Chimera

      — Хватит, — Гарри сел, потянувшись к сигаретам.       Том застёгивал рубашку, поправляя каждую пуговичку, чем его неимоверно бесил. Едва посеребрённые на висках волосы блестели влагой — секунду до взмаха палочкой и потока тёплого воздуха.       — Прими душ — от тебя несёт потом.       Гарри криво усмехнулся, чиркнув спичкой.       — И побрейся, — добавил Риддл, одёрнув манжеты.       Затянувшись, Гарри коснулся ладонью щёк: сначала одной, потом — другой. Поскрёб щетину ногтями.       Кололась.       Он потянулся к очкам и нацепил их, сфокусировав взгляд.       — Мог бы привести себя в порядок перед нашей встречей, — послышался очередной упрёк.       — Не заметил, чтобы это мешало втрахивать меня в постель, — хмыкнул Гарри, стряхнув пепел прямо на ковёр.       Взгляд Риддла остановился на том месте, и на прикроватный столик со стуком опустилась фарфоровая пепельница.       — Студенты нашли окурки во внутреннем дворе — чтобы это было в последний раз.       — А то уволите меня, господин директор?       Риддл безучастно глянул в его сторону, застёгивая жилет. Гарри затянулся, выдохнул дым через нос и оскалился:       — На какие тогда шиши я буду баловать Джинни?       Всего миг — и с лица Риддла слетела маска отчуждённости; миг — и он в пару шагов преодолел расстояние до кровати; миг — и Гарри стало нечем дышать: настолько сгустился угрозой запах феромона Риддла; миг — и он выпустил свой, замечая, как расширились зрачки напротив.       Чья ярость была сильнее?       Риддл с утробным шипением, превратившимся в рык, накрыл его рот поцелуем, больно стиснул губу и дёрнул, оставляя рану. Привкус сигарет стал металлическим.       — Ты помнишь правила: я не хочу даже имени её слышать, — процедил он ему в рот.       Гарри дотронулся языком до трещины и усмехнулся, заложив руку за голову. Взгляд Тома задержался на его подмышке, и он скривился:       — Избавься от этих волос тоже.       — Почему бы просто не выбрать себе кого-то другого, раз не устраивает то, что видишь? — убаюкивая ярость, спросил Гарри.       Он провёл ладонью по груди, покрытой волосками, и задержался пальцами на блядской дорожке. Там же остановился взгляд Риддла.       — Мне не повезло, — глянул он исподлобья, — желать облизать с головы до пят именно тебя, — и что-то лихорадочное сверкнуло в глазах.       Безумное.       Гарри тоже не повезло, что Риддл помешался на нём: на альфе. И что сам Гарри не нашёл в себе сил этому противиться; что стал жадным… настолько неимоверно жадным, что требовал то, что ему отказывались давать. Раз за разом. Год за годом.       Риддл выпрямился.       — Мне пора.       — Увидимся в школе, — флегматично отозвался Гарри.       Он сделал затяжку и выпустил струю дыма. Недовольный взгляд Тома проследовал за ней.       — Твоя слюна всё больше горчит.       — Сегодня ты явно не в духе: слышу одни сплошные претензии, — отмахнулся Гарри и перевернулся на другой бок, пряча эмоции.       Его вид соответствовал ощущениям: Гарри чувствовал себя грязным. Эти отношения убивали; катящийся в тартарары брак убивал; студенты-пятикурсники, более обеспокоенные другими сторонами жизни, нежели квиддичем, — убивали.       Курение — убивало.       — Была одобрена новая униформа для игроков, — раздался за спиной голос Риддла.       — Спасибо, — тихо ответил Гарри, продолжая пялиться в окно.       Стояла ночь. По легенде он сейчас задерживался допоздна из-за предстоящей межсезонной игры между факультетами. Тренировал ловцов.       Ложь. Как и вся его жизнь.       