For the epidemic

      Чимин ненавидел ожидания, терпеть не мог, когда контроль ускользал сквозь пальцы, и не любил сидеть сложа руки. Но больше всего он не переносил чувство обречённости, когда ничего невозможно исправить или как-то помочь. Это убивало его изнутри. Заставляло сходить с ума.       Он мерил шагами лабораторию, пока Юнги бился в агонии за прозрачным экраном, и ничего не мог с этим поделать. Он даже не стал колоть ему пробное лекарство. Бессмысленно. Оно только ускорит его смерть.       Облегчить состояние разработчика также не было в его силах. Зато в его распоряжении будет весь Ким Тэхён, который уже прибыл и с минуты на минуту должен войти в двери. Джин хорошо постарался, чтобы выбить ему пропуск.       Ким Сокджин — друг, товарищ и просто ещё один человек в его жизни, которому Чимин безоговорочно доверяет; не было ни дня, чтобы он как-то усомнился в их дружбе. Поэтому когда он обратился с просьбой, то уже знал наверняка: ему не откажут и помогут всем, чем смогут.       — Я не знаю, что было в том шприце, — это были первые слова Тэхёна, что разрезали тишину пространства. И ладно, это действительно не то, что Чимин ожидал услышать. Однако, судя по всему, Ким догадался о причине своего визита, как только увидел Чонгука. — Я правда не знаю.       Дженни, что шла позади, немного подтолкнула его в спину, чтобы Тэхён наконец отмер и прошёл дальше. На нём были круглые очки, а сам парень походил на злого гения. Смотрел дерзко, хоть и понимал, что его шансы против них ничтожно малы.       — Ладно, — Чимин выдыхает, чтобы немного успокоить себя. Ему приходится приложить колоссальные усилия, чтобы не попросить Чонгука выбить из парня правду силой. — Тогда как же ты его спас?       — Хорошо. Я сейчас всё расскажу, но для начала не могли бы вы дать мне воды?       Чонгук знает, что ровно в эту минуту терпение учёного на исходе. Кому, как не ему, это лучше всего знать — он буквально нервировал его два с лишним года. Но на удивление Чимин подходит к своему рабочему столу и достаёт из выдвижного ящика бутылку воды без газов. Протягивает её Тэхёну. Такой худой. Руки дрожат. Лицо бледное. И его, вероятно, подташнивает. Учёный не знает, при каких обстоятельствах Дженни нашла его, а времени, чтобы разузнать хотя бы что-то, не относящееся к созданию антидота, у него нет. За стенкой незамедлительно требуется помощь Юнги. Однако злость Чимина всё же сменяется на сочувствие в сторону Тэхёна.       — Послушай, вон там, — он указывает пальцем на прозрачный экран за своей спиной, — лежит человек, у которого секунды идут не на жизнь, а на смерть. И ты единственный, кто знает, как можно его спасти. Понимаешь?       Казалось, Тэхён только сейчас замечает Юнги. Он настолько был сосредоточен на Чонгуке, стоящем перед ним в полном здравии, что не увидел главного. Вокруг него белые стены и такого же цвета потолок. Рабочая аппаратура с кучей кнопок и микроскопы. Единственная деталь, выбивающаяся из обстановки — это серый диван, стоящий в углу помещения.       Ким понимающе кивает. Если эти люди и похитили его, практически добровольно, ведь он сам согласился уйти из дома, то угрозы они нести не должны. По крайней мере, девушка, что сопровождала его всю дорогу, была с ним деликатна и внимательна, насколько это было возможно. Ладно. Она даже спасла ему жизнь. Но взамен забрала её у его близкого друга, которому прострелила голову. И от воспоминаний этой жуткой сцены Тэхёна начинает мутить. Он зажимает рот ладонью, борясь с рвотным позывом, и присаживается на корточки. На футболке у него до сих пор остались трупные частички.       — Эй, ты как? — в каком-то роде Дженни испытывает тревогу и ответственность за парня, с которым познакомилась совсем недавно, и это никак не мешает ей подойти к нему и положить руку на его плечо. По какой-то причине ей было важно, чтобы он ощущал комфорт и поддержку с её стороны.       — В порядке. Но было бы здорово, если бы ты не убила моего друга! — последнее слово Тэхён практически выплевывает ей в лицо. Вот же…       Совсем не помогает разрядить обстановку Чонгук, который, не выдержав, поднимает его на ноги, потянув его за ворот кофты.       — Эй, у нас сейчас другая проблема. Ты слышишь? Соберись, пожалуйста.       — Да я не знаю, что вам ответить! Я не имел отношения к тому содержимому, что помогло вылечить тебя. Я обычный лаборант и четверокурсник. А если вас смутили мои рисунки, то я просто пишу дипломную, связанную с кровеносной системой! — Тэхён смотрит прямо в глаза Чонгука и ерошит волосы, но выдыхает, продолжив: — Это было пару месяцев назад, ещё до того, как началась вся эта эпидемия. Я находился у себя дома, когда услышал, как спорят двое мужчин. Они очень громко спорили. А потом стали переходить на личности и угрожать друг другу. Кто-то кому-то недоплатил или, наоборот, требовал накинуть побольше. Я не вникал, но из их потасовки я запомнил лишь, что одного звали Минджун. А другого… Со-Хун или Со. Чёрт, неважно. Но этот второй разработал для первого какой-то вирус, который должен был помочь тому устранить конкурента. А потом, судя по доносившимся звукам, они начали драться. Я услышал звук разбитого стекла. И посыпались маты. Они что-то упорно старались найти на земле. Что-то, без чего, по словам второго, всему человечеству грозит гибель. Когда я вышел, чтобы попросить их убраться отсюда подальше, то никого уже не было. Зато на земле валялась разбитая ампула. А под своей машиной позже я обнаружил шприц с непонятной жидкостью. Видимо, это и была утерянная ими вещь. Я её просто сохранил. А когда началась вся эта эпидемия, — Тэхён тяжело вздыхает, — и когда я нашёл тебя, то, не думая, решил вколоть тебе это содержимое. Почему-то тогда мне это показалось правильным.       — И это действительно сработало, — соглашается Чонгук. — В таком случае у нас нет шанса на спасение Юнги, как и нет последней детали для разработки антидота.       — А ещё, видимо, в ампуле был сам вирус, а в шприце — антидот. А этот Со-хун… Подождите, а разве не парень по имени Минджун был первым официальным заразившимся? Он ещё…       Мутная догадка после произнесённых слов Дженни пронзает сознание Чимина, и он тут же начинает метаться по лаборатории, перерывает свои вещи на полках, скидывает на пол ненужный хлам, от которого давно пора было избавиться. Он просто не может поверить, что не находит свою старую потрёпанную тетрадку.       — Как выглядел тот второй парень? Хоть что-то! Может, ты видел его? Его голос, хоть что-то, пожалуйста!       Он жалостливо скулит и хватается руками за голову. Не может же быть.       — Я выглянул в окно лишь пару раз. Светлый. Блондин. У него ещё татуировка была на руке в виде…       — Цветка лотоса, — заканчивают они предложение вдвоём.       — Что?! Сонхо? Подожди, Чимин! Ты серьёзно? — Чонгук, не веря в происходящее, подходит к нему и обнимает за плечи. — Он же всегда был рядом с тобой. А если бы он что-то сделал?       — Он и сделал! Он украл мою старую разработку, которую я предоставлял станции при приёме на работу, — только разница была в том, что впоследствии штамп вируса и антидот были ликвидированы. Они были нужны лишь для прохождения конкурсной основы при отборе на трудоустройство. Но как же Чимин облажался, когда не вырвал листы с подробным описанием их создания. Сонхо просто нагло воспользовался чужой разработкой в личных целях. Вероятно, он не собирался натворить всех этих бед. Но получилось так, как получилось. И почему тогда он не сознался сразу? Почему не подсказал, как создать противоядие, если не хотел признаваться? Скорее всего, он сжёг тетрадь как улику, а потом не знал, как всё исправить. Ох, удачно же Сонхо уволился неделю назад. Теперь навряд ли у них получится отыскать его, чтобы отдать под суд. Залечь на дно Сонхо не составит особого труда. Зато составит огромного труда Чимину вспомнить и воссоздать формулу собственного антидота.       Почему он сразу не обратил внимания, как похожи симптомы у заразившихся вирусом? Почему? Ведь это была его разработка. Его собственная. Но разница всё же была: от его вируса смерть не наступала так быстро, и сам путь заражения не был таким простым. Значит, вирус мутировал в теле человека и приобрёл другую специфику. А с этим будет уже сложнее справиться. Но Чимин должен попробовать всё исправить.       