодец, — Коннор взял его за шею, заставляя взять в рот кончик своего возбуждения. — Сомкни губы поплотнее, не закрывая рта. Чтобы зубы были далеко, — Коннор стал вводить глубже. — Вот так. Обведи язычком. Давай ещё. Он был во рту едва-едва, не причинял дискомфорта и глубже двигался медленно. Член протолкнулся дальше нёба, и Коннор тихо простонал. — Теперь соси, — улыбнулся он. — Давай, втяни щёки. И, как только Матвей это сделал, Коннор заматерился. Дрожь по всему телу парня показала, как ему хорошо, и Матвей, вдохновлённый этим, постарался продвинуться дальше. — Тише, — Коннор пощекотал его под подбородком. — Не торопись. Я чувствую твои зубы. Раскрой рот шире, а гортань расслабь. Щёки расслабь. Только челюсть должна быть напряжена. Насадился ещё глубже и позволил себе сделать движение вперёд-назад. — Умничка, — Коннор погладил его по волосам. — Такой старательный. Я не буду наказывать тебя за зубы в этот раз. Просто будь осторожнее — ты можешь поторопиться и сделать мне больно. Господи, это какое-то безумие... Коннор... — Щёки втяни и отсасывай, — прозвучал новый приказ уже на другой глубине. Матвей, уже чувствующий, как устала от напряжения челюсть, послушался, вызывая новый хриплый стон своего парня. Коннор вытянул член наружу, водя головкой по чужим губам. — Всё в порядке? — спросил он и, дождавшись кивка от Матвея, продолжил. Матвей почти сразу получил несколько пощёчин, когда Коннор вновь попытался войти в него. — Гортань расслабь и терпи. Хотел полностью войти. И вошёл, преодолевая сопротивление. Матвей не пытался отсасывать. Его голову держали двумя руками и трахали в рот, одна ладонь плотно вцепилась в волосы на затылке, позволяя Коннору маневрировать, возить его носом в уже привычном ему духе. Ещё пощёчина. — Зубы, — предупредил Коннор. — И начинай отсасывать. Как?! Матвей честно предпринял попытку и вновь получил по лицу. Кажется, опять зубами коснулся. Коннор бил не больно — просто пронимающе. Матвей открыл рот пошире и сглотнул, пробирая Коннора до мозга костей. Он застонал. Значит, всё правильно. Матвей втянул щёки, попытавшись чуть отстраниться, но Коннор вновь вошёл на всю длину, Матвей снова сглотнул, и парень над ним практически зарычал. И затем освободил Матвея, отпуская его волосы и вынимая член. Тот поднял голову, ища во взгляде Коннора злость и опять её не находя. Парень улыбался, вновь массируя его голову одной рукой, а другой прикрывая себя свитером. — Оказывается, ты начинаешь лучше ртом работать, когда по щекам хлещут. А ну-ка, — Коннор положил ладонь на его затылок, с силой двигая к своему прикрытому свитером паху. — Бери. Матвей послушно раскрыл рот, и Коннор вошёл в него обёрнутым в свитер членом. Ткань неприятно царапала гортань, и Матвей подавился почти сразу. На глазах как обычно проступили слёзы, руки дёрнулись инстинктивно, но Коннор шлёпнул по лицу в очередной раз, входя глубже. — Вот так хотя бы не кусаешься. Да-а, — он простонал, когда Матвей упёрся носом в его пах. — Похотливая дрянь. Ты только прикидываешься, что не любишь сосать. Тебя надо ставить на колени и ебать каждый день. Чтобы ощущал, чья ты сука, и не выёбывался. К грязным словам добавлялись и толчки, совершенно иначе теперь ощущающиеся. Казалось, что ткань забила ему всё горло и попала в нос. Член в движении то заполнял, то освобождал глотку, но ткань не освобождала никогда — так и мешалась внутри, царапала, не давала вздохнуть. Матвей давился, ощущения были паршивые, но он постарался перетерпеть сколько получится, в конечном итоге не выдерживая и шлёпая ногой об пол. И Коннор выполнил обещанное — освободил его. Горло тут же отозвалось болью, как будто действительно поцарапали. Дыхательные пути освободились, и удалось сделать рваный вдох, от которого мелкие повреждения засаднили сильнее. Надо извиниться, но он сразу как-то даже и не сообразил, приводил дыхание в норму. Нет, с тканью в глотке опыт был не самый удачный. Когда Коннор вновь потянул его к себе, Матвей стал качать головой, изо