За спиной послышался хлопок аппарации — Гарри остался один. Лишь аромат кумина, ладана и смолы — феромона Тома — разлился, заполняя собой каждую щель. Им же пропах Гарри. Им, а не потом. Но это и есть то, что волновало Риддла: что он пропах им, пусть и на какую-то четверть часа. Никто, ни единая душонка не должна была почувствовать это. Поэтому они, будто два незнакомца, встречались в сраных мотелях где-то на самой окраине Лондона.       Гарри слез с постели, чувствуя лёгкую зудящую боль между ягодиц, — порвал его, ублюдок. Дорвался до его тела, как наркоман до дозы после двухнедельной ломки. Аж руки тряслись, когда он срывал с Гарри одежду.        Предыдущую встречу отложил сам Гарри: выпал вечер неудачно. Джинни хотела, чтобы они пару дней погостили у её родителей. Гарри отказать не смог: и так отношения были натянутыми до предела в последнее время.       — Ребёнок, — тихо произнесла Джинни, стоило ему покинуть камин и начать стягивать мантию.       Гарри поднял взгляд.       — М?..       — Хочу ребёнка — вздохнула она. — Разве ты не хочешь?..       — Не знаю. Я как-то не задумывался, — пожал Гарри плечами и отвёл взгляд, направившись на кухню.       — Мне уже тридцать три, — пошла следом Джинни. — Когда, если не сейчас?       — Честно говоря, принимать такое решение лишь потому, что тебе «тридцать три», — слишком… легкомысленно? Не знаю, Джинни.       — Тогда зачем всё это? — обвела она руками их дом. — Зачем?       — О чём именно ты спрашиваешь? Потому что я не понимаю…       Джинни ничего не ответила. Она поджала губы, развернулась и ушла. После не разговаривала с ним пару дней, пока не предложила погостить в Норе с понедельника по воскресенье.       Гарри не смог отказать.       Он прекрасно понимал, кем его делают его поступки и кем он стал, когда сделал ей предложение Риддлу назло. Хотел что-то доказать, словно мальчишка; хотел показать, что желанен — нужен. И плевать было на чувства омеги, выбранной на эту роль: она была лишь инструментом для достижения цели, которой Гарри так и не достиг. Не смотрел он ни на то, что Джинни — сестра его лучшего друга, ни на то, что — дочь той, кто ему была как мать, ни на то, что сам встречался с Джиневрой в школе — что она тоже стала его подругой, а затем и девушкой. Тогда, в момент максимального отчаяния, он поступил именно так: как подонок. Воспользовался её к себе расположением, чтобы отомстить.       Месть…       Хотел бы он сказать, что был молод и глуп, но это стало бы очередной ложью. Понимал, что его поступок — палка о двух концах. Но оно стоило того, чтобы Риддл осознал, что Гарри ускользает от него; что он больше не будет принадлежать только ему; что он будет иметь семью.       Гарри многого ожидал, но только не хладнокровного:       — Ты сделал свой выбор.       Том отпустил его, словно и не связывало их ничего на протяжении трёх лет. Гарри казалось, что это всё напускное безразличие, и он пошёл до конца. Возвращаясь с теперь уже женой в дом, некогда принадлежавший родителями, он вспоминал раз за разом сухое официальное поздравление нынешнего директора школы Чародейства и Волшебства Хогвартс Тома Марволо Риддла:       — Мистер Поттер, — поднял тот тост с прохладной улыбкой, — и миссис Поттер, позвольте поздравить вас с этим важнейшим в жизни каждого событием. Чего же можно пожелать преподавателю? Обучать свою половинку всему хорошему, что есть в тебе, наверное, — слова, прозвучавшие насмешкой. — Пусть ваш путь будет полон любви и взаимопонимания. Счастья обоим! — и он осушил его под бурные аплодисменты.       Гарри в тот момент едва успел поставить бокал — так дрожала рука. Джинни же искренне улыбалась, принимая поздравления от каждого преподавателя — народу на их свадьбе собралось много.       