Egypt – water
— Шастун, скажи, что твоя любимая книга — что-то про Египет, — чеканит Арсений, глядя в одну точку. Он все ещё сидит в саркофаге. Антон же уже вылез из него и осматривал комнату, где они оказались. Параллельно он разминает затекшие конечности, даже не задумываясь, что это может быть явным сигналом к тому, что лежали они вместе в обнимку достаточно долго. А вот Арсений отмечает это сразу и кривится. Попов понимает, какой ответ услышит, но надеется очень сильно, что он не прав. — Нет, а при чем тут это? Арсений закрывает глаза, и чувствует, как по животу расползается липкой жидкостью страх. Протягивает свои щупальца дальше, обвивает внутренности и стремится к конечностям, разгоняясь за счёт движения крови. Вселенная плетет свою нить истории. Она шепчет нежно: «Дитя, ты ведь любишь эти загадки и ужасы, переплетенные с реальностью». А правда в том, что Арсений давно уже эту любовь перерос, хоть сборник рассказов со стертым корешком приятно греет душу и гордо возвышается на книжной полке. Но когда Арсений читал эти фантастические жуткие сказки, он никогда не думал о том, что сам окажется там. Увидит эти хтонические ужасы, эти страхи, играющие на самом глубинном подсознательном уровне. Невообразимый трепет трогал душу маленького Арсения, который читал эти мрачные рассказы, переносящие его в древность и другие миры. Где Говард, как самый добрый друг, рассказывает ему тайны человечества, запрятанные от чужих глаз, а ты не видишь: где правда, а где игра воспаленных фантазий бедного рассказчика. У Лавкрафта герои редко умирают, но большинство из них сходит с ума не в силах вытерпеть ужас бытия в этой страшной реальности. И Арсений не хочет на личном примере осознавать и переживать эти события, даже если они происходят просто у него в голове. И ещё больше он не хочет в своем безумии находиться рядом с Шастуном, потому что они даже в твёрдом уме не переносят друг друга на дух. — Попов! Эй! Арсений, блять! — кричит Антон прямо на ухо, силой вытаскивая Арса из транса. Тот недовольно поджимает губы и отодвигается к противоположной стороне. Акустика в этой затхлой комнате оказывается на удивление хорошая, поэтому от стен расходится эхо. — Не кричи. — А как ещё, если ты на меня не реагируешь? Ты что-то знаешь? Где мы? Что это за хуйня, и почему я вместе с тобой? — Антон постепенно затихает с каждым вопросом и почти шипит, чуть отходя назад к стене. Арсений смотрит на это с некоторым прищуром, задрав голову и глядя на чужое выражение лица. Синяк на щеке переливается пунцовым цветом и притягивает к себе взгляд. — Шастун, ты реально настолько тупой и два плюс два не можешь сложить? — Не выебывайся мне тут. Если это какой-то розыгрыш, то я тебе въебу, несмотря на… Вот это все, — неопределенно машет рукой на всего Арсения. Попов криво ухмыляется и все-таки решает вылезти из саркофага. Тем более, что смотреть снизу вверх на Шастуна — то ещё издевательство над шеей. Можно ведь на него в целом не смотреть? Можно, но сложно отрицать, что он любым своим идиотским поведением примагничивает чужой взгляд. Арсений с трудом поднимается на ноги, придерживаясь за стенку саркофага. В голове резко начинает пищать, а в глазах темнеть, из-за чего приходится замереть. — Старость не радость, да, Арсений? — Попов с силой разлепляет веки и впивается взглядом с ледяными стрелами в чужое лицо. — Очень смешно. — Естественно. Ну так… Где мы? Я ни черта не понимаю, — возвращается к теме Шастун, несмотря на то, что его на этой почве только что оскорбляли. Узнать-то надо все равно. В Арсении снова вспыхивает раздражение, потому что это похоже на чертов розыгрыш. Или Шастун хочет просто от него вслух услышать то, что они теперь до конца жизни привязаны друг к другу?! Потому что не догадаться о том, что они соулмейты в этой ситуации — невозможно.***
