***
Он не ожидает, что хён заглянет в комнату, когда та объята светом закатного солнца, а Чонгук просто валяется на кровати, проигрывая в аркадную игрушку на смартфоне. Чимин выглядит, как ангел, сошедший с масляной картины, нарисованной в порыве огромных чувств: его волосы в приятном беспорядке обрамляют лицо с подкрашенными глазами и блестящими от бальзама губами, на теле тонкая кофейная рубашка без рукавов, заправленная в джинсы-бананы, а в руке тонкая ветровка — вечерами всё ещё холодно. — Поехали, — кивает хён так, словно он вообще-то просил Чона собраться к положенному времени и они куда-то договаривались пойти. — Куда? — закономерно интересуется Чонгук, нахмурив брови. — Сегодня совместный ужин перемещается в «Татибану», — усмехается омега, опершись о дверной косяк плечом. — Наи говорит, там подают по четвергам классные блюда из морепродуктов. Чонгук нахмуривается. Ему, бесспорно, нравятся ужины с Чимином, но такие, какими те предстали в своём первоначальном варианте: тихие, принадлежащие только им. А теперь… он должен находиться среди его друзей. И что там, собственно, будет делать? Пялиться в стол? Молчать, как обычно это делает? Чонгук поджимает губы и садится на постели, продолжая буравить взглядом старшего. — Я лучше… — уже собирается отказаться он, как вдруг Чимин подходит ближе и присаживается перед ним на корточки. Его мягкие ладони с миниатюрными пальцами касаются голых коленей омеги, когда хён приближается. Дыхание Чонгука спирает, невозможно протолкнуть в лёгкие даже мизерную порцию кислорода, когда омега ощущает шлейф его парфюма. Смотрит пристально, стараясь не выдать своего откровенного волнения от близости Пака, не шевелится, боясь, тем не менее, прогнать этот чудесный мираж, вызывающий откровенные, размером со стадо слонов мурашки. — Давай, Гук-а, — улыбается Чимин. — Поехали, развеемся. Покушаем вкусно. Я не хочу, чтобы ты тухнул дома один. Вообще-то, Чонгуку и дома хорошо. Он ощущает комфорт и защищённость, ему проще дышать, чем в людных местах. Он не хочет быть… балластом. Внезапная мысль проскальзывает в голове: он балласт. Просто примочка к Чимину, который, являясь его сводным старшим братом, таскает мелкого за собой всюду, куда ни пойдёт. Чонгук стискивает челюсть. Дело в том, что он признался? В чём? Почему Чимин так активно проявляет свою «заинтересованность» в нём? С чем эта самая заинтересованность связана? — Давай, — давит омега, поднимаясь на ноги и хватая младшего за руки. Чимин без особых усилий поднимает Чонгука, дёргает на себя, вынуждая оказаться слишком близко. Чонгук понимает: хёну ничего не мешает убедить его. Потому что, стоит тому лишь слегка надавить, улыбнуться своими обворожительными губами, как омега готов перед ним поплыть. Ему… так отчаянно не хватает ласки, оказывается. Именно его внимание и ласка являются для Чонгука испытанием наравне с тем, насколько и подарком. Он сглатывает, пока Чимин улыбается, из-за чего его глаза становятся похожими на полумесяцы. И сдаётся без боя. Наверное, куда бы хён его ни позвал, даже в чёртов ад, Чонгук безропотно за омегой последует. Это… некая зависимость. Потому, безмолвно матерясь на собственную бесхребетность, Чон идёт к шкафу, чтобы одеться. Чимин не уходит, что Чонгук замечает боковым зрением. Присаживается на койку, бросив рядом с собой куртку, наблюдает сначала за братом, вытаскивающим шмотки из шкафа-купе, а после обводит его вечный бардак в комнате. Чонгук, стараясь не выглядеть деревянным, скидывает вещи, оставаясь лишь в нижнем белье. Ощущает, как между лопаток почти жжёт от чужого взгляда, как Чимин наблюдает за ним, пока Чон втискивается в узкие кожаные брюки с тонкими серебристыми цепочками по бокам, вьющимися от кармана к карману. Накидывает на торс толстовку с потёртостями и только после оборачивается. Чимин смотрит. Пристально, даже не стараясь спрятать взгляда, и Чонгуку хочется то ли съёжиться от его исследующего созерцания, то ли прикусить губу, желая, чтобы он продолжал. Чимин моргает и только потом его взор становится более осознанным, да только внутри омеги уже бушует океан из чувств. Все они спутываются в неразрывный, дурацкий клубок; Чонгук же тянется к компьютерному столу за резинкой, чтобы собрать растрёпанные волнистые волосы. — Готов? — то