вс, 22 января 1989 г.
08:36
Она просыпается с осознанием того, что больше не лежит на коленях у Зимы. Теперь ее голова покоится на небольшой перьевой подушке, по-прежнему раскалываясь от адской боли после событий вчерашнего вечера. Она даже не смотрит на часы. Просто прикрывает глаза, намереваясь снова уснуть, когда из кухни неожиданно доносится посторонний шум. Она поднимается с дивана с единственной надеждой на то, что причиной утреннего шума не был внезапно вернувшийся отец. Кто угодно, лишь бы не он. Грабитель, убийца, серийный маньяк, бездомное животное, проникшее в квартиру неизвестным путем, но лишь бы не отец, вернувшийся пораньше со своей дурацкой командировки. Для новых дискуссий с ним она все еще морально была слишком слаба. Бездомных животных и нарушителей порядка на кухне не оказалось. Вместо них около открытого холодильника стоял Зима, наслаждавшийся холодным молоком прямиком из бутылки. — Доброе утро, — наконец подает голос Оля. — Извини? Ты долго спала, поэтому я наглым образом оккупировал ваш холодильник, — тут же принимается оправдываться парень, все еще что-то пережевывая за щекой. — Разве пацаны извиняются? — с улыбкой спрашивает она. — Мне придется убить тебя, если ты кому-нибудь об этом расскажешь, — с самым невозмутимым выражением лица произносит Вахит, но она все равно понимает, «шутит». — Я рада, что ты остался, — резко переводит тему Оля, занимая свободное место за кухонным столом. — Не флиртуй со мной, — он улыбается, делает еще пару глотков молока, прежде чем занять место напротив нее. Она улыбается ему в ответ. И это такое простое действие все еще приносит ей приличную порцию боли. Он замечает это по выражению ее лица. — Как самочувствие? — Нос в порядке, но голова до сих пор раскалывается. Такое чувство, что они буквально втроем прыгали по ней одновременно, — она прикрывает глаза и потирает пальцами все еще слегка пульсирующие виски. — Втроем? — сразу же переспрашивает Зима. Осознание приходит слишком поздно. Она даже не сразу понимает, что произошло, пока не открывает глаза, пересекаясь с ним взглядами. — Ты ведь понимаешь, что тебе все равно придется рассказать о том, что там вчера произошло? У нас на такое глаза не закрывают. Она молчит. Ее голова все еще слишком сильно болит, чтобы думать об этом дерьме прямо сейчас. — Рысь? — Я не хочу быть крысой, ладно? — резко отрезает она. — Причем здесь вообще это? Быть крысой – это стучать на своих же, а не когда… Он резко замолкает, словно бы начиная понимать. Картинка в его голове складывается воедино. Несколько секунд Зима просто молчит, но она все равно понимает, что он уже обо всем догадался. — Это Лера, да? Оля молчит. Она не показывает этого внешне, но внутри она очень рада тому, что он сам обо всем догадался. Что ей не пришлось «быть крысой». — Конечно же, это Лера. Кто еще мог отпиздить тебя в бабском толчке. — Обещай, что это останется между нами, — настойчиво просит она. — Нихера подобного, — его лицо буквально перекашивает от злости. — Зима. Они спорят битый час, пока он наконец не соглашается принять ее условия. Пока наконец не дает ей обещание молчать об этой ситуации. По крайней мере до тех пор, пока что-нибудь подобное не повторится еще раз. Ей хотелось верить, что до этого не дойдет. — Какие планы на сегодня? — На нос мой посмотри. Какие у меня могут быть планы? — с улыбкой отвечает Оля, доедая свой бутерброд. Зима лишь улыбается в ответ. Он неожиданно поднимается со своего места, чтобы взять пару кружек со столешницы напротив, после чего он возвращается обратно за стол и переворачивает их вверх дном. Он одним глотком допивает остывший чай из ее кружки и точно так же переворачивает ее. Теперь на столе перед ней вверх тормашками стояло три кружки. — И? Собираешься показать мне какой-нибудь дешевый фокус? — с искренним недоумением спрашивает девушка. — Следи внимательно, — это все, что он произносит, прежде чем вынуть со своего кармана небольшой металлический шарик и положить его под одну из кружек. — Да ладно, — смеется Оля, уже догадываясь о том, что сейчас будет происходить. Зима неторопливо, но ловко вращает кружки по столу, создавая иллюзию медленных движений. Создавая иллюзию легкой победы для своей жертвы. Создавая иллюзию отсутствия хоть какого-либо подвоха. Его руки плавно меняют кружки местами, пока