Мое право

— Если мы нарвемся на инферналов, я убью тебя, — Бродяга держал палочку наготове, пробираясь сквозь Запретный лес. Они шли уже полчаса, густые ветви давно перекрыли небо. «Люмос» освещал путь, а кровь стыла в жилах. Да, Мародеры бегали здесь вчетвером, когда Лунатик обращался в волка, но это было безопаснее — многие существа боялись оборотней в их зверином обличии, а вот в человеческом… — Расслабься, я бывал на том кладбище пару раз, — Лунатик шел впереди, поднимаясь по замшелым камням, меж которых росла приземистая трава, кончики ее светились. — Сдались тебе зелюки. Их же используют только в прорицании, нахрена тебе? — не унимался Бродяга. Под толстовку пробирался холод. Стоило надеть что-то потеплее, но Сириус торопился, чтобы не дать Римусу пойти одному. — Ещё и эта срочность. — Срочно, потому что собрать их можно только сейчас! А потом все, — оказавшись на ровной поверхности, Лунатик повернулся к Бродяге и развел руками, — только через год, а через год, ты сам знаешь, мы уже будем не в Хогвартсе. — Ну купишь в Лютном переулке, — переводя дыхание, Бродяга пнул куст, из которого россыпью разлетелись светлячки, озаряя своим светом поляну с колосистой белой травой, озаряя замшелые камни, озаряя лицо Лунатика. Оно было бледным, покрытым веснушками и шрамами, и было красивым. Бродяга даже покраснел, ощущая резкий контраст разгоряченного лица и холодного воздуха. — Нужны свежие, Бродяга. Я не знаю, зачем ты за мной увязался, раз тебя это так беспокоит, — губы Лунатика были поджаты в раздражении, он погасил палочку. — Потому что одному опасно, — закатил глаза Бродяга, подходя ближе к другу. — Я волнуюсь, когда ты уебываешь хер знает куда ночью. Что ты там такое готовишь? — сердце билось уже не от страха. Светлячки, трава по пояс, тишина и такие желанные губы. Ещё чуть-чуть, и Бродяга бы перешел черту дозволенного. — Это личное, — Лунатик пошел дальше, оставляя лишь холод перед ним. — Я не хочу распространяться об этом, даже среди Мародеров. Я посвящаю тебя в свои планы не для того, чтобы ты меня останавливал. Это было правдой. Лунатик просил никому не рассказывать о том, что делает, и Бродяга помалкивал. Такое особое отношение льстило, но давно зародившиеся чувства не давали спокойно смотреть за этими похождениями — слишком велики были опасения. — Ла-адно, — протянул Сириус, — прости. Давай забудем это и соберем уже чертовых зелюков, — он шмыгнул носом в знак смирения и поплелся за Римусом. Потеряться было сложно даже в темноте, достаточно было следовать кладбищенскому холоду, неприятно лизавшему голые лодыжки. Бродяга дрожал. Не только потому что продрог до костей — эта дрожь была ещё и нервной. Он то и дело поглядывал вперед, сжимая палочку, готовый защищать Лунатика. На уроках защиты от Темных сил говорили, как бороться с инферналами, но лезть в место, где вполне вероятно могло быть целое гнездо… — Ты уверен, что тут точно никого нет? — Сириус смотрел на разбитые и перекошенные плиты, вокруг которых не росло ни травинки, будто могилы были вырыты недавно. Хотя, может, и вырыты, кто знает. Мерзкими костлявыми тварями, вылезшими ночью для охоты на диких собак. — Совершенно точно. С чего бы инферналам быть на давно заброшенном кладбище волшебников? — Лунатик копался в кустиках зелюков рядом с одной из могильных плит. Он собирал орешки этих низких растений в небольшую банку для зелий. С глухим звуком они каждый раз отбивали чечётку на дне банки, пока не заполнили ее и не принялись прыгать друг на друге. — А где им еще быть? — Бродяга встал поближе к другу, готовясь к нападению. Он не доверял этому месту. — Они бывают только на маггловских кладбищах, ты что, не знал? — Лунатик повернулся, одаривая Бродягу волнующей улыбкой. — Расслабься, здесь никого нет. Могут быть низзлы, но тебе они вряд ли навредят, только если ты за ними не погонишься. — Не издевайся! Один раз такое было, и я был пьян, — Бродяга рассмеялся, вспоминая, как, обратившись в пса по пьяни, не разбирая дороги, он гнался