ли у Чона уже паранойя, то ли голос старшего кажется ниже и глубже обычного. Он отмахивается от этого впечатления и просто кивает. Чимину позволяется во время отсутствия родителей брать их машину, если куда-то срочно нужно. Конечно, Чон в курсе, что иногда старший брат пренебрегает срочностью, чтобы покататься с друзьями или Тэхёном, но не ожидал, что в этот раз он тоже нарушит правила. Они заваливаются в салон просторного седана, падают на мягкие сиденья, а после Чимин, получивший права, уверенно устраивается за рулём и подгоняет авто под себя, прежде чем нажать на кнопку, заводящую двигатель. — Сейчас за оболтусами заедем и рванём, — мелодично произносит Чимин, вынуждая Чонгука хмыкнуть. По салону разливается приятная мелодия из динамиков, которую крутят по радио, а Чимин весь сосредоточен на дороге, отчего Чонгук не удерживается и всё же неприлично долго зависает на хёне. — Ты пялишься, — спокойно выдаёт он, поймав Чона споличным. — Нет, — отворачивается тот, прикусывая нижнюю губу. — Я думал обо всём посление дни, — вздыхает Чимин, всё ещё не отрывая взгляда от дороги. Да, Чонгук тоже. И, признаться честно, нихрена хорошего не придумал. — И? — Я не знаю. У меня в голове слишком много мыслей, — пожимает плечом омега, выкручивая руль, чтобы повернуть на светофоре. — Я не знаю, как двигаться дальше, Гук-и. У Чонгука от ласкового обращения даже мурашит по всему телу, он едва сдерживается, чтобы не показать, как слова старшего на него влияют. Но продолжает ждать, словно Чимин не договорил. — Я знаю, что мы оба в раздрае сейчас, — на выдохе проговаривает Пак, вынуждая Чона ещё больше напрячься. — И… это всё безумно сложно. Твои чувства. Быть может, они пройдут? Чонгук ощеривается тут же. Он почти осязает озноб, который прокатывается внутри. Началось. — Больше десяти лет не проходили, а тут, да, конечно, исчезнут в одночасье, — грубо и глухо выговаривает он, впиваясь пальцами в подлокотник. Машина притормаживает на очередном светофоре, а Чонгук убеждается в том, что поехать с Чимином было плохой идеей. — Чонгук, я не хотел тебя обидеть. Мне тоже трудно. Когда твой младший брат в тебя влюблён и тебе нужно решить, что со всем этим делать, непросто приходится. — Я разве просил тебя что-то с этим делать? — вспыхивает омега, обернувшись на старшего. Тот выглядит виноватым и подавленным. — Я разве требовал от тебя хоть каких-то действий? Я тебе чёрным по белому сказал: ты можешь забыть и продолжить жить дальше со своим охеренным парнем, строить будущее. Никакую ответственность я на тебя на возложил, ответных чувств я не требовал, — у него прорывает плотину, позволяя чувствам и наболевшему вырваться наружу. Чимин даже затравленно как-то смотрит в ответ и молчит, игнорируя зелёный сигнал светофора, пока им сзади нетерпеливо не сигналят. — Но ты всё же втянул меня в это дело, признавшись. Это уже случилось, и разгребать, получается, нам обоим. Чонгук готов взорваться. Скопившееся напряжение, которое так и не нашло выхода, требует разрядки для нервной системы, Чон почти трясётся от эмоций. Охота выскочить из машины, стоит той хоть немного притормозить, избавиться от этого разговора, от Чимина, который давит одним своим присутствием в салоне родительской тачки. Чонгук нервничает и кусает нижнюю губу, пока не ощущает металлический привкус, свидетельствующий о повреждённой плоти. Машина замирает в частном секторе соседнего района, и Чимин быстро пишет смс, по всей видимости, одному из друзей. Чонгук в это время напряжённо молчит и борется с желанием выйти из авто и пойти домой пешком, наплевав на всё. — Чонгук, — раздаётся сбоку, и только тогда омега понимает, что брат уже какое-то время за ним наблюдает. — Я не знаю, что нам делать. — Ничего не делай, — грубо рявкает он, почти дрожа. Что он ещё должен говорить-то? — Я не могу. Взгляд омеги кажется печальным, растерянным и измученным. Чонгуку больно видеть хёна таким, но та самая подлая часть его извращённой натуры подтявкивает внутри, порываясь ощутить едва заметную радость от такого количества внимания. — Почему? — невольный вопрос срывается с губ Чонгука, вне зависимости от его желания. — Потому что я запутался, — честно отвечает Чимин, и Чон вздрагивает. — Я не понимаю, что должен сделать. — Я уже тебе сказал, что