Пыль оседает на горле тонким слоем, и Арсению приходится сдерживаться, чтобы не закашлять, потому что он очень чувствителен к таким вещам. Он уверен, что буквально любой частью тела может ощущать затхлость этого воздуха, и побаивается даже смотреть на факел в чужой руке. А точнее на клубы пыли в его свете. Антон плетется сзади, и у него, кажется, включился режим полного истукана, потому что он не издает ни звука, кроме звуков ходьбы. И даже их почти не слышно. Что творится у него в голове — Попову не понятно. Да и знать не хочется. В первую очередь его волнует только то, что ждет их впереди, когда они пройдут этот бесконечно длинный коридор, если это вообще произойдет. Арсений знает точно, где они находятся. Он знает рассказ и знает сюжет, хоть и не помнит названия. В детстве он постоянно пропускал этот рассказ из-за скучного начала, но пару лет назад все-таки дочитал его до конца и не пожалел. Это не было похоже на типичные Лавкрафтовские рассказы, даже мистики в этом было не так много. Только чистый хоррор и ясная логика повествования. Арсений только надеется, что никто из них по дороге к тому ужасу, что их поджидает, не упадет в обморок. Потому что главный герой рассказа делал это раз пять минимум. Египетские пирамиды манят своей идеей и своим величием. Несомненно колоссальные сооружения древности, вообразить постройку которых кажется невозможным до сих пор. Тем более тогда, несколько тысяч лет до нашей эры. Вот только Арсений не сильно мечтал оказаться в них внутри. Его когда-то может и интересовала Египтология, но это было давно и неправда. А тем более ему не хотелось оказаться в пирамидах из книг Лавкрафта или в их подземельях, где они находятся прямо сейчас. И он даже знает, что их ждет впереди, но искренне надеется, что им удастся избежать этого столкновения. По крайней мере, их не связывали и не бросали сюда с веревкой, как это было в оригинальном повествовании. Правда, о саркофагах упоминание было косвенное, да и в оригинале не было ничего о факелах или хоть каких-то источниках света. — Арс… Сений., — доносится сзади, и Попов все-таки оборачивается, лицезрея застывшего на месте парня. — Мы вообще отсюда выберемся? Мы же не умрем? — в темноте глаза Антона отдают изумрудным блеском, и в них читается такая мольба, что Арсению на секунду становится его жаль. А потом он вспоминает, кто перед ним стоит, и на языке отдает горечью вперемешку с отвратительной пылью. — Не умрем точно. И выбраться должны, — раздраженно отвечает, — Ты действительно настолько боишься? Голубые глаза смотрят с прищуром, но в фигуре напротив ничего не выдает даже намека на обман. Конечно, это же Шастун. Он умеет красиво вешать лапшу на уши, но только преподам и только на публичных выступлениях или устных вопросах. — Да… Я ненавижу ужастики, — взяв паузу, тихо выдавливает из себя Антон. — Мы правда в книге? Какой? Как нам выбраться из нее? — Шастун вспоминает недавний разговор. Они были еще в комнате и обсуждали план дальнейших действий. Ему в этот темный коридор идти не хотелось, но перспектива умереть невесть где от голода, да еще и в одиночестве, не прельщала тоже. — Судя по всему, мы в книге Говарда Лавкрафта «Зов Ктулху». — Какой? — брови Арсения взлетают вверх, а потом он показательно тяжело вздыхает, о чем тут же сожалеет. Он заходится резким кашлем и сгибается пополам, придерживая больное место на животе, которое на каждое движение отдает резким уколом. Антон сочувственно подходит ближе и кладет руку на чужое плечо. Попов, вдоволь накашлявшись, смотрит исподлобья то на руку Шастуна, то на его лицо, и резко дергает плечо назад. Антон ладонь с плеча убирает, и тут же в злости сжимает ее. Он вообще-то поддержать его хотел, может. Хотя он, наверное, последний человек, который имеет на это право. — Забей, мне не интересно. Главное, отсюда выбраться поскорее. Меня уже задолбало это все. Особенно ты, — Арсений хочет начать спорить, но они снова слышат какой-то звук. Хотя это уже скорее не звук, а какофония звуков. Попов всеми фибрами души надеялся, что они до этого шествия доберутся куда позже. К тому же он помнил что-то про лестницы