спустя несколько секунд он наконец не останавливается. — Надеюсь, что это был ознакомительный раунд, иначе приз за три победы будет за мной, — с улыбкой отвечает Оля, и с уверенностью поднимает одну из кружек. Пусто. — Он точно был здесь, — в ее разочарованном голосе даже сквозят легкие нотки обиды. Она в недоумении. — Попробуем еще раз? — с улыбкой предлагает парень. Его руки вновь принимаются передвигать кружки между собой. На этот раз немного быстрее, но это все равно не сбивает ее с толку, ведь она была изначально уверена в том, что следит за нужной кружкой. Теперь уж точно. Она снова выбирает ту же самую кружку. Пусто. — Слушай, какого черта? — Оля не выдерживает и точно так же переворачивает следом две оставшихся кружки. Пусто. Пусто. Металлического шарика не было ни под одной из них. — А где… — она поднимает глаза на Вахита, гордо вынимающего заветный шарик со своего рукава. — Но как? Я же следила за ним. Я точно видела его. Я бы заметила! — Ловкость рук и никакого мошенничества, — с улыбкой отвечает парень. — Вообще-то, это мошенничество. Статья 147. Подразумевает завладение чужим имуществом или приобретение права на имущество путем обмана либо злоупотребления доверием, — дословно цитирует Оля, вспоминая слова отца. Вспоминая тот вечер, когда он вслух зачитывал ей личное дело Кощея, наизусть цитируя каждую его статью. — Так, имущество, это молоко или бутеры? Я так и не понял, — с улыбкой подначивает ее Зима. — Ха-ха, — тут же передразнивает его Оля. В ее голосе все еще сквозят нотки обиды. Ее буквально обвели вокруг пальца. Буквально… впервые в жизни? Ощущения были странные. Не из приятных. Она привыкла быть по иную сторону этой схемы, но сейчас же она сама оказалась в роли жертвы. — Так что, пойдешь со мной? — неожиданно вырывает ее из размышлений Вахит. — Куда? — На рынок. Там зевак больше всего, плюс сегодня воскресенье. Она молчит. Словно бы пытается сообразить, что к чему. — Подставным игроком побудешь. Я буду людей зазывать, а ты играть вызовешься. Один раз выиграешь и просто в сторону отойдешь. Брать кого-то из парней на одну и ту же точку второй раз слишком рискованно. Да и девчонка в любом случае вызывает больше доверия, не так ли? — Ага. Особенно девчонка с разбитым носом. Доверие польется через край, гляди, — досадно улыбается Оля. — Замажешь чем-нибудь? У вас же там полно всяких этих штук. Так ты в деле? Она снова молчит. Знает, что согласится, но молчит. — Поверить не могу, что я снова позволяю втягивать себя в какое-то дерьмо, — наконец произносит Оля. — Снова? Она лишь отмахивается от его вопроса, решая не вдаваться в подробности их неудачной вылазки с Турбо, о которой никому до сих пор так и не было известно. Никому, кроме Кощея (?) Уже через полчаса они оказываются на одном из оживленных казанских рынков. Людей здесь действительно было достаточно много, поэтому Зима довольно быстро сориентировался, заняв оно из самых проходящих мест между оживленными рядами, сразу же привлекая к себе необходимое внимание. По правде говоря, Оля до последнего думала, что это не сработает. Вся эта затея с подставной победой и банальным мошенничеством с закатыванием шарика в рукав. Это выглядело абсурдно и глупо. Но вся соль была в том, что люди, жаждущие легких денег, были еще глупее. Она быстро справилась со своей ролью. За считанные минуты «выиграла» десять рублей, после чего просто отошла в сторону и продолжила наблюдать за «работой» Вахита, периодически оглядываясь по сторонам, чтобы не прозевать возможных «мусоров», патрулирующих рынок. Зима действовал довольно стратегически. Ловкость его рук завораживала и не вызывала никаких сомнений у присутствующих. Оля наблюдала за его движениями в каждой из партий, но ни разу ей так и не удалось заметить того самого момента, когда металлический шарик исчезал в его рукаве. Изредка Вахит все же позволял победить тем, кто делал небольшие ставки. Но как только на кону стояла сума свыше десяти рублей – у «жертвы» не было ни единого шанса на победу. Уже через несколько минут сумма их «заработка» дошла до сотни, еще через несколько – перевалила за пять сотен. Пять чертовых сотен всего лишь за несколько минут. Пять сотен «как с куста». Зима предупреждал ее о том, что половину «заработанного» им придется сдать в «общак», а вот оставшуюся половину они