Мы никогда не умрём

      Как всегда в предвкушении опасного приключения, защекотало над поясницей. Цзинь Лин пошел вслед за Вэй Усянем в лазарет, что находился точно на границе между женской и мужской половиной Облачных Глубин.       Судя по всему, гусуланьские целительницы очень уважали мужа (Цзинь Лин даже не скривился, как это делал обычно дядя) их драгоценного Ханьгуан-цзюня. Женщины и девушки приветливо здоровались с ним и раскланивались, и не потому что Вэй Усянь был спутником второго наследника, а потому что… ну вот бывает так, что любишь ты человека, несмотря на все его подвиги и дурной характер, просто тебе от него светлее.       Наконец они поднялись на третий этаж. Вэй Усянь попросил дежурящую по этажу целительницу доложить об их приходе, и та прошла в комнату за дверью с белым тигром. Вскоре она вернулась.       — Госпожа Гу просит вас пройти.       В заставленном флаконами и колбами помещении Цзинь Лин увидел уже немолодую, но всё ещё очень красивую женщину.       — Приветствую брата Вэя.       — Приветствую сестру Мэйчжуан.       Вот мошенник, так свойски обращаться к чужой жене! То есть, судя по одежде и украшениям, вдове. Так, а почему её лицо кажется таким знакомым?       Это случайно не её сын сидел среди ланьской мелкоты на уровне Вэй Усяня?       — Молодого главу Ланьлин Цзинь я тоже приветствую. — Госпожа Гу наконец полностью обернулась к ним. — Вы, должно быть, Цзинь Жулань?       Стало так жарко, что Цзинь Лин испугался, что сгорит.       Она была красива, эта целительница. Очень зрелой и утонченной красотой, про которую думаешь, что такая только в книжках водится. Особенно хороши были лучистые глаза и губы, похожие на лепестки пиона. Не засмотрелся бы на неё… Разве что только Ханьгуан-цзюнь, всем прочим оставалось жить с пылающими щеками. Это вообще законно, быть такой и так улыбаться? Цзинь Лина вдруг бросило в жар, однако, благодарение Небу, отвечал он подобающе и спокойно.       — Лучше зовите меня Цзинь Лином. Как я могу обратиться к вам?       — Обращение «госпожа Гу» меня полностью устроит. Брат Вэй, готовы ли расчёты?       — Нет, я их опять дома забыл, — Вэй Усянь вытащил из рукава объемистый свиток, — сестра Мейчжуан, а где же вопрос: «А голову ты дома не забыл?»       — Брат Вэй, вроде с утра я была женщиной, и борода, как у учителя Ланя у меня не отросла! Пусть это он вам такие вопросы задаёт. Что у вас в руках?       — Сущая безделица.       — Ах, безделица? Это теперь так называется?       Её улыбка могла осветить три мира. Цзинь Лину казалось, что он превратился в безмозглый студень.       Так уж вышло, что его не волновали девчонки-ровесницы, ни, тем более, юноши, а все эти нелепые телодвижения вызывали раздражение.       Сегодня жизнь снова выписала ему смачного пинка, и от этого хотелось вместе с Феей повыть на Луну.       — Конечно, безделица, я ведь человек легкомысленный и несерьёзный, в отличие от вас и от нашей единомышленницы с Дальнего Запада.       — Вы сейчас о чём? — наконец вклинился в этот научный разврат Цзинь Лин.       Госпожа Гу тонко улыбнулась.       — Брат Вэй, вы не рассказали племяннику, чем мы занимаемся?       Она тяжело вздохнула и подвела Цзинь Лина к каменной чаше.       — В своём ордене я была лучшей целительницей и бралась за самые тяжёлые случаи. Очень часто мне приходилось возвращать память заклинателям и обычным людям. На ночной охоте встречается всякое…       Без преувеличения, госпожа Гу знала о работе памяти всё. Однажды, когда она пребывала в уединенной медитации после смерти старшего сына, двоюродная сестра, чтобы утешить её, принесла книжку на научном языке западных варваров. Тамошние заклинатели работали не через чистую ци, а с помощью предметов, и достигли в этом значительных высот. Госпожа Гу не поняла ни строчки, но делать в затворе было нечего, пока… пока через земли её ордена не прошёл шелковый караван, на толмача которого напали стальные птицы. Двоюродная сестра госпожи Гу спасла бедолагу, а тот в благодарность начал учить обеих своему языку. То есть латыни, которая оказалась очень и очень проста.       Среди трактатов в той книге госпожа Гу нашла размышления одной заклинательницы о том, как человеческий разум справляется с горем. Госпожа Гу написала ей свои замечания и отправила вместе с соколицей. Через месяц большая белая сова принесла ответ с исправленными ошибками и письмом на пяти листах. Заклинательница с Запада нашла мысли госпожи Гу остроумными и дельными, между ними завязалась оживленная переписка. Обе дамы печалились об изменчивости и забывчивости человеческого разума, о том, что неверная хозяину голова постоянно переписывает былое, и однажды задумались: а нельзя ли создать сосуд, который бы позволил заклинателю переживать прошлое, как настоящее, или делиться им с другими людьми, но без опасности сопереживания?       Их мечты и затеи долго могли оставаться лишь на бумаге, но тут негласно вышедший из затвора Цзэу-цзюнь пригласил госпожу Гу читать барышням Гусу основы душевного здоровья и болезней. Устроившись на новом месте, госпожа Гу увидела, как учит простой и высшей математике Вэй Усянь, решила, что именно такого человека им с подругой и не хватало…       — И вот мы здесь. Брат Вэй, как и я, немного влюблен в образ мыслей моей подруги.       — Ещё бы я не был влюблен! — Вэй Усянь состроил злодейскую рожу. — Она такая же сумасшедшая, как мы! Приятно, знаешь ли, понимать, что есть земли, где таких, как я, не вешают и не разрывают конями за любопытство к запретному, а учат и дают спокойно работать. Сестра Мэйчжуан, если повезёт, сегодня у нас будет первый подопытный.       — Какой ещё подопытный?! — подозрительно завопил Цзинь Лин и получил тычок в бок.       — Тише! Не ори на всю Поднебесную!       — Я не раб чернокнижника!       — Ты отца увидеть хочешь или нет?       Вэй Усянь умел говорить так, что с ним совершенно не хотелось препираться. Цзинь Лин скорчил рожу. Госпожа Гу рассмеялась, и у него задрожали от сладкого ужаса коленки.       — Я Ханьгуан-цзюню пожалуюсь! — спорил он уже из чистого противоречия и упрямства, подцепленного у дяди.       — На что? — весело, дружелюбно даже спросил Вэй Усянь.       — На супружескую измену, вот на что!       — О боги! Лань Чжань знает!       Госпожа Гу залилась таким весёлым смехом, что Цзинь Лин чуть не поплыл.       — Молодой глава Цзинь, моей подруге под шестьдесят, у неё ученики и дочь на выданье! Взрослым женщинам некогда заниматься такими глупостями!       Надо ли говорить, что чувствовал Цзинь Лин себя донельзя глупо, как, как… да как девчонка, втрескавшаяся в старого ворчливого деда, то есть благородного мужа и заклинателя?       Вэй Усянь поманил его с собой, за ширму с облаками. За ней обнаружилась большущая каменная чаша, над которой клубился странный серебристый туман. Борта чаши покрывали резные письмена, которые Цзинь Лин, как ни бился, не мог разобрать, хотя знал по отдельности каждый иероглиф.       — Защита от дурака, — сказал Вэй Усянь и шлепнул серебряный отросток, высунувшийся из тумана. — Изобретение очень опасное.       — Опаснее стигийской тигриной печати?       