Он садится за ноутбук и открывает вкладку, стирает все данные, что были забиты до этого, и переписывает всю формулу заново. Дженни уводит Тэхёна, оставляя Чонгука и Чимина одних. Лишние вздохи будут лишь сбивать и отвлекать. Чимину и так приходится несладко, слушая, как бьётся в муках Юнги. Сознание того всё ещё борется, не позволяя монстру взять верх над собой.       Чонгук же распоряжается, чтобы Тэхён смог спокойно покинуть территорию и чтобы у него не возникло в дальнейшем проблем. Закончив разговор с Сокджином, он убирает телефон в карман джинсов и нагибается, чтобы через плечо Пака посмотреть в монитор.       Он совершенно ничего не смыслит в расчётах и математических формулах. Спирали ДНК и вовсе тёмный лес. Но Чимин выглядит таким вдумчивым. Красивым. Щёлкает мышью, и перед ними всплывает диалоговое окно, в котором написано 98%. Несложно догадаться, что он приблизился к разгадке.       — Ты сделал это?       — Кажется, да.       То, что происходило дальше, для Чимина было как во сне. Он стоял возле шумного аппарата, где изготавливался антидот, один — по-прежнему никто посторонний не был посвящён в его деятельность. Лишь Чонгук дежурил у закрытой двери и был готов в любой момент подстраховать. Мыслями Чимин уже был в том моменте, как игла входит в вену Юнги, как его тело разбухает. Но нет, дальше картинка обрывалась. Чимин просто всячески отгонял от себя непрошеные образы. Наступало утро, пару часов, и станция снова станет заполняться сотрудниками. Держать камеры выключенными Джин долго не сможет. И руководство рискует узнать обо всём, что творится у них под носом. Время снова текло против них, заставляя ускориться.       — Готово.       Он аккуратно вытаскивает ёмкость из аппарата и наполняет шприц зелёной жидкостью, а затем они вместе с Чонгуком спускаются на этаж ниже, в свою лабораторию, где им следует завершить начатое.       — Давай, Чимин, просто сделай это!       Чонгук нажимает на сенсорную кнопку под столом, загорается красный индикатор, и Чимин впервые входит в бокс в качестве того, кто будет вводить содержимое препарата. Груз ответственности ощутимо становится больше. Казалось, он не способен его выдержать. Но сейчас с обратной стороны экрана на него смотрит Чонгук, он с ним, поддерживает и верит.       — Время введения препарата — 5:08, — Чонгук читает с листка бумаги слова, что Чимин написал ему, от себя добавляет только правильное время. — Мин Юнги.., — он через стекло устремляет свой взгляд на Чимина, сталкиваясь с его полными серьёзности глазами. У Чимина рука бы не дрогнула вписать вместо имени друга номер объекта. Чонгук, понимая это, продолжает: — Мин Юнги находится в критическом состоянии. Наблюдается ускоренное сердцебиение и повышенная частота дыхания. Мозговая активность выше средней. Последняя стадия перед окончательным обращением.       Пальцами Чимин ощущает, как вколотый препарат начинает бежать по вене. Он отходит в сторону, наблюдая, как грудная клетка их друга резко поднимается вверх, будто из тела парня вырывается демон. Его голова запрокидывается, оголяя укус на шее. А изо рта доносится утробное рычание.       — Чимин, выходи!       Чонгук жмёт на кнопку, открывая дверь.       — Выходи сейчас же!       Бросив на Юнги взгляд, полный сожаления и боли, Чимин всё же сдвигается с места, ибо от него не остаётся незамеченным, что Чонгук достал пистолет. Он кидается на его шею и рыдает, воя от утраты. Каждой клеточкой своего тела Чонгук ощущает боль прижимающегося к нему Чимина. Он хочет что-то сказать, но может только стоять и гладить его по волосам.       А затем раздаётся писк аппарата. Кардиомонитор рисует аккуратные линии биения сердца. Они вдвоём бросаются к прибору, на котором стабилизируются все показатели жизнеспособности организма. Чимин начинает рыдать ещё громче, а Чонгук только и успевает стирать мокрые дорожки его слёз, что бегут по щекам.       — Нам нужно закончить, — Чонгук кивает в сторону компьютера, где всё ещё идёт запись. — Сделай это ты.       — Мин Юнги. Фиксированное время после введения препарата ХроноТол — 5:20. Пациент в стабильном состоянии, наблюдаются улучшения кожных покровов.       