***
Стид называет его "ненависть, которую мы приручили", Эдвард думает — ни черта не приручили, не правда, но что он точно знает — это то, что он не хочет видеть дым на месте звёзд, которые он зажег сам. Никто никого не приручал, но Эд приручился сам — запечатлется, впаялся, просочил себя под чужую кожу. Иззи от любой попытки приручения шипел и бросался гадюкой, норовясь укусить больнее — ох, как он глубоко вонзил клыки в руку Стида — ненароком заражая ядом и Эдварда. Покуда уж Эдвард был под его кожей. Не мог не заразиться. Но вот он здесь, и в его глазах звёзды — надежда цветет ярко, словно солнце — рычи сколько хочешь, придурок, но глаза не лгут. Сходни в его голове, вероятно, были выходом — но в сердце — они были равны доске мертвеца.***
Стид любит звёзды. Они мерцают и переливаются, в море — звёзды особенно ярки. Ярче Эд видел только в африканских водах — близ Мадагаскара ночи чернее черного, а звёзды — белый пепел, высыпанный на темное полотно. Эд думает, что именно там звёзды появились в глазах Иззи. Они пробыли в тех водах непозволительно-мало. Стид любит звёзды. Они смотрят на них вечерами, после "сказок", устроившись на марсе — с комфортом, облокачиваясь на мачту и друг на друга — совсем как тогда, в самом начале. Совсем как тогда, в самом начале — Иззи маячит у лодки, и даже в такой темноте Эд видит сверху, как у него подрагивают плечи и как импульсивно он иногда дергает головой. Стид любит звёзды. Иззи сражается со своими монстрами внизу, совершенно один, и Эдвард разрывается между звёздами, отражающимися в глазах Стида, и звёздами, умирающими на дне зрачка Иззи. Эдвард решает это единственный образом, которым вообще может — он сбегает. Спускается с марса, оказываясь с другой стороны мачты от Иззи, и угрюмо прячется в каюте. Эд не умеет решать.***
В голове звенит — алкоголь никогда не действовал мягко. По крайней мере, тот, что предпочитает Эдвард. Звёзды перед глазами удивительно реальны — белыми вспышками взрываются и летают, куда бы Эдвард ни посмотрел. Сейчас середина дня, его шатает и он не может прогнать назойливые росчерки — они остаются даже если Эдвард закрывает глаза. Но даже несмотря на эти звёзды — Эдвард всё равно замечает, что что-то не так. Магниты, раньше отталкивающиеся друг от друга, сейчас неожиданно оказались слепленны. Иззи избегал Стида, Стид избегал Иззи, и если один был на носу, второй обязательно был как минимум у штурвала, если один стоял у мачты, второй прятался в трюмы, если один ел в общем зале — другой отсиживался в своей каюте, эти двое просто не могли преодолеть взаимное отторжение. Так думет Эдвард. Даже пьяный, даже сонный, это всё равно очевидно. Для Эдварда. Иззи стоит у пушки. Стид стоит у этой же пушки. Ближе к носу, и плечом Иззи упирается в плечо Стида, и между ними почти не проходит свет, так плотно они стоят рядом, и Эдвард не слышит ругани, потому что ее просто нет. Они обсуждают что-то — мирно. Эдвард не видит звёзды в их глазах, они смотрят на море, и Эдвард замечает у них в руках карту, и никого на палубе больше нет, кроме него, этих двоих — и сонного Айвена за штурвалом. Эдвард отставляет пустую бутылку на перилах и нетвердо подходит к ним двоим, и головой мимолетно отмечает, что они оба замолкают, когда он слишком близко — и Иззи вздрагивает, когда Эдвард наваливается сверху и вклинивается между ними просто потому что может. Одну руку он кладет на внешнее плечо Иззи, другую — на внешнее плечо Стида, и он чувствует себя, словно он веревочный мост между двумя островами, соединяющий несоединимые земли — но похоже, будто сейчас отлив. И похоже, будто земли не так уж и несоединимы.***
— Что между вами с Иззи? — спрашивает его как-то Стид, и Эдвард хмурится, приподнимаясь на локте. — В каком это смысле? — переспрашивает Эдвард. В каюте полумрак и тишина, и море спокойное, почти штиль — еще пара таких дней — и могут начаться волнения в команде. Эдвард надеется, что распогодится, и что ветер вернется в паруса. — Ты игнорируешь его, — отвечает Стид почти сурово. Эдвард пасмурно оглядывается на деланно-равнодушного Стида и чувствует острую потребность оправдаться. Это пугает — поэтому Эдвард нападает сам. — А что между вами с Иззи? — с мрачным любопытством уточняет он. Стид моргает и сводит брови, очевидно не ожидавший такого перенаправления вопроса, а потом пожимает плечами. — Мы на одном корабле, и мы команда. Я устал от препирательств. Он тоже, — он говорит легко и плавно, будто это само собой разумеется. Будто Эдвард поверит в дружбу гадюки и лабрадора. Будто Эдвард поверит, что гадюка вовсе умеет дружить — а не покаянно прятать клыки и втихую сцеживать яд. — Это не то, что я видел, — замечает Эдвард угрюмо. — Я думал, ты будешь рад, что мы с Иззи решим разногласия, — это звучит дипломатично, но Эдвард слышит её — особую интонацию, выдающую пассивную агрессию. — Мгм, — Эдвард мычит в ответ и ложится обратно, откидываясь на подушки. И закрывает глаза, обозначая, что разговор закончен. Стид не настаивает.***