уже смогут поделить поровну, но даже четвертая часть от заработанной суммы устраивала ее более чем. — Я сыграю? Неожиданно в толпе слышится знакомый голос, выбивающий землю у нее из-под ног. Она протискивается между скопившимися людьми, пока наконец не добирается до него. Пока наконец не добирается до Турбо, появившегося буквально из ниоткуда. Он смеряет ее своим полным презрения взглядом, после чего вновь обращается к Зиме. — Так что? Сколько у тебя там уже? — Какого черта ты творишь? — едва слышно обращается она к нему. — В сторону отошла, — единственное, что парень процеживает сквозь зубы, даже не глядя в ее сторону, всем своим видом показывая, что отступать он не намерен. — Пять сотен ставлю. Будет косарь, чтобы удвоить мой выигрыш? — он снова обращается к Зиме. — Турбо, хорош, — ее едва слышный шепот пропитан явными нотками мольбы, но ему так все равно. — Я сказал: отошла в сторону, — на этот раз он удосуживает ее своим взглядом. Взглядом, который вызывает лишь нагнетающее чувство тревоги. Зима ведет себя как ни в чем не бывало. Внезапное появление Турбо абсолютно его не настораживает. Он с удовольствием принимает его ставку в размере пяти сотен, после чего принимается вращать наперстки. — А если под наперстками ничего нет? — неожиданно спрашивает Турбо, даже не прикасаясь к ним. Он словно бы пытается вывести друга на эмоции. Словно бы жаждет разоблачения их обмана на глазах у всех. — Подставить нас вздумал? — снова отзывается Оля, хватая его за рукав. — Нехер было с ним вчера в ДК тереться, — единственное, что он произносит в ответ, прежде чем слегка пнуть ее плечом в сторону и наконец подойти к наперсткам с явным намерением перевернуть их все. Времени на размышления почти не было. Действовать нужно было здесь и сейчас. Без промедлений. Она сомневается в правильности своего решения, но все же не найдя ни единой альтернативы своей глупой идее, она просто кричит. — Шухер! Менты! ♪ Порнофильмы – Только ты ♪ В толпе начинается паника, которая лишь играет ей на руку. Со всей силы она толкает Турбо куда-то в сторону, после чего хватает Вахита за руку, но он тут же перенимает инициативу на себя и тащит ее в неизвестном направлении. Она ни о чем не спрашивает. Просто доверяется ему, позволяя вести себя следом. Просто полагается на то, что он ориентируется в этой местности лучше. Что он точно не заведет их в тупик и не загонит в угол. Они останавливаются лишь на ближайшей автобусной остановке, намотав целый марафон в пару километров, чтобы скрыться как можно дальше от места преступления. — Это была дерьмовая идея, — неожиданно произносит Зима, все еще пытаясь отдышаться. — Поднимать ложную тревогу, когда там никого не было, — поясняет парень. — Это типа нарушение «кодекса», понимаешь? — Серьезно? Нарушение «кодекса»? — не без возмущения переспрашивает Оля. — А то, что он собирался нас подставить? Это типа нихера не нарушение «кодекса»? — она буквально взрывается от злости. От длительной пробежки и криков ее голова вновь начинает раскалываться, но она не подает виду. Просто терпит. — Если бы он нас подставил – он бы за это ответил. Но теперь крайними вышли мы. И огребать за это тоже нам, смекаешь? — Да все нормально будет. — Ага. Теперь Кощея в этом убедить попробуй. Турбо уже наверняка успел напеть ему в уши. — Кощея я беру на себя, — она с улыбкой пинает парня в плечо, после чего они наконец запрыгивают в прибывший автобус. Зима не ошибся. Когда они наконец добрались до базы, Турбо уже был там. На его губах пестрила злобная улыбка, которая выводила Олю из себя. Он был горд собой. Был горд своим омерзительным поступком. Это было так низко. — Кощей тебя ждет, — обращается Турбо к Зиме. Вахит без лишних вопросов движется к заветной двери, решая оставить разборки с другом на потом, а Оля даже не успевает что-либо сказать, когда дверь в конце помещения открывается и Кощей решает выйти к ним сам. Несколько секунд все присутствующие просто молчат. Каждый здесь знал, что первое и последнее слово будет за Кощеем. Каждый ждал своей участи. — Зима, подойди ко мне, — единственное, что наконец произносит мужчина, когда затянувшееся молчание начинает накалять обстановку. И Зима идет. Молча, послушно, уверенно. Без каких-либо колебаний. Ни тени сомнения ни в одном из его движений. Он знает, что его сейчас