Кадры решают всё: Сентиментальный марш.

Когда и где всё это началось? Когда-то и где-то. По эту сторону неба. Кажется, в прошлый четверг, но это опять неточно. Как Джай Хейдари оказалась в той самой достаточно унизительной маленькой и тесной каюте? Как она оказывалась везде. Исключительно своей волей по стечению случайных обстоятельств. Почему она не спала, когда хозяин каюты дрых без задних ног, отвернувшись к стене? Потому что она собиралась заварить чай, к тому времени, когда он проснётся. Он не любил рекаф и каждый раз, когда оставался на одном месте продолжительное время, обзаводился запасом чая и какой-ни будь симпатичной чашечкой. В этот раз чашечка была голубенькая с золотой каёмочкой. Джай никогда не занималась дорогим фарфором и точно определить марку не могла. Когда чашек в его каюте стало две, она тоже сказать не могла. Её чашка побольше, красная и в горошек. Сама выбирала. Что сделает Джай Хейдари, когда увидит портативный когитатор, неосмотрительно оставленный хозяином каюты? Возьмёт его и попробует подобрать коды, чтобы ознакомиться с содержимым. Зачем ей это содержимое? Ну, как… Ну… Лежит же. Не так это просто, взломать личный когитатор инквизитора. Джай порядком увлеклась процессом. Что почувствует увлечённая взломом Джай Хейдари, когда услышит: «Дай сюда»? Да ничего. Это Джай Хейдари, что она может чувствовать. Её столько раз ловили на горячем, что и не сосчитать. И каждый раз удавалось выкрутиться, вот и жива до сих пор. Испугалась, наверное. Что почувствует товарищ инквизитор, глядя, как она сидит, вцепившись в это злополучное устройство, смотрит в сторону и плачет? С какой стати ему что-то чувствовать. Он инквизитор. Он вырос с двумя сёстрами и не раз допрашивал женщин. На него женские слёзы не действуют. Рассердился, наверное. Посидели. Помолчали. Он забрал у неё из рук когитатор, снял блокировку и вернул. И лёг обратно спать. Проворчав что-то в том духе, что надо быть космической просто дурой, чтобы думать, что кто-то оставит без присмотра важную информацию и личные вещи, находясь в одном помещении с Джай Хейдари. Поспать ему всё равно не удалось. Потому что смеётся Хейдари очень громко. И когда она обнаружила грандиозного размера подборку анекдотов из всех частей простора, она в конце концов нашла там такие, которых ещё не знала. А потом они заварили чай. … Из заметок сенешаля Версеряна: Наивно с их стороны думать, что я ничего не замечаю. Наблюдаемый мною союз жабы с гадюкой может угрожать нашей безопасности. Либо она уповает стащить его инквизиторскую розетту, либо Ван Каллокс рассчитывает сделать её своим агентом в рядах Касбаллики. А у нас, как на грех, до сих пор нет мастера шепотов, чтобы выяснить, что там творится. Другой рукой на полях: Вы правы, сенешаль. Слияние силовых структур и криминала всегда было дурным знаком. Ценю вашу бдительность. С уважением В.К. *** Надо было сказать ему. Пусть бы не поверил, пусть бы отмахнулся. Его дело. Но надо было сказать. Шепотки молчали, будто издевались. Будто на Идиру личные тираниды напали, от всего отрезали и вот-вот жрать начнут. Тошно, душно, глухо было и по ту и по эту сторону. Ни звука, ни следа. Нет нигде, как не было. Пропали. Кузька-капитан — ладно, тзинч бы с ним. С Арджентой-святошей, тем более. Паскалю- Хайнеманну, магосу-шестерёнке — туда и дорога, где бы это «туда» ни было. Хейдари было жалко и маленечко — леди навигаторшу. Завели куда-то девок, неслухи, и сгинули. Идира забиралась с ногами в удобное ледышкино кресло, сворачивалась калачиком и только так могла подремать. Шепотки молчали. Приходил поговорить сенешаль Абеляр Версерян. Он и раньше забегал, но подолгу не сидел, занят очень. А тут пришёл, спросил, не принести ли выпивки. Идира сказала: не надо. Если не хочешь, чтобы из всех стен к тебе