Иззи — паразит. Эдвард знает это уже с десяток лет как, Иззи — рыба-прилипала, Иззи нужна акула покрупнее, чтобы прятаться в ее тени от невзгод — но купаться в лучах ее славы. Эдвард был прекрасной акулой, не так ли? Самой крупной акулой в этих водах. Жаль, что самая крупная акула — китовая.***
Эд помнит то очарование, которое охватывало его раньше, когда он смотрел на Иззи. У Иззи твердая рука и суровый, крутой нрав, но это делало его притягательным. С возрастом красота его горячего гнева превратилась в безобразность брюжжащей ярости. Очарование никуда не делось. Эд чувствует, как тянет что-то под ребрами, когда снова видит звёзды в его глазах, но сломленное смирение на нем выглядит так же уродливо, как выглядел злой огонек подлого замысла. Так же неправильно и опасно. Эдвард догадывается, что слома еще не произошло — потому что звёзды ещё не погасли, но время идет, и огонь потихоньку тлеет, а Эдвард не знает, что ему делать — он не может делить свое сердце надвое, потому что это разобьет два других. Ответ маячит у него перед глазами — он уже выбрал Стида и почти отпустил Иззи.***
Дьявол с ними, со звёздами — думает Эдвард. Рык зарождается в глотке, но глохнет. Что-то пошло не так — Иззи угрюм и задумчив, но глаза его другие — гребанные звёзды горят ярче полной луны в безоблачную ночь, Иззи слегка задыхается, когда думает, что его никто не видит — задерживает воздух в легких непозволительно-долго, будто забывает выдохнуть — а на вдохе наоборот спешит, будто боится не вдохнуть вовсе. Эдвард не сразу понимает, что это. Иззи выглядит почти нормально, но покатость плеч и легкая нервозность движений выдают его — Иззи напуган и воодушевлен. Напряжение нарастает. Среди команды — тоже, потому что ветер так и не появился.***
Стид любит звёзды — но опаздывает. Эдвард качает ногой, которую свесил с марса вниз, и старается не думать ни о чем. На палубе никого. Вообще — потому что даже за штурвалом следить бессмысленно, пока не вернется ветер. Штиль угрожающе упорен. Звёзды на небе выглядят слишком обычно без Стида рядом — всего полчаса назад он заканчивал сказку, медовым голосом лил успокоение в напряженные сердца — обещал, что ветер вернется, и команда ему верила. Сейчас он должен был сидеть с Эдвардом, потому что Эдварду тоже нужен был покой, потому что Эдвард тоже желал свою порцию успокоения — он ждал своей неизбежной нежности, всегда приходящей со Стидом, но... Стид опаздывает. Над головой едва-едва шуршат флаги — добрый знак, даже легкое дыхание ветра — но этого дыхания не хватает для того, чтобы хотя бы качнуть сложенную парусину, и вода все еще гладкая. Эдвард резко выдыхает — в такт с легким стуком открывающейся двери, и из капитанской каюты выходит двое — Стид держит Иззи за плечо, но это движение не несет агрессии. Эдвард не слышит, о чем они говорят, но это похоже, будто они прощаются — и Иззи отходит от Стида, мимолетно мажа Эдварда яркостью звёзд — и ныряет в проход, ведущий внутрь корабля. Стид забирается на марс, пока Эдвард пытается сглотнуть неожиданно разбушевавшееся сердце и почему-то чувствует руку Стида на своем плече — хотя Стид еще даже не поднялся. Стид несет с собой что-то съедобное — не мармелад, мармелада уже давно в трюмах нет, зато Роач продолжает придумывать всё новые и новые блюда, которые можно есть прямо руками вдали от столовой. Стид весел. Стид любит звёзды.***
Иззи напуган до усрачки — его глаза нервно бегают по всей палубе днем, он не одергивает никого, он механически выполняет свою работу и избегает смотреть на Эдварда. Зато он смотрит на Стида — внимательно, задумчиво, потом — отводит взгляд слишком резко, когда понимает, что смотрит слишком долго. Эдвард чувствует раздражение — оно пожаром жжет грудную клетку изнутри. Раздражение, говорит себе Эдвард, но кислый вкус на языке подсказывает, что это — ревность. У этой ревности нет определенного направления. Это сбивает с толку даже сильнее, чем поведение Иззи.***
