Пока Се Лянь шёл за Хуа Чэном, он успел заметить закономерности в узорах на мантии. Они выглядели со стороны разрозненными, без структуры и какого-то порядка. Простые линии, перетекающие из одной в многочисленные другие. Словно сплетение вен глубоко в теле. Или раскидистые ветви дерева, осины или аралии — это уже под каким углом смотреть. Иногда даже облака подобной сеткой тянутся по небу, переплетаясь на подобный манер. Но внезапно в голове всплывает другая ассоциация и он улыбается ей.
—
Саньлан, у тебя очень красивое корзно, — Хуа Чэн обернулся. —
Можешь вытянуть руки в стороны? — Се Ляню захотелось рассмотреть вышивку полностью, проследить взглядом полосы, которые сейчас расходятся в глубоких складках.
Саньлан повинуется и разводит руки в стороны, таким образом натягивая тяжёлую ткань, тем самым распрямляет изгибы.
Се Лянь видит когда-то загадочный узор с непонятным продолжением в темных рифах складок полностью. Теория подтвердилась, когда он тихонько усмехнулся себе под нос.
— Что-то не так? — он непонимающе оборачивает свою голову. Выглядит немного растерянным, а руки сами собой складываются в локтях и заметно отклоняются от состояния прямой линии, что до этого держались прямой шпалой.
—
Ничего, просто забавно. — искренне говорит он Саньлану, лицо которого заметно разомлело, но при этом возникло стеснение. —
На сложенные крылья бабочки похоже. Эти линии как борозды на их тонких крыльях. — навряд ли сравнение объективное, ведь сколько нибудь ткань с железными прожилками могла быть легкой и утонченной.
—
Так и есть. — облегченно вздыхает и как-то по-доброму, даже снисходительно. Словно он разговаривает с нерадивым отроком, а не падшим богом. —
Мало кто замечает на самом деле.
Се Лянь в замешательстве. Пожалуй, это очевидно. Едва завидев весь его образ, навыки и извечных спутниц, в голове всё смешивается в гармоничный пазл. Такое не заметить рано или поздно вверх неведомой дурости. —
Неужели?
—
Обычно, завидев меня обыватели спешат убежать, а не рассматривают сзади. — наследный князь ощущает холодок на коже, до тех пор пока не слышит окончание фразы, которую тот договаривает разом меняя интонацию. В миг из роскошного, опасного князя нечисти он превратился в озорного юношу, которого знал Се Лянь. Но несмотря ни на что в его словах сквозило пошлое дно, которое падшее божество заприметил, но предпочёл забыть. Затем устало вздохнуть и продолжить идти за Саньланом.
Их путь привёл на крестовую развилку. Хуа Чэн поворачивает направо, за ним же следует Се Лянь. Удивительно, как быстро они идут: одна усадьба сменяется другой, иной двор заменяется другим. И даже само небо они обогнали — созвездия на нем сейчас видятся по другому. Но следовало знать, что князь нечисти не любит задерживаться, поэтому намеренно так их обоих ускорил. Се Лянь замечает это только на повороте, когда ловит себя на открытии: идут они меньше чем в прошлый раз по этому бульвару, но здания перед ним теперь те, которые он замечал лишь далеко на горизонте. Кажется невероятным, поэтому он снова вертит головой и рассматривает зодчество. Которое к слову не сильно отличается от того, что он видел до этого. Быть может это всё из-за почти кромешной темноты, что сейчас все поглощает собою.
Мысли его чуть было не столкнули со спиной Хуа Чэна, который ему что-то рассказывал. Вероятнее всего, историю этого места, или перечислял что находится за необычно закрытыми дверями заведений. Се Лянь машинально соглашается со всем весьма лаконичным «угу» или «понятно», что отнюдь невежливо и некрасиво, но сделать с собой в продолжительной перспективе он ничего не мог. Он снова отвлекался и вслушивался в речь Хуа Чэна точно также, как в пение птиц или жужжание пчёл — всё слышал, но ничего не понимал.
