Один на один

Харуичи завязывает ему глаза и проводит ладонью по спине. Медленно, с нажимом. Будто заставляет Курамочи выпрямиться — тот ведется на прикосновение. Выдыхает также медленно. Они оба замирают. Харуичи предложил провести этот вечер весьма неожиданном образом, а Курамочи стало любопытно, что же такого тому нравилось в этом всем. Курамочи, честно сказать, не сильно вникал. Но согласился. Харуичи останавливает руку где-то у поясницы и утыкается в спину. — Ты мне веришь, Ё-сан? Курамочи кивает и немного погодя понимает, что вряд ли Харуичи мог заметить — бросает негромкое “ага”. Он не уверен, что тому нужен был ответ словами, но после Харуичи обнимает его поперек живота и прижимает к себе сильнее. А может быть и нужен. Он кладет свою руку поверх, на что Харуичи кусает его за плечо и отодвигает. А затем очень вкрадчиво, на самое ухо — “Будешь двигаться, когда я скажу”. Он тут же отстраняется весь. А Курамочи хочет попросить, чтобы повторил и никогда после больше не повторял. Охренеть. Он понимает, что так и не выдохнул. Харуичи и без этого действовал на него как-то слишком сильно, вызывая эмоции, о наличии которых он и не подозревал до того как. А тут. Тут становится даже немного страшно. Харуичи уверенным жестом разворачивает его с себе лицом. С закрытыми глазами непривычно — Курамочи не сразу понимает что и где. Теряется. Но Харуичи помогает, направляя одними только руками. Курамочи думает, что любит его руки, а еще думает — “они у тебя холодные” — уже вслух, когда тот кладет их ему на живот, ведет в стороны, задирая футболку по бокам. Холодные и настойчивые. Создают контраст. Он просит поднять руки. Уже его собственные. Курамочи не сопротивляется и с него легко снимают ту самую, теперь ненужную, футболку. Совершенно беззвучно исчезает. А губы Харуичи появляются, касаясь живота. Приятно, но недостаточно. Курамочи улыбается, когда чужие волосы щекочут кожу. Харуичи поднимается выше и ведет носом по груди, шее, задерживаясь, чтобы прихватить кожу зубами и тут же поцеловать, а Курамочи приходится запрокинуть голову — Харуичи добирается до подбородка. Дразнит. Но сегодня Курамочи пообещал ему быть послушным, поэтому только поддается на поцелуи. И пытается поймать в этом ворохе неизвестного и невесомого — приятное и понятное. Харуичи идет дальше и опускает подбородок, чтобы коснуться носом и его губ. А после целует, даже не целует — клюет едва различимо. Улыбается — чувствует Курамочи и не может удержаться сам. Чертов кот. Он по инерции протягивает руки, собираясь сгрести того, но вовремя одергивает, вспоминая про правила игры Харуичи. Слишком сложно для него… Но разве что только раз. Курамочи давится чувствами, сдерживая порыв. Он резко втягивает воздух, когда Харуичи притягивает его за джинсы к себе. Еще. И еще ближе. Обводит руками спину, поясницу и массирующими движениями продолжает уходить вниз, останавливаясь у пояса. Еще. Запуская руки под ткань. “Еще.” Харуичи бьет его по заднице, с такого угла сильно не ударишь, но Курамочи вздрагивает скорее от неожиданности, а брови взлетают. От действий Харуичи, от своих впрочем тоже — “Еще”. Но Харуичи не продолжает. Конечно же. Курамочи начинает заводиться и думает, что к концу вечера он озвереет от этого бессилия и жажды. Ох, и Харуичи еще придется почувствовать последствия. Но он старается отогнать эти мысли. Слушает. Чувствует. Он пытается успокоиться, подумать о другом. Он отворачивает голову, но ее возвращают, медленно целуя. В этот раз долго. Глубоко. И Курамочи надеется, что хотя бы здесь ему можно отвечать. “Поцелуй меня” — значит можно. Курамочи поддается вперед, нависая. Руки так и просятся на место, на законное место на затылке и спине Харуичи, на его плечах, шее, талии. Вот прямо сейчас схватить бы, подхватить под бедра и усадить на этот самый стол, чтобы Харуичи схватился за него, как он обычно это делает. Крепко, жадно, с непрошенным стоном, потому что держать себя в руках