Писарь обычно обходит Эдварда стороной — Эду почти стыдно под его укоряющими взглядами, но взгляды — меняются. В глазах Люциуса все меньше презрения — и все больше злорадства и ядовитого любопытства. Очевидно — он видит, что происходит. Очевидно — он хочет видеть, как Эд будет решать эту новую головоломку. Люциус — один из немногих, кто умеет видеть подобное. Эдварду почти не стыдно. В конце концов, тогда — писарь откровенно зарвался. Тогда писарь решил, что они со страдающим Эдвардом равны — и даже больше, возможно. Опека Люциуса была помогающей, да, но опека — это всегда неравноценно. Опека — это всегда опекающий, который выше опекаемого. Уязвленная гордость, вскормленная с годами страхом и неприятием, подняла голову слишком зло и писарь чуть не поплатился жизнью — но это была не вина Эда. Есть закономерности, которые необходимо соблюдать. Только вот... ничего не изменилось. Люциус встал еще выше — и еще прочнее, потому что Люциус стал выжившим. Пережившим Черную Бороду. И теперь он лучится злорадством и любопытством, и Эд не может сделать с ним ничего.***
Свежая зыбь на воде предвещает перемены — корабль качает, и команда ловко поднимает паруса, готовая к продолжению пути. Эд знает, что до полноценного ветра может быть еще больше суток — а зыбь может успокоится, если циклон пройдет стороной. Иззи подвязывает веревки медленно и сосредоточенно, и Эдвард думает, что это неплохой момент для разговора — все, кто был готов работать — работали. Все, кто не был готов — отлынивали и прятались по каютам. — К штурвалу, — командует Эдвард. Последний узел Иззи затягивает даже медленнее, чем вязал до этого, но он не способен растягивать время навечно, веревка являет собой образец идеального узла, когда Иззи поднимается на ноги. Эду не свойственно терпение, но он ждет Иззи, постукивая пальцами по рукоятке колеса. Иззи даже не заинтересован. Эдвард знает себя — ему было бы любопытно что ему хотят сказать. Иззи ожидает вердикта, который сбросит Эд, и только потом будет готов решать что дальше. Наверное, это не самая провальная стратегия, мимолетно думает Эдвард — Иззи не тратит никаких эмоциональных ресурсов на преждевременное волнение. Он ждет возможных проблем, но не мечется между различными решениями, пока проблема не станет однозначной. Что ж, это играет и против него — Иззи не всегда способен импровизировать и реагировать быстро. Эдвард не смотрит на него, когда каблук сапога чеканит последний удар, а Иззи — останавливается по правую руку. — На что похожи облака, Из? Эд поворачивается только после вопроса. Взгляд Иззи каменеет, пока он наклоняет голову и остро колет злыми глазами. — На смерть от обезвоживания, если они не соизволят появяться, — словно продолжая шаг чеканит Иззи, и Эд щурится. Облака есть — далеко на западе, опытным взглядом Эд может отделить белые вихры от далекой зеркальной глади воды. — Ты слишком драматизируешь, — отмахивается Эдвард. — Мы стоим только третьи сутки, а штиль даже не полный. У Роача солидные запасы воды. Иззи не отвечает, но и не отходит, и Эд морщится, поглаживая рукоятку на штурвале. Месть шатает — совсем немного, но этого достаточно для того, чтобы приходилось обращать больше внимания на поддержания равновесия. — Это всё, капитан? — через продолжительную паузу спрашивает Иззи. Эдвард морщится снова — будто от зубной боли, словно у него челюсть сводит, как от слишком сладкого чая, и поджимает губы. Отстраненность и подчеркнутая вежливость бесит даже сильнее чем необоснованные приступы гнева. — Что бы ты ни делал со Стидом — если навредишь ему — живым отсюда не уйдешь, — предупреждает Эдвард тем же тоном, которым только что спрашивал про облака. Вспышка эмоций на лице Иззи секундна и неожиданна — гнев и замешательство, и неприязнь, и все тот же страх, — и исчезает так же быстро, как и появляется. Иззи прикрывает глаза и дергает плечом. На этом разговор заканчивается.***
С одной стороны — Эд рад, что поверхностное внимание Иззи переместилось на Люциуса — с другой стороны эти двое выглядят так, будто готовят заговор. Он шушукаются и перешептываются, и Иззи придерживает писаря за плечи, чтобы тот не свалился, когда "Месть" неожиданно ныряет за волной и кренится вперед. Люциус паясничает и облизывает Иззи маслянистыми взглядами, и Эдвард первое время почти готов к тому, что Иззи сорвется и врежет, нарычит, может, хорошенько встряхнет, но Иззи ловит взгляды с оттенком презрительного дозволения, а вот поглаживающие пальцы отстраняет настойчиво и жестко. Хорошо, думает Эд. Хорошо, пусть Хэндс зациклится на писаре. Хорошо, пусть Иззи найдет своё, пока Эд ищет покой со своим. Хорошо, пусть это Люциус не даст звёздам погаснуть — а Эдвард может захлопнуть пасть и отпустить его до конца.***