за котом Филча, который потом пытался найти «эту мерзкую псину». — Песель, — усмехнулся Лунатик. Бродяга чуть не заскулил. Друг звал так его в анималистической форме, когда гладил по голове, будто действительно веря в то, что видит. Это заставляло восторженно вилять хвостом и почти что выть. Руки Лунатика… руки Лунатика. Бродяге хотелось, чтобы друг навсегда стал его хозяином, кормил, гладил… Хотя не все желаемое могло прийти при таком раскладе. Сейчас, например, расслабившись, Бродяга понял, что по приходу в Хогвартс, он точно подрочит, думая о том, что могло бы быть, если бы они с Лунатиком встречались. Они бы завалились в комнату, на кровать к Бродяге, задернули бы полог, стали скидывать друг с друга одежду, жадно целоваться, трогать друг друга, Бродяга бы взял… — Бомбардо! — послышался голос Лунатика, а следом — звук взрыва. Бродяга с ужасом заметил разлетающиеся куски инферналов и ещё двоих идущих к ним. — Инсендио! — вскрикнул он, направив на тварей палочку и хватая после этого Лунатика за руку. Оба рванули в сторону Хогвартса. Ветер звенел в ушах, тело переполняло возбуждение и страх. Под ногами: то камни, то трава, то лишай, то сухие листья. Все звуки смешались в единый шум. Парни бежали до тех пор, пока кладбище не осталось далеко позади. Инферналы были опасными, но тупыми и медленными существами, а потому бояться их вдали не стоило. Парни резко остановились один за другим, крепко держась за руки. Они тяжело дышали, переглядываясь, глаза Лунатика были ошалевшими. Он огляделся, посмотрел назад, его примеру последовал Бродяга — никого не было. — Что ж, инферналы всё-таки были, — рассмеялся вдруг Римус, крепко сжимая руку Бродяги, который думал теперь вовсе не о монстрах. Он думал о том, что к его влажной ладони прижата ЕГО ладонь, теплая и точно такая же неприятно потная. — Да, — только и мог сказать Бродяга. … Шли они молча. Тело уже давно успокоилось, но сердце колотилось, как бешеное. Лунатик не думал, что все закончится так: что они будут идти вместе домой, держась за руки, время от времени сжимая и разжимая их. Бродяга иногда поглаживал Лунатика большим пальцем. От этого живот то и дело сводило спазмом. Неужели? Да нет, ему только кажется. Когда они дошли до озера, куда обычно в своих животных формах приходили Мародеры, Лунатик осмелился заговорить. — Прости за это. Я был уверен, что там безопасно. Подверг нас обоих риску. Но мне очень нужны зелюки. — В качестве извинения ты должен рассказать, нахрена они тебе сдались, — Бродяга вдруг повел их в сторону большого дерева, корни которого торчали из земли так, что, казалось, оно бежит в сторону озера, чтобы разрушить черную гладь, озаренную светом неполной луны. Лунатик мялся. Он только что извинился за опасное путешествие, а теперь нужно было признаваться в не менее опасном эксперименте над собой. Парни сели на один из корней. Бродяга сверлил взглядом Лунатика, из-за чего становилось крайне некомфортно, даже стыдно. — Есть… одно зелье, точнее рецепт, который может помочь мне с ликантропией, — произнес оборотень с осторожностью. Он наблюдал за тем, как глаза Бродяги расширяются, брови сводятся к переносице, губы сжимаются до состояния бесцветной полоски. — И ты собрался сварить сам и испробовать это зелье на себе? — медленно произнес друг, как будто бы готовясь перед нападением. — Ты что, крыса лабораторная?! — а вот и нападение. — А на ком мне ещё пробовать? Ты знаешь хотя бы одного оборотня, кроме меня? — Лунатик тоже начинал злиться. — Ты не понимаешь, как мне плохо? Ты не видел, что со мной происходит каждое полнолуние? — Я видел, но это не значит, что надо обязательно себя калечить! Мы же в любом случае с тобой всегда и готовы поддержать! — судя по голосу, Бродяга был в отчаянии, но разве он хоть что-то в этом смыслил? — А это… Это просто слабоумие и отвага! Пальцы впились в грубую, твердую кору, Лунатик стиснул зубы. — Тебе легко об этом рассуждать! Ты стал анимагом по своей воле! И, говоря о слабоумии и отваге, вы трое провели