всех сил отказываясь. А когда додумался, ещё и ногой снова забил. Но руки не освободил — слушался. Увидев паническое сопротивление, Коннор остановился: — Всё-всё, тихо, не бойся, я не буду, — мягко проговорил он. — Больно горлу, маленький? Матвей кивнул в ответ, поднимая на Коннора взгляд наполненных слезами напряжения глаз. — Не будем больше, я понял, — Коннор осторожно обнял его, прислоняя виском к своему животу и перебирая прядки волос. — Мой послушный Мэттью, ты не заслужил того, чтобы до слёз тебя обижать. Если становится так тяжело, дай мне это понять любыми способами. Ты слишком ценный, не хочу относиться к тебе, как к расходному материалу. Присядь, — Коннор положил обе ладони на его предплечья, уводя тело назад, пока Матвей не уселся на пол, поставив коленки перед собой. — Отдохни. Можно расцепить руки. На коленях остались красные следы от долгого стояния на твёрдом, и Коннор, присев напротив, прислонился губами в неторопливом поцелуе сначала к одной, затем ко второй. Если честно, все ощущения от болезненного проникновения абсолютно забылись, и от мурашек, в очередной раз пробивших спину Матвея, он уже себя не помнил. Если Коннор так себе игру в подчинение представляет, то Матвей уже сам на себя готов ошейник надеть... А ведь того он и хотел? Матвей должен быть унижен и при этом счастлив. Его поставили на колени и жестоко выебали в рот, а он довольный сидит смотрит влюблёнными глазами. Закончив зацеловывать уставшие коленки, Коннор поднял взгляд, ловя чужую улыбку. — Ты заслужил наказания, и ты знаешь об этом. Знаешь, сколько раз ты укусил? Матвей покачал головой. — И я тоже. Сбился со счёта после пяти. Говорить всё ещё было нельзя. Матвей вновь перекатился, вставая на коленки и наклоняясь над красным свитером Коннора. Теперь целовал руки. Сначала одну, затем вторую. Извинялся снова без слов. Коннор поднял ладонь, сначала погладив его по волосам, а затем потянув на себя. Хотел, чтобы Матвей целовал герб на его груди. А Матвей принялся его вылизывать, проводя языком по контурам, захватывая ткань и посасывая небольшими участками. Коннор облизал губы, следя за возбуждающим зрелищем. — Хочу слышать твои стоны. Покажи, как тебе нравится это, — прошептал он. Наконец-то! Матвей такое мог. Делал тихо и так сладко, что Коннор весь дрожал от возбуждения, обхватив себя рукой. Матвея он не трогал. Только гладил по волосам, одобряя то, что он делает. А потом резко оттянул голову от себя, кажется, останавливая, скорее, себя, чем его. — Все правила снова действуют. Руки за спину, — приказал Коннор. И Матвей почти повис на его руке, держащей его за волосы. Коннор так и увёл голову ниже к гербу вновь: — Покажи, что ты его хочешь. Что ты мечтаешь увидеть, как тебя отымеют в этом свитере. Что может проще, чем просто поцеловать? Коннору так это понравилось. Он тут же выпустил волосы Матвея из ладони, придерживая его двумя руками, чтобы не упал. Сколько раз он уже за сегодня так нежно поддерживал его, меняя ледяную грубость на тёплую заботу так резко, как будто его саб принимал контрастный душ. — Давай на коленки на кровать, — одобрительно потрепав Матвея за ушком, Коннор поднялся на ноги, беря ремень. — Руки за спиной, лицо в постель. И Матвей посмел жалобно посмотреть на Коннора вместо того, чтобы молниеносно выполнить. И знал же, что нельзя — хуже будет, но всё-таки... он же извинился. Пальцы Коннора нежно пробежали по его шее. — Разве мы не договаривались, что ты слушаешься меня? Матвей опустил плечи, вставая на ноги и всё-таки выполняя приказ. Сказать честно, он действительно боялся порки. Коннор провёл ладонями по оттопыренным ягодицам, слегка шлёпнув по каждой, и на секунду Матвею показалось, что он обойдётся рукой. Но потом промежности коснулся ремень, и надежда умерла. — Покажи раскаянье, Мэттью, — тепло говорил Коннор. Тот прогнулся, расставляя ноги шире. Немножко потерпеть. — М-м, — протянул парень. — Такой напуганный. Чертовски красиво. Правильно, ты же виноват, наказания надо