вышла моя госпожа, леди Теодора, верхом на демонах варпа — не надо. Без того паршиво. Версерян согласился, что дело их плохо. Флот Вольного Торговца и протекторат Вольного Торговца без самого Вольного Торговца — это как-то очень неудобно и неприлично. А между тем, на месте пропажи нашли следы друкхари. — Много есть способов подохнуть в этом паршивом мире, — говорил сенешаль, отхлёбывая из серебряной фляжки, — но попасть к этим утыркам в лапы — никому не пожелаешь. И рассказывал истории из жизни. В каком виде находили тех, над кем друкхари изгалялись. Про чудом выживших, но с ума спятивших. А Идира слушала и думала, что ведь ни-че-го он не рассказал такого, что не делали бы люди с людьми. Только что ксеносы это всё делают, чтоб свою суку-богиню Слаанеш умилостивить. А люди — кто от чего. Кто просто из гадства, кто из идейных соображений… И ксеносы без этого не могут. Дохнут. А люди? Могут? — Как ты хотел бы умереть? — Вдруг спросила она Абеляра. — Быстро. — Ответил он не задумываясь. — Как угодно. Где угодно. Когда угодно. Но чтобы быстро. Они болтались над Янусом, в полной растерянности и делали вид, что всё благополучно. Абеляр даже выбрал время свозить её на поверхность — погулять. Янус — житница протектората, благословенное место. Природы на нём - до нургловой задницы. Они бродили мимо жирных глянцевых пальм и паскудно пышных клумб, делали вид, что любуются цветочками. Спорили, какие больше нравились леди Теодоре: вон те красные мясистые или вон те белые с шипами. Она поощряла всё это клумбоводство, интересовалась, растения редкие привозила. А этот — Кузька-капитан — только рукой махнул: «Что хотите, кроме амаргонов». Хороша она была леди Теодора. Не позволяла себе пропадать вот так. И никому не позволяла ничего такого. Всех вот так держала. И на палубы-то нижние она никогда не спускалась, — в который раз жаловался Версерян — не то чтоб своими руками там вентиля крутить и проверять состояние коммуникаций. И одевалась-то она. И держалась. Но главное — лихая она была женщина. Настоящий Вольный Торговец. А этот скучный, как бухгалтер. — Так ты решай уже — сказала Идира сенешалю — или этого искать, или нового делать. Этого ты сделал из чего было. Сделаешь ещё одного. Версерян покривился: не любил вспоминать. Да, своими руками возвел Абеляр на капитанский трон этого приблуду и выскочку. Не раз успел пожалеть. Как будто у него выбор был. Леди Теодору убили, корабль может не выйти из варпа, надо чтобы кто-то сидел на капитанском троне, а выбор — из одного. Не было у него выбора. А теперь вот — и этот пропал. Но ведь где-то ещё есть наследники. Этого потратили — нового найдём. Это леди Теодора была — одна такая на свете. И они вспоминали её опять. Идира тоже этому Кузьме сразу сказала — не сработаемся. Какой ты ни будь, а ты — не она. Нужен ты мне больно, торговец невольный. Госпожа моя хотела и брала. А тебе всучили, ты и держишь. Мне сейчас кроме бутылки ничего не нужно. После того, как я шепотки не расслышала и госпожу не предупредила, ничего мне в жизни не надо. Кузьма-капитан тогда спросил её: «А чего ты хочешь, Идира Тласс?» Она сказала, что не его это дело, но вообще-то не знала она, что ответить. Чего она могла хотеть после того, как подвела госпожу. Ничего не могла хотеть. «Сдохнуть хочу», — сказала она. «Нет уж. — Сказал Кузьма-капитан. — Лучше сначала помучиться». И сдал её инквизиции. Гад. — Ладно, — сказала Идира сенешалю, — когда начнёшь нового-то искать? — Подождём ещё — сказал Версерян. — У меня, конечно, остался список возможных кандидатур. И некоторых из них можно найти… А ещё сказал Версерян, что у Кузьмы-капитана есть сын. Лет тридцать ему должно быть. Пацан совсем. И что он, Версерян, надеется, что сын этот сейчас может быть где-то в просторе… Тогда Идира засмеялась. И