ты должен сделать. — Но я не могу. — Почему? — ещё грубее повторяет вопрос Чонгук, нахмуривая брови так, что те едва не сходятся на переносице. — Я… — Тебе понравилось? — выдыхает разъярённо он, понимая, что ещё немного — и перегнёт палку. — Тебе понравилось, что я с тобой сделал? Что я у тебя просил? Тебе нравится, как я на тебя реагирую. Чимин молчит. — Совесть мучает? — изгибает бровь омега, скрещивая руки на груди. — Чонгук, я знаю, что веду себя не как пример для подражания, — трёт двумя пальцами переносицу старший. — Ответь на мои вопросы, хён. Чимин снова замолкает и уставляется на него, словно раздумывая, как будет правильно поступить и какие слова окажутся верными, а в их случае — менее разрушительными. — И что изменится, если я скажу, что мне правда понравилось? Чонгук не успевает ответить: в салон с шумом и шлейфом пряных духов вваливаются двое омег, гогоча и что-то обсуждая. — Ну, стартуем! — весело хватается за изголовье кресла Чонгука Наи, обдавая его приторным сладким запахом. Разговор повисает между ними, так и не окончившись. И омега недоволен тем, что не получил ответа на желаемое. А с другой стороны ему думается, что, возможно, так даже лучше — не будет себя травить, потому что любой из возможных ответов Чимина превратил бы их взаимоотношения в ещё большую кашу.***
Когда они возвращаются домой, Чонгук всё ещё на взводе. Громко топая, он отправляется без лишних предисловий в свою берлогу и думает, что ещё долго не вылезет оттуда. Ему просто нравилось, что хён рядом. Что они кое-как проводят вместе время, его наивная, жадная душа трепетала в такие моменты, влюблённо тянулась к Чимину, только вот в конечном итоге нет ничего кроме боли теперь. Чимин опрометчиво бросается следом за младшим, успевая до того, как тот захлопнет дверь и запрётся не просто внутри комнаты, а ещё и в своей персональной непробиваемой раковине. Чонгук бесится ещё больше и пронзает омегу нетерпимым взглядом, пока тот силой удерживает створку в открытом положении. — Мы не договорили, — вздыхает Чимин, силясь приоткрыть дверь сильнее, но сам Чонгук давит ему навстречу, не желая терзать себе душу и продолжать проклятый разговор. — Не о чем говорить, — задушенно произносит он, уже ощущая, как накатывает отчаяние и боль от поведения старшего. Зачем давать какие-то надежды? Проще было бы, если бы Чимин обо всём молчал и попытался замять эту ситуацию. — Я не ответил на твои вопросы. Чонгук не хочет слышать. Ни да, ни нет, если честно, потому что положительные ответы дадут ему дурацкую, ненужную в их ситуации надежду, а отрицательные — ещё больше вгонят в апатию. Пусть хён уйдёт. Пусть испарится, снова займётся своими делами, друзьями, учёбой и парнем, забудет о Чонгуке, бросит. Так будет проще, чем знать, каким на самом деле может быть его отношение. — Отвечай так, — выпаливает Чонгук, глядя омеге в глаза. — Да. — Что да? — нахмуривается он. — Да, мне понравилось, что ты делал со мной. До ужаса доводит эта мысль, потому что ты — мой младший брат. Потому что… — Это омерзительно, — горько, но сплошь ядовито комментирует Чон. — Для меня нет, в том то и дело, — не выдерживает, повышает голос Чимин, вынуждая Чонгука застыть и уставиться в пол. — Мне тоже тяжело, Чонгук. Я не знаю, что делать. Я думать об этом не прекращаю. Чон медленно, испытывающе поднимает глаза на старшего, потому что внутри просыпается какой-то адовый котёл со всем самым отвратительным и жутким, что только может быть в человеке. Алчное желание обладать Чимином, нужда в нём, любовь к нему, граничащая с зависимостью. — Это похоть, хён, — скалит зубы Чонгук, давит в себе обиженные слёзы. — Тебе просто хочется того, что не получил. — Я сам тебя остановил. — Жалеешь? — склоняет голову Чонгук по-птичьи и снова усмехается, испытывает омегу на выдержку. Чимин молчит, подтверждая теорию Чона. Тот просто запутался в том, что на деле является сексуальным желанием, и тем, что являет ему Чонгук. Он вдруг распахивает дверь комнаты, так что Чимин туда едва не вваливается, ведь всё это время продолжал напирать на младшего. Они сталкиваются, чуть ли не кубарем летят по полу в сторону кровати, и Чонгук замирает от близкого контакта, впервые такого тесного с последнего просмотра фильма. — Давай, хён, — шепчет Чон на ухо