Спустя десять минут пристального наблюдения за реакцией тела Юнги на препарат Чимин спокойно выдыхает, не заметив отклонений, и фиксирует результат. Он записывает формулу и оформляет отчёт. На руках у него теперь имеется не только один выживший, но и антидот, который он предоставит сегодня утром. Казалось, в это сложно поверить, но он справился.       Сейчас он вместе с Чонгуком спускается к сектору А5. Ещё день назад Чимин нёсся по этому коридору, волнуясь за того, кого терпеть не мог. И в этом была вся загвоздка. Чимин находится с Чонгуком рядом уже двадцать четыре часа и не испытывает ни одной отрицательной эмоции к нему.       Ведомый своими желаниями, он поворачивает голову и, не скрывая своего интереса, смотрит на него. Красивый. Хорошо сложенный. Заботливый и отважный. Улыбка невольно сама расцветает на губах.       — Что? — интересуется Чонгук, вскидывая бровь и надевая защитный костюм. Психует, когда с первого раза не получается в него влезть.       — Ничего. Просто для того, чтобы увидеть тебя полностью в защите, потребовалось спуститься к Хосоку в блок, — он хихикает, застегивая молнию по самое горло.       — Даже если я буду в костюме, я не буду, — Чонгук наклоняется, чтобы прошептать в самое ухо, — весь в защите, Чимин.       И эта самая непотребная вещь, которую только удавалось услышать из уст военного. Чимин смущённо отворачивается, но Чонгук всё равно замечает, как шея и уши его покраснели.       Двери медленно перед ними раздвигаются, и они проходят внутрь. Если лаборатория Чимина находилась на третьем этаже станции, то медицинский блок располагался на самом нижнем уровне (под землёй). Из-за чего тут на пару градусов всегда было холоднее, чем в остальных отделениях, ведь рядом находился морг.       — Вы уже пришли? — они находят Хосока не в приёмной, не в стационаре, а в своём личном кабинете, где он обычно принимал сотрудников станции. Вокруг куча колбочек, непонятных лекарств, расставленных на витринах, и холодильная камера в углу комнаты, где хранятся препараты посерьёзнее. — Как Юнги? Я ещё не закончил тут.       — Вроде всё хорошо, но ты всё равно нужен ему, Хос. Давай мы с Чонгуком доведём твою незаконченную работу, а ты поднимешься к нему?       Хосок стучит пальцем по подбородку, взвешивая все за и против. На одной чаше весов жизнь его товарища. И, конечно же, он соглашается на условия Чимина. Здесь даже думать долго не приходится. Но потрепать нервишки Пака — дело святое.       — Ладно, просто, когда сухожар запищит, выключите его и достаньте инструменты.       Хосок собирает свою медицинскую сумку, складывая в неё вещи, что могут ему пригодиться. Авантюра, в которую он вписался, стоила ему жизни. И если кто-то узнает о том, что они делают втихую, то не сносить ему головы. Он оборачивается, чтобы взглянуть на двоих, что стягивают с себя костюмы, прищуривается и выставляет указательный палец вперёд, тряся им в воздухе:       — И не шалите тут! — кидает напоследок и выходит, запирая дверь, а то мало ли. Всё же он оставил рабочее место. Да ещё и с посторонними внутри.       В личном кабинете Хоби-хёна всегда стерильно до ужаса, поэтому необходимость в защите отпадает сама собой. Это в стационаре она нужна как воздух в лёгких, ибо подцепить там дрянь проще простого, хоть обработка помещения и проходит каждые два часа.       По началу Чимин не знает, чем себя тут занять; он рассматривает этикетки на баночках, читает рецепты, а потом он замечает архив с личными медкнижками каждого работника, и его глаза загораются.       — Ты же знаешь, что так делать некрасиво? — Чонгук невозмутимо сидит на краю стола и качает ногой.       — Знаю, но я посмотрю только одну, — Чимин хитро улыбается. Нет сомнений, чью именно медицинскую книжку он собирается достать. Находит он её довольно быстро, идёт к столу, чтобы сесть за него и спокойно изучить интересующий его документ, но Чонгук не даёт ему никаких шансов, вырывая бумаги из рук.       — Если хочешь что-то узнать, просто спроси меня об этом, — он заводит руку с папкой за спину.       — Я не хочу ничего у тебя спрашивать! — Чимин топает ногой, сверля взглядом.       — Хорошо. Тогда свободен, — Чонгук ведёт бровью. И ухмыляется, когда Чимин начинает заводиться от его ловких манипуляций.       — Да как ты со мной разговариваешь?!       О, кажется, он и сам понимает, чего добивается Чонгук. Однако разгон уже взят и остановиться по щелчку пальцев невозможно. Газ с тормозом перепутать очень легко, особенно если ты впервые за рулём. Чимин не впервые, но за себя не ручается, когда необдуманно замахивается. Он несильно ударяет Чонгука кулаком по груди и пыхтит. Замахивается ещё раз, но внезапно оказывается прижатым к столу — Чонгук, однако, ловко поменял их местами и теперь крепко держит обе его руки.       Происходит катастрофа вселенского масштаба; Чимин словно летит в пропасть, когда видит, как военный оттягивает щёку языком и опускает взгляд на его губы, которые он неосознанно облизывает. В который раз Чимин горит в его руках? В который раз желает большего? Банальным поцелуем дело не закончится. На удивление это понимают оба. Но они просто продолжают стоять как последние бараны, пялясь друг на друга и не осмеливаясь рискнуть пойти дальше, чтобы получить то, что хотят оба.       Чимин заворожённо смотрит в красивые глаза напротив, где отражается он сам, и уже собирается перевести всю неловкую ситуацию в шутку, но Чонгук сокращает последнее разделяющее их расстояние, жадно всматривается в родные черты, ставшие ещё острее за эти дни. В голове не укладывается, что ещё чуть-чуть, и он мог бы больше никогда не увидеть эту улыбку, пусть и грустную.       Чимин чувствует его тёплое дыхание на своём лице, как оно опаляет румяные щеки. Совсем рядом, совсем близко. Он получает свободу своим рукам и тут же оплетает ими шею Чонгука, тянет его ещё ближе к себе, мечтая заполучить желанные губы, о которых так грезит.       Чонгук замирает, чувствуя тёплые ладони Чимина на своей шее, ощущает, как бешено колотится сердце. Внутри всё переворачивается от этого невинного жеста, от близости желанного тела, от осознания, что Чимин тоже безумно скучал. Он подчиняется, подаётся вперёд, почти касаясь губами приоткрытых губ Чимина, но в последний момент останавливается.       — Чимин, — голос звучит хрипло, срываясь на шёпот. — Я могу...?       Он не решается закончить вопрос, боясь услышать отрицательный ответ, который разобьёт его на ещё более мелкие осколки. Внутри всё горит от желания, от потребности стереть эту тонкую грань, разделяющую их, но слово, данное когда-то самому себе, тяжёлым грузом висит на его душе. Он помнит, как однажды, во время очередной ссоры, Чимин запретил ему прикасаться к себе. И Чонгук будет держать себя в руках до тех пор, пока с него не снимут данный запрет.       — Почему спрашиваешь? — Чимин заглядывает в его глаза, полные желания и одновременно боли, что поражает до глубины души. — Ты же уже прикасался ко мне там, в лаборатории и кафе.       — Не так, как это могло бы быть, — шепчет Чонгук, едва сдерживая дрожь в голосе. Ему фактически физически больно. Чимин здесь. Но как будто далеко. За тысячу световых лет от него. Он всё ещё ничего не может, словно его руки связаны грубой верёвкой, что натирает кожу до крови.       — Тогда я разрешаю сделать тебе всё, что ты хочешь сделать со мной, Чонгук.       Время замирает, превращаясь в тягучую патоку, обволакивающую их с ног до головы. В этой тишине, нарушаемой лишь тихим дыханием, они тонут в глазах друг друга, словно в бездонных омутах, полных невысказанных слов и подавленных эмоций. И в этом молчании рождается что-то новое, хрупкое и невесомое, словно мириады звёзд, вспыхнувших на небосводе их душ, когда Чонгук аккуратно поднимает двумя пальцами подбородок Чимина и целует.       Губы Чонгука сухие, но они моментально становятся влажными, потому что Чимин проводит по ним своим языком, пробуя на вкус, и играется с металлическим колечком на нижней губе. Он еле дышит, вплетает пальцы в мягкие волосы и оттягивает их, углубляя поцелуй. Ему мало. Он жаждущий путник в пустыне Сахара. Однако не он человек, что ждал этого момента запредельно долго. Чонгуку ещё хуже, ведь он как раз-таки именно тот, кто каждый чёртов раз, покидая стены станции, чтобы отправиться на задание, думал, что больше может не вернуться сюда и не увидеть своего учёного, что засел глубоко в его сердце.       