Интуиция твердила раз за разом: «Ты совершаешь ошибку, недоумок!» В какой-то момент Гарри не выдержал звона в ушах, этого настойчивого шёпота и сбежал в уборную. А когда вернулся, Риддла уже не было — сославшись на неотложные дела в школе, тот покинул застолье.       Он не попытался ничего сделать: ни остановить Гарри, ни испортить свадьбу, ни вмешаться посреди церемонии… Ничего. Том просто ушёл.       Так Гарри казалось тогда. И месяц он существовал в каком-то мыльном пузыре с милой Джинни, счастливой и улыбчивой, которой должен был так же улыбаться в ответ; с которой вынужден был спать — благо пара зелий решала проблему с возбуждением, — с которой должен прожить рука об руку столько, насколько хватит сил, чтобы весь этот фарс продолжал существовать.       А потом пузырь лопнул.       В момент, когда сборная Хогвартса отправилась играть против сборной Дурмстранга. Поезд нёсся через всю Европу, Гарри пытался читать, слушая шепотки игроков — нервничали все: сборная Дурмстранга всё же, пусть и школьная, — но сам он витал далеко и от книги, и от предстоящей игры. Плохой из него тренер получился: Крюк бы не одобрила. Однако вина была не столько его, сколько директора. Гарри думал, что тот отправится в день матча прямиком через портал, но Риддл решил поехать с ними, свалив все обязанности на заместителя — Квиринуса Квиррелла, — по совместительству профессора ЗОТИ. Правда, хлопот должность не доставляла: Риддл редко выпускал бразды правления из рук.       Гарри отнимал взгляд от книжки и ощущал внимание, сфокусированное на нём. Вот только стоило попытаться установить зрительный контакт с Риддлом, как становилось понятно, что это иллюзия: тот смотрел не на него, а перед собой, чуть ниже, на зависший пергамент. Ими была завалена часть кресел; их же он читал один за другим, откладывая в сторону или на месте испепеляя.       В тот вечер поезд сделал первую из трёх остановок: на станции волшебной деревушки Алильон в Италии.        С Гарри были декан с Хаффалпафф — Помона Стебль — и юная помощница мадам Помфри — Гвенделин Бладж. Гарри приглядывал за игроками днём, они же — ночью. Поэтому со спокойной совестью оставив их на Помону, он отправился в местный паб: «Оленьи рога». Тот словно был зеркальной копией «Кабаньей головы». Разве что побольше, почище и вместо кабана висела голова оленя с мощными завитками ветвей.        Пиво заходило легко, но он всё ещё был достаточно трезв, когда в таверну зашёл Риддл.       Этот человек обладал такой энергетикой, что куда бы он ни заходил, пусть и на секунду, но голоса стихали. К нему принюхивались, будто видя опасного зверя перед собой, за ним следили — по крайней мере, за его первыми шагами, — и его разглядывали — украдкой, тут же отводя взгляд.       — Стакан бренди «Драконья бочка», — тихо произнёс Риддл, сев на барный стул подле Гарри.       Сделав очередной глоток, Гарри уставился в никуда.       — Неподобающее поведение для тренера и для учителя: бросить сборную, чтобы пойти напиваться в ближайший паб.       Гарри лишь хмыкнул в ответ, снял очки и убрал их во внутренний карман.       Всё равно всё начнёт плыть.       — У меня траур, — спустя секунду всё же поведал он.       — По вашей супружеской жизни, Поттер?       Том всегда обращался к нему исключительно по фамилии на публике, и плевать, что никто их двоих тут не знал.       — По моей жизни в целом, сэр, — сделал он ещё один глоток, и перед Риддлом поставили его заказ. — И мне стакан, — поймал он отходящего бармена.       Тот кивнул.       — Надеюсь, вы с собой взяли какой-нибудь эквивалент опохмелителя, — заметил Том.       — Не волнуйтесь, до следующей деревушки полдня дороги — за это время головная боль успеет кануть в Лету.       — Я волнуюсь не о вас, а о нашей репутации, Поттер.       Разумеется.       