Нефритовая шпилька

      Луна медленно клонилась к закату, чуть поблекли звезды, а край неба на востоке прорезал первый розоватый луч. Он легко коснулся окутанных густой периной облаков вершин, на которых по преданиям дремали Бессмертные, бросил блики на высокий шпиль Смотровой Башни, что издавно смотрела на Север, откуда каждые полстолетия в Благословенные земли приходила волна варваров, сметавших все на своем пути, и откатывалась, разбившись о крепкие камни Великой Стены. Впрочем, много чаще из тех краев шли торговые караваны, что привозили рыжие лисьи шкурки и великолепных коней. А луч между тем бежал дальше, пугливо сторонился спящих пока долин, золотил светом макушки холмов, пока не ударился в высокие окна Красного Дворца, что уже не первое столетия служил домом Ордена Красного Феникса.       В столь ранний час окна дворца были темны, а в его прекрасных садах царила тишина и расслабленная предрассветная нега, и только в окнах самой высокой башни горел свет. Зажгли его еще в вечернюю стражу и поддерживали всю ночь, меняя прогорающие фитили в узорчатых лампах, привезенных из далеких южных земель. Конечно, здесь, на Центральной равнине, делали лампы, у которых и стекло было тоньше паутинок, а узоры элегантнее и богаче, чем могли похвастаться райские птицы, но Красный Дворец вот уже почти столетие возглавлял почтенный Ли Дао, а он когда-то пришел в эти земли из самого дальнего юга. Конечно, тогда Ли Дао еще не звался почтенным, но великолепное искусство, что продемонстрировал сей муж, быстро снискало ему славу и принесло почет. Находились, конечно, и те, кто считал, что славой своей Ли Дао обязан исключительно своему искусству красноречия, а никак не пути, пройденному по тропе совершенствования. Но чем выше взлетает феникс, тем больше языков, норовящих сравнить его с курицей.       Но это рассветному лучу, едва касающемуся дворцовых крыш, казалось, что дворец тих и темен, а спустись он пониже да рискни заглянуть еще в скованные ночной темнотой коридоры, непременно увидел бы, что жизнь в этих стенах не смолкала ни на мгновение: гудел огонь в разжигаемых печах, тихими тенями скользили по коридорам слуги, подновляя лампы, вычищая печи, обновляя цветы в высоких вазах — бесшумный и невидимый труд, без которого от прекрасного дворца осталась бы лишь пыльная груда камней.       Мягкие войлочные туфли беззвучно ступали по начищенным воском до блеска коридорам. А-Жун шел у самой стены, чтобы не оставить лишних морщинок на устилающих коридоры коврах. Он останавливался у каждого окна, вынимал из пазов тяжелый брус, удерживающий ставни, и распахивал их, впуская в галерею серый предутренний свет. Темноты за его спиной становилось все меньше, и вот уже глаз мог отчетливо различить резные узоры на высоких деревянных дверях. Их украшали драконы и фениксы: фениксы взлетали вверх, а драконы прибивались к самой земле, как взлетел вверх Красный Феникс при Ли Дао и пал к самой земле Белый Дракон, что ранее возвышался над всей Центральной равниной. А-Жун тихонько поскребся в дверь, потянул створку на себя и проскользнул в образовавшуюся щель.       В большом просторном кабинете не было место серому уличному свету, он полнился теплым желтым свечением ночных ламп. Они очерчивали границу длинного стола, склоненную над ним фигуру главы Ли, ряды свитков и бамбуковых дощечек и прятали в густой тени остальную комнату. А-Жун поклонился спине главы Ли, не решаясь голосом потревожить его раздумья. Он раскрыл уже два больших окна, прежде чем тишина за спиной стала казаться ему слишком уж оглушительной.       Глава Ли сидел за столом, уронив голову на грудь. По лежащему перед ним белому листу тонкой рисовой бумаги расползались уже засохшие потоки туши.       — Глава Ли? — едва слышно позвал А-Жун. — Глава Ли! — проговорил он уже громче и протянул к сидящему мужчине руку. Стоило его пальцам коснуться плеча, как Ли Дао покачнулся и упал лицом вперед. А-Жун отдернул руку. Лицо его отразило крайнее недоумение, а потом рот приоткрылся, и истошный крик разорвал сонную негу дворца.