ср, 18 января 1989 г.
вечер того же дня
22:48
Она просыпается от звука захлопнувшейся входной двери. Она просыпается от невероятного чувства жажды. Она пытается прийти в себя. Пытается вспомнить, какой сегодня день недели, пока наконец не переводит сонный взгляд на часы около кровати. Пока наконец не осознает, что она проспала буквально весь чертов день, так сильно ее вымотала их ночная вылазка с Турбо. На часах почти одиннадцать вечера. Отец как раз вернулся домой. Можно было бы притвориться спящей. Можно было бы остаться в своей комнате и не контактировать с ним вплоть до его следующего отъезда. Можно было. Но чувство неутолимой жажды с кисловатым послевкусием во рту было сильнее этого. Она все же решается выйти из комнаты. На кухне Оля залпом выпивает стакан воды. Она уже собирается захватить что-нибудь из холодильника и вернуться в свою комнату, когда на пороге кухни появляется отец. С очередной папкой в руках. Вот дерьмо. — Мне нужно с тобой поговорить, — спокойным тоном произносит он. — Может быть, завтра? Я устала и уже хочу спать, — нагло врет она, заведомо зная, «не поверит». Он ничего не отвечает. Молча открывает свою дурацкую папку и швыряет ее на стол. Краем глаза она успевает рассмотреть жуткие снимки, приложенные к новому делу. Очередной труп (да, их за карьеру своего отца она тоже насмотрелась немало). Окровавленное тело парня на снимках было ей абсолютно незнакомо. — И что это? Решил испортить мне аппетит перед ужином? — совсем безразличным тоном спрашивает Оля. — Это Хайдар Закиров. Лидер группировки «Жилка» по прозвищу Хайдер. Вчера вечером он был найден мертвым в своем подъезде около восьми вечера. Семнадцать ножевых ранений, представляешь? Несколько секунд он молчит. Словно бы ожидает от нее какой-либо реакции на свои слова. — И? Все еще не понимаю, зачем ты рассказываешь мне обо всем этом, — наконец отвечает девушка. И она действительно не понимает. — Где ты была вчера вечером? — словно бы резко сменяет тему мужчина, а его голос вновь принимает свой привычный рабочий тон, который словно бы свидетельствовал о начале допроса. — Еще скажи, что ты меня подозреваешь, — с какой-то ироничной улыбкой игнорирует его вопрос Оля. — Отвечай на вопрос. — Ты прекрасно знаешь, где и с кем я была. — Я все еще жду твоего четкого ответа. — О, Боже, я была в кино. В ресторане и в кино, окей? — С кем? — Ты, блять, издеваешься? Он молчит. Молчит, всем своим видом давая понять, что он не намерен силой выбивать из нее ответ на каждый свой вопрос. — С Бессмертным Владиславом Алексеевичем, — не без пафоса наконец произносит Оля. — Уроженцем города Казань Татарской АССР тысяча девятьсот шестидесятого года рождения. Это все? — Мне необходимо знать точное время, которое вы провели вместе. — Ты что… его подозреваешь? — Точное время, Оля. — Я не знаю, понятно? Я встретилась с ним около пяти. И мы были вместе весь вечер. Вплоть до одиннадцати, когда он привез меня домой, и ты это прекрасно видел. — Значит, у него есть алиби, — словно бы констатирует факт отец. Словно бы говорит это сам себе. — Именно так, представляешь? Наш сеанс начался ровно в восемь вечера. И все это время он был рядом со мной, поэтому даже не пытайся повесить на него это дерьмо. Но такой ответ мужчину явно не устраивает. — Ты не будешь подтверждать его алиби, если тебя вызовут на допрос, — неожиданно выдает он. Словно бы приказывает. Словно бы ставит ее перед фактом. — Что? — с ее губ слетает ироничный смешок. — Еще как буду. Его там не было. — Ты забыла об одном из главных принципов? «Преступник не всегда совершает преступление своими руками». Может быть, хотя бы задумаешься о том, почему он позвал тебя именно на тот сеанс, когда было совершено это преступление? Несколько секунд она молчит. Несколько секунд они оба молча переглядываются, прежде чем она наконец не решает подлить масла в огонь. — Если меня вызовут на допрос, я организую ему самое достоверное алиби. — Ты не посмеешь. — Еще как