и исполинские колонны, но они пока бредут в довольно узком коридоре. Хотя не факт, что все в этой соулмейтской теме происходит прямо по сюжету. Он читал, что нередко пара просто путешествует по вселенной книги, даже приблизительно не двигаясь по оригинальному сюжету. Повезло тем, кто попадал во Вселенную первых книг Гарри Поттера. Это были явно веселые будни в школе магии и волшебства, а вот ему теперь загибаться по подземельям и прятаться от страшных тварей, параллельно пытаясь не сойти с ума. Попов в детстве гордился тем, что он не такой как все, и что не читает всю эту книжную попсу. А родителям почему-то все равно было на то, что их сын читает в свои десять лет одни ужастики. Хотя он много чего делал втайне от них. И сейчас ему это все прилетает в десятикратном размере, как будто его специально прокляли за то, что он скрывал свои увлечения от родителей. — Потуши факел, — рычит Арсений, так и не разогнувшись после кашля. — Что? — Шастун нелепо хлопает ресницами, и это могло бы быть мило, если бы Арсению не был так неприятен он в целом как человек. — Потуши факел, я сказал. Не дай бог нас заметят, — Арсений отбирает у Шастуна факел и пытается воткнуть верхней частью в камни между стен. Стены наверняка сделаны из песчаника, это должно помочь. — Попов, ты сдурел?! — Антон, очухавшись, в один шаг оказывается около парня и предпринимает попытку отобрать у него факел и параллельно не обжечься. — Блять, Шастун! Если нас заметят, нам пизда. Нам не нужен факел! — переходит на крик на эмоциях, после чего резко замолкает. Звуки становятся громче и отчетливее, и они оба замирают с факелом в руках. Арсений отодвигает его от себя, потому что ему итак душно, а Антон успевает-таки забрать его и заносит наверх, пресекая любую попытку Попова отобрать его. Только сейчас догадавшись взглянуть наверх, оба понимают, что не видят потолка, и даже слабый свет факела не помогает разглядеть ничего похожего на потолок. По факту они как будто бредут по тонкой дорожке в огромной яме. Вполне вероятно, что так и есть. В оригинале примерно так все и было, только узких коридоров там не было — только огромные пустые темные пространства. Антон переводит испуганный взгляд на Арсения, и Попов понимает, что Шастун собирается кричать, поэтому быстро затыкает ему рот одной рукой. — Молчи. Я знаю, это пугает. Дальше мы увидим еще более страшные вещи, поэтому приготовься. Нам нельзя шуметь, иначе нас могут заметить, и не известно, что с нами станет. Но я тебе обещаю, мы обязаны выбраться отсюда, — в Арсении просыпается потребность показать себя абсолютно спокойным и здравомыслящим, и тем самым успокоить Антона. В стрессовых ситуациях обычно именно это с ним и случается, и Арс полностью чувствует, что может контролировать ситуацию. Он где-то читал, что эта черта присуща тревожным людям, и, в общем-то, не спорит. Сейчас не так важно, с кем он, хотя Шастун для него тот еще здоровенный балласт. Но в первую очередь им нужно выбраться хоть куда-то, потому что становиться жертвоприношением для какого-то древнеегипетского жуткого бога — он не планировал. Арсений просто надеется, что Антон не упадет в обморок при виде этого шествия или не закричит, потому что сейчас он, вроде как, успокоился. А еще Попов понимает, что держит ладонь на чужих губах уже непозволительно долго. А Шастун почему-то еще и не против. — Ты правда обещаешь? Арс, обещания дают не для того, чтобы их нарушать, — что-то в его голосе как будто надламывается, и это не вяжется с образом Шастуна ну никак. Но Арсений это не комментирует, а только сжимает чужую ладонь, потому что Антон сам его взял за руку. И пусть Попову это не слишком приятно, лучше всегда держать того как можно ближе к себе, чтобы тот не отставал от него. Этот несчастный факел они все-таки втыкают между стеной и полом каким-то образом, и бредут дальше, все больше приближаясь к звуку. А точнее, звукам, потому что становится понятно, что издает эти звуки целая толпа не-то