Волна разыгрывается чересчур яро — единорог подчас буквально полностью скрывается в пене и брызгах, и Стид выглядит слегка переживающим — Эдвард с удовольствием успокаивает его, оборачивая в комфорт. От того ярче вспышка злобы, от того острее неприятие, когда Стид идет за успокоением к Иззи, когда Эд деланно-занят с курсом и картами. Из Иззи утешитель — да примерно такой же, как из Люциуса — боец, Иззи в лучшем случае может упокоить — не успокоить. Но Стид идет к нему — и получает то, зачем пришел, и светится весь, будто Иззи способен сказать что-то приятное. За всю немалую историю их знакомства — "что-то приятное" из уст Иззи Эд может вспомнить только в самом начале. Тогда, двадцать с чертом лет назад.***
Эдварду нравится слово "утопия". Оно похоже еа бескрайнюю зыбь черного океана — и так отдает страшной морской смертью, что кажется почти родным. Стид рассказывал про римлян и греков, про письменные труды и идеальную жизнь. Эдварду кажется, что утопия — это как Либерталия, про которую все уши ему прожужжал Рэкхэм. Рэкхэм, знакомый с Генри Эвери, разве что, совсем условно, Либерталией почти бредил, но для Эда она так и стала невоплощенной невозможной мечтой. Абсолютный мир на корабле — та же утопия. Невозможная и блестящая — звёзды в тёмную ночь, как на черном полотне. Эдвард перекатывает "утопию" на языке задумчиво и внимательно — но опять не хватает апельсинов, и опять штопать паруса, опять заступился нож — куда там утопии, если даже в мелочах покоя не найти? Эд думает об утопии — как о невероятном моменте, в котором ему можно не делить себя надвое — не расплетать старые привязанности, чтобы сплести новые. Эд ненавидит звёзды в глазах Иззи — если бы не они — он отпустил бы Иззи много дней назад, оставшись со Стидом, не мучаясь и не мучая Хэндса. Эд думает, что ему нужно взять волю в кулак — утопия недостижима, но счастье — куда более реальное состояние, и его он может достичь — надо просто обрубить — как рубят зараженную конечность, резко, быстро, в один удар — и тогда оно будет достижимо. Счастье — для всех, хотя бы на этом корабле. И пусть никто не уйдет обиженный.***
— Ты не можешь остаться, — припечатывает — как гвоздь в крышку гроба заколачивает — Эд. — Тебе нужно уйти. Капитанская каютах мерцает золотом и серебром, а шелест шелка для ушей кажется инородным — никакого шелка рядом с Иззи. Иззи дышит, широко раздувая ноздри, словно бык, уязвленность и гнев приподнимают ему губу — и обнажают зубы. — Какого черта? — для начала тихо рычит Иззи. — Что тебе не понравилось на этот раз? Тогда ты сказал, что хочешь, чтобы я остался, и я остался, Эдвард. Я не хочу уходить теперь! — Придется, — щурит в ответ глаза Эд, поскрипывая пальцами по дереву стола. Иззи шатается пару секунд — то ли обдумывает, то ли собирается с мыслями. Эд сдвигает брови к переносице и старается показательно выпрямится — это не сложно, оказаться выше Иззи — но это все равно всегда срабатывает. На этот раз — не совсем так, как надеется Эд. Эд надеется на опущенный взгляд и укрощенную злобу — чтобы он мог с чистой душой отправить Иззи на лодочке до пиратского поселения а дальше встретится с ним через год-два-десять и понять, что, наконец, они отпустили друг друга. Никакого смирения. Иззи — в бешенстве. — Что ты хочешь от меня, чтобы я умолял?! — он звереет и пригибается чуть к земле. Эдвард копирует его движение, склоняя гривистую голову, и внутренне подбирается. Иззи обычно позволяет себе повысить голос и настоять на своем — да, но сейчас Иззи выглядит слишком уверенным. Эта уверенность не сулит ничего хорошего. — Пожа-алуйста, Эдвард, — тянет Иззи издевательски, жалит сарказмом и насмешкой как рапирой, но Эд видит отпечаток мольбы в изломе бровей. Интонация хлещет чужим присутствием — Иззи щурит глаза и округляет рот точно так же, как это сделал бы Люциус. Воздух становится неожиданно горьким. Эд выпрямляется, сбрасывая звериную настороженность. Он помнит, что у Иззи проблемы с эмоциями — у Эда тоже были. И есть до сих пор, но с тех пор, как появился Стид — всё светлое, что Эд упорно заталкивал обратно под кожу, просачивается наружу почти свободно. С тех пор, как Эд отстранил от себя Иззи — он запер всё тёмное на место светлого. Он помнит, что у Иззи — проблемы с эмоциями. Проявить слабость недозволительно, а