Твой лик, желанный и любимый

На следующий день Андреа зашел в базилику, чтобы затереть лицо Святого Христофора. Ну то есть как Святого Христофора. Чтобы людей до икоты не пугало — отец Джакомо пожаловался, что прихожане, взгляд которых падал на картину, слышали в голове гнусный мужской голос, требующий повторять за ним "Я не содомит". Несколько человек поддались внушению и застыли на пару часов перед Святым Христофором, бормоча себе под нос, многие убегали в слезах, остальные крестились, грязно ругались и сразу грустно шли исповедаться за богохульство. Было жаль уничтожать творение своих рук (между прочим, вполне достойное), но Андреа справился и сообщил отцу Джакомо, что будет отсутствовать недельку. Ему нужно было время на скорбь. Этим вечером Андреа и Микеле молча сидели за ужином с похоронными лицами. Андреа пил, но не ел, Микеле ел, но не пил. Алессандро не смог присоединиться, потому что опять должен был где-то у кого-то благородно светить лицом, но прислал несколько бутылок дорогого вина в знак поддержки. — Может быть… — открыл рот Микеле, когда они перебрались на диван в гостиной. — Нет, — оборвал его Андреа, отставил бокал в сторону, придвинулся к нему и оплел его всеми конечностями, как древесная белка. — Ну тогда может быть.. — снова попытался Микеле, но Андреа заткнул ему рот рукой. — Ничего не может быть, — могильным голосом ответил он. — Я обречен до конца своих дней. И не предлагай мне попросить другого художника. Это позор для меня как для мастера. Позор. Позорище. Микеле замычал, но Андреа руку не убрал. — Кстати, — вспомнил он. — Надо еще раз попробовать с портретом. Придешь завтра? Микеле попытался укусить его за руку. Андреа с шипением отдернул пальцы. — Есть некая надежда, — безнадежным тоном сказал он, — что что-то могло измениться. Микеле посмотрел на него тоскливым печальным взглядом и кивнул. Андреа пребывал в полной безысходности. Мир казался выцветшим, жизнь виделась полной тоски и страданий, впереди до самой смерти простиралась череда одинаковых серых дней. Не хотелось ничего, кроме как напиться и забыться. Однако в районе полудня, когда он сидел и страдальчески пил кофе, пришел Микеле — судя по резким движениям и недовольному лицу, крайне раздраженный, но изо всех сил старающийся сдерживаться из любви к другу. — Пойдем, — он подхватил Андреа под локоть и потащил в мастерскую. — Нас ждут великие дела! Великие дела его больше не ждут, подумал Андреа. И не подождут никогда. Но попытаться нарисовать Микеле еще раз лучше, чем не попытаться. Тем более рисование обычно отвлекало его от грустных мыслей. Сил придавать стройному гибкому не изящному телу Микеле вычурную живописную позу не было, поэтому Микеле просто лег на кушетку, подперев голову рукой, и смотрел на него своими глубокими печальными глазами. Андреа начал рисовать, время от времени еще печальнее поглядывая на Микеле из-за мольберта. — Сердце разрывается, синьор Андреа, — вздохнул Микеле. — Давайте там как-нибудь уже. Андреа вздохнул в ответ. Он бы сам очень хотел как-нибудь уже. После обеда заглянул Алессандро, пару часов молча посидел в кресле с книгой, наблюдая за творческим процессом, и отбыл по своим аристократическим делам. Микеле стойко отлежал отведенное ему время, после чего провел с Андреа целый вечер. Ближе к ночи Андреа даже немного ожил и вместо загробного молчания начал ржать над шутками, что Микеле счел хорошим знаком. Алессандро прислал еще пяток бутылок вина и записку, что невыразимо сожалеет о невозможности быть сейчас рядом и поддержать в трудный момент. Следующий день прошел так же — Микеле утром прервал его попытку утопиться в чашке кофе и потащил работать, самоотверженно улегся и героически лежал весь день с печальнейшим лицом, Алессандро заскочил на пару часов почитать в кресле, перекидываясь с ними короткими фразами. Вечером ужинали втроем, все еще с похоронными лицами, а после ужина Алессандро и Микеле, сидя на диване, с двух сторон обнимали Андреа, все еще погруженного в бездны отчаяния. На третий день Алессандро вновь продемонстрировал свой талант появляться в самый неподходящий (или подходящий?) момент — он вошел в мастерскую именно тогда, когда Андреа наносил последние штрихи. Микеле большими глазами многозначительно посмотрел на него с кушетки. Алессандро многозначительно посмотрел на него в ответ. Оба перевели взгляд на Андреа и застыли в напряженном ожидании. Через несколько минут Андреа в последний раз прошелся