людей, не-то зверей. В ужасной симфонии смешиваются нечленораздельные крики, стоны, чириканья, клацанья и лязганья, и еще куча всего, что даже невозможно описать одним словом. Антона колотит невыносимо, и Арсений чувствует это всем телом, потому что идут они вплотную друг к другу. Они передвигаются как какие-то куклы, Шастун буквально повторяет каждый шаг Арсения. Он стоит к нему так непозволительно близко, что Попов буквально чувствует волосами на затылке чужое сбитое дыхание. А еще немного достает до его ушей, и это жутко отвлекает Арсения от концентрации, которая им так необходима. Коридор все еще бесконечно темный, не видно уже ничего. Они прошли достаточно с того места, где оставили факел, и его свет не брезжит сзади даже в теории. Да и как источник света он был так себе, все равно. После электрических фонарей, тусклый свет от реального пламени кажется просто бесполезным. Попов не знает, сколько им еще нужно идти вперед, но судя по звукам, они уже близко. За какофонией «голосов» становится немного слышно мелодию. Странную, абсолютно неприятную слуху — она пускала табун мурашек даже у Арсения, хотя он стоически справлялся со страхом до сих пор. Это все-таки то, о чем он думал. То самое шествие оживших мертвецов-мумий, которое возглавляет такая же мумия фараона. И этот оживший мертвец с лицом Сфинкса представляется гидом и заводит бедных туристов в ужасные подземелья. Ну, или это была участь только Гарри Гудини — главного героя рассказа. Дрожь Антона становилась все сильнее, но он все так же не издавал ни звука. Они успели договориться, что будут молчать и стараться не издавать ни звука, пока не выберутся, чтобы не привлекать к себе внимания. Антон лишь спрашивал, чьего внимания они пытаются избежать, но Арсений решил заранее не пугать Шастуна. Да и вообще он сказал ему смотреть только в его затылок и довериться Попову, который обязательно их выведет. Антон не доверял Арсению ни капельки, но, учитывая обстоятельства, у него не было выбора. Шастун послушно смотрел только на чужую макушку, чуть опустив голову вниз. Среди его окружения не так много высоких людей, поэтому ему даже удобно, что нужно немного опустить голову и взгляд. Он стоит так близко, что даже ощущает запах чужого шампуня, и, на удивление, чуть сладковатый запах его успокаивает. Но если его кто-то спросит, он никогда в этом не признается. Потому что это по-гейски. А вот Арсений наконец-то вспоминает, что что-то не так, когда понимает, что не ощущает в воздухе ничего, кроме пыли. Буквально. Никаких запахов. В оригинальном повествовании рассказчик двигался как раз на отвратительную вонь, после чего наткнулся на алтарь Древнего Бога и торжественную процессию. Что-то явно не сходится, потому что отклонений слишком много, но Попов не так хорошо в этом всем еще разбирается. И все равно у него преимуществ больше, чем у Шастуна, дрожащего как осиновый лист. Он судорожно перебирает в голове версии происходящего, пока ужасные звуки становились все громче и громче. Они двигаются достаточно медленно, потому что с каждым шагом Арсению все тяжелее тащить за собой Антона. Тот буквально тащит его назад, цепляясь за футболку мертвой хваткой. А футболка, между прочим, дизайнерская. Хотя после того, как Шастун плюнул на нее, уже не так важно. Попов медленно моргает, заметив, что отвлекся, и замечает вдалеке свет. Он совсем слабый, но в этой кромешной темноте будет заметен даже свет маленькой спички. Судорожный вздох и новый шаг навстречу неизвестности. Отступать некуда. Да и конечности уже побаливают. Ноги в особенности, потому что прошли они достаточно долго, и почти не останавливались. Желудок, на удивление, не подает признаков жизни вообще. — Я не хочу туда идти, — доносится жалобно сзади прямо в уши, и Арсений аж дергается от неожиданности и напряжения. Он снова показательно вздыхает, но на этот раз осторожнее, чтобы не поперхнуться затхлым воздухом. Он весь вспотел, и Антон сзади такой же, и его это все нервирует