сказала: ты его дождёшься. Своего Кузьму-капитана. Он из любой задницы вылезет просто чтобы на рожу твою поглядеть, когда ты ему обрадуешься и вспомнишь при этом всё, что ты мне сейчас говорил. Есть такое слово — «амбивалентные чувства» — иди вон у шестерёнок спроси. Он вернётся — сказала Идира. Он вредный. Он вернётся. Хотя бы чтобы поржать над тобой. Сенешаль заметно успокоился. Даже спросил у Идиры, что за цветок — амаргон? Поверил, видно, пророчеству. И он вернулся. Все встали, вздрогнули и немедленно оценили, насколько без него было спокойнее. — Зачем? — Спросил сенешаль Абеляр Версерян своего лорда-капитана. — Зачем, ради Трона, вы приволокли с собой этого урода? — Которого из семерых, не считая лично меня, вы имеете в виду, сенешаль? — Светски поинтересовался Кузьма, включив в число уродов всех своих спутников и подобранного по пути Ангела Императора господина Ульфара. — Друкхари, разумеется. — Возмутился сенешаль. — Зачем вы его притащили? — Ему я сказал, что из жалости, — взгляд лорда-капитана стал мечтательным. — Чтобы посмотреть, как он скорчится и завоет. Это очень гордое друкхари у нас. И очень породистое. Дракон Коморры, все дела… Свите своей сказал, что не их ума это дело. А вам, сенешаль, я скажу… — Он задумался. — Что просто убить похитителя Вольного Торговца — это мало. И пусть теперь по простору ходят рассказы, как лорд-капитан Кузьма Александер фон Валанциус своего похитителя похитил. А вы будете делать таинственное лицо и говорить «я не уполномочен делиться этой конфиденциальной информацией». — А на самом деле? — Брякнул, не удержавшись, сенешаль. — Не знаю. — Пожал плечами лорд-капитан. — Вы там сами придумайте что-ни будь. На лице Абеляра отразились те самые «амбивалентные» чувства, о которых говорила Идира. Она сенешаля понимала. Но совершенно ему не сочувствовала. Зачем лорду-капитану Ангел Императора — никто не спрашивал. Только Янис Денрок, высокий фактотум, с лицом белее пудры гонял своих подчиненных, срочно освобождая помещение для высокого гостя и его амуниции. Очень высокого гостя: в полтора человеческих роста. Если в Идирах - в два. И очень здоровенной амуниции, требующей особого ухода. Как фактотум выкрутился, Идира не понимала, но очень ему сочувствовала. *** Тави Тум ничего не понимает. Как это — будут сносить? Куолон? Сносить? А жителей зачем расселяют потихоньку? Сносили бы вместе с ними. Чище бы стало на Даргонусе. Не бывает такого, говорят старики: невозможно вот так взять и снести кусок города-улья. С другой стороны: Куолон — опухоль на старой крепости первых поселенцев — как бы немного в стороне от остального города. Связан с ним Пьяным Перешейком — и только. Если ещё подумать… Но думать и понимать у Тави получается плохо, потому что она очень устаёт. Их гонять стали, как раньше сроду не гоняли. И тоже слухи ходят: что их куда-то отправят. Что это отбор в гвардию. Что… Тави не думает. Тави некогда думать. Зато она норматив по стрельбе вчера выполнила на отлично. Гордая теперь. Кевин тоже гордый. И довольный. Он опять может слушать свой варп. У них были какие-то тесты, и часть народа отсеялась. А Кевина взяли. Он прямо счастливый был. Тави подумала, что она его, наверное, не может сделать таким счастливым, как эта его дурацкая работа. Что про неё, Тави, он, наверное, никогда и никому с таким восторгом не говорит. Подумала и плюнула. Ему говорить не стала. Вот ещё — увольнительную на ругань тратить. Есть, знаете ли, занятия поинтереснее у взрослых людей. – Нам аппаратуру новую выделили, – говорит Кевин. – Доставай, – командует Тави.  – Свой старый знакомый прибор. Его тебе не заменили, надеюсь? А то я против. Потому что если не дать ему чёткую команду, он до утра может щебетать про блестящие ручки и мягкие ремешочки этой новой аппаратуры. Извращенец.