кистью по холсту, откинулся назад, выпал из своего творческого транса, в котором он переставал что-либо замечать, посмотрел на результат своих трудов, воздел руки к потолку и заорал. Микеле и Алессандро все поняли и так, но все равно было интересно. Они подкрались, выглянули из-за плеча Андреа и, конечно же, увидели задумчиво лежащего на кушетке приунывшего Алессандро, глядящего на зрителя глубокими печальными глазами. — Оставьте меня, — драматично сказал Андреа, закрыв лицо руками. Алессандро погладил его по плечу и сочувственно вздохнул, а Микеле вдруг присвистнул и ткнул его в бок: — Поглядите-ка, — он ткнул еще раз, и Андреа через силу убрал руки от лица. — Глаза карие! Вы раньше серые рисовали, — Андреа моргнул, а Микеле обнадеживающе возвестил: — Вот видите, прогресс наметился. Так победим! — и уже тише добавил: — Еще примерно двадцать три попытки… Андреа застонал. Микеле обнял его за шею, наклонился и поцеловал в макушку. — Завтра отдохните немного, а послезавтра, если у вас выходной, утром приду как обычно. До скорого. Андреа его воодушевления не разделял. Когда Микеле скрылся за горизонтом, он обнял Алессандро, уткнулся лицом ему в бок и всхлипнул. Алессандро погладил его по волосам. — Думаю… — Ничего не говори, — попросил Андреа. — Вот ничего. Вот прям совсем ничего. Алессандро вот прям совсем ничего не сказал, просто продолжил молча гладить его по голове. Когда Андреа немного пришел в себя и наконец от него отлепился, Алессандро все-таки заговорил: — Вероятно, наша с тобой теория несостоятельна. А жаль, конечно. — Ну, — пожал плечами Андреа. — Мы пытались. — Учитывая, что, как заметил Микеле, в избавлении от проклятия наметился некоторый прогресс, — задумался Алессандро, — возможно, нам стоит побольше пытаться. — Возможно, — отозвался Андреа, все еще печально глядя на двадцать пятого Микеле. Ну, то есть как Микеле. — Хотя, — Алессандро задумался еще сильнее, — а что если для снятия проклятия нужно что-то, м, посерьезнее? Чем, ну, просто поцелуй. — Что? — вскинул голову Андреа. — Что? — испуганно посмотрел на него Алессандро. — Ты только что?.. — медленно спросил Андреа. Его бросило в жар, а где-то в глубине души шевельнулась надежда на то, о чем он раньше и думать не смел. Алессандро отвернулся. — Я только что, — напряженным голосом отозвался он. — Впрочем, это всего лишь гипотеза. Он отошел к столику, налил себе воды, наполнил второй стакан и принес его Андреа. — То есть, — осторожно сказал Андреа, — если бы это могло помочь, то ты был бы готов попытаться? — А ты? — Алессандро подло ответил вопросом на вопрос. Андреа поймал его взгляд — почему-то испуганный и отчаянный. — А ты? — переспросил он. После еще пары взаимных “А ты?” Алессандро вздохнул, признавая поражение. — Я бы рассмотрел такую возможность, — ответил он, — хотя это зависит от твоего мнения по данному вопросу. — Исключительно ради искусства? — уточнил Андреа. В этот момент он был бы, пожалуй, рад снова впасть в то бесчувственное состояние, в котором пребывал пару дней назад — сейчас сердце заколотилось с бешеной силой и по спине побежали мурашки. Он очень ждал и боялся ответа. Алессандро посмотрел на него, отвел взгляд, пожал плечами и повторил: — Зависит от твоего мнения. Ради искусства? Андреа сжал руку так, что кисть, которую он все это время неосознанно крутил между пальцев, сломалась пополам. — Не только, — наконец признал он. Этот разговор был еще тяжелее и нелепее прошлого. И куда более неловким. Андреа снова покатился к глубинам отчаяния. Захотелось провалиться сквозь землю от мысли, что Алессандро готов быть с ним, но лишь из свойственного ему альтруизма. Ему не приходило в голову, что Алессандро может его просто так хотеть. — И я да, — тихо ответил Алессандро, все еще глядя куда-то в сторону. Оба замолчали. Андреа вдруг понял, что ему хочется не вступить с Алессандро в любовную связь, а просто быть рядом. Вот совсем близко, наплевав на все, что их разделяет. И если любовная связь представлялась возможной (ради искусства, конечно), то остальные его желания не сбудутся никогда. — Неловко, — сказал он. — Крайне неловко, — согласился Алессандро, обеспокоенно посмотрел на Андреа и спросил: — Ты в порядке? Если тебе нужно побыть в одиночестве… — Не нужно, — перебил Андреа, потянулся, встал из-за мольберта и взъерошил волосы. — У меня еще осталось вино, которое ты присылал. — Пойдем, — Алессандро обнял его за плечи. — Думаю, нам обоим не мешало бы. Спустя