одно из самых сложных и опасных обращений, а мне нельзя дать себе шанс на нормальную жизнь! — последнее Лунатик так громко рявкнул, что где-то вдалеке завыли волки. Это было очень далеко, но оборотень, впитав в себя некоторые анималистические способности, слышал отлично. Ему тоже хотелось выть от безысходности и недопонимания. Он чувствовал себя сейчас одиноким, преданным и убитым. — Короче… тебе просто не понять. И я не виню тебя за недопонимание, но препятствовать моему выбору ты не имеешь права, — Лунатик спрыгнул с корня, проверил наличие зелюков, прыгающих по банке и хотел было направиться дальше, к Хогвартсу. — Ты не имеешь права не говорить об этом с нами, со мной, — гораздо тише, но грустно произнес Бродяга позади. Лунатик обернулся: друг все ещё сидел на корне. Он смотрел на свои, качающиеся в воздухе ноги. — С чего бы? Это моя личная жизнь, — произнес оборотень твердо. — Но мы — твоя семья, — Бродяга наконец поднял глаза. Он выглядел и звучал жалко, жалостливо, будто умоляюще. — Да, но и мои родители так же об этом не знают. Очевидно, как вы все будете реагировать. Ты — живой пример этому. Почему ты не можешь просто принять это? — сердце сжималось, глаза щипало, в горле давил ком. — Потому что я люблю тебя! — крикнул Бродяга, спрыгивая наконец с ветки. — И потому что мне не все равно на то, что происходит с тобой! Сердце пропустило удар. Не может же быть такого, что Бродяга тоже.? Не может быть такого! Так не бывает. Лунатик не верил в то, что ему могло так повезти. — Я тоже, но я ещё раз повт… — начал было Лунатик через силу, но… — Нет, ты не понимаешь! И ты не «тоже», раз не понимаешь этого, но я люблю тебя, как парня, — друг почти прошептал последнее предложение. Его слова заставили замереть, порождая желание остановиться в этом сладостном, волнительным моменте навсегда. — Ты… что.? — нервно сглотнул Римус, вглядываясь в лицо Сириуса, выражающее стыд и страх. — Ты все слышал. Просто не говори никому, ладно? Я… я на эмоциях это выпалил, не бери в голову, — его голос дрожал, был сдавлен, глаза — на мокром месте. Бродяга шагнул в сторону Хогвартса, до которого эти двое никак не могли дойти. Но и сейчас им не было это суждено, поскольку Лунатик схватил друга за руку, наклонился и коротко поцеловал сухие искусанные губы. Он отстранился, отводя взгляд, не зная, насколько уместно это было сейчас. Бродяга коснулся его руки. — Ты мне тоже нравишься, как парень. Не знаю насчет люблю, для меня меня это слишком громкие, но слова, но я много думаю о тебе в последние месяцы. Не знаю, что случилось спустя столько лет, может, мы просто стали ближе, или ты поменялся, — Римус пожал плечами. Он перевел взгляд на Сириуса. Тот смотрел на друга как будто бы все это время. — Пиздец, — выдохнул Бродяга, — спасибо, что сказал это, я уже планировал вскрыться. — Мы оба суицидальные, так что если бы ты вскрылся из-за такого, я бы вскрылся следом из-за вины и тоски. … Под пологом и одним одеялом было тепло. Они лежали чуть поодаль друг от друга, не касаясь и мизинцами, несмотря на привычку Мародеров сбиваться в кучу во время просмотра кино или еще каких-нибудь посиделок. Но не сейчас, сейчас не было никаких Мародеров. Были только Римус и Сириус. — Немного странно, — Сириус подал голос в темноте. — Да, — согласился Римус, думая, что без слов понимает, о чем речь, — как будто мы поторопились. — Нет, странно быть рядом с тобой и всерьез думать о тебе, как о своем парне. Не могу поверить, что это происходит со мной, — Бродяга лег на бок, смотря теперь на Лунатика. Тот последовал его примеру, чувствуя, как краснеет. Он решил пойти дальше и, протянув руку, сжал ею ладонь анимага. — Я думал ты про то, что мы никак не взаимодействуем. Мне этого хочется, но я жутко стесняюсь. — А, это… ну, я тоже, — Бродяга опустил взгляд вниз. Его красивое, почти женское лицо было хорошо видно при свете луны из окна. От слов анимага стало легче, Лунатик придвинулся и осторожно, деликатнее, чем в лесу, коснулся пухловатых, губ, ловя