совершенно не нужно. Но приходится снова отступить — убрать руки за спину и крепко сжать одну другой. Харуичи. Он будто слышит, оставляя на губах короткое — “Я помогу”. Сложно сказать, что именно называется помощью с его стороны. Курамочи бы поспорил. Подискутировал, как выражаются некоторые, но очевидно не сейчас. Харуичи подводит его к кровати — понимает, когда упирается ногами в ее край. Курамочи начинает неплохо ориентироваться с закрытыми глазами, а потому они доходят быстро, хоть Харуичи и не торопит. Останавливаются, а после тот просит залезть с ногами. Хорошо. Выдерживает паузу, а Курамочи все еще не может приспособиться к этому их темпу. “Садись” — зато он чувствует, что начинает привыкать к тону, слушаясь. Тот будто специально говорит так коротко, не позволяя даже здесь забрать его себе. И эту его часть. Курамочи думает, что сегодня Харуичи по-настоящему жадный. Он снова гладит его спину, пересчитывая позвонки. Мурлыча какую-то мелодию. Курамочи бы сказал ему спасибо за разбавленную тишину, за шанс слушать не только свое дыхание, путающиеся мысли. Курамочи бы пошутил — как много он себе уже запретил за последний час. Харуичи наконец сжалившись — “Ложись” — давит на спину. Руки все еще не знает, куда деть, вытягивается, оставляя их у головы. Харуичи знает им применение получше — он уверен. Тот садится сверху, устраиваясь. Курамочи чувствует его вес на пояснице. Не тяжелый — в самый раз — думает он и немного выдыхает. Снова холодные руки оказываются на спине — так и не согрелся. Харуичи наваливается на него, поднимая их к плечам, растирая мышцы у основания шеи, за ушами, возвращаясь к лопаткам. И продолжая дальше и… Продолжая. Уверенными движениями усмиряя бдительность и давая расслабиться. Но ненадолго. Курамочи не сразу замечает, как тот заводит его руки за спину, отстраняясь — “Держи так”. Только здесь он понимает, к чему все идет. Харуичи отстраняется. Курамочи думает, что без футболки прохладно. Думает, что зря Харуичи отходит. И думает, что устал думать, черт возьми. Кровать проминается, по ней можно заметить, как Харуичи перемещается. Следить больше не за чем — он следит за ним. Все начинается с запястий. Харуичи медленно и методично обвязывает их. Все происходит постепенно, слой за слоем. Курамочи чувствует, как веревка стягивает кожу. Не сильно, но достаточно, чтобы заметить — оставить отпечаток, думает он следом. Харуичи продолжает медитативно — виток за витком, закреплять узлами. Так ловко, будто делает это каждый день. Курамочи обещает себе спросить его об этом. Как-нибудь при случае. Как-нибудь позже. Харуичи просит его встать на колени, но голова остается лежать на покрывале, нежно опущенная обратно. “Так надо”. И Курамочи верит. Испытывает противоречивые эмоции, но верит. Думает, что тело ему после спасибо не скажет, но это будет того стоить. Харуичи что-то довольно мурлыкает, гладя его по спине. А после возвращается к рукам, продолжая начатое. Курамочи пытается пошевелить пальцами и ловит футболку Харуичи пару раз на пробу, за что получается туже завязанные узлы. Харуичи не дурак и не садист, поэтому все в пределах разумного. Но Курамочи больше не пытается с ним спорить. Не так. Хотя может на секунду он и может себе представить, что делает это нарочно. Или на две. Курамочи думает, что у него не такие гибкие суставы, как у Савамуры, чтобы так рисковать. Он утыкается головой в кровать сильнее. Курамочи не хочет сейчас думать о Савамуре. Тот не испортит ему еще и это. А вслух только просит — “полегче со мной”. Харуичи перекидывает веревку еще раз, ловко фиксируя и тянет. Тянет специально сильнее — “Понял, молчу”. И Харуичи отпускает и целует между лопаток — “Ты молодец”. По спине проходит холод. Курамочи переводит дыхание и убеждает себя, что это все потому что они давно не виделись, что это просто так вышло. Но получается плохо. Чертов голос застревает в ушах, а джинсы становятся уже совсем тесными. И вряд ли Харуичи