Кадры решают всё: Сентиментальный марш.

Что скажет лорд-капитан, когда в Коморре целый Ангел Императора с высоты своего роста и величия спросит у него: «Зачем тебе эта полудохлая инквизиторская шавка? Добей, чтоб не мучился, и пошли отсюда»? Что скажет лорд-капитан, услышав от человека, которого только достал из пыточной машины и теперь укрывает своей шинелью: «Технически он прав»? Он посмотрит Ангелу Императора в глаза снизу вверх и скажет, что готов хоть сейчас уступить Ангелу командование отрядом. Дождётся, когда Ангел начнёт отнекиваться и спросит у человека, который ещё не чувствует собственные руки и ноги и почти ослеп: – Драться можешь? – Хочу. – Ответят ему. Лорд-капитан кивнёт и решит, что других контрольных вопросов можно не задавать. Точно так ему ответили в своё время при разведке разбившегося чёрного корабля, когда он обратил внимание на бледный вид с скверное настроение спутника. Это точно он. Не подменили. Из заметок сенешаля Версеряна: Мне никогда не приходила в голову идея конструктивного и взаимовыгодного сотрудничества с Инквизицией. Но, надо признать: некоторые её представители могут быть полезны. Хоть и не могут быть приятны. На полях другим почерком: Абеляр, а у тебя слова «конструктивный», «взаимовыгодный» и «сотрудничество» в одной фразе вообще когда-нибудь раньше встречались? С уважением. Кузьма. *** Это всё ей пересказала в лицах Хейдари. Она неплохо изображала. И первая прибежала Идиру навестить. Рассказать где были, что видели. Рассказывала она тоже неплохо. Садилась скрестив ноги на ковёр и заводила этим своим мягким тягучим голосом с гортанным акцентом сказочку про тайный город Коморру, где живут злобные друкхари. Жутка была сказочка, прямо скажем. Идире такие нравились, но даже её временами пробирало. Потом Хейдари вспоминала, что она не принцесса Ифрита, а простая девчонка из подулья и просила ей погадать. На жениха. Потом вспоминала, что она была когда-то сержантом и высказывала всё, что думает о Кузьме. Потом вспоминала, что она хладная торговка не из последних и убегала по своим делам. Её было много, Хейдари. И с ней было смешно болтать и играть в регицид. Ещё она не замечала, когда Идира залезает ей в голову. Идира практиковалась так, чтобы навык не потерять. Зачем-то. Ледышка уже потом пришёл. Спросил, как самочувствие. Проверил состояние когитатора, что-то там подкрутил. Высказался в том духе, что упражнения она, конечно, не делала. Идира сфокусировалась, как он учил, и послала лёгонький импульс ему в лоб. Он улыбнулся и сказал: хорошо. Просканировал её своими способностями (а чего спрашивал-то про самочувствие, биомант). И попрощался. – А я тебя в гробу видела. – Сказала ему в спину Идира. Он замер у двери на переносе ноги. Посчитал про себя до семи. Сказал: «Я знаю, госпожа Тласс, что у Джай Хейдари дырявая голова. Но никогда не могу предсказать, что именно вы там будете искать». Потом вернулся, сел напротив неё на ковёр, скрестив ноги, и спросил: – Вы хотите поговорить об этом? – Я хочу узнать, как это, – сказала Идира. – Когда ничего сделать не можешь, и умереть тоже не можешь. – Больно. – Сказал он. – В моём случае – ещё и очень холодно. Как у других – не знаю. – Что, – сказала она, вдруг разозлившись, – тошно было понять, что не спасёт тебя твой Император? – Знаете, госпожа Тласс, мне как-то не пришло в голову его об этом просить. Вероятно, болевой шок. – И стыдно перед ним не было? Что вот так пропадаешь по глупому? Что не сможешь больше службу нести? Что... – Она не знала, что бы ещё ему такое сказать. – Наш с вами общий недуг, госпожа Тласс, – сказал он очень-очень мягко. – По определению не предполагает долгой и лёгкой жизни. Так что – нет. Стыдно мне не было. Я ответил