старшему. — Сбрось напряжение и ты поймёшь, что тебе всё это не нужно. Удовлетвори себя. Поможем друг другу и забудем обо всём, как о страшном сне. Чимин, которого младший вдруг откровенно прижимает к себе, застывает в руках изваянием. Его запах и ощущение призрачного тепла, недоступного из-за одежды, пьянят Чонгука. Тот утыкается носом в изгиб красивой шеи и трётся, пока Чимин по-прежнему не двигается. — Сделаем то, с чего всё началось, и больше не будем приближаться друг к другу? — тянет гласные он, зарываясь пальцами в чужие волосы. Чимин же судорожно выдыхает, стоит Чонгуку оставить на его коже едва заметный поцелуй. Тот скользит пальцами по боку омеги и спускается ниже, но Чимин резко хватает его за запястье, уставляясь в глаза. — Или тебе нравится играть в любящих братьев? Быть рядом со мной, осознавая, сколько боли мне причиняешь, — прорывает Чонгука окончательно, он не сдерживается больше, позволяет всей черни выплеснуться из него. — Нравится меня жалеть? Бедный несчастный Чонгук-и, который наложил на себя руки, потому что больше не вынес любви к омеге, своему старшему братцу. Бедный Чонгук-и, расплакавшийся перед тобой, — тон Чона становится всё ниже, — не способный справиться со своими чувствами. Я помогу ему, я спасу его, мать твою, тебе самому не противно? — слёзы сами по себе стоят в горле, и их звон разносится по комнате, вливается в душу омеги напротив, вынуждая глаза Чимина заслезиться. — Ты достал! Отстань от меня, хён! Я переживу. — Так же, как пережил раньше? — хрипит Чимин, вцепляясь в запястье мёртвой хваткой, Гуку даже больно становится. — Снова наглотаешься таблеток? Или на этот раз перережешь вены? Чон застывает, болезненно глядя в глаза старшего. — Ты думаешь, хоть кому-то бы стало легче, если бы мы тебя потеряли? — Хватит играть в спасателя! — срывается на крик Чонгук, отталкивает старшего. И его оглушает хлёсткой пощёчиной, от которой звенит в ушах. Чонгук застывает, оторопело поднимает ладонь к красной и горящей щеке, а после и глаза — на Чимина. Тот стоит, едва сдерживая слёзы. — Разве есть что-то плохое в том, что я хочу тебе помочь? Чтобы ты помог мне разобраться в чертовщине, творящейся теперь между нами? Ты хоть представляешь, что я тогда испытал? Никогда не интересовался ведь. Никогда не думал, что я едва сам не свихнулся, когда ты попытался оборвать свою жизнь. Чонгук молчит, зверем смотрит на старшего омегу. — А потом вот это всё. Я первый к тебе полез, знаю. Меня изнутри раздирает из-за того, что я хочу, блять, снова попробовать и давлю в себе это. Потому что, да, Чонгук, мы с тобой неправильные. Омега часто дышит, куртка сползла с плеча от возни и болтается её тонкий воротник. — Ты жалеешь меня. — Жалею, потому что ты для меня не пустое место, несмотря на то, какой всё-таки засранец. Чонгук затыкается, понимая, каким масштабом его расшибают эти слова. Он медленно подходит к Чимину, а тот не отталкивает, стоит омеге схватить его за полы куртки и притянуть к себе. — Больным вместе держаться надо, — улыбается Чон, тут же обхватывая старшего за шею. Он помнит вкус губ Чимина с той клятой вечеринки, и когда снова с ними встречается — опора из-под ног исчезает. Есть только Чимин. Только его запах, его тепло и то, как старший отвечает. Панически, словно вот-вот отстранится и сбежит прочь, но после, стоит омеге усилить напор, отвечает уже агрессивнее. Покусывает губы Чонгука, обхватывает за талию и притягивает к себе так крепко, что коленки подгибаются, чёрт бы их драл. Чонгук осознаёт, точно так же, как и, скорее всего, Чимин, что они совершают новую ошибку. Снова с размаху прыгают на грабли, без опаски пораниться, что крайне опрометчиво. Но Чимин не отвлекается, продолжает его целовать, прижимая к себе. Буквально проталкивает в рот язык, и Чонгук забывает, кто он, что и где происходит. Отдаётся полностью всей своей ненормальной душой ему в ладони, и будь, что будет. Хватается за плечи, за сползающую куртку, будто боясь, что всё окажется миражом. Оттягивает, прикусив, пухлую нижнюю губу, слышит мычание Чимина, ощущает то, как тот больно сжимает бока пальцами, словно старается оставить следы. Они размыкают губы, позволяя нитке слюны протянуться и порваться. Снова сталкиваются в полутёмной комнате ртами, едва ли не остервенело