посмею! Звонкая пощечина выбивает землю у нее из-под ног. Этот звук оглушает ее. Щека неприятно горит после сильного удара, и Оля тут же потирает ее ладонью. Он впервые позволил себе поднять на нее руку. — Если ты только попробуешь заикнуться о том, что он был с тобой на момент преступления, — он угрожающе размахивает указательным пальцем у нее перед лицом, — то я навсегда забуду о том, что у меня когда-то была дочь. — А ты когда-нибудь об этом помнил, пап? Хоть когда-нибудь? — на ее губах пестрит улыбка, полная боли и разочарования. — Может быть, когда за десять лет ты не появился ни на одной школьной линейке? Или, когда просто запирал меня одну в квартире, если тебе нужно было уезжать в свои дурацкие командировки? Может быть, ты думал обо мне в тот вечер, когда мама на коленях умоляла тебя оставить свою блядскую работу? Думал ли ты обо мне, когда какие-то отморозки, которых ты посадил, убили ее? — Оля, я… — он пытается коснуться ее плеча, но она рефлекторно отталкивает его руку и отшагивает назад, всем своим видом показывая, что он утратил последние остатки ее доверия по отношению к нему. — Знаешь, а ведь это лучше мне забыть о том, что у меня когда-то был отец. Жалкое подобие отца. Думаю, что нам обоим так будет лучше, — она не дожидается его ответа. Просто уходит в коридор, хватает свою куртку и выбегает из квартиры. Последней каплей, переполнившей чашу ее разочарования в собственном отце, становится болезненное осознание того, что в этот момент он даже не попытался ее остановить или что-либо предпринять. ♪ Кис-Кис – Молчи ♪ иногда мне становится страшно, что со мной никогда не случится убежать и в кого-то однажды до беспамятства просто влюбиться мое счастье в том, чтобы вырасти и уехать подальше отсюда нету повода больше для грусти, здесь я точно счастливой не буду Она ни о чем не думает в этот момент. Никакой стратегии или планов по развитию дальнейших событий. Ноги сами несут ее в единственное место, где она бы могла укрыться этой ночью – в подвал. Массивная дверь не поддается. Она заперта снаружи. На часах почти полночь, а внутри уже никого не было. К счастью, никто не прихватил с собой запасной дубликат ключей, припрятанный в водосточной трубе, поэтому ей все же удается пробраться внутрь и не замерзнуть насмерть этой ночью. Этот день вымотал ее. Несмотря на то, что она проспала большую его часть, разговор с отцом буквально лишил ее всех сил, поэтому, пробравшись в подвал, она сразу же падает на ближайший диван и засыпает. Засыпает, чтобы не думать о произошедшем. Засыпает, чтобы не думать о том, что будет завтра. Засыпает, чтобы не думать о том, что теперь ей либо придется мириться с ультиматумами своего отца, либо придется стать бездомной, потому что податься в этом городе ей было больше некуда. Утром она просыпается от посторонних голосов и неприятного звука. Сквозь сон и едва открывшиеся веки она узнает очертания двух фигур. Это Марат и Андрей. Они что-то оживленно обсуждают, пока Андрей сидит напротив грязного зеркала, а Марат ловко проходится жужжащей электромашинкой для стрижки по его голове. Светлые волосы небольшими комками падают на пол. — Доброе утро, — как-то синхронно звонко отзываются они, стоит ей только подняться с дивана и потянуться. — А меня пострижешь? — вдруг неожиданно спрашивает Оля, обращаясь к Марату. — Под нолик что ли? — с улыбкой переспрашивает парень, явно не воспринимая ее просьбу всерьез. — По плечи, — она рукой показывает примерно желаемую длину на своих волосах. Парни переглядываются. — Что? — Это же больше половины, — наконец отзывается Андрей, комментируя длину ее волос. — И? Не зубы ведь. Отрастут. — Ты хорошо подумала? — на этот раз спрашивает Марат. — Мы так и будем болтать? Через несколько минут она занимает прежнее место Андрея. Ловким движением рук Оля откидывает распущенные волосы назад, когда в отражении зеркала вновь ловит на себе взгляд Марата. Он неуверенно подносит машинку к ее волосам. — Слушай, ты точно хорошо