встречное движение. Нежные касания чужих губ сводили с ума. Лунатик получал удовольствие, как от осязания их, так и от мыслей о том, что он целуется и целует именно Бродягу, чувствует именно его запах, зарывается пальцами именно в его густые, жесткие волосы. Сириус гладил оборотня по груди, вызывая вожделение, мурашки по всему телу. Хотелось, чтобы его руки опустились ниже, коснулись живота, члена. Учащенное дыхание обоих слилось в одну мелодию, которую вдруг дополнил тихий стон Сириуса. Римус замер на секунду и хотел было продолжить, но возлюбленный отстранился и спрятал лицо в подушку. — Бляяя, — почти заорал Бродяга непривычно низким для себя голосом. — Да что?! — от возмущения Лунатик даже приподнялся на локте. — Я кринжую, — пробубнил анимаг из недр подушки. Можно было разозлиться за испорченный момент, но почему-то Бродяга вызывал только умиление сейчас. Лунатик лег обратно, обхватил возлюбленного руками и прижал к груди. — Я не кринжую, — произнес он тихо. — Я тоже… — вот это уже было сказать сложнее, — возбудился. Повисла тишина, наполненная напряжением. Или Римусу просто так казалось? Он чувствовал, что начинает паниковать. Вдруг в том, что он сказал было что-то постыдное? Похоже, то же самое чувствовал Сириус, когда застонал. Теплые объятия тем не менее не размыкались, Лунатик ощутил нежные поглаживания по спине, сердце вновь колотилось, как бешеное. Губы сплелись, сплелись ноги, сталкивая возбужденные пенисы друг с другом. Снова стон Бродяги, но уже полноценный, казалось, без стеснения. Лунатик последовал его примеру, и они прижались друг к другу сильнее, принялись двигать бедрами, шурша постельным бельем, заставляя удовольствие разноситься по всему телу. Сириус жадно втянул язык Римуса в рот и принялся его сосать. В голову приходили фантазии о том, как возлюбленный берет в рот его член, от чего сексуальное напряжение только нарастало. Оборотень навис сверху, обхватываемый ногами анимага и начал медленно двигать бедрами, вжимаясь в него. Сириус обвил руками шею Римуса, тем самым повиснув на нем, как ленивец. В сторону полетела кофта от пижамы, Лунатик закатил глаза, чувствуя поцелуи на груди. Он залез руками под футболку Бродяги, коснулся пальцами его сосков. Реакция последовала незамедлительно, провоцируя делать это еще и еще, играя пальцами, сжимая. — Можешь — Сириус издал стон, — полизать? Римус чуть не рыкнул. Анимаг казался таким беспомощным и милым сейчас, что невозможно было не исполнить его просьбу. Язык коснулся крупноватых для парня сосков. Они были напряженными, твердыми, но очень нежными на ощупь. Оборотень принялся лизать, иногда наблюдая за тем, как, жмурясь, анимаг кусает губы. В какой-то момент тот замер, двигая своей рукой на члене чуть быстрее и после, издав несколько блаженных стонов, расслабился, все еще двигая рукой, выдаивая остатки оргазма. Римус остановился и лег рядом, наблюдая за тем, как вздымается грудь Сириуса, как спадают его волосы на белую, измятую теперь наволочку. — Прости, — произнес Бродяга неловко и был очень мил. — Хочешь, я подрочу тебе? — Нет, я сам. Хочу продолжить целоваться. «И минет,» — подумал про себя оборотень, но озвучивать ни за что бы не стал. По крайней мере сейчас это было слишком смущающие, а вот поцелуи, которые довели в этот раз его до оргазма. Пока тело пробивало ярчайший оргазм, Римус одной рукой сжимал хрупкое плечо Сириуса. Казалось, тело не могло выдержать столько удовольствия. Когда они оба расслабились, уже светало. Спать хотелось сильно, но провести вдвоем время — сильнее. Парни смотрели друг на друга. По лицу Бродяги полз розовый луч яркого, майского солнца, его глаза на просвете казались драгоценными камнями, а кожа — фарфором. — Я не хочу тебя терять, Луни, особенно после всего этого, понимаешь? — Сириус грустно отвел взгляд, Римус был согласен, что после «этого» и ему было бы тяжелее ставить над собой эксперименты, но это было его правом. — Я понимаю, — это все, что он мог сказать сейчас. Выбор был слишком тяжек.