бояться. Ты ведь плохо себя повёл. Сделал мне больно. Значит, и тебе будет больно. Всё честно же, Мэттью? Конечно, должно быть больно. И будет. Даже очень. И ты абсолютно, абсолютно это заслужил. А затем первый удар, и... Больно не было совсем. И это было настолько неожиданно небольно, что после второго удара Матвей не выдержал, и с губ сорвался стон. Тот самый, который больше было нельзя, ведь все правила снова работали. Коннор засмеялся, оставляя третий удар: — Зря переживал, правда? Красивый. Не бойся, Мэттью, можно стонать. Хочешь попробуем пожёстче? — спросил он и, видя, как Матвей заёрзал, кивнул. — Да, я знал, что тебе понравится. Если что-то не так, дай знать ножкой. Четвёртый, пятый получились жгучими. Матвей дрожал, пальцы на ногах поджимались, голос удовольствия был тихим и высоким — он знал, что провоцирует Коннора своей сладостью, и ему нравилось это ощущение. Шестой. Сильнее. Седьмой. — Тебе нужно знать, уяснить прямо сейчас, — ремень в складке прошёлся между ягодиц. — Я тобой владею. Но я не зря не использую верёвок и поводков — ты мне подчинишься и будешь стараться изо всех сил, даже если тебе будет больно и тяжело. Я осознаю ответственность за тебя. Если ты хочешь быть под моей властью, я не причиню тебе страданий. Я буду заботиться и помогать, а наказывать, — восьмой, — так, что ты, — девятый, — будешь просить ещё. Десятый. Горячо и возбуждающе больно. Голос Матвея был такой, как будто он плачет, но Коннор понял, что так звучит его наслаждение от лёгкой боли. Ягодицы горели после десяти ударов, на которых Коннор остановился. Наказание закончено, но издевательства нет — горячая ладонь шлёпнула по раздражённой коже, затем ещё, и Матвей охнул, поджимая пальцы на ногах. Невыносимо сильно хотелось дотронуться до себя. Коннор совсем не смотрел в эту сторону, и попроситься было никак. Матвей только продолжал ёрзать, но для Коннора это ничего не значило. У него по плану теперь было выебать, поставив раком, и этим он и занялся: не прекращая терзать раздражённую кожу на ягодицах, он довольно резко вошёл, развернув их тела так, чтобы оба могли видеть себя в зеркале. Матвей обнажённый и растрёпанный с сильно покрасневшим задом, его ноги широко разведены, поясница — дугой, а над ним Коннор в красном свитере сборной России, и он оттрахал Матвея в рот, осыпал пощёчинами, заставил целовать ноги, выпорол, а теперь имеет его в задницу, поставив перед собой на колени. Ремень сцепился на шее Матвея, и Коннор грубо повернул его к себе, разворачивая на спину. Хотел, чтобы Матвей видел, как его пользуют. Кто его пользует. В какой одежде. — Шире ноги, подстилка, — холодно приказал Коннор. Он сам присел на одно колено на кровать, глядя на то, как Матвей закидывает разведённые ноги выше. Теперь можно было поднять поясницу и насадить снова, и так Коннор и сделал. В этом положении он о Матвее не заботился, и не нужно было. Тем более, что Матвей получил всё, что надо: блядский свитер теперь касался его собственного возбуждения, и его буквально било в конвульсиях от этого касания. Из-за взрыва гормонов и грубости сознание затягивалось. У Матвея от возбуждения кружилась голова, резкие толчки срывали всё более слабые стоны с его губ. Он облизнулся, запрокидывая голову, но Коннор не дал ему отключиться: натянул ремень, поднимая обратно, а затем отрезвил жгучей пощёчиной. — На меня смотри, — приказал он. Матвей попытался. Перед глазами плыло. Он действительно терял сознание. Сморгнув слабость, он тяжело выдохнул от глубокого толчка и очередного шлепка по раскрасневшейся ягодице. Блять, приятно. Глаза закатились. — Мэттью, смотри на меня. — Я сейчас отключусь, — проговорил тот. Да, нельзя было. Но Коннор не давал ему слова и не мог этого знать. Лучше было предупредить, иначе испугается. — Давай вместе закончим. И отключайся. Коннор вышел из него, используя обе своих руки, чтобы удовлетворить сразу и себя, и Матвея. Тот сдавленно стонал, держась в сознании из последних сил. И сдержался. Последнее, что