—
Солнечник? — возвращается в реальность к бесу, что сейчас зачем-то раскрывает свой алый зонт. Оказывается на бедре он держал вовсе не оружие.
—
Ночью-то? — Саньлан усмехается с этого, —
Будет дождь.
Стоило ему это сказать, как небо заволокли полчища чернющих туч, а между клубками облаков загремел молотами по наковальне Перун. Появились молнии, за каждым его ударом. Они плетью стегали облака и заставляли их быстрее плыть по небу, закручиваясь в темный водоворот.
Се Лянь так и стоит, пока на его вытянутую ладонь не упала капля цвета червонной краски. Она расплывается по ладони и впитывается тут же через линии сердца и судьбы на руке.
—
Не потесню ли я тебя? — он бестолково улыбается и подходит к Саньлану, который этого только и ждал.
Хуа Чэн ничего не отвечает. Он лишь на две трети сдвигает от себя зонт и накрывает им Се Ляня, пока сам стоит под его краем.
До тех пор, пока белые одежды Се Ляня не оказываются под красной тканью, дождь не смел лить более пару капель. Но стоило ему зайти в укрытие полностью, как небеса пролили кровь с полной силой, громко стуча в поверхность зонта.
—
Саньлан, как ты предугадал?
—
Нет ничего сложного взглянуть на небо и увидеть, как парад звёзд в честь мою и твою, скрылся под занавесом. — он выбирает такую красивую метафору для такого приземленного процесса, что захватывает дух. —
Да и к тому же, я частично в ответе за это.
Что же, Се Лянь и не сомневался. Даже догадывался, правда мотив такого поступка остаётся неясным. Возможно, Хуа Чэн следует некому порядку, или наоборот — пытался сдерживать, чтобы дождь не перешёл в ливень или того хуже град. На самом деле страшно представить, что может сыпаться с таких облаков при таком явлении: будут ли просто подкрашенные ледышки, или вовсе ошметки плоти. Знать не дано и спрашивать не очень хочется.
—
Смотри, за теми воротами оранжерея. — он указывает рукой в сторону. Из-за стены алого дождя, не видно четких фигур, лишь размытые силуэты, среди которых блестит латунная решетка ограждения. На которой налиты трефовые кресты, а концы венчают остриё копий. По ним катятся вниз капли и падают в серую землю.
Они идут вглубь, проходя под высочайшей аркой. Следом за ней идёт ажурный купол, на манер огромного зверинца, в котором держат экзотичных птиц. Да только расстояние между прутьями слишком велико, посему пользы от такой клетки мало. Разве что содержать гигантских аспидов которые будут оплетать хвостами губительный металл. Металл, что будет прожигать их чешую и нежную кожу под ней.
Се Лянь видит впереди каменную окружность, доверху прутьев наполненную ветвями, опутанные лозами и цветами. Се Лянь заприметил последних, стоило лишь дождю прекратиться. Хуа Чэн улыбается и складывает зонт, заводя его себе за бедро, пряча в мантии следом.
Кровавые капли скатываются по листьям — сверкающие на свету луны малахитом, а в тени отдают иссиня-черным шпатом. В самое устье пыльцевых сердцевин льются остатки капель, отчего цветок кренится вниз и изливает кровь на низ. Туда, где уже хлюпает почва под ногами.
Се Лянь не успевает рассмотреть соцветия, как кто-то берёт его под ладонь и тащит вглубь. Наследный князь вертит ногами чтобы не стукнуться бедрами о цветник, пока некто, уже
не Хуа Чэн, тащит его по направлению в темноту.
—
Саньлан? — он узнает прежнее воплощение беса, в котором тот предстал перед ним в их первую встречу. По одному единственному кольцу, что сейчас надето на безымянный палец и трется холодной поверхностью о палец Се Ляня. Таких колец у Хуа Чэна много и каждое ощущается льдом на ладони. Сейчас они в маленьком количестве и он чувствует прохладу в единственном экземпляре.
—
… — тот продолжает молчать подобно утопленнику, что не посмеет более сказать этому миру свое слово. И этого не требуется.