Глаза Вэй Усяня полыхнули красным, он сейчас как никогда походил на демона. Широким жестом он сорвал с собственной головы алую ленту, а затем провел по волосам костяным гребнем. Вместо волос на зубьях оседали длинные светящиеся нити.       — Ха! По сравнению с этим моя девочка — нежный тигровый тюлень. Давай руку.       Хоть Цзинь Лину сделалось страшно до жути, он без колебаний протянул руку.       Не хватало ещё выставить себя трусом перед госпожой Гу, ну и да, приходилось признать, что за исключением смерти родителей Вэй Усянь ни разу его не подводил. Показалось ему или нет, но рука Вэй Усяня и впрямь была сильной и костлявой, совсем не подходящей телу Мо Сюяньюя?       — Держись!       Больше всего это напоминало падение то ли со скалы, то ли с меча, аж дух захватывало от ужаса.       Цзинь Лин осознал себя стоящим у дальних причалов Юньмэна. Дядя, которому было не больше десяти лет, угрюмо бросал камни в воду и пялился на круги.       — Шиди! Я принёс тебе арбуз! И дыню!       Мелкий Вэй Усянь нёс большущее блюдо с фруктами. В его живом, нахальном лице не было ничего адского или демонического, Цзинь Лин даже разочаровался, мальчишка как мальчишка, разве что черты лица даже в детстве сильные, острые и слегка неправильные. Эта сила и острота ужасающе не вязалась с воздушной кукольностью Мо Сюяньюя.       Зато дядя всегда был собой. Он сразу скорчил недовольную рожицу, особенно когда увидел на поясе Вэй Усяня нагло сверкающий меч.       — Отстань!       — Ну кусочек, — Вэй Усянь поставил блюдо на причал и тут же схватил розовую мяготь. — Тебе девочки передали, сказали не унывать!       Дядя стукнул его по рукам.       — Девчонки уже покорили дух меча! А я — нет! Тебе лишь бы пожрать!       — Ты сам сказал, что не будешь.       Судя по всему, такие взбрыки дяди мелкого Вэй Усяня не пугали вообще.       — И что?! Ты вечно у меня всё отбираешь! Собак, книги, отца! Иди отсюда! Все и так говорят, что ты и в самом деле мой брат! Ай!       Вэй Усянь устал это слушать и надел дяде на голову поднос с фруктами. Тот вскочил, врезал ему в нос, но поскользнулся на арбузе и чуть не улетел в воду. Вэй Усянь подхватил его и толкнул в бок.       — Ты совсем дурак, да?       — Сам дурак!       — Нечего на мне срываться! У меня есть отец и мать!       — Они тебя бросили! Я бы тоже тебя бросил, дурака такого!       К ужасу Цзинь Лина, он узнал в мелком дяде собственную привычку бить по самому больному, но Вэй Усянь… Вэй Усянь уже тогда отличался толстокожестью.       — Они умерли.       — Бросили!       — Умерли. Если госпожа Юй опять наговорила тебе гадостей, нечего злиться на меня. Ты мне не брат!       — Это почему ещё не брат!       Теперь дядя обиделся ещё больше, хотя к нему применили его же приемчик. Взрослый Вэй Усянь стоял и прикрывал лицо рукой. Воспоминание замерло.       — Два дурня.       Сказал он тихо и обречённо, кажется, ему даже было стыдно. Цзинь Лин пригляделся к нему и чуть сам не заорал от ужаса.       Взрослый Вэй Усянь походил на красноглазую смерть в черном плаще. Он был высок, худ, костляв и очень недобр. Неудивительно, что от этого острого и носатого все шарахались, он же своей явностью и проявленностью давил всё вокруг.       Дядя в сравнению с ним казался ромашкой на лугу. Подумаешь, оручий, но хоть на человека похож, а не вот это вот!       — Не нравлюсь? — спросил Вэй Усянь легко, будто речь шла о погоде.       — Ты… ты страшный, как…       — Как что?       — Как образовательная реформа! Как… как великое бедствие!       Цзинь Лин сам не понимал, что несёт. «И эта нечисть — мой дядя», — неотвязно билось в его голове. Во рту пересохло, да что там — волосы стали дыбом. И как вот это Ханьгуан-цзюнь любит, и целует, и всё остальное?! Все Лани точно извращенцы!       