и раздражает. Так же сильно как и сам Шастун. Но что-то неведомое удерживает его от того, чтобы прямо тут не бросить Шастуна и не пойти вперед полным шагом. Возможно, мысль на задворках сознания о том, что тогда он останется один в незнакомом и явно опасном месте. А может быть жалость. Хотя, к кому?.. Скорее уж к себе. Даже если перед закрытыми глазами всплывает лицо Шастуна, ака бездомного щенка. Антон кладет свои ладони к нему на плечи, и Арс снова вздрагивает. Дыхание Шастуна неровное, он это чувствует волосами на голове, и это его раздражает еще больше. Он неосознанно зеркалит чужой темп дыхания, но все-таки идет дальше и никак не комментирует происходящее. Задней мыслью осознавая, что это точно не то, что делают враги друг с другом. Даже если это слово слишком художественное — им оно подходит очень точно. Арсению когда-то давно нравился троп «любовь/ненависть», но сейчас он вспоминает об этом всем с сожалением. Хотя ему и «от друзей к возлюбленным» нравился. Доигрался. По телу расходится яркая горечь и застилает собой даже раздражение, но это все перечеркивается, когда они наконец доходят до конца коридора. Слабый свет пробивается откуда-то сбоку, наверняка по бокам от входа, и благодаря этому можно разглядеть каменный пол. А ещё то, что простирается он дальше, а значит — это наконец-то широкое пространство. Но дальше света факелов только темнота, и Попов нервно закусывает губы и сжимает кулаки. Потому что понимает, что это может быть. Глаза резко начинает щипать от невероятной несправедливости, потому что впереди их не ждёт ничего хорошего. Даже не так — их ждёт один возможный исход. И это так жутко обидно, потому что это худшая смерть во всей чертовой вселенной. А все из-за чего? Из-за того, что Арсений всегда хотел быть не таким, как все, и читал страшные книжки вместо детских сказок. Антон сзади цепляет его за плечо и останавливает. — Что это? — Не знаю, — врет. Его голос внезапно опускается и почти предательски дрожит, но Попову уже все равно. Правда, он не хочет истерить на смертном одре перед Шастуном. Тогда это точно будет худший исход. — Почему там факелы? Что это за звуки откуда-то сверху? Куда ты меня ведешь, черт тебя подери, Попов! — он силой разворачивает его к себе и застывает, видя чужое лицо. Растерянное, с пустым взглядом. Даже чертов дьявольский огонек в голубых глазах погас, а Шастун готов поклясться, что всегда вблизи видел только его. Звуки страшной гармонии вместе с гоготом и криками действительно доносятся сверху, это становится понятно здесь, у самого конца коридора. Тем не менее, они слышатся ото всюду. И прямо над ними, и откуда-то спереди и по бокам. Они как будто накрывают целым куполом, и Антон с ужасом понимает, почему. Они в яме, а по ее краям наверху расположились обладатели этих «голосов». Когда-то давно он слышал о том, что соулмейты попадают в любимую книгу кого-то из них. Он никогда не задумывался об этом слишком сильно. Антон не так уж много читал, и не может с уверенностью сказать, какая у него любимая книга. А это значит, что это любимая книга Попова. То есть это он виноват в этом дерьме. Даже если косвенно, даже если пострадал сам — все происходящее — из-за Попова. Адреналин разгоняется вместе с кровью, гнев закипает мгновенно, и Антон в следующую секунду уже не смотрит в чужое лицо. Он поворачивается и шагает навстречу неизвестности, покидая темный коридор. Шастун оставляет Попова позади и сначала двигается быстрым шагом, а затем переходит на бег. Арсений смотрит несколько секунд, и только криво улыбается. Потому что это должно было произойти. Рано или поздно, кто-то из них бы ушёл. Между страхом неизвестности и страхом одиночества Арсений выбирает второе, хотя первое, вроде как, лежит в основе человеческой сущности. Думал ли он когда-нибудь, что последним глотком воздуха для утопающего него станет общество Антона Шастуна? Да ни разу в жизни. Но жизнь злодейка любит доказывать ему, что он не умеет думать правильно.