будет достаточно милым, чтобы позволить ему снять их. По крайней мере не сегодня. Курамочи напрягается, не зная куда себя деть. Очень хочется, но помнит — нельзя. Он мог подумать, что будет скучно, мог предположить, что просто не поймет все эти штуки — он в целом все еще не въезжал. Он думал, что ему может не понравиться. Но вместо этого начинает ловить себя только на том, что сделает сейчас все, что скажет Харуичи, лишь бы… лишь бы он… Ох, же срань. Курамочи сосредотачивается на руках Харуичи Тот уже почти добирается до плеч, слабо касаясь кожи, будто знает и делает это специально. Его уверенность завораживает. И раздражает в тоже самое время. Курамочи хочется больше. Черт. Это похоже на пытку. В ответ на его мысли Харуичи берет с кровати перед ним еще одну веревку. Сколько их там вообще и что еще есть у того в арсенале, пожалуй, он не хочет даже думать. Но ему и не дают, заставляя сесть и выпрямиться. Курамочи стонет на выдохе. Спина благодарна отзывается и хочется еще подвигаться — размяться, но Харуичи не дает, притягивает к себе. От натянувшихся веревок руки ноют, а когда Харуичи отпускает — все расслабляется, напряжение отступает. И Курамочи ерзает. Он точно знает, куда оно уходит, как бы эта чертовщина не работала. “Ё-сан, потерпи еще немного”. Только ради тебя — думает Курамочи. Только. Ради. Тебя. Харуичи обходит его. И недолго стоит, смотрит сверху вниз. Курамочи чувствует этот взгляд, прежде, чем тот опускается на его колени. А после. После он чувствует, что стоит тут не только у него одного. Харуичи его целует, обнимая за шею и несильно двигается. И теперь он понимает, что имел в виду тот говоря о помощи. Нихрена это не помощь, думает Курамочи и стонет в губы. Теперь, как бы он не хотел прикоснуться — ничего не выйдет. Он пытается компенсировать, наклоняясь сильнее, прижимаясь и перехватывая инициативу. Харуичи позволяет, но позволяет недолго. Напоследок несильно кусая — оставляет за собой последнее слово — чем вызывает задушенный вздох. “Хару…” — договорить ему не дают, прикладывая палец к губам. Он тут же оказывается во рту. Курамочи не знает, как еще вызвать его реакцию, призвать к действиям черт возьми. Но теперь нестерпимо хочется. Харуичи в долгу не остается, опускает руку и с силой сжимая член через ткань джинс. Курамочи делает вдох и “Блядь” — “Не умеешь ты быть послушным, Ё-сан”. Харуичи наиграно демонстрирует разочарование, но отпускает его и Курамочи утыкается ему в плечо — “поэтому так мне и нравишься”. Только поэтому? Очень хочется спросить, но Курамочи решает, что он не самоубийца. И, кажется, эта часть ему не настолько понравилась, чтобы повторять. Харуичи целует его куда-то в висок и отстраняется, но не затем, чтобы сделать передышку — достает что-то и это что-то смыкается у него на шее. Кожанное. Холодное. Ошейник. Харуичи проверяет, не туго ли, заботливо и нежно проходится пальцами вдоль кромки и снова встает, чтобы обойти. Любуется. Больше не получается думать о чем-то еще. Курамочи продолжает ловить каждый шаг — вздох — смешок — ему иногда даже кажется, что улыбку — и с особенным удовольствием он ловит прикосновения. Харуичи присаживается, возвращая руки ему на плечи и прижимается губами к уху. Совсем плотно — “Такой красивый. Хочешь посмотреть?” Курамочи не уверен, что это вопрос. Курамочи кивает. И снова поцелуй — это был правильный ответ. Харуичи отходит, но ненадолго. Слышится шум. Курамочи сначала не понимает, а потом. Руки Харуичи снова не просят — требуют развернуться, для этого приходится приподняться. Все стягивает, но на ногах все еще ничего кроме джинс. И Курамочи надеется, что они дойдут до них поскорее. Он не самый терпеливый парень на свете, как оказалось. А еще к его сожалению не самый ловкий. От такого сидения ноги затекают — он старается не завалиться набок, но его ловят уверенные руки. Возвращая. Поддерживая. Давая опору. Харуичи пристраивается сзади, и стягивает повязку с глаз. Курамочи моргает, привыкая к приглашенному, но все же свету, поворачивается — как оказывается к зеркалу и смотрит на устроившегося на его плече довольного кота. Разве что не облизывается. Тот запускает руку ему в волосы и медленно чешет, проводит — массирует. Курамочи теряется. Что ж такое. Он смотрит в отражение, а сосредоточиться не может — весь он в той самой руке. Черт, хочется и насладиться прикосновениями, и насмотреться. Не на себя, конечно. Харуичи спрашивает: “Красивый?”