On the verge of prudence and trust

       У Корво прекрасная память на лица и имена. Этому способствовали и род деятельности, и незавидное прошлое. Именно поэтому, выйдя на перерыве выпить кофе и посидеть на лавке, подышать свежим воздухе, видит свою дочь, идущую под руку с Билли Лерк, мужчина сначала неверующее протирает глаза да теряет дар речи. Пальцы начинает знакомо потряхивать, внутри рвется желание бросится к беспечно щебечущим по дружкам и… И что? Испоганить все, что по кирпичикам выстраивалось столько времени, устроить грандиозный скандал и, потом, когда в глазах Эмили мелькнет ничем не скрытое разочарование, приложиться к бутылке? Он шумно сглатывает и натягивает капюшон, опуская голову так, чтобы видеть носки своих лакированных ботинок. Дышит через раз и, наконец, принимает решение подождать. Серьезный разговор он может устроить и дома. Омрачать день рождения с самого начала совершенно не хотелось.       Перед возвращением Аттано-младшей Корво успел все подготовить. Припрятал подарок в ее комнате, вытащил из печи свежеиспеченный миндальный пирог со сливками. Встретил ее со всем радушием, вечер они провели в обсуждениях, поздравлениях и теплоте. Таких моментов катастрофически не хватало обоим. Все это длилось до тех пор, пока старший не заикнулся о том, что видел, с кем Эмили гуляла сегодня днем. — Это Меган. — Девушка мнется, удивленно моргает. Она чувствует электрическое напряжение, дамокловым мечом нависающие в воздухе. — Меган Фостер, она учится со мной в параллели, мы с ней можно сказать случайно познакомились. Я ведь уже рассказывала, пап. — Эмили неловко смеется, разливает пахучий мятный чай по кружкам, желая сбросить недомолвки. Корво прекрасно осведомлен, с кем «дружит» его чадо, и сколько бы сил не прикладывал для того, чтобы как-то изолировать девушку от их влияния, все было впустую. Следить за бдительной, уже двадцатипятилетней дамой проблематично и бестактно. У нее уже своя личная жизнь, контролировать нужно было намного раньше, но он этот момент полностью упустил. Как бы они не пытались, тишину не могли разбавить ни бытовые разговоры, ни несуразные шутки. И без помощи тех, за которых он без раздумий отдал бы собственную жизнь, не выкарабкался бы из того беспросветного, сжигающего изнутри морального «дна», в которое погрузился с головой пятнадцать лет назад.       Соколов. Он был одним из тех, кто приложил свою тяжелую руку к тому, чтобы невинно осужденного выпустили раньше срока. Их знакомство можно отнести в категорию «плохие, но классические и тупые анекдоты». В самом низкосортном баре, куда занесла ученого «нелегкая», Корво — неутолимое желание нажраться, они сначала сцепились языками, а потом Аттано, не имеющий ни единого понимания в медицине, но умеющий работать руками и головой, помог отремонтировать какую-то мудреную машину, над которой трудились Антон и его коллега Пьеро. Функции этого «чуда техники» до сих пор остается загадкой. «Светило» науки, уже не первый десяток просиживающее свой дряхлый зад в кресле Мэтра Института Точных Исследований и Натурфилософии, действительно могло «засветить» кому угодно либо в глаз, либо в самооценку, не смог остаться в стороне. К старости он остепенился, к невероятному уму и острому языку прибавились необычайное спокойствие и холодный расчет. Его влияние незаметно, но отчетливо просочилось за порог учебного заведения, и против его слова не могли пойти против даже некоторые влиятельные личности города. Антон приехал к мрачным вратам тюрьмы лично, чтобы встретить старого друга. Врач постарел, раздобрился, «ожил», стиснул в объятиях Аттано, расцеловал во впалые щеки и увез к себе. По пути, выслушивая столь греющее душу и сердце брюзжание старика, Корво почувствовал на еще теплых от прикосновениях чужих губ щеках соленую влагу. После смерти Пьеро Соколов сильно сдал. Корво узнал о кончине товарища в самый «пик» отбывания срока, и даже письмами никак не мог оказать посильную поддержку в столь тяжелой ситуации. Спасла положение мудрая Гипатия, помогающая своему учителю с исследованиями в работе. Она просто не позволила ему опустить руки. И мужчина был ей безмерно благодарен. Позже, когда Аттано более-менее пришел в себя, они втроем, под тенью раскидистого дуба, сидели у могилы Джоплина до самого заката. Причину гибели и бессилие медицины против раковой опухоли в мозгу никто не смел обсуждать вслух. Вспоминали только хорошее. А такого было немало.        Никто в здравом уме не отдал бы пятнадцатилетнюю девочку без пяти минут уголовнику, не имеющему ни средств к существованию, ни определенного места жительства. Судебные и бумажные разбирательства длились непозволительно долго, а Корво безуспешно бился головой о глухие стены приюта. В конце концов плюнув на все, обрившись под «ноль», безутешный отец решился отправиться на службу. «Мясу», только что вышедшему в свет, были откровенно рады. Его отправляли по горячим точкам, задерживали «увольнительные», откровенное наебывали с денежными отчислениями. В одном лазарете, зализывая боевые раны, Аттано по счастливому случаю познакомился с Джеффом Карноу, «соседом по койке», что в дальнейшем вылилось в дружбу и весьма притягательный союз.        