вылизывая, а после изредка срываются на мягкие прикосновения мокрых губ к щекам и подбородку. Чонгук уже почти не соображает, лишь отдаётся на волю случая и его проклятья. Дышит через раз, пока Чимин оглаживает его нёбо кончиком языка. Но поцелуй оканчивается их сбитым дыханием, крепким сжатием рук вокруг талии Чонгука и тем, что Чимин утыкается в его лоб своим. — Что нам делать, Чонгук? — снова, снова этот клятый вопрос, на который ни у кого нет ответа. Чонгук не знает его уж точно. — Да насрать. Ничего не делать, хён. Наплевать на всё. Чимин зажмуривается и выдыхает, собираясь отстраниться. Но омега тянется и оставляет ещё один влажный поцелуй на его губах, словно пытается ухватить себе ещё немного напоследок, сжав лицо старшего руками. — Не делай с этим ничего, потом придумаем. — Потом может быть поздно, — усмехается горько Пак и всё же, погладив Чонгука по щекам, остраняется. Тот вяло смотрит в ответ. Кажется, каждый их новый контакт запутывает двух омег ещё сильнее.***
Чонгук ненавидит шумные места. Он морщится, потому что от воплей болельщиков, в число которых входит Юнги, уже раскалывается голова. Он старается не закатывать глаза слишком часто, когда альфа Юнги — Минхёк — забивает решающий трёхочковый, и вся половина зала, болеющая за их школьную команду, разрывается воплями радости. Мин подскакивает и машет Минхёку, который, заметив своего омегу, посылает ему потный поцелуй с площадки. И тут Чонгук не удерживается — глаза всё же закатывает так, словно хочет увидеть собственный мозг. Хотя, после прошедших событий сомневается, что тот у него присутствует. Потому что он снова накосячил. Не в одиночку, конечно, но довёл до такого состояния. Анализируя произошедшее между ним и Чимином, Чонгук вздыхает. Он не знает, как выбраться из замкнутого круга. Как только оказывается готовым к отказу, к тому, чтобы прожить отторжение омеги, тот внезапно переворачивает всё с ног на голову. Зачем так с ним поступать? Чонгук не знает и знать пока не хочет. Он сомневается, что Чимин вдруг воспылал к нему страстной любовью, мотивы его не понимает. Не знает, как и хён, что им дальше делать. И подленький червяк, который кусает его внутренние органы сомнениями и потаёнными надеждами, только растёт. Потому что влюблённому до одури Чонгуку хочется, чтобы мираж не заканчивался. Чтобы, пусть через дебри их отношения друг к другу, они… сблизились. Не просто в физическом плане. Чонгуку очень нравится с Чимином проводить время. Видеть, что тот может тихо смеяться, широко улыбаясь от шуток в фильме, что он напевает и стоит на одной ноге, подперев ею другую, когда моет посуду. Что есть много вещей, которые их объединяют. Чонгуку совсем не хочется это всё терять. Он — эгоист. Он считывает только свою боль и воспринимает только её. Всё это время омега думал только о том, как же хреново ему, и даже не предполагал, что на самом деле творится в голове Чимина. И это становится очередной проблемой для них обоих. Потому что эгоист Чонгук хочет Чимина себе целиком. Чтобы хён сошёл по нему с ума с точно такой же силой, чтобы оказался зависимым от их контакта, и стыдится этого. Буквально на автомате Чонгук плетётся за Юнги, который скачет по ступенькам, покидая трибуны и желая поскорее ворваться в раздевалку. Он делает так после каждой игры Минхёка — словно в популярных фильмах двухтысячных про черлидера и его капитана команды. Юнги романтичен, он наслаждается, в отличие от Чона, школьными годами сполна. И омега остаётся стоять в коридоре, ожидая, пока Мин, распахнув дверь, не исчезнет из поля зрения в обители победивших баскетболистов. Его телефон бряцает пришедшим сообщением, и приходится тот достать, чтобы взглянуть. от: хён: Мы уже в торговом центре, тебе что-то нужно? Чонгук прикусывает губу. Несмотря на то, что они снова поцеловались, их общение сошло на прежний уровень.Чимин будто опасается приближаться вновь из-за иголок дикобраза, которые оборонительно выпустил младший, а тот отчаянно понимает, что за непродолжительное время, данное им, уже до дури привык к присутствию Пака рядом. Он прикусывает губу. Хён старался. Ради него. Даже если это из жалости, что по-прежнему вызывает долю отторжения, Чонгук не может отрицать, что моменты их сближения были ему дороги и необходимы.вы:
Хлопья.