подумала? — снова спрашивает парень. Она кивает. Он снова подносит машинку к ее волосам, на этот раз даже включает, но лишь на несколько секунд. Звук резко утихает, когда он вновь убирает руку от ее волос. — А если я все через жопу сделаю? Ну, типа криво и все такое. — Дай эту херню сюда, — Андрей без колебаний забирает машинку из рук друга, слегка пиная его в сторону. — У меня сестре четыре года. Нет в этом ничего сложного, — наконец поясняет он, включая жужжащий прибор. — Радует, что виноватым буду не я, — с каким-то облегчением выдает Марат. Она наконец узнает его звонкий беззаботный голос. — Ладно, вы здесь стригитесь, а я за хавчиком сбегаю. Чебуречная уже должна была открыться. — Ага. Перемячей захвати. — Круто. На меня возьми пару штук, — в последний момент отзывается Оля, прежде чем Марат кивает и скрывается из виду. Светлые пряди длинных волос падают прямо на пол. Андрей не отговаривает ее. Даже не пытается. Он молча и уверенно выполняет ее просьбу. Она благодарна ему. Через несколько минут ее образ кардинально меняется. Из отражения в зеркале на нее смотрит совершенно иной человек. Ее ноги усыпаны собственными волосами, но все, что она чувствует в этот момент – облегчение. Физическое облегчение от того, что она избавилась от легкого груза густых волос. Моральное облегчение от того, что все плохое осталось во вчерашнем дне. Остальные парни постепенно начинают собираться в подвале. Еды едва хватает на всех, когда Марат приносит пакет с горячей выпечкой, которая в миг разлетается по рукам. Самым последним на месте появляется Кощей. С невозмутимым видом он проходит сквозь парней, отвесив в ее сторону неброское «Рысь, зайди ко мне», прежде чем скрыться за своей дверью в дальнем углу помещения. Ее нутро сжималось каждый раз, когда он говорил эту фразу. Каждый раз, когда он выглядел как туча и походил на истинное зло во плоти. Он выглядел так каждый раз, когда собирался кого-то отчитать. И абсолютно каждый раз было за что. Она как раз надкусывает свой перемяч, прежде чем сунуть горячую лепешку в руки Вахиту, и направиться вслед за Кощеем. Лучше рубить зло на корню. Она это точно знала. — Присядешь или постоишь? — на этот раз мужчина неожиданно предлагает ей право выбора. Оля решает не испытывать его терпение, поэтому молча занимает свое привычное место – кресло напротив его дивана. Лицом к лицу. — Решила постричься? — наконец выдает он, вдоволь налюбовавшись ее лицом. — Тебе не нравится? — с улыбкой спрашивает Оля, хоть ей и было глубоко плевать на его мнение. Мужчина ничего не отвечает. Вместо этого он молча кладет какой-то объемный пакет на журнальный столик между ними. — Что это? — спрашивает девушка, прежде чем прикоснуться к загадочному свертку. — Загляни. И лучше бы она этого не делала. Внутри загадочного пакета лежала шапка. Красивая женская шапка из рыжего меха. Очевидно, когда-то это была лиса. Вещь выглядела дорого, но не вызвала у Оли никакого восхищения. Не вызвала абсолютно никакой реакции. — Тебе не нравится? — Я бы предпочла, чтобы животное, которое было убито жестоким образом ради этого головного убора, было в живых. Прости, но это не совсем в моем стиле, — спокойно отвечает она, закрывая пакет и откладывая его обратно на столик. — А что в твоем стиле? Эта ношенная херня из комиссионки? — неожиданно резко бросает Кощей, кивая взглядом на шапку с козырьком у нее на голове. — Кстати, откуда у тебя это? — Подарили. — Подарили? — на его губах очередная ухмылка, вызывающая неприятное чувство тревоги. — «Перваки» подарили? Она чувствует, как липкое чувство страха вновь крадется по пятам, но она не позволяет ему поглотить себя. Она держится уверенно. Уверенно и естественно притворяется дурочкой, что впервые в жизни слышала о каких-то там «Перваках», и не имела ни малейшего понятия о том, на что он здесь вообще пытался ей намекнуть. — Я пойду? — неожиданно спрашивает Оля, так ничего и не ответив на его вопрос. — Иди. Пока что, — с определенным подтекстом