Он несется сквозь бурьяны и тёрн, который в эту пору цветёт белилами в цвет одеяний Се Ляня. Он на ходу срывает ветку и подносит к носу — ощущает дурманящий разум аромат. Такой прекрасный в своей непорочности и свежести. Цветы вовсе не впитали едкую кровь, от которой несёт смертью.
Хуа Чэн изменил облик. Так быстро и моментально. Он снова стал немного ниже и моложе, с него упал тот тяжёлый слой с бархатным плащом, волосы заплелись в косу, а с глаза упала та повязка. Она навевала Се Ляню варварские мотивы, что не вяжутся с его царским видом и полным глазом власти и могущества.
Теперь же перед ним Саньлан, который с легким, преисполненным выражение обернулся на него.
—
Закрой глаза, пожалуйста. — тот берет его за запястья и подносит к лицу, желая накрыть его ладонями карие глаза. Се Лянь понимает и сам заканчивает это действо, полностью закрывая кистями лицо. Саньлан берет его за плечо и продолжает вести. На этот раз не в бешеном и спешном беге, а в размеренном, даже медлительном темпе. Бог слышит хруст веток под ногами, шорох ветвей над головой. Все это сливается в нестерпимый гул, из-за которого Се Лянь потерялся в пространстве и не доверяет каждому своему шагу. Он напрягается всем телом при новом движении ног, готовясь неминуемо упасть. Но этого не случится, пока другой юноша ведёт его, засунув свою руку в его узел из локтей и предплечий.
По инерции Се Ляня клонит вперед, отчего тот врезается в бок Саньлана, который остановился также резко, как принял это обличие. Он продолжает держать глаза закрытыми, а руки на веках, хотя губы уже готовы распахнутся в вопросе.
—
Можешь открывать глаза. — он берет его за тыльную часть ладони и аккуратно отводит от лица, вынуждая затем наследного князя самому распахнуть веки. Ночь ясная, все тучи развеялись открывая непроглядную темноту наверх. Где как маяки сверкают созвездия, подобно драгоценным камням, что рассыпанные лежат на дне моря после кораблекрушения судна купцов. Взгляд не сразу замечает клетку оранжереи, в которой они до сих пор находились. На твердом сплаве как молоко под самой луной льется свет, что рассеивается дальше по поверхности. Тогда-то он решает схватиться руками за холодные прутья, словно пленник.
—
Отсюда прекрасные виды, — Се Лянь всматривается в даль. Высунув голову под собою видит обрыв, с которого сыпется грунт. Реголит падает в глубокую расщелину, где блестит оранжевая яшма. —
именно это ты так сильно хотел мне показать?
В действительности виды захватывали, а каньон внизу такой глубокий, что подлинно ты с небес смотришь в темноту ночи на земле. И даже яшма там — свечи не погашенные в домах.
—
Да. — самодовольно отвечает тот, когда видит чужую спину и голову, которую Се Лянь то клонит в бездну, то запрокидывает к небу. Он решает отойти в тень дерева, чтобы облокотиться на него.
Тем временем Се Лянь протискивается боком через промежутки шампуров. Он садится на голую землю, свесив ноги в бездонную расщелину. —
Знаешь, мне нравится здесь, — тихо говорит он, будучи неуверенным дойдут ли слова до Хуа Чэна. —
я видел такое, когда всё было хорошо. — в голове проносятся картины, на которых изображены богатые и высокие сады чертогов. А если так же свесить голову вниз то видны поля, леса… Как сейчас. —
Не в смысле, что сейчас всё плохо, нет. — при первом его вознесении действительно он пребывал в раю и в мире, как телом, так и душой. Не ведомы были страдания, которые воздадутся ему спустя пару лет.
—
Я понимаю. — отвечает Саньлан. Он несмотря на расстояние и ветер расслышал меланхоличные слова Се Ляня. Которые успели раствориться в этом прохладном воздухе и затеряться среди запахов тысяч цветов. Под луной это всё перемешалось в доподлинную грёзу, окончание которой было таким размытым.