Коротко щёлкает по клавиатуре он и сразу же убирает смартфон в карман карго цвета хаки. Настроение, и без того валяющееся ниже плинтуса, опускается куда-то в преисподнюю. Он не знает, что делать с тусовкой, с братом, с тем, что его дробит на части. Может, стоит отпустить ситуацию? Позволить Чимину приблизиться и будь, что будет? Плевать. Они решат по ходу пьесы, потому что сейчас оба, по всей видимости, не готовы ни к какому решению. Чонгук всё ещё эгоистично хочет быть рядом с хёном, прикасаться, хотя бы просто сидеть или лежать на диване рядом. Он жадный до одури, и жадность та берёт над ним верх. Чимин ничего не отвечает, когда Чон снова достаёт гаджет, сообщение в Какао оказывается прочитанным. Аватарка светится красным — оффлайн. Чонгук же прикусывает губу и возводит глаза к потолку коридора, где ждёт Юнги, чтобы отправиться к ним домой на тусовку. А после, нервно терзая ниточку, торчащую из шва простой футболки, достаёт телефон снова.вы:
Купи таблетки от головы.
Они не нужны, просто хочется, чтобы омега ему ответил. от: хён: У тебя снова болит голова?вы:
Немного.
Чонгук лжёт. Откровенно обманывает, чтобы снова пообщаться с Чимином. от: хён: У меня есть хорошее обезболивающее. Юнги выскакивает из раздевалки разрумянившийся, когда альфы, видимо, всё же выставляют влюблённого омегу, намереваясь переодеться и принять душ. — Чонгук-а, — выдыхает он, обнимая друга, — езжай пока без меня. Минхёк попросил хоть на час остаться на их попойку, потом меня привезёт его брат к вам. Чонгук предполагал, что так и будет, потому что тяжело выбрать между празднованием победы парня и лучшим другом. Он не злится, привык, не может осуждать омегу за желание быть рядом со своим альфой. — Ладно, я тогда пошёл, — вздыхает Чонгук и на прощание треплет Юнги, чмокнувшего его в щёку, по волосам.***
Дорога до дома проходит в мыслях, которые Чон настойчиво отгоняет, но у него и правда начинает болеть голова. Раскалывается затылок, череп ощущается свинцовым, и Чонгук нервно швыряет сумку на пол в прихожей. Из кухни выглядывает Чимин, он смущённо наблюдает за младшим и поджимает губы. — Сильно болит? — вдруг спрашивает омега, а Чонгук вспоминает, что написал ему про голову. Ну, собственно, не соврал, мать вашу. — Мгм, — вяло отвечает он, шлёпая в кухню, чтобы выпить воды и удовлетворить пересохшую глотку после прогулки от школы. Чимин хватает его за руку, не позволяя добраться до кулера, и усаживает на стул. Роется в сумке, пока не находит серебристый блистер, а после, выдавив бледную капсулу на ладонь, протягивает Чону вместе со стаканом воды. Омега принимает лекарство, пусть и противится внутренне, но голова действительно болит слишком сильно от перенапряжения. Чимин оглядывает младшего, на что Чон только смотрит сквозь. Он всё ещё не понимает, как им контактировать. Пак обходит его, оказываясь за спиной, отчего тот сразу же напрягается. Плечи деревенеют, боль от шеи к затылку разливается с новой силой, но вдруг Чимин прикасается к плечам и вынуждает Чонгука расслабить их, надавливая. Чимин мягко начинает массировать затёкшие и уставшие мышцы, и сам Чон понимает, насколько был напряжён. Выдыхает, чувствуя, как тепло от массажа разливается по телу, как ослабевает напряжение в ногах, и боль в затылке остаётся только гудящим напоминанием. Чонгук устал. Чимин же молча продолжает массировать плечи, плавно переходя на шею омеги. Чувствительная, крайне чувствительная зона. Даже опасная. Чонгук знает свои эрогенные точки, всё же они с Хосоком не просто фильмы смотрели, пусть до секса так и не дошли. Шея — его слабость. И мягкие пальцы, оказавшиеся на ней, вызывают обилие прохладных мурашек, спускающихся по позвоночнику к копчику токовыми ударами. Чонгук