слабость — это всё, кроме насмешки и превосходства. Гнев и удовольствие, злость и одобрение, ярость и привязанность — все идут в одну цену. — Прекрати, — недовольно режет Эд и бросает взгляд на дверь каюты. — Заставь меня, — моментально ярится Иззи. Иззи вскидывает руку вперед, Эд инстинктивно отшатывается, но Иззи знает его слишком давно — соревнование их рефлексов он выигрывает с приличным отрывом, ладонь уходит влево, за Эдом, и цепляет за черный лоскут ткани, который Эд так и не снимал даже после возвращения Стида. То, что Иззи дергает вперед — предсказуемо. Эд поднимает руку зеркально свободной руке Иззи, готовый поймать кулак — и задать паршивцу настоящую трёпку, но пальцы ловят пустоту, потому что Иззи не бьет. Он шагает вперед и кусает Эдварда за подбородок — и тут же мажет губами по уголку губ. Отрастающая борода путается в бороде Иззи — ощущение почти привычное после поцелуев со Стидом. И почти забытое — потому что Иззи не касался его так уже годы. Эд застывает в напряжении, а потом буквально обмирает, когда слышит звук открывшейся двери. Силы, с которой он отшвыривает от себя придурка, хватает на то, чтобы Иззи споткнулся и повалился на пол спиной, едва успев подставить руки, чтобы не удариться затылком. Эд смятенно вдыхает, готовый оправдываться и обвинять, но Стид не смотрит на Эдварда. Он проходит внутрь каюты и протягивает Иззи руку. Он качает головой и крепко перехватывает чужую ладонь, поднимая Иззи на ноги. Он открывает рот и весь его тон звучит дружелюбно, когда он показательно журит Иззи. — Я же просил не начинать без меня.***
Горький вкус на языке знаком Эду. Таково на вкус предательство — когда Хорниголд попытался сдать его обманом англичанам — это ощущалось почти так же. Тот факт, что сейчас это был Стид — только делал хуже. Эдвард щелкает зубами и дергает уголком губ, делая один большой шаг назад, подальше от Стида и Иззи. У Иззи хотя бы хватает приличия прятать глаза. Стид — смотрит светлой охрой, словно баюкает, его глаза похожи на весенние цветы — хрупкие и завлекающие, но... Стид. Это уже не в первый раз, когда Стид предает его. И улыбается при этом. Своей мягкой понимающей улыбкой. Такой теплой. И привычной. Даже борода не может скрыть изящную красоту его губ. Пока Эдвард с мясом отрывал от себя Иззи — предприимчивый живучий паразит успел пришить себя к Стиду. Очень умно — интересно, если Эд прихлопнет его прямо здесь — это поможет? Или Стид уже проникся настолько, что не просит Эду небольшую дезинсекцию? — Дорогой, прекрати рычать, — мягко просит Стид, и только после его слов Эд понимает, что сотрясающая его вибрация — это не дрожь, а звук, вырывающийся из горла. — Кажется, нам нужно поговорить. — Кажется, нам не о чем говорить, — хрипит Иззи тускло. — Ты видишь его реакцию. Я говорил тебе, Боннет, он не воспримет это хорошо. Стид цыкает и кладет руку Иззи на голову — жест до того похож на беспечное поглаживание уличной собаки, что Эд почти ждет, что Иззи вцепится Стиду в руку зубами. Иззи не вцепляется. Но ладонь сбрасывает. — Тебе не обязательно называть меня по фамилии, мы уже условились, — упрекает Стид. Он выглядит... как пират? Как отпетый придурок, поверивший в свои силы и решения. Он выглядит как хитрый расчетливый мудак — черт подери, Эд не думал, что будет когда-то так определять Стида, но это — то, что понравилось Эду в нем, не так ли? Пассивная агрессия. Умение победить человека одними словами и хитрыми действиями — Вы объясняете мне всё прямо сейчас, — почти спокойно приказывает Эд, уже чувствуя, как ползет по спине холод. Чтобы как в прошлый раз — заморозить эмоции. Не будет болеть, если болеть нечему. Иззи клацает челюстью и отходит от Стида — только для того чтобы сразмаху опуститься в одно из кресел. Эд знает, что долго стоять на одном месте Иззи до сих пор не может. Но мстительно хочет, чтобы Иззи стоял. — Ты и Иззи, — начинает Стид медленно. — Я не знал. Все гадал, за что же Иззи так сильно ненавидит меня. — Десяток лет назад ты, возможно, был бы прав, — Эд складывает руки на груди. — Сейчас же — Иззи просто ублюдок, не готовый терять теплое насиженное место, не так ли, Иззи? — Я не один такой, — тут же огрызается Иззи. — Не так ли? — Да ладно, Эд, как будто бы я не видел! — одновременно с ним вскрикивает Стид. — Моя жена смотрела на меня так же, как ты смотрел на Иззи! И я почувствовал себя Дагом, а это... весьма неприятное ощущение. — Звучит очень понятно, — кивает Эд резко и щурится. — Кто, к дьяволу, такой Даг и при чем он здесь вообще?! Стид моргает и слегка беспомощно улыбается. И вздыхает, осматривая диван, пока Эд поправляет накинутую на плечи красную ткань халата. Тишина затягивается, и Эд дергает плечом, словно разрешая, и Стид довольно подходит к дивану. — Садись, дорогой, это не быстрый разговор. На фоне язвительно фыркает Иззи.***
