Флёрдоранж

      Все сомнения Тэхёна были безосновательны. Как он это понял? Спросил Чонгука, как обычный человек, умеющий разговаривать:       « — Чонгук, — мнётся омега, выглядывая из-за угла. Каждый обеденный перерыв они теперь проводят вместе, предпочитая не упоминать работу, а уделять внимание друг другу. — Я же тебе, как бы… нравлюсь?        — А ты думаешь, что я к себе домой каждого встречного привожу? — выгибает бровь, едва не усмехаясь на мысли, что, вообще-то, почти так и есть. Только пикапить он старается приглянувшихся, а не кого попало. Но лучше не говорить об этом, а то Тэхён посчитает его не особо добропорядочным. С другой стороны, они — взрослые люди, потому странно сторониться тех, кто путём обычной коммуникации пытается «обустроить» себе секс.        — Нравлюсь?        — Нравишься.        — И ты мне нравишься. Не хочу тебя мариновать и играть в «тяни-толкай». Лучше сразу будешь знать.        — Мне стоит проявить терпение?        — Если ты только сам желаешь развивать наши отношения, — смотрит из-под очков, надув губы смущённо. Чонгук в ответ улыбается».       А теперь Тэхён ждёт Чонгука у своего дома, высматривая чёрную машину. Мол, мини-свидание они решили устроить. Родители омеги, правда, на такое заявление от сына бы перекрестились, но…       Разве Чонгук виноват в том, что родился таким? Почему, допустим, если человек вылезает из утробы с нарушениями слуха, это не считается незаконным или неприличным, а как только какие-то дефекты касаются половой системы, у всех случается коллапс и отторжение?       Тэхён только недавно задался этим вопросом, удивившись тому, насколько все, включая его, зациклены на чужих членах и на том, кто и что в постели делает. Почему?       Наверное, причина в табуированности всего, что связано с сексом. Чем порочнее тема, тем проще с её помощью возвышаться над другими и говорить: «А у меня не так!» — и гипертрофировать чужие привычки или образ жизни до того, что это перерастает во всеобщее презрение и смех.       А будь у людей здоровая самооценка и хоть капля самоуважения, самоутверждение за счёт секса бы не понадобилось.        — О чём задумался? — Чонгук подходит сбоку внезапно, наклонив голову в любопытстве. Его волосы приятно уложены лаком, от него пахнет ухоженным и сильным альфой. Тэхён робеет на глазах, прижимая рабочий чемоданчик на заклёпке трогательно к груди. Он использует его и в повседневной жизни, предпочитая рюкзакам и шопперам. — Я помигал тебе фарами, но ты слишком ушёл в себя.        — Представлял, какой ты красивый, — с красными щеками выдаёт Тэхён, решившись на флирт. Почему-то, с Чонгуком нестрашно шутить или разговаривать в подобном контексте.        — Теперь представлять не надо, — подмигивает, и только теперь омега опускает глаза на его руки, что всё это время держали букет белых цветов. Чонгук его взгляд замечает, смущённо прокашливаясь. — Ты упоминал, что считаешь важным, чтобы тебе дарили цветы. Они пахнут, конечно, не так приятно, как ты, но…        — Ты даже комплименты по поводу моего запаха нормальные делаешь! — возмущается, наигранно вздохнув. — Чонгук, я такими темпами сдамся без боя.        — А, то есть, мы сражались? — хлопает глазами, подыгрывая. — Не знал.        — Я сразу проиграл просто.       Между ними воцаряется приятная атмосфера. До кафе доезжают без происшествий и в приподнятом настроении. Наконец-то, они перестали топтаться на месте. Медленно и потихоньку, кажется, Тэхён принимает происходящее, готовясь к проблемам, с которыми рано или поздно придётся столкнуться вместе с Чонгуком.       Ну, что ж, вместе не так и страшно.