выпрямляется и мычит, Чимин же, поняв, что нашёл его определённую точку, массажирует ещё настойчивее. Ведёт от границы волос большими пальцами по обеим сторонам шеи, и Чон буквально готов хвостом вилять перед ним. От каждой манипуляции тело попросту размякает, а когда омега зарывается двумя руками в растрёпанные волосы, то Чонгук готов упасть со стула. Дыхание сбивается, внизу живота теплеет от массажа кожи головы, а разум отказывается дальше функционировать. — Хён, — выдыхает Чонгук, приваливаясь спиной к животу омеги и млея от его прикосновений. — М? — тихо и низко спрашивает Чимин, жаль только, что не может распахнуть слипшиеся от ласки веки и взглянуть на него. — Голова проходит, — сглатывает Чонгук, подставляясь под касания. Чимин продолжает: давит на темечко, подёргивает лёгкими движениями волосы, вызывая неровные выдохи у Чонгука. Он дотрагивается до ушей, и стул едва ли не накреняется, когда Чона прошибает невыносимо приятной волной. Чимин массирует мочки, задевает проколы и доводит омегу до состояния, когда от удовольствия хочется закатить глаза. И Чонгук блаженно стонет от массажа, вынуждая Чимина вздрогнуть. Так запросто выходит у старшего то его вознести до седьмого неба, то заставить рухнуть обратно, что даже пугает не на шутку. Но чёрт со всем этим, у Чонгука останется хоть что-то, прежде чем брат его оттолкнёт. Чимин останавливается, прекращая массаж, и Чонгук недовольно мычит. Он не хочет раскрывать глаза, не хочет, чтобы тепло чужого тела пропадало, оставляя его одного мёрзнуть. Шею кусает холодным прикосновением цепочки, а лба касаются мягкими губами, и Чонгук теряется, распахивает веки. Чимин отходит, чтобы продолжить заниматься своими делами, а омега вцепляется в подвеску, подаренную старшим. Грут. Его любимый персонаж. Чимин не только хлопья ему любимые купил, он заморочился, нашёл нечто, что Чону может быть дорого, что ему обязательно понравится. Поджимает губы, чтобы после нижнюю прикусить, глядя Паку в спину, пока тот нарезает фрукты для стола. Чертовщина. Чертовщина, болото, которые совсем не прочь посетить Чонгук, утопнуть там на веки. Потому сжимает кулончик на тонкой цепочке и глупо улыбается, опустив взгляд в стол.***
Чонгук не прикасается к алкоголю. Он, во-первых, не желает рисковать и повторять ситуацию, а, во-вторых, хочет, чтобы его действия были абсолютно трезвыми. Не то что он собирается пристать к Чимину, попытаться склонить его к близости, но алкоголь уж слишком сильно развязывает ему язык. Чимин пригубливает совсем по чуть-чуть, чтобы не вызывать подозрения у друзей, но один приготовленный Джином коктейль тянет уже второй час. — Я пас, — недовольно бубнит Наи, держа целый веер карт, когда у остальных игроков осталось совсем немного картонных квадратиков. Сокджин самодовольно усмехается, обдавая злющего Наи взглядом победителя, Чонгук просто обмахивается своей одной козырной картой, а Чимин вообще хохочет. Он подкидывает карту Чонгуку, и тот отбивает ход, позволяя им выбыть обоим. Наи почти лиловый — он проигрывает четвёртый раз подряд и проигрывать достойно совершенно не умеет. Злится, кидается закусками, но от этого становится только смешнее. Его реакция яркая, вкупе с красными от выпитого щеками, выглядит забавно, будто ребёнку не дали съесть песка, и он глядит, отражая всю несправедливость этого бренного мира. Джин ходит. Он закидывает Наи козырями, и тому ничего не остаётся сделать, кроме как взять их себе. И после, заканчивая игру, оставляет омеге карты «на погоны», отчего Наи швыряет в друга сушёным кальмаром, а Сокджин только подскакивает и убегает подальше со звонким хохотом. Оказалось не так плохо, как сперва думал Чонгук. Чимин ведёт себя более или менее расслабленно, пьяные омеги