Улыбка Иззи похожа на оскал. Эдвард упорно видит в этом оскале хрупкий надлом, но ничего хрупкого в Иззи он не замечал больше десяти лет. Эд не верит своим наблюдениям. Звёзды в глазах Иззи опасно пульсируют и мерцают и уже не грозятся погаснуть, и всего неделей ранее Эд был бы рад этому. Сейчас он видит отражение этих звёзд в улыбке Стида, и ёжится, не понимая, как ему реагировать на этот... компромисс. — Я думал ты и Люциус... — слабо отбивается, практически обрывая себя на середине, Эд. — Мальчишка вдвое младше меня, — фыркает в ответ Иззи. — К тому же, у него уже есть любовник, не готовый делиться. В колючем сарказме Эд слышит и обвинение, и самодовольство, и обрывочный вопрос — а готов ли ты сам делиться? Стид легкомысленно постукивает ногой. Эд знал его историю возвращения на корабль, но смутно представлял семейный статус. Дважды-вдова Боннет стала для Эда некоторым сюрпризом. Не таким значимым, как недоинтрижка с Иззи, но все же. — Дай этому шанс, дорогой, — предлагает Стид, переводя взгляд на Эда. — У вас уже были отношения, у нас с тобой — тоже. Мне показалось, что это — самый стабильный способ сохранения всех нас троих на одном судне. Эд даже представить не может, как они вообще дошли до этого "способа сохранения". Чисто вербально. Как именно Иззи позволил Стиду закончить это предложение и не выпотрошил его. Как именно Иззи согласился. Странно об этом думать. Вообще все это — странно. — Это странно, — повторяет Эдвард свою мысль. Он разрывался между ними двумя, пока Иззи и Стид медленно сплетались — возможно, если бы они поговорили на эту тему раньше... ничего бы не изменилось. Эд был готов на эту жертву — она делала их отношения со Стидом ценнее и весомее в его собственных глазах. Будто полный разрыв отношений с человеком, который был на его стороне добрую четверть века, мог оплатить судьбе за условное "счастье" со Стидом. Теперь его благородная жертва собирается вклиниться в его счастье — и Стид потакает ему, как будто это совершенно нормально — такой дурной уклад, на троих. — Может, мне еще Рэкхэма пригласить? — уязвленно шипит Эдвард, предлагая свой абсурд. — На Рэкхэма не согласен ни я, ни Иззи, — неодобрительно отвечает Стид моментально, а потом — с благоволением качает головой. — Ты ведь не всерьез. — Сомневаюсь, что Рэкхэм выплыл, — добавляет Иззи. — Он как рыжий усатый таракан, конечно, но ядро в голову трудно пережить. Эда рвет на части — он не согласен, его не спросили — до этого неиспоосили, но все же, — они всё решили и так, без Эда, будто Эд не значит ничего — и Иззи еще, туда же, предпочёл договариваться о подобном со Стидом, не с Эдом. Потому что правильно понимал, крысюк — добровольно Эд не согласился бы делиться. Это его Стид. Это его Иззи. Это предательство двойное — Эд думает, что хуже бы он чувствовал себя только если бы Стид выбрал третьим не Иззи, а того же Рэкхэма. Или обоих разом. Полкорабля — почему бы и нет? Тот же писарь — на личико симпатичный, Фэнг в достаточной степени любвеобильный, еще есть Айвен, Черный Пит, Фрэнчи, Роач, на худой конец — Баттонс. Эд щелкает челюстью, откровенно понимая, что его заносит, и трясет головой. Он может сказать "нет". Он же может. Тогда Иззи уйдет, Эд сделает свой выбор — принесет свою жертву в конце концов, — а Стид останется с ним. Привыкнет. Привыкнет? — Это не сработает, — уверенно говорит Эдвард. — А когда это не сработает — вы будете винить меня. Иззи молчит, Стид молчит тоже, и это молчание похоже на безмолвную борьбу — Иззи действительно не собирался продолжать эту "интрижку". Иззи, похоже, собирался показательно страдать, злиться из-за того что страдает и срывать эту злость на всех вокруг, а потом показательно хлопнуть дверью и уйти. Эд уже сталкивался с этим. Джек делал так постоянно. — Никто не мешает нам попробовать, — улыбаясь, давит Стид, и Эд думает. А, собственно, какого черта? Это не он должен быть самым нестабильным элементом этого извращения. Это Иззи не должен присоединяться к Стиду, это Иззи должно жать разделение любовников, Эду-то что? Он так или иначе думал об этой проблеме все прошедшее время. А Стид с Иззи принесли ему решение на блюдечке. Такое пиратское свободное решение, ломающее правила нормальных людей — интересно, что сказала бы бывшая жена Стида, узнай, что он променял ее на двух пиратов? Так зачем же Эд сопротивляется? — Хорошо, — отвечает он небрежно. Иззи недоверчиво хмурится, Стид сияет улыбкой. Звёзды горят в глазах обоих.***