ожидает, но не предпринимает абсолютно ничего, чтобы избежать этой участи. Он целиком и полностью готов признать свою вину и понести ожидаемое наказание, которое здесь маскировали под видом «воспитания». Но Оля тоже знала о том, что его ожидало. И нет, в отличие от Вахита и всех присутствующих, она нихрена не была готова с этим мириться. Сперва действует. Затем думает. В порыве негодования эти пункты всегда срабатывали именно в такой последовательности. Она подрывается с места и уже через несколько секунд становится ровно между Кощеем и Зимой, не позволяя второму подойти ближе. — В сторону отойди, — спокойным тоном просит Кощей, явно ожидая, что его просьба будет выполнена сию минуту. — Нет, — таким же спокойным тоном отвечает ему Оля. — Отлично, — мужчина как-то досадно улыбается и делает глубокий вдох, словно бы пытаясь успокоиться и не сорваться раньше времени. — У нас теперь бабы за пацанов заступаются или я чего-то не догоняю? Она молчит. Кощей наконец обходит ее, чтобы подойти к Зиме. — Деньги. Все, что собрали, — он протягивает парню свою ладонь. Вахит без возражений отдает ему чуть больше пяти сотен. Олю эта ситуация возмущает, но она молчит. Не деньги сейчас были в приоритете. Кощей возвращается обратно. — Ключи от комиссионки, — теперь он протягивает руку ей. Но она не спешит повиноваться. — Не заставляй меня повторять дважды. Тебе это не понравится, — он пронизывает ее своим взглядом насквозь. Ей даже становится не по себе. — Да удавись ты ими, — девушка вынимает связку ключей со своего кармана и буквально швыряет ему под ноги. Она играет с огнем. — Тебе бы уже пора привыкнуть к местным понятиям, если хочешь здесь задержаться, — он как-то странно улыбается. — Они оба стали позволять себе слишком дохуя, знаешь. Один тащит тебя широебиться по чужим точкам за моей спиной. А я об этом ни сном ни духом, пока ко мне «перваки» с претензиями не заявляются. Второй – в напарницы по наперсткам записал, но вот опять же, — Кощей громко хлопает в ладоши, заставляя ее содрогнуться, — меня об этом в известность никто не поставил, представляешь? Или ты уже забыла об одном из основных правил? «Ты не имеешь права скрывать что-либо от своих», — цитирует он самого себя. — Это была моя инициатива, — наконец отвечает Оля. Она звучит твердо и уверенно. Ей не по себе, но отступать она не собирается. — Я лично захотела принять в этом участие. Я лично подняла ложную тревогу на рынке, когда в этом не было необходимости. Что насчет правила о том, чтобы за проступки всегда отвечал исключительно тот, кто в них виноват? Или такого у вас нет? Она ступает по очень тонкому льду. Он почти трескается под ее ногами. Она вот-вот провалится в холодную воду. Вот-вот умрет. Она понимает это по выражению его лица. — Значит, хочешь ответить за свои проступки? — его вопрос риторический. — Хочу, — без малейших колебаний отвечает Оля. — Думаешь, я не ударю? Думаешь, что я вшивый «супер», которым можно помыкать? Брать на «слабо»? — на его губах странная ухмылка. Ухмылка, значение которой она не в силах разгадать. — Ты ведь точно такой же член «Универсама», правда? А у нас здесь равноправие, Рысь. Никаких поблажек на пол или возраст. Ты об этом думала? Его речь кажется бессмысленным набором слов. Он словно бы пытался отойти от темы. Словно бы пытался отвлечь ее от чего-то. Лед трескается. Она падает в холодную воду. Задыхается. Чувствует поражение. Резким взмахом кулака Кощей разрезает воздух. Но его рука не останавливается перед ее лицом. Это не очередная попытка запугать ее. Это уверенный и точный удар по цели. Она – цель. Она чувствует как кровь снова течет по ее лицу. Она возвращается к воспоминаниям о вчерашнем вечере. Вспоминает удар Леры, который теперь кажется ей жалкой демоверсией происходящего здесь и сейчас. Дышать слишком трудно. Слишком больно. Она пытается дышать ртом, но металлический привкус дает понять, что кровь по носоглотке добралась до горла. Она харкает кровью на пол, когда кто-то неожиданно берет ее под руку и ведет к ближайшему дивану. Это был Зима. Ее взгляд снова затуманен. Она снова не может сфокусироваться ни на чем вокруг себя. Она слышит неразборчивые голоса, утопающие в шуме помех, которые создает ее мозг. Видит размытые силуэты. Смазанные движения. Турбо бросается в сторону Кощея. Она слышит щелчок. Щелчок