отвечает мужчина. Она поднимается на ноги, которые одновременно стали ватными, и одновременно налились свинцом. Она уже почти не чувствовала их. Почти не контролировала собственное тело, скованное липким чувством страха. Она выходит из тесной комнаты с единственной мыслью о том, что ей следует как можно скорее поговорить об этом с Турбо. Поговорить о том, что их план «А кто сказал, что Кощею стоит об этом знать?» оказался провальным. Он уже знал обо всем. О том, что чертову комиссионку крышуют «Перваки». О том, что они с Турбо позволили себе проявить подобного рода самодеятельность, когда решили наведаться туда прошлой ночью. О том, что… Вихрь мыслей в ее голове утихает. На смену ему приходит «белый» шум. Телевизионные помехи на максимальной громкости вытесняют из ее головы абсолютно все мысли, когда она вновь оказывается в общей комнате и видит Турбо. Видит Турбо, что сидит на одном из диванов. Видит Леру, что сидит на его коленях и нашептывает ему на ухо что-то интересное, вызывая такую широкую улыбку на его тонких губах. Ей становится дурно. Она не понимает, почему эта ситуация выводит ее из себя. Не понимает, почему она не помнила о чертовой Лере, когда он целовал ее на крыше их временного укрытия прошлой ночью? В конце концов, она не понимает, почему он сам не помнил о своей собственной девушке, когда целовал ее? Ей все еще дурно. ♪ МУККА – Девочка с каре ♪ Она находит свою куртку и сразу же направляется к лестнице. Краем глаза она замечает, что Турбо подрывается вслед за ней. Она слышит озлобленное «Только попробуй» из уст Леры, но даже это не останавливает его. Оля понимает это, когда все еще слышит его шаги позади. Она ускоряется, выскальзывая из подвала на улицу, где забегает в первый же подъезд, позволяя Турбо потерять ее из виду. В подъезде она прижимается спиной к холодной стене и медленно опускается вниз, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Ей все еще дурно. Ей дурно от того, что она впервые чувствует горячие слезы на своих щеках за последние пятнадцать лет. Она больше не возвращается в подвал. Через несколько часов она окончательно успокаивается и все же решается вернуться домой, потому что ночевать под открытым небом при минусовой температуре кажется ей самой глупой из возможных смертей. Она уже мысленно мирится с тем, что ждет ее дома. Тирады, упреки, лекции на тему «Я же все для тебя», разговоры о неуважении, и, возможно, домашний арест? Нет. Ее не ждет ничего из этого. В пустой квартире ее не ждет абсолютно ничего, кроме записки: «Уехал в Ульяновск. Вернусь на следующей неделе». Она с облегчением выдыхает. У нее есть целая неделя.пт, 20 января 1989 г.
Этот день она проводит в кровати.сб, 21 января 1989 г.
Этот день она бы тоже с удовольствием провела в кровати. Если бы не Зима. Они сидят у нее на кухне уже как час. Чай в кружках давно остыл за неловким разговором, но это все равно лучше одиночества. Она не переносила одиночества. В ее жизни его было слишком много. — Ты просто так быстро свалила в четверг. А вчера вообще не появилась. — И ты решил меня навестить, чтобы убедиться в том, что я хотя бы жива? — с какой-то грустной улыбкой спрашивает Оля. Шутки сегодня явно даются с трудом. — Не. Скорее для того, чтобы позвать тебя в ДК. Сегодня же дискач. И, кстати, ровно неделя как… — Как я жалею о том, что позволила себе позариться на ту клятую сотню рублей? — резко перебивает его она. — Сделаем вид, что я этого не слышал, — судя по его улыбке, сказанное его совсем не задевает. — Так, что? — А Кощей там будет? Она не знает зачем задает этот вопрос. Скорее, хочет убедиться в том, что его там не будет. Их последний разговор все еще ощущался неприятным осадком где-то глубоко внутри. И возвращаться к этому разговору ей совсем не хотелось. — Кощей? На дискаче? Да ты шутишь. Хотя, я бы посмотрел на это, — смеется парень. — Дискачи в ДК – это слишком беспонтовые тусовки для птиц такого полета, — последняя фраза звучит явно не без