Сон идет неохотно и тяжело, Эд привык спать со Стидом, но сейчас это кажется странным. Они поговорили. Они договорились. И Иззи просто свалил спать к себе, будто это Эд со Стидом вместе, а Иззи — их общий тайный любовник. Ничего из того, о чем они "договаривались". — Ему нужно привыкнуть, — объясняет Стид. — Дай ему время. Эд думает, что это должна быть его фраза, а не Стида. Эд думает, что с этого момента инициировать какую-то близость — еще более неловко, чем в начале, когда их со Стидом было двое. Эд думает, что спрятать голову в песок — в воду? — и ждать, чем всё это это закончится, не проявляя ни капли любопытства — это хороший способ избежать тотального недопонимания. — Я пригласил Иззи выпить с нами после ужина, — деловито делится Стид. Он похож то ли на хомяка, то ли на курицу-наседку, довольный блеск в его глазах и улыбке разжигает в Эдварде ту самую искру желания — Стид мягкий и сладкий, и Эдварду хочется зарыться носом в его волосы и гладить его покатые плечи, и Эд не успевает прогнать непрошенную мысль — и представляет Иззи на месте Стида. С его жесткими, словно конская грива, вихрами, и острыми выступающими костями ключиц. Образ разбивается моментально, Эд чувствует разочарование и пустоту, а еще — неуверенность и раздражение. Он не хочет все испортить. Что, если он все испортит — и Стид решит, что с Иззи — проще? С Иззи никогда не бывало проще, черт подери — с чего Иззи вообще прогнулся? Это так на него не похоже. Это будто Иззи скрутил сам себя в бараний рог — и зашил себе рот нитками, лишь бы только хоть так остаться при Эдварде. Или отомстить? Эд трясет головой. Отравляющие мысли остаются на поверхности, но немного отступают под натиском ненависти к себе. Он как всегда решает за других. — Почему не просто "на ужин"? — хрипло спрашивает Эд, понимая, что молчит непозволительно-долго. — Я предлагал, — легко жмет плечами Стид и очаровательно улыбается. — Иззи сказал, что без его контроля команда разнесет столовую. А потом Роуч разнесет команду. Поэтому Иззи согласился только на чай. Чай, думает Эдвард, это едва ли лучше алкоголя. Под влиянием огненной воды он может свалить всю вину на градус, а не на себя, если что-то пойдет не так, но ни никогда не пили со Стидом перед сном. — Значит, чай, — стараясь звучать как можно одобрительнее, говорит Эд. Чай и вечер втроём.***
— Без сахара, так? — мягко спрашивает Стид у Иззи. Иззи кивает, неловко подхватывая чашку, пытаясь хватить ее полной ладонью, просовывая пальцы под ручку — предсказуемо обжигается, чуть дергаясь, и, скосив взгляд на Эда, перехватывает правильно, двумя пальцами, за ручку, хорошо хоть мизинец не оттопыривает, как Стид. Эд чувствует, как дергается глаз, и моргает. Иззи не пытается быть милым, этого и от Стида достаточно, и Эд обожает, когда Стид милый, и, наверное, попытка стать милым у Иззи провалилась бы, попробуй он. Он не пробует, и Эд ссыпает в чашку еще одну ложку сахара, подумывая о том, смог бы он незаметно подлить в чай еще и рома. — Как команда? — спрашивает Стид доброжелательно, и Иззи громко хлюпает чаем, стараясь не обжечься. — Спокойно, — отвечает он через несколько мгновений. — Почти никаких волнений. Баттонс, правда, слегка заскучал, и я решил поставить его в ночную. Стид кивает довольном, Эд — заторможено повторяет его движение. — А, и Люциус спрашивал, есть ли нужда в его услугах как писаря, — через паузу добавляет Иззи, дернув уголком губ. — Я бы занял его хоть чем-то. Полы мыть ему, знаете ли, гордость не позволяет, а такелажем заниматься — видимо, мозолей боится. Путь пишет, рисует, я не знаю, чем еще занимается, но, главное, подальше от команды, иначе мы так и останемся сидеть на месте, пока вокруг него все по очереди вьются. Эд морщится. — Мы так и будем говорить о команде? — ядовито уточняет он. Иззи на его памяти никогда так много и спокойно не говорил — он либо старался уместить свою мысль в как можно меньше слов, либо же — орал трехэтажным, если его кто-то сильно задевал. Стид определенно повлиял на него, но Эд не мог понять, нравятся ли ему эти изменения. — Что-то не так, Эд? — с неподдельным беспокойством спрашивает Стид, и Эд поджимает губы. По взгляду Иззи вполне понятно, что