—
Не думал что найду здесь прошлое.
—
По твоему желанию, оно может быть настоящим, — Саньлан отходит от дерева, приближаясь к решётке. Опираясь на неё руками, он шёпотом продолжает. —
и будущим.
***
Наследный князь подскакивает на месте. Теперь он сидел не на холодной земле в компании с князем нечисти, а полулежа развалился на ложе. Ноги прикрыты простынкой, а шея и плечи упираются в подушки. Он в гостином доме. В своей снятой комнате.
В голове проносятся воспоминания, где он вместе с Саньланом сидели на том обрыве. Се Лянь отчетливо помнил рассвет, который как пожар возникал на горизонте и холодным пламенем озарял небо. Он помнил как первые лучи ложились на лицо и как он откинулся на спину, чтобы солнце перестало слепить его. А Хуа Чэн не беспокоился светилом, он лишь повернул свою голову направо, смотря на наследного князя, который загадочно рассматривал уже пустое небо.
Утомленный гаснущими звездами, Се Лянь переводит взгляд на Саньлана, лицо которого на половину освещал свет, другую на контрасте оттеняла тьма. Он мог поклясться, что на солнечной стороне он видел лик юноши, а в затемненной ложились черты его истинного обличия — Хуа Чэна.
«Всё обман, всё иллюзии!» — восклицает он про себя, пока чужая ладонь не коснулась скуловой кости. Подцепила пальцами прядь и провернув колечко на пальце, завела за ухо. В тот момент воспоминание даёт трещину, которая расползается на подкорке. Она делит события на «до» и «после»: «до» — наиприятнейший променад, с окончанием на обрыве, а «после» — тьма. Неужели он заснул там же? Или вовсе наяву ничего не происходило и это очередной сон? Как знать, а спрашивать Саньлана во второй раз «было ли это взаправду» — уже как-то странно. Однако, встречи с ним всегда такие…
необычные. После них не ощущается осадка, самого разного, будь то усталости или неги, печали, злости или накипевших чувств. Лишь призрачное ощущение, что это происходило. В каком либо виде… Когда-то…
Философствует он недолго. До тех пор, пока он не привстает и не видит как что-то отпало от груди. Какая-то серебряная цепочка, на которой обычно носят кресты или маленькие лики святых, но на той что была нацеплена на Се Ляня болталось колечко. Обычное железное, но на тыльной половине виднелась драгоценная вставка белого цвета. Выгравированный полумесяцем диамант, или кварц, посередине которого сверкал миндаль розовой шпинели, окантованный чёрным золотом. Чудная драгоценность, которую он когда-то видел.
И даже касался, причём неоднократно.
Он снимает цепочку, а уже с неё кольцо. Берет в руки и рассматривает, на пробу одевает на указательный палец; немного жмет. Стягивает и мерит на безымянный — идеально подошло, наделось как влитое. Как удачно, ведь носить на фляске кажется непрактично. Да и к тому же, дурно носить такое красивое кольцо под воротами рубахи и кафтана — как минимум оно сливалось и было незаметно. Так словно он украл его и намеревался сокрыть воровство. Ему противна эта мысль, и Се Лянь думает: если найдется владелец кольца, который на это укажет, он без раздумий отдаст его хозяину.
***
Он думал провести этот чудный полдень в своей каморке, раз оказался по тут случаю. Но вопреки в коридоре послышался галдеж. До того шумно стало, невыносимо, словно случилось венчание, отчего прямо за дверью доносился сатирические вопли. Или кого-то так усердно и задушевно поминают, что голос сорвался в рыданиях по усопшему. Неимоверно тягостно стало находиться и он проникся к этой комнатушке еще большим презрением и раздражением. Заставил себя встать и выйти посмотреть.
Раз сам случай его вынудил встать, оставаться в этом душном, пропитанным еловым спертым духом, помещении он не собирался. Се Лянь предпочёл бы сразу же уйти в пригородный район, найти какой не будь поникший клён и переждать под ним знойные часы слепящего солнца, а ближе к сумеркам отправится на поиски. Чего-то, кого-то, он сам ещё не определился.
