your touch is ecstasy (to a heart that barely beats)

Трой не пил.  Трой не принимал наркотики.  Никогда.  Его наркотиком было причинение боли. Себе, или людям вокруг — не столь важно. Но каждый раз ему нужна была новая доза. И он всегда находил её. В беззащитных животных, когда представлял себя своим отцом, пока причинял им боль, в людях, которые ему не нравились, или удачно встретились на пути, когда чувствовал над ними превосходство, как его отец над ним, пока причинял им боль, и в собственном теле, с которым он не мог сделать того, чего ему бы по настоящему хотелось, но иногда этого было достаточно. Когда не представлял себя никем другим, кроме самого себя, причиняя себе боль.  Ему хочется вплести пальцы в свои волосы и вырвать их с корнями.  Ему хочется взять бритвенное лезвие, сделать глубокий разрез на челюсти, оттянуть кожу в сторону и начать стягивать с себя скальп.  Ему хочется оказаться в бурлящем кипятке, погружаться в него мучительно долго, ощущая как его тело медленно варится заживо.  Ему хочется жестоко расцарапать своё лицо, разрезать себя на уродливые ошмётки, вырезать куски своего тела, оставить их лежать на земле, и лечь в кровать, накрывшись тяжёлым, давящим и причиняющим ещё большую боль одеялом, и наблюдать как кровь просачивается сквозь него, засыхает и намертво сцепляет ткань с остатками тела, наполняя ноздри прогорклым запахом. Но он всего лишь продолжает сидеть на полу, с согнутыми к груди ногами, со стекающими по щекам слезами и прижав ладонь ко рту, тихо всхлипывая. Правда сейчас Трой ощущает как земля под его ногами ходит волнами, а картинки перед глазами размываются. Когда его со всех сторон охватывает наполненная восторженным волнением  темнота, освещённая только слабым синим свечением. Почему именно синий и откуда исходит свет — Трой не знает. И ему на это плевать. Потому что сердце готово прямо сейчас вырваться из груди, тело упасть на асфальт, а дыхание закончиться. Сейчас он позволяет себе на секунду забыть о том, что преследует его всю жизнь. Потому что сейчас ему так тепло. Талии касается чужая рука, рядом раздаётся смех и хриплый голос, не говорящий ничего особенного, но это самая приятная вещь в его жизни.  Он не хочет чтобы это когда либо заканчивалось. Не хочет возвращаться обратно в мрак и ужас, чем всегда была наполнена его жизнь. Он хочет всегда чувствовать тепло, затапливающее грудь и странное, потому что оно такое абсурдное для ситуации и совсем непривычное ощущение безопасности, разливающееся по венам. Он хочет всегда касаться и ощущать чужие касания на себе.  — Я не могу вернуться к ней, — Рядом слышатся тихие, раздающиеся эхом в ушах слова.  А Трой не может вернуться к тому, что пожирает его заживо каждый день. Он не может вернуться к тем мыслям и потребностям.  Но они оба вернутся. Это то, что они должны будут сделать. То, от чего никогда не смогут сбежать. Он шепчет что-то успокаивающее в ответ, потому что голос Ника всегда успокаивает Троя и он надеется, что его голос так же сможет помочь Нику. Он обнимает его крепко, так, чтобы чувствовать чужие рёбра своими, цепляясь за плечи и утыкаясь носом в шею, только чтобы быть как можно ближе.  Любовь никогда не поможет ему исцелиться от мрака и ужаса, поселившихся в его голове, но ему нравится хотя бы притворяться, что он достоин любви. Он думает, что Ник мог бы стать его наркотиком. И он получает новую дозу, касаясь его губ.