уж ему-то ясно, что "что-то не так". Эда бесит это так же сильно, как и вся ситуация, в которой он оказался, но он не уверен, кто конкретно был инициатором этого бардака. Может, это все просто изощренная месть? Для Иззи, по крайней мере, вряд ли Стид стал бы развлекаться подобным. — Всё в порядке, — говорит Эд скомкано. — Не думал, что основной темой для разговора станет корабль. Иззи щурит глаза язвительно и с отчетливо проступающим удовольствием от того, что смог выбить Эда из себя. Эд слабо себе представлял, что именно имел в виду Стид, когда говорил про "выпить чаю", но, черт подери, вряд ли же это! Эд чуть трясет головой и ставит чашку обратно на блюдце, осознав, что выпил половину в один большой глоток. Язык чуть вязало от сладости. — Я подумал, что обсудить команду тоже важно, — жмет плечами Стид, и снова улыбается, и его улыбка безвинна и легка, и Эд не понимает, что делать и буквально — переходит в атаку. — Поцелуй меня, — говорит он прямо, и смотрит на Стида в упор, топорно пытаясь смутить и Стида, и Иззи, и, похоже смущается только он сам. Улыбка Стида только расширяется. Иззи ухмыляется сбоку, качая головой, пока Стид привстает со своего кресла, и Эд уверен — сейчас Стад клюнет его в щеку или скулу, и отстранится — хотя Эд ожидал, что Стид и от этого откажется. Стид целует его по-настоящему. Эд обмирает, не ожидавший такой интенсивности и настойчивости, и, пока Стид хватается за его ленту и тянет на себя, мажет взглядом по Иззи, и у Иззи — лицо довольное, и он щурится, и в этом прищуре читается только голод и удовольствие. Ничего похожего на неодобрение. Ничего похожего на брезгливость. Стид отстраняется, а Эд даже не может точно сказать, сколько времени прошло. Эд не может сказать, чего в его груди больше — трепета, волнения, или ступорного непонимания — а что, так было можно? Когда он был с Рэкхемом, с Иззи они разошлись, и это была его вина — точнее, его решение. Рэкхем привлек его тогда так ярко, что Эд закончил свои отношения с Иззи , а после Рэкхема — уже и не начинал заново. Это казалось неправильным — и не очень честным по отношению к Иззи. Да характер Иззи к тому моменту уже испортился окончательно. Стид облизывается, но не садится — а наклоняется в другую сторону, Эду нужно всего одно мгновение, чтобы понять, зачем, но, когда он все еще хмурится — Стид уже целует и Иззи тоже, и Эд думает только о том, что он действительно был прав — это так чертовски странно ощущается. Стид проводит рукой по скуле Иззи, Иззи — хватается за его плечо, и Эд проводит языком по зубам. Он хотел уязвить их обоих, но, кажется, переиграл самого себя, пусть он и не чувствует себя проигравшим. Он чувствует только то, что тоже хочет поцеловать Иззи. Он целует его, когда Стид садится обратно в свое кресло.***
Первое, что Эд понимает утром — это то, что ему жарко. Он чуть вытягивает ногу, пытаясь осознать себя и прийти в полное сознание, и натыкается пяткой — на чужую голень, а коленом — упирается в жилистое бедро. Нужно прилично больше минуты на то, чтобы осознать, что происходит — потом не проснувшийся мозг дает в подсказку яркое воспоминание ночи, жадные взгляды, звёзды в глазах обоих партнеров, звёзды за окном, звёзды в отражении почти спокойного моря, и, что ж — Эд все-таки открыл бутылку рома. Наверное, именно после нее ступор пропал достаточно, чтобы Эд позволил этому всем случится. Возможно, не только Эд — потому что бутылку они распили на троих практически поровну. — Рано еще, — хрипит сонно Иззи, и только после его фразы Эд понимает, что обнимает того. И что Стид обнимает его тоже. И что они все втроем лежат так близко друг к другу, что его копошение разбудило Иззи — и, скорее всего, вот-вот разбудит Стида. — Уверен? — тихо спрашивает Эд, тоже хрипло, почти сипло, игнорируя, как гудит голова. — Уверен, — отвечает Иззи, и Эд устало откидывается обратно на подушки, понимая, что не чувствует себя выспавшимся. Стид прижимает его к себе чуть крепче, прижимаясь торсом к спине. Где-то между сном и явью Эд думает — как же это все неправильно и странно — но в то же время — так естественно и легко, будто так и должно быть. И что ему нравится видеть, как горят глаза их обоих — и что, наверное, в их отношениях со Стидом Иззи вписывается лучше, чем можно было представить — с его рациональной жестокостью и твердой рукой, с язвительными комментариями — и собачьей преданностью, с прямым тяжелым характером. Уже почти заснув Эд думает о том, что он может привыкнуть. Что уже почти привык.