механизма предохранителя. Она знает этот звук наверняка. Она слышала его миллион раз. Она не спутает его ни с чем. Она слышит щелчок, но не слышит выстрела. Она не понимает, что происходит, и эта неизвестность пугает ее. — Успокоился? — наконец она может разобрать голос Кощея. — В следующий раз дернешься – пальну без предупреждения, ясно? Несколько секунд все молчат. В какой-то момент ей даже кажется, что она оглохла, пока тишину вновь не разрезает голос Кощея. — Представление окончено, все свободны. Слышится громкий хлопок двери. Спустя несколько минут она наконец начинает различать голоса вокруг себя. Наконец может внятно видеть чужие лица. — Лера, аптечку принеси, — бросает куда-то в сторону Турбо, но его подружка даже не двигается с места. — Блять, ты оглохла там? — он переводит озлобленный взгляд на девушку позади себя, но даже это не приносит никаких результатов. Она все так же продолжает стоять на месте, игнорируя его просьбу. Он не просит еще раз. Сам подрывается за металлическим боксом в другом конце помещения. — Это ты во всем виноват, ясно? — между делом бросает Турбо, обращаясь к Зиме, пока тот роется в аптечке. — Я виноват? Серьезно? Да, это же я хотел подставить нас на рынке. Да, это же я прибежал сюда и доложил обо всем Кощею. Ты же у нас никогда ни в чем не виноват, да? — Нахуя ты вообще ее на тот рынок потащил? — Действительно. Нам же только твоего разрешения для этого не хватало. — Вы можете оба заткнуться? — наконец произносит Оля. Она буквально чувствует, что на эту жалкую фразу ушли последние остатки ее сил. Парни переглядываются, испепеляя друг друга озлобленными взглядами, но больше не спорят. Зима наконец находит в аптечке бутылек перекиси и вату, из которой он быстро скручивает что-то наподобие тампонов, смачивая их раствором, прежде чем передать Оле. Она вставляет комки мокрой ваты в обе ноздри. В этот момент она наверняка выглядит безумно глупо, но ей так сильно плевать на свой внешний вид прямо сейчас. — Да, Рысь, «везучая» же ты, стерва. Два дня подряд так метко по фанере получать. Жжешь, — пытается разрядить обстановку Зима. — В смысле два дня подряд? — неожиданно переспрашивает Турбо. Вахит молчит. Он смотрит на друга. Он переводит свой взгляд на Олю. И ей не нужно говорить ничего вслух, чтобы лишь в одном ее взгляде он прочитал такое очевидное «только попробуй». — Вы че переглядываетесь? — все же замечает Турбо. — Что значит «два дня подряд»? Че там вчера случилось? Я же видел тебя на дискаче, все нормально было. — А ты у подруги своей спроси, — все же не выдерживает Зима. Она готова поклясться, что будь у нее хоть немного лишних сил, она бы потратила их все на то, чтобы отвесить Вахиту затрещину за то, что он нарушил свое обещание, данное ей этим утром. — Ты че несешь? Ее каким боком сюда приплетаешь? — продолжает взрываться Турбо. Зима молча переводит свой взгляд на Леру, что все еще стояла позади. Он словно бы дает ей понять, что он все знает. Дает ей последний шанс сознаться во всем лично. Шанс, который она решает не использовать. — Сколько вас там вчера было, а, Лер? Трое, если я ничего не путаю? — наконец произносит Зима, после чего переводит свой взгляд на Турбо. — Как крысы отмудохали в толчке свою же девчонку. Че теперь на это скажешь? По понятиям это? Турбо молчит. Он молчит, но Оля видит, что ему погано. Ему погано от того, что все сказанное Зимой – правда. Жалкая, никчемная правда, всплывшая на поверхность при всех. — Ты сказать на это ничего не хочешь? — наконец обращается он к Лере. — Например то, что я бы с удовольствием повторила это еще раз? — с полным безразличием в голосе отрезает девушка. Турбо подрывается с места. Он оказывается около нее за считанные секунды. Никто из присутствующих даже не думал вмешиваться в происходящее. — У тебя совсем уже проблемы с башкой начались? — Это у меня-то проблемы с башкой? Ты эту суку знаешь без году неделя, а уже из штанов выпрыгиваешь, — ее оглушительный тон заставляет Олю корчиться от новой порции боли. — Что ты, блять, несешь? — Да то же, что и все, Турбо, — ее голос сквозит обидой. Ее голос дрожит от ненависти. Она вот-вот расплачется. — Домой он ее провожает. Шляется с ней где-то по ночам. На медляки приглашает. Да ты только что чуть на Кощея из-за нее не набросился, Валера. Может быть, еще с мамочкой