Под натиском собственных чувств Чонгук приподнимает Чимина за талию и сажает его на стол. Прямо на злосчастную медкнижку. К чёрту бы её, там всё равно ничего важного. Здоровый как бык, только сердце вот шалит и даёт сбой, начиная бешено стучать, когда рядом оказывается один-единственный парень.       — Чон Чонгук, — Чимин ёрзает и подставляет шею под горячий язык, рисующий мокрые дорожки. Как же хорошо. Боже. — Мне кажется, Хосок нас убьёт.       — А ты собрался устроить здесь марафон и разгромить всё? — ниточка слюны тянется с губ Чонгука, когда тот отрывается от желанной кожи, чтобы взглянуть на своё творение, и у Чимина закатываются глаза от такого военного. — Где ты хочешь?       Чонгук наклоняется к уху, прикусывает мочку, посасывая её, и начинает имитировать толчки.       — У окна? На столе? Или на этой сраной кушетке? — на последнем варианте он смеётся прямо в раковину уха, разгоняя мурашки по всему телу и вытаскивая на поверхность воспоминание, как однажды, в конце рабочей недели, Пак весь бледный валялся на ней, в тот день впервые увидев труп. — Прости, Чимин, прости.       Чонгук примирительно выставляет ладошки перед собой, когда Чимин щипает его за бок. Сама ситуация из прошлого смешной не была, но вот вид учёного тогда действительно стоил оскара. Прямо как сейчас.       — Какой же всё-таки ты балабол! Я так сильно ненавижу тебя и так сильно хочу, что это сводит с ума.       Не давая больше ни секунды на разговоры, Чимин расставляет ноги шире, а затем сцепливает их в замок за спиной Чонгука, скользит пальцами по его груди и стягивает с него футболку, оголяя шикарный торс. Незамедлительно получает ответную реакцию, и его кофта следом летит на пол.       Как оголодавшие звери, они дерутся за место под солнцем, срывая друг у друга вздохи. Своего апогея Чимин достигает, когда чувствует явное возбуждение Чонгука. Его член. Боже. Хочется поскорее ощутить его в себе. Увидеть, как Чонгук кончает, и почувствовать, как пульсирует внутри. Попробовать его сладкую головку на вкус. Рот наполняется слюной от одних только мыслей, как хорошо она будет лежать на языке, отдавая приятной тяжестью. Чимин ёрзает и подаётся бёдрами вперёд, а в следующее мгновение громко стонет, ощущая, как горячая ладонь ложится на его пах. Чонгук давит, ласкает через грубую ткань джинсов и опускается на колени, расстёгивая молнию. Широким мазком языка ведёт по ставшему члену, всё ещё покрытому тонкой матерей, при этом не сводя глаз с Чимина, который готов кончить только от одного зрелища военного между своих ног. Предэякулят обильно сочится, оставляя пятно на нижнем белье вместе со следом от слюны. Разврат. Но Чимин хочет большего, а Чонгук ему это даёт — освобождает налитый кровью член и, не мешкаясь, сразу берёт его в рот. Сосёт не спеша, отдаваясь собственному наслаждению от процесса; перекатывает его из одной щеки в другую, причмокивает и играется с головкой кончиком языка. Обводит вздутые венки по всему стволу. И Боже. Он выглядит при этом так невинно, но одновременно до безумия греховно.       — Чонгук, — Чимин хочет отстранить его от себя, прекратить эту сладкую пытку, ибо грозится кончить прямо сейчас. — Пожалуйста…       Он вплетает пальцы в его волосы и старается оттянуть за них, но Чонгук, видимо, понимает всё наоборот: ускоряет темп, заглатывая глубже, и вырывает несколько громких стонов, которые звучат один за одним, словно выстрелы. Чимин стонет, стыдливо покрываясь румянцем. А затем стонет ещё раз, не в силах остановить себя. Его стоны громкие, сладкие, такие, что никогда не сможешь выкинуть из головы. Они полны страсти и эйфории на грани безумства.       Чонгук спустя минуту прекращает сам. Он отстраняется, а в его глазах черти пляшут. Он стоит на коленях, как падший ангел, и вытирает раскрасневшиеся губы тыльной стороной ладони.       — Чимин, ты… Ещё немного и я… С ума сойти, как же ты звучишь, — военный наконец поднимается на ноги, и Чимин может дотянуться до его губ, ощущая собственный вкус на них. Осознание этого моментально посылает импульс, и он снова стонет в чужой рот. Это наваждение. Так не бывает. Нельзя так хотеть близости. Эти чувства, что он испытывает, в тысячу раз сильнее него, и они рвут на части. Хочется скулить и умолять. Умолять Чонгука взять его прямо на этом столе. Войти и запачкать его всего изнутри спермой.       