last love

четыре часа утра. или около того, точно не скажешь уже. вова прислоняется лбом к железной двери кащеевой квартиры. чует, как от самого дико несëт коньяком, который умыкнул из батиного серванта. сладко, мерзко. вернулся из афгана, и, как он ни надеялся, кащей не растаял вместе со снегом по весне. каждый вечер одна и та же картина: водка, кащеевские размалëванные шалавы в мехах, которых тот лапает за ляжки в телесных блестящих колготках. вова выдерживает от силы полчаса этого зрелища, уходит к себе, слушает пластинки, сверлит потолок глазами. по пути пиздит стены. ты снова куришь, снова слëзы на твоих щеках, опять ждала меня бухого до семи утра, пообещал, что я всю жизнь буду любить тебя вова, если откровенно, сам поражается своему поведению. сбегаешь от проблемы в виде парня, которому ну очень нравится дëсны вылизывать и хуй сосать, а ему реально становится на тебя абсолютно похуй. удивительно. совершенно неожиданный расклад. кащей, сука, в цитадели, за железной дверью. боится, что прострелят, что ли? ещё бы жилетку стальную под рубашкой носил. вову за эти несколько месяцев по фазе сдвинуло конкретно. коньяк, фрустрация, ну и как-то естественно и ровно накрыло сегодня финально. сам не знает, что сделает, когда решится постучать, когда ему откроют. нос сломать? рухнуть на колени и разъебаться? достать нож и вспороть себе горло, пока не опомнится? много вариантов, не выбрать. коньяк греет желудок, ноги немеют, подъезд плывёт, кишки крутит. бесит, блядь. детка, хватит мне уже давать последний шанс счастье — это не про нас хочется, чтобы суке было если не так же больно, как ему, то хотя бы вполовину. если не психически, то физически. вова уже месяцами попеременно представляет: он на коленях, кащей гладит его по волосам, по щекам, а потом спускает на язык, хороший-мальчик, все дела. потом — как он идёт за кащеем в туалет качалки и бьёт его лицом об унитаз, пока кровью не зальёт и зубы не посыпятся. то та картинка, то другая. не знает, какая больше подойдёт, чтобы убрать зуд в мозгах. бьëт три раза ногой по двери, пока не передумал. минуту ждёт. бьёт ещё три. закуривает. размахивается для нового удара, но дверь сама прилетает ему по ноге. а, больно, бля. на пороге кащей: тапки, трусы. валить на пол и ебать. вова выдыхает дым ему в лицо, кащей морщится. — родной, время видел? пасëт от тебя. надо же так упиться, чтобы квартиры перепутать. — не путал. дело есть. — голос держит, но из последних сил. сигарета тлеет, рука дрожит, тянет затянуться. — родной, до утра не подождёт? ералаша ещё какого убили поди? — по личному пришëл. — тебе из личной помощи могу только унитаз и два пальца в рот предложить. умоем тебя и домой пойдешь, папа ждëт. — кащей, сука, проснулся и страшно веселится. сам всё понимает, мразь. у вовы перед глазами чёрным застилает. проясняется на моменте, когда кащеевская кудрявая башка с грохотом о пол уже бьëтся. вова от самого себя не ждал, но получилось вроде как красиво. не знает, куда скинул бычок тлеющий, да и похуй, если сгорят вместе, туда и дорога. на адреналине залетает, захлопывает дверь за собой. кащей на полу в голос смеётся. и я подонок, я изменщик, я газлайтер и абьюзер, я не нравлюсь твоей маме, да и хуй с ней — слабый ты, вова. как в афган сбегать, так это мы горазды. а как прийти и по-человечески попросить — это нет, надо лицо портить. — кащей откровенно угорает, попыток встать не делает даже. вове такой расклад, в общем-то, на руку. кащея как за пеленой слышит. да и что он скажет? неважно всё уже. кащей прав и ответить ему нечего. вова усаживается сверху, на бедра кащея. — если ты, сука, всё понимаешь, для чего эти показательные выступления ежедневные, скажи? — вова кладёт руку ему на шею, но не давит. — тебя папа в детстве много баловал, вот ты, вова, и думаешь, что всё вокруг для тебя делается, — кащей скалится, руку поверх вовиной на своей шее кладёт, надавливает. — ты, наверное, вернулся только потому, что думал, я за тобой в афган побегу, а не дождался. кадык кащея ходит под рукой, вову мажет от ощущения. кащею весело, вове страшно, так всегда. сердце в рёбра бьëтся, член твердеет. это тоже как всегда. кащей всё видит. насквозь видит, ёбаный рентген. как вова мечется, как возбуждается. первее вовы всё чует. смешно, до сумасшествия. вроде уныло мучаешься от бессонницы, как всегда, а тут такой подарок, птичка в руку. сжать и сломать. последняя любовь, пепел на простынях ты больше не поверишь никому и никогда — а чего ты хочешь, вова? подарю тебе одно желание. — кащей кладёт свободную руку на вовино бедро, сжимает. вова хочет заскулить. снова его руки на вове, сердце кровью обливается. даже если в таких обстоятельствах, похуй. — хочу, чтобы ты ебальник завалил свой. — вова сжимает кащееву шею, рвёт вдох на половине. теперь можно. последняя любовь, пепел