на все вопросы? – А дай посмотреть. – Нагло попросила Идира. Смешная же шутка: просить у инквизитора, чтоб дал заглянуть ему в мозги. Он оценил, улыбнулся. Откинулся назад, оперся на руки. Голову к плечу наклонил: – У тебя, Идира, – поинтересовался он, – друкхари в родне не водилось? Откуда такая тяга к чужим страданиям? – Я со стороны видела. – Сказала она. – Хочу изнутри понять. – А! – Кивнул он как-то даже одобрительно. – Исследовательский интерес. Как сказал бы магос Хайнеманн: «Мирянка, это не то, для чего ты создана». Я мог бы снять ментальные блоки прямо сейчас, – продолжал он, – и дать тебе полный доступ в мою голову. Всё равно половину там ты не найдёшь, другую половину не поймёшь, при рассказе всё перепутаешь, а тому, что ты расскажешь, никто не поверит. Идира подумала было, что это он её так длинно назвал идиоткой, но нет, он просто правду сказал. – Но, – продолжил Ледышка, – я не считаю это... правильным. Позволять тебе смотреть. Давай я попробую всё же рассказать словами. Задавай вопросы, я отвечу. Сначала казалось, ничего в нём не изменилось после их прогулки на ту сторону, только с ногой что-то не то. А теперь казалось, что всё изменилось. Как подменили человека. Идира даже насторожилась: а ведь могли... Ведь смешная бы вышла шутка: именно инквизитора вот так подменить. – А что у меня демоны украли на Ланкре-прайм? – спросила она. – Сковородку. – Спокойно сказал он. И добавил. – Молодец. Это я. Спрашивай дальше. Она не знала, что и как спросить. Она помнила снаружи – из головы Хейдари. Ящик, похожий на гроб. Какие-то крючья, фиксаторы. Бледное лицо, широко открытые невидящие глаза. Разные по цвету глаза – она только сейчас это поняла. Ну, да: он же один себе сам делал... Как спросить, что это такое: когда все твои силы замкнуты на тебя и тебя же калечат и лечат неуправляемо. Да она умерла бы, только увидев этот агрегат, а он сидит вот и смотрит. И готов отвечать на вопросы. – На чём ты фокусировался? – Спросила она. Он кивнул и ответил: – Ты не можешь защитить свою женщину. – Это они тебе сказали? – Это я себе сказал. Бесспорный факт. И сильная эмоция по его поводу. Идира повторила. Посмотрела на него. Повертела в голове всячески. Ощутила эмоцию. Бледное подобие того, что он там должен был чувствовать. Назвала её. – Хороший фокус, Ван Каллокс. – Сказала она ему. – Да. Надо запомнить. Может пригодится. Спасибо, что спросила. – Сказал он. Поднялся, попрощался и побежал по своим делам. Вообще-то он никогда не бегал, просто ходил очень легко, быстро и бесшумно. – А любовник ты скучный!!! – Не удержавшись, крикнула она ему в спину. Он даже с шага не сбился. Тренированный. А мимо шедший мичман побледнел и слился со стенкой. *** Тави Тум жалеет Кевина. У него тесты и тренировки. Тренировки и тесты. У неё тоже, но у неё – понятные. Отрабатывают взаимодействие на разные боевые ситуации. Всё болит потом, но даже интересно. Особенно когда получается. Ещё у них снайперов не хватает. Но Тави в снайперы всё равно не взяли. Сказали – стреляешь хорошо, но не тот темперамент. Обидно даже. Всегда обидно, когда тебя куда-то не берут. Не выбирают. Не отбирают. Не хватает же, взяли бы и дело с концом. Нет, выдумали тоже – темперамент. Он в борделе нужен. Стрельба-то здесь при чём. Вот Кевина везде отобрали. Сказали, что у него всё очень хорошо получается, но надо тренироваться. А это не то, что у них – побежал, упал, выстрелил. Это, оказывается, очень больно – тренировки для астропатов. Очень многие вещи делаются буквально через боль. «Иначе никак», – говорит Кевин. Тави только сейчас понимает, какая у него опасная работа. Ведь он ей и раньше рассказывал: как сходят с ума, расцарапывают себе лица, как остаются лежать с