* * * * * *

      Тэхён прижимает к груди подушку, наблюдая за событиями в одном второсортном ужастике, в котором кровь похожа на брызги кетчупа.       Все их дружеские посиделки с Чонгуком, определённо, являются свиданиями, но они не говорят об этом вслух.       Поэтому сейчас омега теснится на полу у дивана, соприкасаясь с Чонгуком плечом, и больше уделяет внимание не фильму, а звуку чужого дыхания и движениям сбоку. До домашних вечеров в компании друг друга они продвинулись совсем недавно и инициатором, что интересно, был Тэхён.        — Ты хорошо себя чувствуешь? — доносится вдруг вопрос от Чонгука. Он не поворачивается, продолжая смотреть в телевизор.        — А что такое? — хлопает омега глазами, склоняя голову чуть вбок. Внимательно всматривается в чужой профиль, очерченный светом от экрана, и вздрагивает, когда слышит:        — Твой аромат усилился.       Тэхён, смущённо покраснев, прижимается щекой к подушке, что обнимал всё это время, и совсем забывает про фильм, уплывая в ворох мыслей. С Чонгуком спокойно. От него не чувствуется опасности. Если он приглашает на чай, значит, он действительно приглашает на чай.       Никогда не распускает руки, не делает двусмысленных касаний, с какими Тэхён сталкивался раньше с завидной регулярностью. Любой визит в дом альфы заканчивался попыткой уломать его на секс, мол: «Ты правда думал, что я пригласил тебя посидеть вместе без подтекста?»       Отвратительное липкое чувство при воспоминании о взаимодействии с другими альфами мурашками скатывается по спине. Но из него вырывает чужая тёплая рука и заботливый голос:        — Ты побледнел. Может, правда чувствуешь себя неважно?        — Всё хорошо, — мямлит Тэхён.        — Может, болит что-то? Как скоро у тебя течка?       Хотелось на заданный вопрос возмутиться, но вспомнилось, что Чонгук не совсем альфа. Как занимательно: когда о течке спрашивает альфа, это ощущается чем-то неприятным или провокационным, а если спрашивает омега — не чувствуешь подвоха и спокойно отвечаешь на вопрос.        — Ты такой хороший, боже, — шепчет Тэхён, поправляя очки неловко. С прижатой к груди подушкой он выглядит нежно и по-скромному мило.       Чонгук внезапно смущается, отсаживаясь от омеги чуть дальше. Не заметил, как придвинулся к тому вплотную — вдруг в неловкое положение поставил?        — Чонгук? — окликает Тэхён неуверенно, будто хочет от него чего-то, но чего — не знает. Придвигается ближе обратно. — Посмотри на меня, — просит, и его слушаются, поворачивая голову.       Глаза встречаются. Неловкое молчание пушинками витает в воздухе, разбавляемое лишь криками из ужастика, про который успешно позабылось.       Располагающая к поцелую атмосфера. Подушка предсказуемо откидывается в сторону. Тэхён опускает ресницы, взгляд его соскальзывает вниз — к чужим губам. На них и замирает. Чонгук тянется к нему первый, решив не томить и так неизбежное: опирается на руку, прикрывает глаза и касается кончиком носа чужого. Дальше действий не предпринимает, рассматривая вблизи разрумянившееся лицо напротив.        — Ты не против? — уточняет шёпотом, и омега мотает в отрицании головой медленно, заворожённый происходящим. Почему-то, очень волнуется, когда его губы опаляют горячим дыханием прежде, чем их коснуться.        — Даже если мне будут потом сниться кошмары с тобой в главной роли, я хочу, — выдыхает Тэхён, а Чонгук на его слова начинает негромко смеяться. Немного разочарованно хмыкает, отстраняясь. Атмосфера неотвратимо рушится, как рушится обычно хрупкий хрусталь, если на него наступить.        — И что за кошмары такие?        — Давай не будем опускаться ниже пояса и просто поцелуемся, — омега снимает очки, сощуриваясь от расфокуса. Лицо Чонгука в момент становится размытым пятном. — А обсудить проблемы насущные мы успеем в процессе, м?       Чонгук согласно мычит, всё же наклоняясь к Тэхёну за поцелуем. В телевизоре истошно вопят люди, очередной раз прирезанные то ли убийцей, то ли обычным свинопасом, но вся неблагоприятность фона максимально игнорируется, оставляя за собой лишь приятный шлейф «волшебного киновечера».       От сидения на полу немного болит спина, но стоит губам столкнуться, все звуки исчезают. Тэхён бы даже сказал, что всё, что он слышит — это сбитое дыхание Чонгука, а чувствует — его аромат шафрана, щекочущий кончик носа по-деликатному.       Близорукость позволяет рассмотреть чужое лицо во всех возможных деталях: густые ресницы, вздёрнутые чуть кверху, небрежные брови, тёмные и насыщенные, карие глаза… У Тэхёна внезапно спирает дыхание. Чонгук чувствует, как он замирает, приоткрывая более широко рот. Этим и пользуется, проскальзывая в него языком.       У Перси Шелли была строчка: «На губах влюблённых встречаются души». Омега, кажется, понимает теперь, почему: упругие губы, слившись в поцелуе, подарили новую искру чувств, загоревшуюся под сердцем. Всё внутри так сильно дрожит и трепещет, словно готово порвать в любую секунду от переизбытка страсти, что нетактичным гостем осветила жарким визитом все внутренности.       Полумрак комнаты, мерцающий телевизор. Синие тени, белые блики, скользящие по рукам. Шафран и цветок померанцевого дерева, оседающие на блестящих губах. Всё напитано белоснежно-сиреневым соком, до того концентрированным, что, кажется, он брызнет в воздух и осядет на их одежде.       Тэхён не задыхается, нет. Захлёбывается чувствами, когда его более настойчиво целуют, отчего он вдруг заваливается назад, оперевшись на локти. Чонгук открывает глаза, и взгляд его выглядит несколько хищним — в сытом прищуре, будто так желал, так хотел, что, дорвавшись, желание прорвалось наружу в необъятном размере. Но он понимает, что пора оторваться, а потому замедляется, задвинув за ухо чужую прядь волос.       Нежный привкус его мягкости жжётся, Тэхён прикасается пальцами к губам, когда приходится отстраниться, и чувствует, как пылает лицо. Надевает в молчании обратно очки, смущённо касаясь чужой руки.       Чонгук вдыхает через нос, запрокидывая голову — перед глазами звёздочки от того, как же это было хорошо. Простой поцелуй, а столько эмоций, что ещё чуть-чуть и из него бы потекло.       Тэхён думает о том же, прикусывая от небольшого стресса ноготь большого пальца. Смотрит на Чонгука из-под чёлки, порываясь что-то сказать, да только молчание оказывается самым лучшим решением.       Неловкость со временем проходит; они заваривают на кухне чай вместе, перешёптываясь о секретах, негромко смеясь.       Вечер оставляет в душе обоих приятный сладкий осадок.