своей ее познакомишь? А то я ведь за полгода так и не удостоилась такой чести. — Пошла нахер отсюда, — единственное, что отвечает Турбо, крепко сжимая кулаки до побеления костяшек. В какой-то момент Оле даже кажется, что он вот-вот ее ударит. И ей бы не хотелось этого. Не хотелось бы разочароваться в нем еще больше. Лера тоже понимает это. Понимает, что вот-вот он не выдержит и поднимет на нее руку, если она продолжит этот глупый спор, поэтому она больше ничего не говорит. Она молча смеряет осуждающим взглядом всех присутствующих и уходит. Турбо вновь оказывается около нее. Он опускается на корточки у ее ног и пытается коснуться ее руки, но Оля тут же ее отдергивает. — Рысь, я ведь не знал, — он пытается оправдаться, но она даже не позволяет ему закончить. — Не нужно. Просто не прикасайся ко мне, ладно? Не прикасайся ко мне, не разговаривай со мной, и вообще, лучше не подходи ко мне больше. Такую просьбу ты выполнить в состоянии? Он молчит, но она видит, что это молчание дается ему с трудом. Она понимает, что такую просьбу он выполнить не в состоянии. Понимает, что рано или поздно он нарушит каждый из трех пунктов, но не сейчас. Сейчас он просто молчит. Она могла бы простить ему многое. Даже его неуравновешенную подружку, что разбила ей нос. Но она не могла простить ему того, что произошло сегодня. Его жалкую попытку подставить их Зимой. Его пренебрежение дружбой во имя каких-то «кодексов» и понятий. Его дословные доносы Кощею, которые в итоге привели их ко всему этому. — Зима, отведешь меня домой? — она наконец вынимает из носа окровавленные комки ваты, чтобы убедиться в том, что кровотечение остановилось, после чего Вахит помогает ей подняться и они вместе уходят. ♪ Беспокойник – Снова ♪ снова темнота с ночи до утра боль в душе, как черная дыра спросишь: «что не так?» силы соберу в кулак и закрыв глаза, уйду во мрак — Ты уверена, что в порядке? Выглядишь все еще дерьмово. Всю дорогу до дома Зима безотказно твердил о ее самочувствии, о ее внешнем виде, о необходимости обратиться в больницу, о прогнившем авторитете Кощея. Не важно, о чем он говорил. От любых его слов, от одного лишь его голоса, голова все еще продолжала раскалываться. — Может, все-таки в больничку? — Да какую больничку? — наконец не выдерживает Оля. — Ты мой нос видел? От него уже живого места не осталось. Или в приемке отмазки из фирменной книги Турбо работают на ура? Наверняка захотят связаться с родственниками, а единственный мой родственник будет просто в «восторге» от моих новых увлечений, ты в курсе. — Слушай, если ты только об этом переживаешь, то это не проблема. Покажем тебя Натахе. Она молчит. Вахит смотрит на нее. — Девчонка Адидаса. Оля по-прежнему молчит. — Что? — наконец спрашивает Зима, на этот раз уже не совсем понимая причину ее молчания. — Я пытаюсь вспомнить. На лице парня легкое недоумение. — Пытаюсь вспомнить Адидаса. Кажется… мне память отшибло? — Ты не видела его, я понял. Постоянно забываю, что ты с нами всего неделю. Такая динамичная неделя, словно бы уже месяц прошел. — Надеюсь, что это комплимент. — Адидас – это старший брательник Марата. Он типа в «авторах» своего возраста был. Заправлял здесь всем до Кощея. Потом в Афган свалил. Не захотел возвращаться к «делам» по приезду. Встретил Натаху, любовь-морковь, она его буквально за ум заставила взяться. — Романтичная история. Пока что, Наташа – мой любимый персонаж. Я обязательно обращусь к ней, когда мне разобьют нос в следующий раз, идет? — Даже не смей шутить про следующий раз, поняла? Она ничего не отвечает. — Хочешь, я останусь? — Нет. В смысле, просить тебя остаться со мной вторую ночь подряд – это как-то нагло. Все нормально. Я просто умоюсь и лягу спать. — Завтра придешь? — Не знаю. Хотелось бы знать, что Кощей остынет к завтрашнему дню. — Рысь, мы с ним что-то решим, окей? — Нет, не окей. Не окей, Зима. Вы вообще знали о том, что у него есть пистолет? — Да, знали. Обычно он держал его в сейфе и брал с собой исключительно на «забивы», но сегодня это было неожиданно. — Неожиданно было, если бы он в Турбо шмальнул. — Так ты о Турбо переживаешь? — на губах Вахита появляется странная улыбка. Раздражающая улыбка. Невозможная. Ей буквально хочется врезать ему. — Ни о ком я не переживаю, понятно? — Ага. Понятно, — глупая улыбка все еще не сходит с его