открытыми невидящими глазами в креслах. Но это было про других. А сейчас больно ему. И понятно, что это вот всё – чтобы с ним такое не случилось. Но получается, что раньше его это не касалось всё. А теперь – касается. Ещё он жалуется, какие высокомерные эти санкционированные. Смотрят на них как на недоумков неполноценных. Особенно те, которые новые, недавно у них появились. «Вот при прежней госпоже, леди Теодоре, лучше было», – решают они оба и засыпают, обнявшись. *** Идире нравилось, когда Ледышка и Хейдари оказывались у неё вдвоём. Нравилось смотреть на обоих сразу, они становились такие дураки-дураки оба. И не то чтобы он теплел, не то чтобы она остывала, но какие-то спокойные они становились. И доверчивые. Её всё время подмывало проверить: сшутить над ними какую-ни будь шутку. Но она знала, что не получится. Это они друг к дружке доверчивые, а кто другой – не дождётесь. Она так и видела, как на подначку разворачиваются к ней оба-двое, не сговариваясь, боевым построением. И на самом деле хотелось увидеть – именно это. Но себе дороже с такими типами шуточки шутить. Они ведь сначала ответят, а потом посмотрят – кому. Если по останкам восстановят. Ещё ей до жути хотелось посмотреть, как он кладёт голову ей на колени. Пока они болтались над Янусом, Кузьма-капитан дал Вигдис отпуск. Маленький, конечно. Но и то хорошо. А то пашет она бессменно. Они вдвоём гуляли по берегу моря. Небо было густо-синее, как всегда на Янусе, и высокое. Идира подбирала ракушки, потом теряла или бросала в воду и подбирала уже другие. Вигдис рассказывала, как Кузьма однажды сказал про Идиру: «Эта алкоголичка – самый трезво мыслящий человек среди нас». Потом ухмыльнулся и добавил: «Разумеется, после меня». Ещё Вигдис рассказала, что леди Теодора после одной экспедиции подчистила им память. Она всегда была добрая, леди Теодора: можно же было просто убить всех свидетелей. Идира даже не стала доказывать, что это всё клевета, что это Кузька-капитан придумал, чтоб доказать, что он... А что – он. Не лучше, не хуже. Просто он – не она. А она была, по чести-то сказать, та ещё сука. Идира не возражала, потому что знала: правда. С какого-то времени шепотки стали злее и всё время сквозило из дверки. И шепотки приносили кусочки, которые вроде были из её головы, но уже как бы и нет. Вот, значит, что: память им почистили. Чтоб лишнего не болтали. Для их же блага старались. – Как бы ты хотела умереть? – Вдруг спросила она Вигдис. Та, ясное дело, занервничала. Так не надо же было смотреть на Идиру этим вот взглядом «ничего страшного не происходит». Конечно, не происходит. Всё уже произошло, когда она такая вот Идира, родилась. Дальше уже – по баллистической траектории. Ей нравилось это умное слово «баллистический», которое она слышала от кого-то из шестерёнок. Она представляла это падение по дуге и ей становилось весело: как с горки катиться. Под откос. Вигдис лепетала что-то про «в своей постели, среди детей и внуков». – А я бы хотела – красиво. – Сказала она, не весть с чего. Никогда ведь об этом не думала. Вигдис смотрела на неё как на ребёнка, играющего, будто он Имперский Рыцарь. И она добавила, показывая руками: – Так вот «вжжжух» и потом «скидыщщщ». По баллистической траектории... Вигдис перевела разговор на другое. Делала вид, что ничего не происходит. А ничего и не происходило. Всё уже произошло. Ей Кузьма-капитан сказал. Сказал: мы сделали для вас всё, что могли и продолжим пытаться. Но и вы, попросил он, старайтесь пожалуйста. Вы сильный человек, сказал он, вы пить бросили. Это здорово замедлило процесс. Вы сможете держаться ещё долго, но не бесконечно. Надо быть готовой, сказал он. В этот момент она его почти зауважала. Потом опять перестала уважать.