. Курамочи соглашается и чуть прищурившись от удовольствия продолжает смотреть. Одним глазом, и все еще на него. Вот и сам превращается в кота. Видимо, это заразно. Курамочи улыбается своим мыслям, он сильнее откидывает голову, прижимаясь к удаляющейся постепенно руке. Харуичи останавливает его, оказываясь у самого уха — “Ё-сан, смотри, пожалуйста “. Взгляд Курамочи снова направлен на зеркало. Он скользит по всему телу, но останавливается на Харуичи, который смотрит на него в отражении жадно, ему кажется, что такой тот перед ним впервые, шепчет — “Смотри внимательней, ты должен запомнить все”. Курамочи хочется кивнуть, но он только сглатывает образовавшийся ком и следует. Следует указаниям. Следует взглядом за руками Харуичи, которые любовно оглаживают веревки и тело, которого они касаются. Следит за тем, как они опускаются ниже, не пропуская ни сантиметра, обозначают территорию, чтобы и он сам знал — здесь и сейчас он в надежных руках. Курамочи шумно выдыхает, когда руки Харуичи касаются пояса джинс, оглаживают член через ткань — на этот раз мягче, но все также настойчиво. Харуичи видит его реакцию, знает, что нужно делать. Он начинает расстегивать молнию, когда неожиданно для Курамочи шепчет — “Ты должен попросить”. Курамочи замирает, внимательно вглядываясь в отражение. Все то же нежное лицо. Харуичи не смотрит в отражение, он смотрит на него, но не продолжает. И Курамочи не может думать о том, как так вышло или о том, что после ему может быть стыдно, или о чем угодно другом, кроме того, что действительно хочется. Прямо сейчас. И поэтому он просит. Даже с “пожалуйста” — чувствует, как Харуичи прошибает мелкая дрожь. И тот не сдерживаясь выдыхает. Вдыхает самого Курамоичи и вместо слов просто продолжает, в этот раз вытаскивает, размазывая смазку по всей длине — Курамочи потряхивает. И он откидывается назад, подставляясь под ловкие руки. Невозможно думать о том, что эти рук ловили любой его пас, невозможно думать, сколько подач они отбили, как сильно натирала… мать его, бита эти самые ладони. Нет ничего, с чем они не могли бы справиться. Как быстро и умело они управляются теперь с его собственным… ох, ты ж блядь. Курамочи выдыхает со стоном, почти рычит от накатившего удовлетворения, напоследок вскидывая бедра навстречу, совсем откидываясь на Харуичи всем весом. Тот кусает его за ухо с наглым шепотом — “Я не разрешал”. О да — думает Курамочи. Но к черту. К черту — думает Курамочи. К самому, прости господи, сатане это все сейчас. Его просто, мать его накрывает. Он хватает ртом воздух, продолжает ловить остатки удовольствие, которое разливается по телу, оседает и растворяется, оставляя после себя приятную усталость. Отдается эхом и постепенно сходит на нет. Курамочи возвращается в реальность. Харуичи все еще прижимает его к себе крепко. И он чувствует, как руки дают о себе знать. Плечи ноют от неудобного положения и все, что хочется, это, наконец, дорваться до Харуичи, но теперь чтобы полностью, в удобной им обоим позе и без этих ограничений. Курамочи поворачивается к нему и ловит во взгляде неозвученный вопрос. Говорить, если быть до конца честным, не хочется. Высказать тому все — да, но это чуть позже. А пока только: — В следующий раз смотреть будем на тебя. Курамочи отвечает ему и надеется, что получилось достаточно вызывающе — уж он то мог. И судя по ответу Харуичи в самый раз. — А ты точно справишься? Он кивает, видимо, имея в виду все эти приблуды. — Ты ж мне все объяснишь.