лица. — Да пошел ты, — не выдерживает Оля. Она резко разворачивается и направляется в сторону своего подъезда. Зима еще несколько раз пытается ее окликнуть, но она лишь показывает ему средний палец, даже не оборачиваясь. Переживать о Турбо? Большей глупости и придумать было невозможно. Переживать о Турбо, чья неуравновешенная подружка разбила ей нос? О Турбо, который еще сегодня утром подставил их? О Турбо, который сдал их Кощею? Действительно ли это был тот человек, о котором ей следовало переживать? Да. Это был именно он. Остаток дня проходит в тумане. Она теряется во времени, без конца закидывается обезболивающими, десятки и сотни раз засыпает и просыпается по кругу. От боли ей хотелось лезть на стены. Хотелось избавиться от этого ужасного чувства, к которому она не привыкла. Ужасного чувства беспомощности, заставляющего ее ощущать себя пленницей в собственном теле. Она засыпает. Снова. Лишь на несколько минут (так ей казалось). Нервирующая трель дверного звонка будит ее за полночь. Открыв глаза, она еще несколько минут приходит в себя, пытаясь найти ту самую грань между сном и реальностью. Пытаясь собрать себя в кучу, прежде чем подняться с кровати и добраться до коридора. Добраться до входной двери. Она открывает ее с размахом, готовая потратить последние силы на то, чтобы высказаться незваному ночному гостю, прежде чем вернуться обратно в постель. На пороге стоял Турбо. Сперва она даже не верит в это. Путает реальность со сном. Сомневается в собственном сознании. Пытается вспомнить, как засыпала последний раз. А точно ли она просыпалась? Оля закрывает дверь у него перед лицом. — Я же просила тебя, — она прислоняется спиной к запертой двери и прикрывает глаза, делая глубокий вдох. — Просила не подходить ко мне. Неужели это так сложно? Одна дурацкая просьба, — она не узнает собственный голос. Он дрожит от отчаяния. Она хочет проснуться. Он ничего не отвечает. Она уже намеревается вернуться в свою комнату, даже допустив глупую мысль о том, что эта абсурдная реальность действительно оказалась лишь больным сном ее уставшего воображения, но Турбо наконец подает голос. — Меня не было дома. Его голос дрожит от отчаяния. Она буквально не узнает его. Она не понимает. Не понимает, что означают его слова, но она не двигается с места. Она молчит. Ждет, пока он скажет что-нибудь еще. — Меня просто не было дома, — снова повторяет он. — Он забил ее. Просто забил и выбросил в подъезд. Скинул с лестницы, как дохлую собаку. Она приходит в себя. Внутри все холодеет. Она испытывала это чувство лишь однажды. Пятнадцать лет назад. Когда увидела собственную мать в луже крови около их квартиры. Ей даже сейчас кажется, что бардовое пятно на кафельном полу отмыли недостаточно хорошо. Она никогда не сможет отмыть его со своей памяти. Она снова открывает входную дверь. Несколько секунд они молча переглядываются, прежде чем она ступает за порог и крепко его обнимает. Она изо всех сил пытается прижать его к себе, не смотря на разницу в росте. Она хочет защитить его от угрызений собственной совести. Хочет забрать немного его боли себе. Но это невозможно. Его боли слишком много. Ее хватило бы на десятерых. Она это знает. — Меня просто не было дома, — он повторяет эти слова словно мантру. Словно бы пытается найти в них оправдание. — Я знаю, — едва слышным шепотом произносит она, прежде чем обхватить ладонями его лицо. — Ты не виноват, — она нежно оглаживает его щеки большими пальцами. Через несколько минут они уже сидят на диване в гостиной. Тусклый свет торшера никуда не исчез. Чувство дежавю охватывает ее целиком, когда его голова опускается на ее колени. Еще вчера вечером она лежала на его месте. Ее голова покоилась на коленях у Зимы. Она корчилась от головной боли. Ее нос был разбит. На ее коленях покоится голова Турбо. Его плечи содрогаются, но он не плачет. Внутри него образовалась черная дыра, которая останется с ним навсегда. Они сидят так час. Может быть, два. Никто из них не произносит ни слова. Он утыкается лицом в ее живот, пока кончики ее пальцев прочесывают слегка кудрявые пряди его волос. Она чувствует его размеренное дыхание. Знает, что он не спит, хоть и не шевелится. «А с твоим папашей что не так? Ну, в смысле, с ним же определенно что-то не так, раз ты выбрала «Универсам». В ту ночь она промолчала. Она