пару бокалов неловкость немного развеялась, хотя Алессандро все еще отводил взгляд, а Андреа пытался затолкать свои не вовремя вылезшие чувства поглубже. Алессандро рассказывал последние новости и истории разной степени веселости, произошедшие за недавнее время. Андреа после Святого Меригуана все еще не появлялся в базилике, поэтому рассказать было нечего. О проблеме не говорили. Алессандро привалился к нему боком и положил голову на плечо. Андреа рассеянно гладил его по волосам, накручивая пряди на пальцы. — Хотя знаешь, — задумчиво сказал он, — наверное, все-таки придется позвать другого художника. — Может быть, еще дома попробуешь? — предположил Алессандро. — Перуччу приведу. Нарисуешь Микеле с головой Перуччи. — Хватит, а? — огрызнулся Андреа. — Еще че посоветуешь? — Хм, — Алессандро поерзал и прижался к нему теснее. — А что если нарисовать Святого Христофора в плаще? С капюшоном. Чтобы только нос торчал. Хотя нос у твоего свиноче… Андреа издал какой-то беспомощный звук, похожий на всхлип. Алессандро поднял голову, взял его за подбородок и развернул лицом к себе. — Прости, — попросил он. — Я только хуже делаю. Если бы я мог как-нибудь тебе помочь… — Ты рядом, — доверчиво ответил Андреа и погладил его по щеке. — Спасибо тебе. Алессандро потерся щекой о его ладонь, подался вперед и коснулся его губ своими. Он целовал Андреа нежно и осторожно, словно на первом свидании, а, когда они отрывались друг от друга, смотрел на него с каким-то тоскливым ожиданием. Андреа тоскливо смотрел на него в ответ, в глубине души все еще пытаясь затолкать свои чувства куда подальше. Но, когда он наконец смог забыться, он почувствовал, что Алессандро расстегивает на нем рубашку. Андреа прервал поцелуй и чуть отстранился. Алессандро смотрел на него недоуменно и отчаянно. — Я думал, ты хотел… — словно оправдываясь, прошептал он, отворачиваясь. Сердце Андреа из груди провалилось куда-то в штаны. Он ощупал Алессандро, чтобы удостовериться, что он реален и все происходит по-настоящему, обхватил его лицо руками и наклонился к нему. — Хотел, — выдохнул он прямо ему в губы. — Хочу. Давно хочу. Андреа вдруг понял, что сказал чистую правду. Давно хотел. С той самой встречи в Венеции. Иначе не рисовал бы это лицо несколько лет. Алессандро ловким движением подмял его под себя. — Из любви к искусству? — спросил он чуть дрогнувшим голосом. — Ты — искусство, — ответил Андреа и притянул его к себе. Андреа проснулся поздно. В окна светило яркое весеннее солнце, его лучи падали на пол, портьеры, одеяло, сваленную в беспорядке одежду на кресле и спящего рядом с ним Алессандро. Андреа на всякий случай ущипнул себя. Было больно, но ничего не изменилось. Он улегся на бок, подперев голову рукой и глядя на Алессандро. Хотелось потыкать его пальцем, чтобы точно убедиться в его реальности, но это было бы подло. Андреа, еле дыша, любовался им — его черными локонами, в беспорядке разбросанными по подушке, его спокойным красивым лицом с чуть смуглой кожей, морщинкой между густых бровей, словно ему снилось что-то не очень приятное. Хотелось его поцеловать, и целовать, и еще целовать, пока не захочется в туалет. Голод и жажду можно было потерпеть, а с естественными надобностями было сложнее. Он смотрел на Алессандро и доставал из глубин души то горячее невозможное чувство, которое вчера туда запихивал. Алессандро проснулся. Потянулся, поморгал, заметил, что Андреа смотрит на него, и улыбнулся. Андреа захотелось нарисовать его таким. — Сандро, — позвал он, придвинулся ближе и погладил его по щеке. — Я подумал… Алессандро, все еще не до конца проснувшийся, смотрел на него спокойными и совершенно счастливыми глазами. — Я подумал, — твердо сказал Андреа. — Я готов рисовать только твое лицо до конца жизни. Алессандро улыбнулся и потянулся за поцелуем. Через несколько дней маэстро дель Принчипе напишет портрет Микеле с лицом Микеле (крайне скептическим, надо сказать, лицом). Потом еще один (на этот раз с радостным Микеле). Потом исправит изображение Святого Христофора на фреске в Базилике Святого Венчезлао. Затем напишет портрет доньи Катарины, а потом — множество портретов самых разных людей. Распишет фресками несколько церквей Рима (в одной из них образ Спасителя будет списан с Микеле), а потом и других городов Италии. И разложит синьора дель Риннегато обнаженным на кушетке, а после этого даже нарисует. Впрочем, это уже совсем другая история, которую, очень надеемся, автор не напишет.