сарказма. Еще бы. — Здорово. Тогда дай мне пятнадцать минут. Она не то чтобы заморачивается над своим внешним видом. Ей плевать на свой внешний вид. Она просто хочет отвлечься от последних событий. Отвлечься от всего этого дерьма, связанного с ее отцом, Кощеем, Турбо и его подружкой. Пятнадцати минут вполне хватает для того, чтобы привести в порядок свои волосы и надеть любимый гольф под светлый джинсовый комбинезон. Просто и удобно. На всякий случай. Субботняя дискотека в ДК уже была в полном разгаре, когда они наконец туда добрались. ♪ Ласковый май – Седая ночь ♪ Под песню Ласкового мая ребята в абсолютно каждом из кругов проделывали безукоризненно заученные движения, которые казались странным ритуалом, но выглядел этот ритуал поистине завораживающе. — Я не уверена, что у меня получится, — резко упирается Оля, когда Зима уже тащит ее в круг к «универсамовским». — Разве ты узнаешь, пока не попробуешь? — с улыбкой подначивает ее парень, но все же добивается своего, потому что уже через несколько секунд они вклиниваются в круг знакомых лиц, протискиваясь между остальными парнями. Зима медленно показывает ей банальные движения, которых оказывается не так много. Он комментирует каждое проделанное ногой или рукой действие, пока у нее наконец не начинает получаться. Пока они наконец не движутся синхронно со всеми. Все проблемы и заботы в этот момент кажутся такими незначительными, когда ты ощущаешь себя частью чего-то столь масштабного. Чего-то большего. Ощущаешь свою маленькую роль в этом огромном мире. ♪ Nautilus Pompilius – Я хочу быть с тобой ♪ На смену Ласковому маю приходит меланхоличная композиция Наутилус. Круги вновь размыкаются, чтобы распределиться по парам, когда она впервые за вечер пересекается взглядами с Турбо, стоявшим на противоположной стороне круга. Сердце пропускает десятки, сотни, тысячи ударов, когда он просто разрезает круг и движется в ее сторону. Черт. — Можно пригласить тебя? Его «пригласить» звучит как повод остаться наедине. Повод поговорить. Повод оправдаться. Повод выяснить отношения. Повод для чего угодно, но только не для обычного танца. Этот вопрос – единственное, что он произносит. Никакого осуждения в его взгляде, ни единой нотки упрека в его голосе. Видеть его таким было непривычно. Он просто протягивает ей свою ладонь. — Я уже танцую с Вахитом, — неожиданно отрезает Оля, после чего сразу же поворачивается к парню и кладет свои ладони ему на плечи, а в ее взгляде читается немое «выручай». — Думаю, что Зима уступит мне один танец, — все же продолжает настаивать Турбо, явно не намереваясь уходить без желаемого. — Тогда подумай еще раз, — резко отвечает другу Зима, прежде чем взять ее за руку и увести в другую сторону. — Спасибо, — еле слышно шепчет Оля, наконец испытывая облегчение от сложившейся ситуации. — Ты же знаешь, что он мне после дискача по фанере пропишет? — с улыбкой спрашивает Зима. — Знаю, — она улыбается ему в ответ, после чего они оба смеются. Она старается не думать о Турбо. Не думать ни о ком. Она пришла сюда с единственной целью отвлечься от всего и от всех, поэтому она просто кладет свою голову на чужое плечо и прикрывает глаза, пока через несколько минут голос Вахита не приводит ее в чувство. — Можно задать вопрос? — Да. — Что Кощей тогда хотел от тебя? Ну, в четверг, когда попросил зайти к нему с утра, помнишь? Она молчит. Словно бы обдумывает свой ответ, после чего наконец поднимает голову с его плеча, чтобы взглянуть в лицо. — Хотел подарить мне шапку из дохлой лисы, представляешь? — Да ладно? — его пробивает на смех, и она подхватывает его следом. Они говорят обо всем и ни о чем сразу. Ей не хочется, чтобы эта дурацкая песня заканчивалась. Ей нравилось чувствовать себя в безопасности, пока они рядом. В безопасности от назойливости Турбо. В безопасности от чего-либо вообще. Но песня заканчивается. Песня заканчивается и Вахит шепчет ей на ухо о том, что он выйдет перекурить и вернется через пять минут. Она остается