доставляют одно удовольствие во время наблюдения за ними: Джин всё же заставляет Наи исполнять танец «обезъянки» в качестве расплаты за проигрыш. Тот, игнорируя прилипающие розовые волосы к щекам, дрыгается так, что даже Чонгук начинает сдавленно посмеиваться. Хён на него с улыбкой смотрит, его шоколадные глаза превращаются в щёлочки от улыбки. Чонгук не может сдержать улыбку, а после Наи принимается скакать по гостиной, и разрывает уже всех омег, доводя до истеричного хохота. Даже Чонгук наслаждается такими краткими мгновениями, пусть и не принимается кататься по полу, держась за живот, как Сокджин, а лишь хохочет в ладони, закрыв ими лицо. Музыка сменяется, и он слышит, как во входную дверь звонят. Юнги. Он поднимается с места, чтобы открыть другу, торопится, а когда, оказавшись в прихожей, освещаемой только ночником, отпирает створку, Мин буквально падает на него, едва не завалив на паркет. Минхён виновато чешет голову, глядя пьяно на Чонгука. — Прости, Чонгук, — извиняется он. — Я говорил ему остаться, если перебрал, но он настаивал на том, что обещал быть с тобой и твоими друзьями сегодня. — Ладно, спасибо, что привезли его, — вздыхает тот, поддерживая тяжёлого и пьяного Мина, который что-то бубнит и хихикает. Чон машет сидящему в машине старшему брату альфы, и слышит сигнал клаксона, разрывающий тишину позднего часа. Юнги приходится затаскивать в дом, ему не светят никакие тусовки, потому что уже нахрюкался до ужасного состояния. Чонгук, пыхтя, закидывает лучшего друга на спину, чтобы подняться на второй этаж с надеждой лишь на то, что его не стошнит в процессе. Обливаясь потом, омега толкает дверь в свою тёмную комнату — сейчас пустую, — а после сбрасывает ношу на расправленную постель. Осторожно стягивает кеды с омеги, джинсы и куртку, потому что иначе он измучается спать в таком положении. И слышит мурчание со стороны Мина, который что-то говорит. — Спасибо, Гук-и, — не с первого раза расшифровывает омега, усмехаясь. — Я тебя так люблю, засранец. Чонгук посмеивается, когда пьянь господня обвивает его руками и вяло целует в щёку, а когда выпрямляется, замечает тёмную напряжённую фигуру в проёме. Чимин. Он стоит и смотрит на то, как омега подталкивает одеяло другу, чтобы не мёрз. И что-то опасное повисает между ними в комнате. Чимин выдыхает, буравит взглядом брата, будто в чём-то подозревает. А после подходит ближе, вплотную. — Ты что с ним делаешь? — шёпотом спрашивает омега, заглядывая в глаза. — Ничего. Он напился, я спать его положил, — растеряно отвечает Чон. Неужто хён мог подумать, что Чонгук… Не-ет, нет! — Хён, — хрипло тянет Чонгук. — Я его… никогда бы не тронул. Чимин смотри очень странно, и Гук не может расшифровать взгляд. Сглатывает, подходя ближе, глядит пристально в глаза. Они оба трезвые, но кровь стучит и кажется слишком горячей. — Я только тебя хочу, хён, — едва слышно шепчет омега, вынуждая замереть Пака. — Я ни к кому больше не могу прикасаться. Чимин сощуривается, он сомневается, волнуется — всё читается по лицу, а после Чонгук, осмелев даже без львиной дозы выпивки, тянется к нему. Хватает за плечи, а Чимин выдыхает и напряжённо зажмуривается. Он позволяет Чонгуку себя обнять, и атмосфера кажется странно-интимной между ними. — Я не обвиняю тебя... и не об этом думал, — выдыхает Чимин, вдруг обхватывая младшего за пояс. — Я бы никогда не подумал… — Тогда в чём дело? — моргает Чонгук, который уже безмолвно успевает оскорбиться и вместе с тем охренеть. Чимин смущённо поджимает губы и выдыхает. Он прижимает Чонгука к себе, а тот весь превращается в чистый ток. — Спать ляжешь со мной сегодня, — не желая возражений, отвечает Чимин, и Чонгук тяжело сглатывает, ощущая, как свинцом наливается низ живота.