помнил, — как Коннор спустил ему на лицо, пока по собственному телу гулял ток, окончательно ставящий точку в этом забеге. Матвей раньше падал в обмороки, но это никогда не было чем-то приятным и расслабляющим. А сейчас было. Он выпал из реальности ненадолго и как будто бы просто заснул, переживая некоторый стресс. И "просыпаться" после этого обморока было легче, чем после всех остальных, какие с ним случались. Только голова кружилась. Коннор был уже в другой одежде. Он подложил под бёдра Матвея большую подушку с кресла, чтобы поднять ноги над его головой. Одел снизу. И теперь стирал влажными салфетками сперму с груди и живота обмякшего в его руках парня. Матвей заулыбался, привлекая его внимание. — Как ты? — взаимно улыбнулся ему Коннор. — Голова не болит? — Я восхитительно, — признался Матвей. Коннор взял свёрток с тумбочки, вкладывая его в руку парня и прижимая к его щеке. Лёд. — Подержи. Последний мой удар был сильнее, чем можно было. Прости за него. — Я не почувствовал, — признался Матвей. — Наоборот чуть к реальности вернуло. Ощущение влажных салфеток вновь вызывало мурашки. Немного щекотно. — Хорошо. — Я никогда не думал, что порка может быть... приятна, — признался Матвей. — Да, ремень особый. И я на себе тренировался. И один раз на тебе, но ты этого не помнишь, — Коннор не поднял взгляда. Не шутит. Лицо стало серьёзнее, и в глаза он больше не смотрел. Чёрт, неужели ему не понравилось? — Коннор, всё хорошо? Ведь могло не понравиться. Матвей всё время срывался, нарушал правила, требовал излишнего внимания... И эти слёзы. Матвей не мог контролировать — просто горло было раздражено, но всё-таки как же это, наверное, несексуально. Но Коннор вдруг улыбнулся, вновь поднимая взгляд на Матвея. — Конечно. Почему ты спрашиваешь? — Кажешься обеспокоенным. Коннор выбросил последнюю салфетку. Взял перерыв на подумать. Снова серьёзный. Бережно приподняв тело Матвея за плечи, Коннор надел ему на голову футболку и продел руки в рукава. Затем, бережно придерживая спину, вернул парня на место. Похоже, в этих бесконечных поддержках его новая фишка: он уже несколько дней с Матвеем как с немощным. — Мне не нравится, что я тебя по лицу ударил, — только признался он. — Ты просто ничего такого не заслуживал. Ты был таким послушным и подчинённым, старался изо всех сил. В конце я должен был тебя вознаградить. А я ударил. Матвей этого выдержать не мог. Несмотря на своё всё ещё полуобморочное состояние, поднялся и напал на Коннора, заваливая его на спину и придавливая руки к кровати. Ледяная повязка осталась в стороне. — А ну молчать, — шутливо приказал он. — Ты отымел меня до потери сознания — ты в курсе, что это вообще-то повод для гордости? Не вздумай после лучшего секса в нашей жизни вспоминать какую-то глупую мелочь. Ты награждал меня даже тогда, когда я того не заслуживал. Коннор подался вперёд, целуя Матвея. Тот тут же отпустил его руки, одной своей упираясь в постель, а другой лаская его лицо. — Нет, ты с самого начала заслуживал, — шепнул Коннор в его губы, подбирая лёд и вновь прикладывая его к чужому лицу. — Ты мой маленький красивый доверчивый Матвей. Бесстрашный. Я получил нереальное удовольствие. — И я. Обещай, что этот свитер на тебе не в последний раз. — И с теми же намереньями? — Намеренья можно даже пожёстче. На Матвея уставились удивлённые глаза, а тот только мягко улыбнулся: — Я не хрустальный. Коннор потянул его на себя, укладывая рядом с собой и упираясь в его плечо щекой. Как ему вообще тогда в голову пришла игра с подчинением? Лежал теперь и не мог успокоиться. Хорошо ещё про горло не вспомнил. — Для меня такой. Хрустальный. Те слова были не только про игру. Буду сильнее беречь. Я очень люблю тебя, Мэттью. И ответственность несу всегда. А тот и так понял, что всё говорилось всерьёз. — И я люблю тебя, Коннор, — Матвей поцеловал его в лоб, прикрывая глаза. — И счастлив. И, честное слово, если ты дашь мне купить сюда плотные шторы, я дам тебе выебать меня всем, чем захочешь.