Благо, что пока Чимин отсматривал кабинет и искал медкнижку, он случайным образом наткнулся на смазку, которая теперь лежит и ждёт их в шкафчике справа от раковины. Откуда она у Хосока здесь появилась — вопрос интересный! И Чимин обязательно как-нибудь спросит Хоби об этом.       — А ты возмущался, что я некрасиво себя вёл, — он дует губы, но продолжает наблюдать, как Чонгук берёт флакон и избавляется от своих штанов. — Боже, если Сокджини не додумался вовремя выключить камеры, — Чимин смотрит в левый угол потолка, но огонёк на устройстве вроде бы не горит, — то твоя голая задница сейчас высвечивается у него на мониторе.       — Твоя тоже скоро будет. Иди сюда, — Чонгук улыбается и подтягивает Чимина к себе за ноги, отчего тот от неожиданности взвизгивает. Он раздевает его в темпе — всё же выбрали они не самое удачное место, и если Сокджин предпочёл избавить себя от созерцания голых тел, то Хосока эта участь может не миновать.       С присущей ему аккуратностью Чонгук складывает их вещи на кушетку и ловким, но осторожным движением разворачивает Чимина спиной к себе, заставляя опереться руками на стол, любуется внезапно открывшимся лишь для него видом. По крайней мере, он действительно хочет думать, что Ким не наблюдает за ними прямо сейчас.       — Такой прекрасный, — Чонгук медленно проводит пальцами по нежной коже Чимина, ведёт ладонью между его лопаток, пересчитывает позвонки и давит на поясницу, отчего Чимин выгибается в спине, становясь самой дикой кошечкой. С ума сойти. Он такой открытый и беззащитный; трётся своей аппетитной задницей о пах Чонгука, вслушиваясь, как сбивается дыхание военного позади. — Невыносимый. Такой сексуальный.       Чимин плавится от комплиментов и выгибается ещё сильнее, подставляясь под умелые руки, что способны довести его до пика. Зажмуривает крепко-крепко глаза, когда слышит звук открывания крышечки тюбика. А затем он оборачивается через плечо, чтобы взглянуть и в следующую секунду развалиться на атомы. Слюна скапливается на языке, а член дёргается, выжимая из головки каплю смазки. Чонгук выглядит до невозможного горячо, как греческий бог; он сосредоточенно разогревает на пальцах прохладную субстанцию, заставляя ноги Чимина задрожать, а голову стыдливо опустить вниз.       — О чём ты думаешь? — Чонгук замечает состояние учёного, и лёгкая улыбка трогает его губы.       — О твоих пальцах…       И это чистая правда. Если бы Чимин был омегой в течный период, то принял бы в себя все три пальца сразу, однако он обычный человек, и поэтому ему требуется чуть больше времени, чтобы суметь привыкнуть к ощущениям.       Лёгкий поцелуй приходится на одну из ягодиц прямо в привлекательную маленькую родинку, а затем Чонгук осторожно вводит один палец внутрь. Оглаживает тугие стеночки, срывая тихий стон, который Чимин намеренно старался подавить. Он отвык от ощущения заполненности. Однако Чонгука хочется незамедлительно и остаётся лишь закусить губу, когда в нём двигаются уже два пальца.       Военный осторожничает, сгибает их в костяшках и выпрямляет, неожиданно попадая прямо по комочку нервов. Чимин вздрагивает и хватает ртом воздух. Чонгук двигает пальцами умело, растягивает мышцы и как только чувствует, что Чимин готов принять ещё один палец, то добавляет и его.       Голова учёного тут же откидывается назад, и он сладко стонет, потрясённый пронзившим его удовольствием. Каждая клеточка тела горит и просит большего. Чимин уже сам не понимает, как насаживается на пальцы, и разочаровано скулит, когда не получает нужной разрядки.       — Подожди, — Чонгук рвано выдыхает и горячо целует его в губы, вытаскивая пальцы. Ласкает языком его небо, а затем оставляет крохотный поцелуй, как проявление заботы, на подбородке. Учёного хочется до одури, до цветных точек перед глазами, но…       — Чего ты медлишь, мм? — едва ли Чимин способен ещё стоять на ногах. Его потряхивает, и он желает как можно скорее ощутить Чонгука внутри себя.       — Боюсь, что где-то за нами наблюдает один Джин, — хрипло смеётся Чонгук, тут же целуя Чимина в губы. Такой сладкий. Такой вкусный.       