на простынях бери все мои вещи, выкидывай из окна наклоняется, вгрызается кащею в рот. лижет нижнюю губу. кащей улыбается, ходит кадыком под рукой. не отвечает, мразь. бесит эта ссученность. приподнимает за горло, бьёт затылком об пол. кащей хрипит. зато теперь отвечает, рот открывает и языком по вовиному проходится. вова чувствует, как из него верёвки вьют. был бы трезвый, гордости бы побольше было, но сейчас только желание, тупое, звериное. как будто завтра апокалипсис, ей богу. как охуенно, оказывается, целоваться, когда кащей не дышит и сказать ничего не может. вова почти открывает в себе некрофила. кащей хлопает вову по бедру, вова понимает, чуть ослабляет руку. кащей рвано вдыхает, со стоном. вова от этого звука рассудок теряет. — откуда знаешь, что я пожëстче люблю, родной? — кащей заметно хрипит, толкается бедрами вверх. вова задницей чувствует вставший кащеев член. — с тобой только так и можно. — вова ерзает бедрами, притирается. косеет от ощущений, тело помнит: три года назад, кащей ещё ни разу не брал его, жëсткий петтинг через одежду, как страшно сделать первый шаг. руку назад заводит, стягивает с кащея трусы. кащей давится на глубоком вдохе, опять смеётся. ублюдок. вова расстегивает свою ширинку, устраивается так, чтобы члены соприкасались. коньяк, отчаяние, два ствола. не до смеха, блядь. детка, я не плохой парень, я плохой человек — ну давай. я мог бы на колени встать и поумолять, ботинки тебе пооблизывать, если тебе такое нравится, но не могу, видишь, родной, лежу уже, не встать, придавило. давай. вова снова давит на горло, синхронно толкается бедрами. кащеевская улыбка бесит, вова просовывает два пальца ему в рот. тот, сука, сразу игру понимает, глаза закатывает, щëки втягивает. сосёт, как блядь последняя, как самый любимый член, эти два пальца. вова руки мыть не будет после этого. вова не может решить, куда смотреть: то ли на два пальца, которые у кащея во рту исчезают, то ли как смазка с обоих членов кащею на белый живот капает. на грани нервного срыва это всё. вова скулит, себя не слышит. зато слышит, как кащей через давление вдохнуть пытается, как хрипит. вовремя отпускает. кащей, наверное, совсем ебнутый, даже отбивается не станет, если совсем задыхаться начнёт, так и умрёт под вовой со стоящим членом. происходящее дальше для вовы как в замедленной съëмке. кащей только вдыхает, как изгибается дугой, насколько может под вовой, мелко трясëтся раз-другой, глаза закатывает. кончает себе на живот. нихуя себе. — просто молчи нахуй. сказал, пожëстче люблю, че. — отвечает кащей на удивлëнный взгляд вовы. от восторга даже возбуждение на второй план уходит. вова на седьмом небе, чувствует себя, будто выиграл что-то очень дорогое и красивое. пока вова в пелене восторженного охуеваения провисает, кащей резко переворачивает их так, что вова оказывается под ним. хуйня ситуация, но вове уже безразлично. он своего добился, выиграл уже. теперь кащей тут сучка текущая, а не он. — ты бы перестал морду такую самодовольную строить, а то приложу тебя пару раз, спать на лестничную клетку покатишься. — произнеся это, кащей как-то не особенно последовательно сдергивает адидасовы штаны пониже, пристраивается у вовиного члена. вова забыл все свои печали, гештальт закрылся, судный день окончен, теперь вечные райские кущи и душить кащея с утра до вечера. вове выбивает воздух из груди, когда кащей с размахом, широко лижет вовин член. проходится еле-еле кромкой зубов по венке, сразу языком зализывая. вова зарывается рукой ему в волосы, надавливает. как скучал-то, блять. последняя любовь ты больше не поверишь никому и никогда кащей себя натурально трахает в рот, вове в глаза не смотрит. злится, очевидно. щëки втягивает, почти до горла добивает. у вовы пот по лбу льëтся, руки лихорадочно трясутся, чёрные звезды перед глазами. кащей свободной рукой впивается вове в бок, ногтями, до крови будет, наверное. от общего возбуждения вове боль удовольствием кроется. видимо вова тоже пожëстче любит теперь. кащей с размахом насаживается на член. упирается в горло. он низко стонет, вибрирует, а вову трясёт. даже не думает кащея предупредить, пусть глотает. заслужил. оргазм приносит ебучее опустошение и гудящую от опьянения голову. вроде не он сперму глотал, а блевать-таки хочется. плакать хочется. в потолок смотрит, чтобы не опозориться лишний раз перед ублюдком. только замечает, как в квартире кащеевской мерзко, всё ровным слоем пыли покрыто и плесень на стыках потолка и стен. он поэтому и сумасшедший такой, наверное, надышится испарений и мозги ебет. вова лежит, не двигается. надеется, что кащеевская плесень его сожрет и не надо будет ничего решать и завтра просыпаться. — ну что, родной, желание я твоё исполнил? вставай и пиздуй. с сучками не ночую, правило у меня такое. я рождён уëбком, недостойным любви извини