Мы никогда не умрём

      В этот раз Цзинь Лин ночевал в Гусу Лань, в домике Сычжуя, который, очень ему обрадовался, а Цзинъи, как всегда, притащился сам.       — А вы, что, заделалась пастухами вашей мелочи?       Сычжуй и Цзинъи переглянулись.       — Нет.       — Как нет?       — У нас экзамен, — уныло ответил Цзинъи, — две луны назад я ляпнул при матери и бабушке, что уйду либо в тёмные старейшины, либо в пираты, так мне надоели все эти свитки в библиотеке! Я заклинатель или зануда? Жить не успеваешь, а читать когда! Мама с бабушкой посмеялись и сказали, что пират из меня, как из Вэнь Жоханя праведник. И всё бы ничего, но нам услышал учитель Лань. Он принял это близко к сердцу.       — То есть разорался, как мой дядя? А давайте их поженим?       Сычжуй и Цзинъи такого предложения не оценили. Цзинъи принялся рвать на себе волосы и громко причитать.       — Юная госпожа, ты порой скажешь! Учитель Лань принялся кричать на всё Гусу, что это учитель Вэй виноват и портит нас, учитель Вэй согласился, что да, нас, правильных Ланей, только портить, а то сожрут всякие негодяи…       Цзинь Лин представил, кого на самом деле помянул Вэй Усянь, и ему сделалось очень смешно.       — А потом?       — Что потом? Потом из затвора вышел глава, сказал, что воп…крики учителя Ланя мешают ему спать и предложил мне испытание.       — Какое?       — Если я хочу стать тёмным владыкой, то я должен лучше всех сажать редис, жить на четыре слитка серебра в месяц и кормить с этих денег пятьдесят человек. Или я не темный старейшина, а так, — Цзинъи совсем приуныл, — жалкий подражатель. Ну, я и ляпни, а надо ли поднимать мертвых и сойдёт ли за Призрачного Генерала старое чжурчжэньское кладбище в горах… всё равно мы, то есть взрослые его раз в месяц упокаиваем, но тут учитель Вэй сказал, что оттуда вечно лезет всякая дрянь с щупальцами, а вот если я буду вместе с ним гонять младших учеников, то так и быть, он меня в злодеи запишет и медаль из нефрита выдаст, вроде как я достойная смена. Учитель Лань его чуть палкой за такое не прибил.       — А ты?       Цзинь Лин не верил своим ушам. Чтобы благородный и утонченный Цзэу-цзюнь развёл человека на слабо, как маленького?! Да мир перевернулся!       — Я стараюсь не проспорить. Сычжуй меня поддерживает. Не бросать же меня с этим темным заклинательством, раз у меня такой болтливый язык?       Цзинь Лин рассмеялся.       — Ты, главное, моему дяде на глаза не попадись.       В ответ Цзинъи скривился так, словно слопал целую корзину незрелых апельсинов.       — Юная госпожа, если твой дядя пустит меня на светильники и книги, то моя бабушка и мама сделают чаячий суп из него.       — Да ты же жуткая гадость!       — Саньду Шэншоу тоже не бодхисаттва!       — О чём мы вообще спорим? — Сычжуй примиряюще улыбнулся. — Как твои дела?       — Как и прежде, — пробурчал Цзинь Лин и сел на пол. — Старейшина Цзиньпин наставляет меня в политике и истории, говорит, чтобы я ещё пару лет бегал по охотам и помогал ему отмыть нашу репутацию.       «Чистосердечному и искреннему молодому главе поверят куда охотнее, чем старому лису вроде меня».       По правде говоря, старейшина Цзиньпин всю жизнь относился к Цзинь Лину как к родному внуку. Младший дядя его терпеть не мог, и, надо сказать, взаимно. Среди старейшин этот неприметный человек занимал положение самое жалкое, над ним все смеялись и считали безобидным дурачком, забывая, что старейшина Цзиньпин пережил деда и прадеда Цзиньлина. И уж никто не ожидал, что старик приберет власть регента к рукам и прижучит тех, кто хотел устроить Цзинь Лину несчастье на охоте. Чем больше Цзинь Лин думал об уничтожении репутации младшего дяди, тем больше убеждался, что у главы Не точно был сообщник в Башне Кои.       — А ты?       Цзинь Лин вытащил из цянькуна кувшины с вином.       — А я учусь и слушаюсь там, где мне это выгодно. Вечер промозглый, выпьете со мной?       Сычжуй закашлялся. Цзинъи побагровел и чуть не взлетел без меча.       — Издеваешься?! Нам нельзя пить! Это запрещено!       — Ты что, делаешь только то, что правила разрешают? А если они велят тебе прыгнуть со скалы?       Цзинь Лин открыл крышку кувшина. Пахло вино на редкость соблазнительно.       — Мясо вам тоже нельзя, но курицу по-ланьлински в арахисе и остром соусе ты лопал!       Из ушей и носа Цзинъи только что дым не валил.       — Это другое! Порядочному Ланю нельзя пить, и всё!       — Ну так не пей, — Цзинь Лин пожал плечами и кивнул Сычжую. — А ты вообще урожденный Вэнь. На тебя эти правила не распространяются. Неужели не любопытно?       — Нет. Я не Лань по рождению, но Облачные Глубины — мой дом. Ты хочешь развлечься за наш счёт. Не делай так.       Несмотря на всю свою мягкость и вежливость, Сычжуй превосходно умел ставить на место. Цзинь Лину захотелось проваливаться.       Не в силах терпеть чудовищный, невыносимый стыд, он вскочил и бросился к двери.       — Ты куда?       — Подальше от вас! — к горлу подкатил противный комок. — Раз вы такие святоши, а я просто хотел порадоваться и развлечься вместе с вами. И всё! Ну и да, — неожиданно закончил Цзинь Лин, — каждый порядочный человек заслуживает права увидеть старейшину Лань Пьяня.       От этих слов Цзинъи засмеялся до икоты.       — А давай! Больше, чем глава, мы всё равно не учудим!       Цзинь Лин живо подался вперёд.       — Только не говори, что Цзэу-цзюнь превращается в змею и интригана!       — Нет, он просто становится необыкновенно решительным и жаждет бить людей. Ни слова об этом. И мы выпьем чуть-чуть.       — Не больше чарки.       Обида между ними была забита. Цзинь Лин разлил вино, пожелал всем благополучия, а Цзинъи — никогда не попасться дяде. Тот надулся.       От одной чарки им ничего не стало, хоть Цзинъи и завалился спать, как слабак, но с Сычжуем было так хорошо, даром что он достал свой гуцинь и принялся играть веселые народные песни, а вот дальнейшее он помнил с трудом.       Кажется, Цзинъи проснулся и потребовал налить ему ещё. Кажется, они танцевали и Цзинь Лин учил их плохому, то есть неприличным юньмэнским стихам. Кажется, ему отдавили все ноги. Кажется, они ещё что-то делали и чертили на полу.       В итоге, когда Цзинь Лин продрал глаза, голова у него болела нещадно, а время повернуло к полудню. Ощупью Цзинь Лин дошел по умывальника, глянул на себя в зеркало и чуть не родил змея-измерителя.       На его шее красовались пятна, как от поцелуев.       Да что там пятна, на границе между плечом шее остались следы краски от губ, которые не желали стираться.       Цзинь Лина пришибло холодом. Что же вчера было? Сычжуй слишком приличный, он весь вечер был самый трезвый, значит, это Цзинъи учудил. То есть он что, обрезанный рукав? А он сам? Да Цзинь Лин вообще не думал о том, кто ему нравится!       Ну и Лани! И как теперь с этим жить, вот и пей после такого с ними!       «Ничего не было, — от ужаса в голове скакали бешеные белки, — не было ничего, а если и было, то во хмелю, а если во хмелю, то не считается, но вдруг ему понравилось?! Или нет?! А мне?! Я, что, теперь обрезанный рукав?!»       Воспоминания будто корова языком слизнула.       С трудом обуздав ужас, Цзинь Лин взялся залечивать это безобразие. Свинья этот ваш Цзинъи, кто его просил так кусаться, а ещё приличный Лань!       В досаде Цзинь Лин посмотрел на пол и чуть не провалился со стыда под землю.       Гладкие, образцовое подогнанные друг к другу доски покрывал узор из э-э-э… яшмовых врат и вздыбленных янских стеблей. И туфельки. Лотосовые туфельки, которые все порядочные заклинатели презирали, и чарки для вина.       Это не говоря о том, что от чертежа за пару цуней разило темной энергией.       Что же здесь произошло на самом деле? И где Цзинъи?       Цзинь Лин бросился торопливо стирать эту похабщину, но чертёж будто вплавили в дерево. Тогда он набросил сверху коврик, молясь, чтобы прислуга не увидела. По-хорошему, доски с чертежом следовало сжечь, а пепел развеять по ветру.       «Никогда больше не буду так пить. Особенно с Ланями», — решил он и пошел искать Вэй Усяня. Он должен был знать, какой дух меча был у отца, благо искать пришлось недолго: Вэй Усянь объяснял ланьской мелкоте, как решать несложные уравнения, а после рассказывал их родителям, какие у них замечательные и хорошие сыновья. Цзинь Лин не выдержал:       — Если все они таких хорошие мальчики, то из кого вырастают Сюэ Яны, Су Шэ и…       — Твой младший дядя? Из хороших, но неправильно воспитанных. Кроме Сюэ Яна, — Вэй Усянь помрачнел, — этот, судя по всему, уже родился таким.       — Великие учителя с тобой бы не согласились.       Цзинь Лин спорил, лишь бы спорить. Ну и голова у него после пьянки раскалывалась так, что хотелось убивать. Вэй Усянь взял с подноса с фруктами плод дерева цинь и протянул Цзинь Лину.       — Съешь. Сразу станет легче. Цзян Чэн тебе не сказал?       Кожура цвета закатного неба сдиралась легко, а чуть кисловатый сок мгновенно снял головную боль. Вэй Усянь подвинул очередной плод.       — Раз глава Юньмэн Цзян не рассказал, это сделаю я. Никогда не пей сначала крепкое, а потом слабое вино. Не мешай цветочное и плодовое с рисовым. Не пей с теми, кого видишь первый раз в жизни и не принимай еды и питья из их рук.       — Это я знаю! Я хочу… я хочу увидеть отца. Это можно устроить?       Совесть Цзинь Лина, которая обычно дрыхла вместе с Феей, неожиданно подняла голову и больно куснула хозяина за задницу. Некстати вспомнилось, как он презирал Мо Сюаньюя и Вэй Усяня, когда думал, что перед ним Мо Сюаньюй, а теперь что же получается, он выливал на человека ночные вазы почём зря? Как теперь людям в глаза смотреть?       — Можно. Мне не нравится твой вид? Что случилось?       — Это тебя не касается! — привычно нагрубил Цзинь Лин.       Вэй Усянь хитро ему подмигнул.       — Дай угадаю: ты протащил в Облачные Глубины вино, вы с Сычжуем и Цзинъи отлично провели время, а затем вы подрались, либо поцеловались?       — Заткнись!       Цзинь Лин был готов провалиться сквозь землю. Вэй Усянь, тварюка такая, расхохотался до слёз.       — Нашёл из-за чего переживать. Вы друзья, после охот спите вповалку, а между друзьями чего только не бывает. Чтоб ты знал, большинство людей могут спать по обе стороны кровати, но из сундука голову высовывают самые храбрые. Или Цзинъи плохо целуется?       С этими словами Вэй Усянь взял с другого блюда семь персиков.       — Держи.       — Зачем?!       — Тренироваться. А то я знаю их ланьскую привычку засасывать всё, как осьмино…       — А-а-а-а-а!       Цзинь Лин так разозлился, что чуть не разбил поднос с фруктами о голову Вэй Усяня. Тот увернулся, блюдо отобрал, а один из персиков сожрал, как какое-нибудь гнусное животное, и только что не чавкал.       — Прекрати!       — А я что? Я ничего. Персик пожираю. Между прочим, очень вкусный. И ты присоединяйся.       — Отвали!       — Ну, мне же и больше достанется. Я пошёл.       — Куда?!       Цзинь Лин вцепился в его рукав. Вэй Усянь состроил дурака:       — Ты же сам сказал отвалить, хоть полвечера до этого просил показать тебе отца. Ты уж определись.       Вот уж глумливый гад, а ещё дядя! Где вопли про наследие, про древний благородный род, про сотню сыновей, где угроза переломать ноги? Хорошо, что у Вэй Усяня детей нет, не то он бы их распустил и всё разрешал делать.       — Я не… Как ты понял, что тебе нравится Ханьгуан-цзюнь?       — Да просто понял, и всё. Вот что, в твоём возрасте твой дядя и я не на свидания бегали, а либо воевали, либо разоряли братские могилы. Я не думал о том, чего хочу, кроме как перебить всех Вэней и отомстить. А после войны… после войны хотеть было нечем.       — Так уж нечем?       — Нечем. Ты — совсем в другом положении, так что разберёшься. Пошли.       — Куда? — не сразу понял Цзинь Лин.       Вэй Усянь поманил его за собой.       — К целителям. Никому не слова.