После смерти жизнь только начинается

Профессор истории Кристофер Клаус был человеком и слова и дела. Жесты его всегда были порывисты и эксцентричны, когда он с воодушевлением рассказывал своим студентам про Великую французскую революцию, про распад Римской империи или захват Иерусалима крестоносцами. И каждый слушающий его студент сидел в лекционном зале с открытым ртом. На его парах всегда была мёртвая тишина, прерываемая лишь тихим вздохом какой-нибудь особо сентиментальной студентки на драматичном моменте всемирной истории. Его уважали, его боялись, его можно было либо любить и восхищаться его подачей, либо возненавидеть его и его предмет и поплатиться за это «неудом» по истории. Впрочем, до фанатизма никогда не доходило, хотя очень хотелось. Он любил цитировать Вальтера на своих парах, чем будоражил молодые неокрепшие умы: — Тот, кто не знает прошлого, не знает ни настоящего, ни будущего, ни самого себя. Поэтому жду от вас зачёт по Гражданской войне и будет вам счастье, господа, — строго говорил он и угрожающе стучал ручкой по столу. Кристофер родился в Лондоне, и стоит сказать, что человеком он был из интеллигентной семьи. Отец был военным врачом, а мать публицисткой, поэтому маленький Крис вырос в такой среде, которая не позволила бы ему ни на минуту усомниться в своей исключительности. Все считали его мизантропом, его коллеги-профессора отзывались о нем как об очень скрытном человеке, способным разгорячиться лишь на спорах о политике. Несмотря на свой необычный подход к общению с людьми, Кристофер Клаус нашёл себе друга по несчастью среди коллег. Феликс Блэк преподавал астрономию. Непонятно что могло бы объединить столь непохожих между собой людей. Вполне вероятно, это был коньяк, который они пили между лекциями в коморке Блэка. Естественно пьянство на рабочем месте порицалось, хотя в американском обществе 1980-х годов было что похуже. Может быть, их дружбе поневоле способствовало и тот факт, что оба были самыми молодыми профессорами университета, среди бородатых семидесятилетних выходцев капитализма, заставших падение фондового рынка, Великую депрессию, Первую и Вторую мировую войну. Опыта у них было хоть отбавляй, но воли к жизни уже никакой. В отличие от Кристофера и Феликса, находящихся в самом расцвете сил. По крайней мере, так думал Феликс. О нем можно было сказать лишь одной фразой: секс, наркотики, рок-н-ролл. Вопреки своему блестящему уму, сообразительности и способности к решению сложных математических задач, Феликс никогда не отличался порядочностью. Вы вряд ли смогли бы увидеть его второй раз с одной и той же женщиной, или найти его постоянный адрес. Он вырос на культуре хиппи и некоторые отголоски этой субкультуры до сих пор витали где-то рядом с ним. Несмотря на все это, Кристофер охотно ходил пить с ним «чай», болтал, спорил, посвещал во всю свою личную жизнь, которой у него не было, и делился странными желаниями. — Я хочу купить себе дом, — заявил он другу, потягивая из чашки коньяк. — Хороший такой дом, на холме, всего в полутора часах от университета. Феликс прыснул: — Всего-то в полутора часах… Чего тебе твоя квартира не нравится? — Этот дом принадлежал голливудской актрисе золотого века кино. — Ну да, это очень меняет дело… Ты как сорока, Крис, летишь на все, что имеет хоть какую-то историческую ценность. — Нет, Феликс, — Клаус приблизился к Блэку, понижая голос и говоря почти шёпотом, — я бы ни за что не купил его, если бы он не продавался за полцены. Феликс скептически сделал глоток коньяка, закинул ногу на ногу. — Врёшь. — Клянусь Америкой! — С чего бы им продавать дом голливудской актрисы всего за полцены? Попахивает мошенничеством. Надеюсь ты не купился, Крис, иначе я разочаруюсь в тебе как в умном человеке. — Я уже звонил риэлтору, он подтвердил цену. Сказал, если не верите, можете сами убедиться в том, что дом в целости и сохранности и не находится в аварийном состоянии, так сказать. Даже крыша не течёт. Поедешь со мной? — Что-то я не верю твоим риэлторам… Ладно, поехали.