Ладно. Если так и дальше пойдёт, то к ним в качестве наблюдателя присоединится ещё и Хосок, а, уж извините, никто останавливаться на начатом не собирается. Поэтому если их прервут, то плевать, Хоби с извинениями и культурной просьбой «подождать» отправится за дверь.       — Твой юмор всегда всё пор… — Чимин не успевает договорить, потому что в следующую секунду ощущает, как Чонгук приставляет головку своего члена к его входу и толкается внутрь. — Ох, боже…       Он не двигается быстро, напротив, медленно погружается глубже в тугое лоно, сантиметр за сантиметром, практически не встречая сопротивления. Его член такой большой, и он так приятно ощущается внутри, что у Чимина закатываются глаза от наслаждения.       — Такой узкий, так хорошо меня принимаешь, хён, — Чонгук пробует сделать первый толчок бёдрами, сразу входя до упора, отдавая звоном в ушах. С губ военного всё же слетает приглушённый стон. Он крепче удерживает талию Чимина пальцами, фиксируя его на месте, и входит глубоко, подбирая угол и темп, вырисовывая бёдрами восьмёрки. Выходит на всю длину, чтобы затем потемневшими глазами проследить, как Чимин принимает его в себя целиком, обхватывая и сжимая своими стенками сначала розовую с сочащейся на конце смазкой головку, а затем и весь ствол. Безумие. — Такой горячий внутри, хён.       — Ты вспомнил о формальности, буквально трахая меня на столе? — от каждого толчка грудь Чимина ходит ходуном, он уже лежит полностью, прижавшись к деревянной поверхности щекой. А с его приоткрытого рта тянется ниточка слюны.       — Да, буквально трахая тебя на столе, — Чонгук ускоряет темп, при этом входит так глубоко, но ошеломляюще нежно, что Чимин кричит от переполняющих его чувств, в безумии скидывает бумаги со стола и срывает голос, когда головка попадает прямо по простате. Царапает дерево ногтями, а в следующий момент находит в себе силы и опирается руками о стол, выпрямляя их в локтях и приподнимаясь.       — Не бойся, — произносит на выдохе, подавая бёдра навстречу уверенным толчкам. — Не бойся делать это сильнее.       Странно, но он как будто чувствует на интуитивном уровне, что Чонгук продолжает себя сдерживать. Это невозможно. Но это так.       — Пожалуйста.       И Чонгук делает, как ему сказано: прерывистое дыхание Чимина превращается в громкий продолжительный стон, он невнятно бормочет и выстанывает имя военного, заставляя того вбиваться так, как они желали того оба. До ярких фейерверков перед глазами. До распускавшихся бутонов в лёгких. Невозможно хорошо.       Горло саднит от собственных криков, по телу проносится дрожь, стекают капли пота по вискам, но Чимин продолжает дразнить, вращая своими бёдрами, глубже принимая член и сводя с ума военного ещё больше — слышит, как Чонгук тоже начинает стонать, приближаясь к разрядке. Чимин кончает на пару минут раньше, а потом чувствует, как Чонгук внутри него пульсирует, и тёплая сперма выстреливает, заполняя его всего изнутри.       Раздаётся пронзительно противный писк. Сухожар.       Чимин заливисто смеётся, разворачиваясь в руках военного, и обнимает его за плечи, а затем счастливо жмурится, когда возле своего уха слышит приятный до дрожи голос:       — Теперь я тебя никуда не отпущу.

Эпилог

      Сонхо сидит в своей машине, прокуренной дорогой маркой сигарет, и не решается выбраться наружу, словно опасаясь, что за пределами стальной махины его всё ещё могут поджидать клыкастые монстры и уродские твари с перекошенными лицами, впалыми глазницами и капающей на асфальт слюной.       Ещё год назад по улицам бродили заражённые. Численность жителей стремительно сокращалась, а человечество было на грани вымирания. Однако сейчас Сонхо выходит из своей машины и с пригорка смотрит на ночной Сеул, что утопает в ярких огнях. Там жизнь течёт своим чередом. Гуляют дети, веселятся взрослые. Научная станция в полном составе продолжает работать. Всё как в старые добрые времена. И Сонхо думает, что наконец-то всё закончилось. Он выбрасывает окурок сигареты, поднимает глаза к небу, а спустя мгновение раздаётся выстрел и бездыханное тело падает на землю, не сумевшее справиться с муками совести.