Вэй Усянь усмехнулся.       — Ну прости. Смерть никого не делает красавчиком, но я ничего так держусь.       — Заткнись!       — Вот сейчас ты очень похож на Цзян Чэна. Смотрим дальше?       Картинка вновь ожила и наполнилась жизнью.       — Это почему ещё не брат?!       Мелкий дядя яростно сжал кулаки.       — Глупый и думать не умеешь, — Вэй Усянь стянул сапоги и принялся болтать в воде ногами, — если бы я был твоим братом, дядя Цзян, что, не дал бы мне свою фамилию? Он, что, Цзинь Гуаншань?       — И при чём здесь мой отец?       На причал вышел ещё один мальчик, похожий на фарфоровую куклу в золотых одеждах. На дядю и на Вэй Усяня он смотрел с таким высокомерием, что Цзинь Лину стало неловко.       Впрочем, это продолжалось ровно до тех пор, пока Вэй Усянь не открыл рот. Было видно, что он терпеть не может Цзинь Цзысюаня, да что там, просто не выносит.       — Ты знаешь, при чём.       — Не трогай моего отца, тогда я не скажу, кем была твоя мать!       — Ну и кем же? Давай-давай, повтори то, что говоришь остальным на всех углах, как старая сплетница! Что, кишка тонка, сказать такое мне в лицо?       — Ничего не тонка!       Юный Цзинь Цзысюань забеспокоился. Он явно боялся получить по носу от этого грубияна.       — Тонка, — с видом непрошибаемой правоты ответил Вэй Усянь. — Ты знаешь, что это неправда. Скажешь ещё одно слово про мою мать или шиди, и я тебя ударю.       — Какой он тебе шиди? Ты прислуга и сын слуги!       Цзинь Лину очень, очень хотелось, чтобы дядя возмутился и дал этому высокомерному засранцу в нос, но дядя молчал и никак не заступался за человека, который его любил. Да если бы за Цзинь Лина в детстве хоть кто-нибудь так вступился, а не пел песни о том, что надо быть лучше и выше, или что надо стараться больше, а он бездельник и растяпа!       Если бы… во рту стало горько.       Юный Вэй Усянь фыркнул презрительно.       — Ага. А мать у меня вообще монашка. Боевая.       — Черепашка? Это те, кто не знают, от кого у них дети?       Юный Цзинь Цзысюань сделал вид, что ослышался и намеренно бросил бестактность, от которой дядя в ярости сжал кулаки.       — Всё-то ты знаешь. А я вот знаю, что твой дух меча — курица ощипанная!       — Что?! Да что ты мелешь?!       — Курица! Курица! Курица ощипанная! Ко-ко-ко! Я сам видел!       Услышав эти слова, юный Цзинь Цзысюань взревел и бросился на Вэй Усяня. Поднялась туча брызг — эти двое свалились в воду, обзор заволокло мутно-голубым, а затем… затем Вэй Усянь выхватил меч и взлетел сквозь толщу воды к солнцу. Да так лихо, что юный дядя на причале вылупил глаза.       — Ты…Я… Я матушке пожалуюсь!       До него дошло, что этот длинный и наглый и здесь его обошел. А дядя терпеть не мог, когда хоть кто-то оказывался лучше него. Вэй Усянь показал ему язык, а на голове у него примостилась лягуха, лист лотоса и развесистая водоросль.       — Да жалуйся! Только тогда я буду летать, а ты нет! Пока!       — Стой! А как же я?!       — Хватайся!       Юный Вэй Усянь спустился и за шиворот затащил дядю на свой меч. Миг — и двое мальчишек взмыли под облака, где не было ни склок, ни обид, а только ветер и свобода.       — И давно ты летаешь? — ревниво спросил дядя.       Ему ужасно нравилось летать, хоть он изо всех сил не показывал виду.       — Три недели, — само собой, Вэй Усянь не мог не начать выделываться и лихачить, — а что?       — И ты молчал! Ну ты и медуза противная!       — Сам ты медуза! Я не хотел летать прежде тебя!       Пораженный в самую пятку, дядя ткнул Вэй Усяня в бок:       — Ты куда меня везёшь?!       — Увидишь.