—
Хозяин, что случилось? — на Се Ляня уперлась дюжина взглядов. Глаза слуг, жены помещика и сам он сейчас вытаращились в его сторону, синхронно хлопая веками.
—
Двое заселились, да при подборе залы отдали слиток и сейчас на выходе оставили столько же! — светился мужчина, который пребывал в эйфории от злата, что блестело в его руках. —
А сдачи не требуют! Совсем кидаются такой роскошью направо и налево. — вклинилась его жена, которая как заведенная вертелась вокруг его рук, сжимающих охапкой оба слитка.
Наследный князь хмыкает. Даже после низвержения богатство не кружит ему голову. Его сердце оно лишь холодит и ложится грузом. Груз, из-за обилия которого он когда-то давно стал неприспособленным. Разорившись в один миг, он потерял опору, друзей, родителей. Се Лянь не желает впредь обзаводиться деньгами и властью, даже незначительной. Поэтому сейчас он лишь улыбается хозяину и мысленно даёт ему благословение на лучшее будущее, что способны обеспечить ему и его жене эти красивые, почти светящиеся кирпичики.
Он вышел через переулки на какую-то главную, извилистую улицу. Она умещала в себе киоски, музыкантов с незатейливой мелодией и караваны немчих духов, которые хохотали и вертелись между собою в танцах, разговаривая так быстро, что Се Лянь не поспевал услышать знакомых слов.
—
Простите! — Се Ляня кто-то окликнул. Девушка-инкогнито с очень звучным, миловидным голосом.
— Вы не видели юношу? — в отчаяние завывала дама. Судя по тону, она взволнованно искала, так долго, что уже не утруждается уточнять что-то. Се Лянь собирался спросить, уточнить приметы, одежду, что угодно, но женщина увидев смятение в глазах наследного князя опала и засобиралась идти дальше докучать другим людям.
— Постойте! — кричит он в сторону, куда успела повернуть девушка. Она уже подходила к напарнице. Их двое, они вдвоем искали кого-то. Одна причем, совершенно с холодным и пренебрежительным видом рассматривала подругу, цепляющуюся ко всем прилично-выглядящим прохожим.
Се Лянь рассматривает два силуэта — одна в нарядной понёве, перевязанной кушаком. Половину хмурого лица скрывала за опахалом, которым же периодически промахивается. Другая — высокая, статная. Кожа бледная как мел, а одежды черней сажи. Они две противоположности, где одна всем своим видом пытается выделиться и пушит невидимые перья, другая же пытается скрыться в её тени, да только выходит очень плохо.
—
Что произошло? — он позволяет себе коснутся девичьей руки, которая тут же застыла в воздухе. —
Кого вы ищите?
На него вылупилась девушка с веером. Она озадаченно окидывает взглядом Се Ляня, пока ее спутница также бросает взгляд на него. Ее глаза на секунду округлились, но тут же сделались холодными и ровными как гладь океана.
—
Цянь… Мы ищем юношу, ростом примерно как вы, знаете, лицо… Нет, брови вразлет! — впопыхах объясняет она, пока видит сконфуженного Се Ляня, а на плече почувствовала ладонь. Девушка сзади сжимает ее плечо и вынуждает остановить безудержный поток тарабарщины. —
Простите мне! Но правда, очень важно, если вы видели то…
—
За сегодня, я видел только вас и… Давайте я пойду с вами, помогу с поисками? — он мило улыбается и предлагает свою помощь. Раз всё так складывается, неплохо будет им помочь. В конце концов, это развеет его тоску благодетелем. —
Пойдёмте, ну же, вы мне все расскажите.
Девушка, нарядная и взбалмошная, озарилась в благодарности и самой радушной улыбке. Она берет его за руки и тут же встрепывает, радостно разливаясь в благодарностях. Но даже это мгновение подходит к концу, с резкого объявления.
—
Во что ты впутываешь местных, — корит её женщина в чёрном. Она успела тут же отойти на пару шагов, на прощание раздраженное кинув: —
разделимся.