одна. Она снова ловит на себе испепеляющий взгляд Турбо, поэтому сразу же направляется в сторону уборной. Без какого-либо повода. Ей просто нужно было быть уверенной в том, что хотя бы там он не сможет ее достать. Она проводит в женской уборной примерно десять минут. Она уже намеривается вернуться обратно в холл, когда в дверном проеме сталкивается с ней. — Что, прячешься здесь от назойливых поклонников? Или от чужих парней? — с насмешливой улыбкой спрашивает Лера, со всей силы пиная ее в грудь. — Пройти дай, — единственное, что отрезает Оля, делая очередную попытку пробраться к выходу из уборной, но на этот раз ей преграждают путь чужие подруги. — Неужели, ты, сука, еще в тот вечер не поняла, что я тебе глотку перегрызу, если ты мне только повод дашь? — Лера с озлобленностью процеживает сквозь зубы каждое свое слово. — Что насчет того, чтобы получше следить за своим парнем? Мне то он нахер не уперся. — Знаешь, а ведь в этом не было необходимости, пока сюда не начали съезжаться московские интердевочки. — Так ты тоже из Москвы? — с улыбкой спрашивает Оля, словно бы сказанное ее никак не задевало. Лера ничего не отвечает на ее завуалированное оскорбление. Она отдает короткий приказ своим подругам, после чего те заламывают ей руки. — Я объясню один раз, идет? Коротко и доходчиво. Но она ничего не объясняет. Она просто замахивается и, резким, но точным ударом разбивает ей нос. Боль пронзает мозг. Кровь медленно стекает по лицу, попадая в рот, пачкая одежду, разбиваясь темными каплями о кафельный пол под ногами, пока Лера не решает, что этого недостаточно. Пока она не плюет ей прямо в лицо, прежде чем они наконец отпускают ее и уходят. В голове все еще стоит посторонний шум. Картинка перед глазами как-то странно плывет, не позволяя глазам ни на чем сфокусироваться, но она все же добирается до раковины. Проходит, наверное, около десяти минут, прежде чем кровотечение наконец уменьшается, а на пороге женской уборной появляется Зима. — Заметано, в следующий раз беру тебя на перекур с собой. Он шутит. Она пытается улыбаться, но даже это простое действие приносит ей лишь новую порцию боли. — Пойдем, — он помогает ей умыться, пару раз проходясь смоченной ладонью по ее лицу, после чего берет ее под руку и выводит из туалета. — Куда? Танцевать? — все же улыбается Оля, но тут же об этом жалеет. Острая боль вновь пронзает ее мозг. — Ага, только на улице потанцуем, идет? Через несколько минут они уже выходят из ДК. Он ловким движением лепит небольшой снежок из горстки навалившего снега и сразу же прикладывает к ее носу. — Что там случилось? — наконец спрашивает Зима. Как же она хотела надеяться, что этот вопрос все же не прозвучит. — Какие-то идиотки воду разлили, а я… Но Вахит даже не позволяет ей закончить. — Ага. Это тебя Турбо уже научил? Советам со своей фирменной книги «Тысяча и один способ аргументировать свое разбитое ебало». Она молчит. Думает о том, действительно ли она может рассказать ему о Лере. Крысятничать на своих же? А если эти «свои» позволяют себе вытворять подобную херню? Она так и не находит ответа на свой вопрос, поэтому просто продолжает молчать. Через полчаса они уже сидят у нее в гостиной при тусклом свете торшера. Журнальный столик с горой усыпан испачканными салфетками, но ее нос больше не кровоточит. Голова все еще раскалывается от пронизывающей боли, несмотря на двойную дозу обезболивающего, но она просто терпит. — Я пойду, если ты в порядке? — Нет, — неожиданно отвечает Оля и сразу же забирается на диван с ногами, укладывая свою голову на чужие колени. — Так ты хочешь, чтобы мне от Турбо прилетело или сразу от Кощея? Она не смотрит на него, но по голосу слышит, что он улыбается. Она ничего не отвечает. Он больше ничего не говорит. Лишь молча гладит ее по волосам и по спине, прежде чем она наконец не засыпает. ♪ МЫ – Возможно ♪ прости, мне придется убить тебя ведь только так я буду знать точно что между нами ничего и никогда уже не будет, возможно