не была уверена в том, что ей следует говорить об этом с ним. Не была уверена в том, что он сможет ее понять. Тот, кто принял ее за предателя и окрестил «наследницей правовой системы». Сейчас же она была уверена в этом как никогда. — Мою мать убили ублюдки, которых посадил мой отец. Ее голос почти механический. Лишен любых эмоций. Она словно бы зачитывает прогноз погоды или бегущую строку с телеэкрана. — Мне было четыре. Ее окровавленное тело на пороге нашей квартиры – это единственное воспоминание о ней. Я не помню ее голоса. Не могу вспомнить ее лица, пока не посмотрю на фотографию. Это больно. Говорить об этом вслух. Зияющая дыра внутри нее, что затягивалась в течение последних пятнадцати лет, за считанные секунды возвращается до своих изначальных размеров. — Я всю жизнь мечтала о его смерти. Хотела, чтобы он сдох. Чтобы его убили. Я так отчаянно хотела этого, боже. Хотела попасть в чертов детский дом, потому что была уверена, что даже там мне будет лучше, чем с ним. Она снова чувствует горячие слезы на своих щеках. — Она умоляла его бросить свою работу, но он даже не слушал ее, — она тихо всхлипывает, хватая ртом воздух. — Ему было плевать. На все и всех, кроме своей работы. Ее убили, а ему было плевать, что я могу стать следующей. Ничто и никогда не имело для него столько значения, как его блядская работа. Турбо неожиданно поднимается с ее колен и это заставляет ее паниковать. Он изучает своим пустым взглядом ее заплаканное лицо. Боже. — Я всю жизнь знал, что это случится, — неожиданно произносит он. — Все детство боялся этого. Боялся того, что однажды он не рассчитает свои силы и убьет ее на моих глазах, а я никогда не смогу избавиться от этого воспоминания. Я всю жизнь боялся не того. Не оказаться рядом в этот самый момент – вот чего мне следовало бояться. У меня ведь даже не было возможности ее спасти. Хотя бы попытаться. Что она чувствовала в этот момент? Когда понимала, что это конец? Когда видела его бухое озлобленное лицо, прежде чем закрыть глаза навсегда? Думала ли она обо мне? О том, что я мог бы ее спасти? Слезы хлынут с новой силой. Их так много, что картинка перед глазами расплывается. Ей сложно дышать. Она чувствует неприятную дрожь в груди, когда громко выдыхает в попытке успокоиться. Ее вот-вот охватит паника. Ему не следовало видеть ее такой. Никому не следовало бы. — Я не знал, что ты умеешь плакать. — Я тоже не знала об этом до недавнего времени, — она как-то глупо улыбается, торопливо стирая слезы с лица. — Прости, что я умудрилась перетянуть это дурацкое одеяло на себя. Словно бы у нас здесь какой-то дурацкий спарринг по поводу того, у кого из нас более дерьмовая жизнь. Он берет ее руки в свои ладони. Она опускает взгляд на его побитые костяшки, но ни о чем не спрашивает. Кажется, они были такими всегда. Неловкое молчание хуже неловкого диалога. Она открыла ему свою душу. Вывернула наизнанку. Но в его взгляде ничего не изменилось. Он смотрел на нее все так же. Она была благодарна ему за это. Через несколько минут тишина вновь поглощает всю комнату. Это странно, но неловкое молчание вдруг оказалось самым содержательным диалогом в ее жизни. Она впервые поделилась с кем-то самым болезненным воспоминанием в своей жизни. Впервые заговорила об этом вслух. Она чувствовала себя лучше. Ей стало легче, и она хотела верить в то, что он хотя бы отдаленно испытывал нечто подобное. Что ему стало легче хотя бы немного. Хотя бы самую малость. Они лежат на диване. Она – лежит на спине и пялится в потолок. Он – лежит сбоку и пялится на нее. Так откровенно, что это даже раздражает. — Не смей меня целовать, понятно? — совсем неожиданно произносит Оля, когда лицо Турбо оказывается так непозволительно близко, что она почти чувствует его дыхание на своей щеке. — Даже не собирался, представляешь? Я вообще не поцелую тебя до тех пор, пока ты сама меня об этом не попросишь. Он не улыбается. Он не шутит. Такой самоуверенный и надменный, что она вновь начинает его ненавидеть. Совсем чуть-чуть. — Размечтался, — она закатывает глаза и показательно поворачивается к нему спиной, сохраняя дистанцию. Она улыбается. И ей это не нравится. ♪ Владимир Клявин – Планы ♪ у меня на тебя есть особые планы будем вместе лечить душевные раны у меня ведь тебя никого нету ближе опускаемся, но вместе ниже, ниже, ниже