Устраивать будущее оказалось невероятно тяжело. С пометкой чуть ли не на всю паспортную страницу «уголовная статья» мало куда можно податься пока не находит какую-то частную охранную компанию, которой заведовал Фарли Хевлок. Заголовки газет, в особенности «желтых», еще год гремели после убийства Джессамины. Хевлок, отставной военный, не желающий выходить на пенсию, основал собственное дело и тщательно выбирал людей, которых нанимал. Корво не вызывал доверия, скорее наоборот. Посоветовавшись, потрепав окружающим нервы и хорошенько потянув время, он уже хотел было отказать бывшему заключенному, но нежданный, омрачающий все планы звонок капитана местечковой полиции, заставил «отрезвить». Проблемы с законом сейчас были ни к чему. Карноу весьма доходчиво объяснил, что может произойти, если достопочтенный Аттано не удостоится шансом занять место в охране.       Конечно, Корво искал тех, кто уничтожил его жизнь. Охотился, рылся в архивах, выбивал информацию. Хотел если не отомстить, то хотя бы посмотреть в глаза тому, кто бестрепетно расправился с женщиной в расцвете своих нескончаемых сил. И затухание этой самой энергии наблюдали приехавшие с угощением члены ее небольшой семьи. Холодный осенний вечер клеймом отпечатался в памяти обоих на долгое время. Темный кабинет с зашторенными — все сотрудники разошлись по домам, и только Колдуин осталась доделывать директорские дела. Выпавшие из пакета мандарины, которые не смогла удержать слабая детская ручка. Аттано, упавший перед хладным телом на колени и взвывший в голос, судорожно ощупывающий перерезанное горло жены, совершенно не обращал внимания на приближающийся со стороны коридора топот и взял в ладонь рядом лежащий окровавленный нож. Вопль десятилетней дочери Корво слышит во снах и по сей день.        Дождаться, пока папаша уснет, утомленный беседами, виски и положительными эмоциями, не составило труда. Совесть кольнула где-то под ребрами, но обещание есть обещание. Как принцессе в башне ей томится было не к лицу: она наконец научилась находить общий язык с другими людьми. Кем бы они не являлись. Боль никуда не ушла, заросшей гнойной раной жгла сердце. Эммили не была глупой, а Корво был достаточно беспечным, чтобы не стирать записи да фотографии в мобильнике. Но люди, повинные в непростительном поступке оказались не такими, как ей представлялось в мозгу. И это сыграло с ней злую шутку: она научилась отпускать и жить дальше. Взбив одеяло и подложив подушку, чтобы создать видимость того, что на постели кто-то лежит, девушка подхватила собранную сумку и на носочках, обступая скрипящие половицы, бесшумно выскользнула за дверь да пружинно, сдерживая внутренний триумф, двинулась к другой части коридора.        Ее заставили съесть приготовленные сладости, пропуская мимо ушей то, что ее уже накормили до отвала. Обвешали яркими подарочными пакетами, за вечер несколько раз обняли, пожали руку, и кто-то из девчонок, собравшихся в комнате, запачкал ее красной помадой. Билли, во главе с собравшимися молодыми людьми, забрасывали ее вопросами, тянули танцевать под слишком громкую в ночное время музыку, создавали атмосферу праздника и торжества. Опьяненная алкоголем, рухнув на мягкий диван, она не сразу обратила внимание на обращенный к ней вопрос по поводу «не наругает ли ее папаня?». — Я сбежала. — Эмили растянула губы в скромной, лисьей улыбке, отпила красное вино из бокала под свист и улюлюканье собравшихся гостей. — А что? Мы все равно отпраздновали вместе, я ведь говорила, что приду к вам. И все бы на этом закончилось под всеобщее веселье. Если бы не раздался настойчивый стук в дверь. — Курьер, наверное. — Пьяно пропела Билли, плавно поднимаясь со своего места; когда металлическая ручка затряслась, заходила ходуном, в заплывших глазах появилась неясная тревога. Только щелкнул замок, и, чуть не вылетая из петель, дверь открылась на распашку, а Лёрк испуганно вскрикнула, оттесненная к стене бешеным ураганом, ворвавшимся в квартиру. Вся аристократическая «пыль», вся галантность, которой взрослый человек мог бы так гордиться, слетели вмиг, стоило ему понять, кто сидит за одним столом с его дочерью. Чтобы оценить обстановку и из мирного гражданина превратиться в чудовище, ему понадобилось минута. Томасу же хватило тридцати секунд, чтобы подскочить, на чистом автоматизме схватить разъяренного мужчину за грудки и, изворачиваясь от захвата, втолкнуть в первую попавшуюся комнату. Пока Леонид и Честер, навалившись всем весом на дверь, пытались удержать осатаневшего телохранителя, беснующегося за ней, Томас понял, от кого Эмили научилась так искусно изрыгать самую отборную ругань. С кем поведешься — от того и наберешься. И это ещё Дауд не вернулся домой. Их наставник, названный «отец» либо присоединился бы к компании, зная его отношение к юной Эмили, либо тихо скрылся бы в своей комнате, лишь под утро раздав подзатыльники и разогнав спать. А с Аттано подзатыльники со стопроцентной точностью не сработают. Сегодня из квартиры «13» явно кто-то один не выйдет живым.