Гарри едва не заскрежетал зубами и, как только перед ним оказался бокал, на два пальца заполненный бренди, опрокинул тот в себя. Горло обожгло, лёгкие будто сжались; он тяжело выдохнул, смакуя пряную горечь на языке.       Сказал ли он ему тогда то самое «ненавижу» или послышалось?       Гарри помнил, что кивнул Риддлу, собираясь покинуть паб, а потом помнил уже его прерывистое горячее дыхание, жадные поцелуи, которые будто душу из него высосать хотели, и боль. Риддл не щадил его, вколачиваясь так, словно не прошло пары месяцев с последнего раза; словно хотел растерзать его — порвать на лоскуты. Поутру Гарри больше волновали алые пятна по всему телу, фиолетовые следы от пальцев и боль в заднице, чем зудящая в затылке мигрень. Но кое-кто бережливо оставил на столике зелье, и, когда Гарри подходил к перрону, видя всех в сборе, он уже толком и не ощущал, как скрипит поясница, тянет мышцы и свербит в одном месте.       — Ну наконец-то! — протянула Помона. — Я уж подумала, что с вами что-то приключилось, Гарри.       — Похоже, приключившееся — это атака на запасы алкоголя в местном пабе, — заметил с прохладцей Риддл. — Или я ошибаюсь, Поттер?       — Мне на вас дыхнуть? — приподнял Гарри брови.       — Это излишне, — брезгливо отступил Риддл, словно Гарри и правда собирался доказывать ему свежесть своего дыхания.       Как же он его ненавидел. Как же…       Ноздри уловили слабый запах феромона.       Гарри тряхнул головой.       Случай, что стал началом срыва.       Гарри понял, зачем Риддл отправился с ними: изводить его. Снова начать эту игру в едва знакомых преподавателя и директора на людях, чтобы после обладать им столь же тайно ото всех. Это была его слабость — если бы Риддл мог, он бы превратил его в одну из побрякушек, которыми столь дорожил, и поместил бы в сейф.       На второй остановке в чешской деревеньке — Купрате — Гарри получил записку с указанным местом встречи. Он только ступил во двор на вид заброшенного дома, как был впечатан в стену.       Гарри знал, когда Том терял над собой контроль: тогда случилось именно это. Поэтому тот выбрал заброшенное место — здесь никто не почует убийственную ауру, от которой у Гарри подкашивались ноги, если он не противопоставлял ему собственный феромон, окружая себя им. В такие моменты он не представлял омегу, который бы смог сладить с этим безумием: тот бы умер от остановки сердца, от страха перед тем, что чувствовал, от подавляющей силы, что опускалась на плечи, словно гранитная плита… Иногда даже Гарри задыхался, ощущая, как сердце в груди заходится трепетом пойманной в клетку птицы, а его бросает то в жар, то в холод.       Риддл жалил, Риддл кусал, Риддл сминал его плоть дико и едва ли не злобно; Риддл поглощал, облизывал его так, словно Гарри был блюдом, до которого он наконец-то дорвался. Риддл не целовался ни нежно, ни ласково, ни неторопливо, он вгрызался в его губы, пихал свой язык в рот, словно хотел проникнуть в него таким образом… Он бил наотмашь, придушивал, вколачивался в него давящим воздействием феромонов, провоцируя ответную ярость альфы в Гарри, чувствующем себя атакованным.       — Вот, — поставил он флакон.       Гарри лежал на полуразрушенном диване, сглатывая загустевшую слюну и чувствуя фантомные прикосновения рук. Они словно всё ещё растягивали его ягодицы в стороны, с каждым толчком резко сдавливая плоть, чтобы Риддл мог наблюдать за тем, как его член исчезает в нём.       — Добавляй в мыло.       — А… — хмыкнул Гарри, поднимая голову.       Плюсом было то, что феромоны двух альф, вступая в прямое взаимодействие, аннулировали друг друга. Своего рода битва за главенство. Стоило Гарри выпустить свой, как запах Тома должен был постепенно исчезнуть с его кожи. На это уходило от нескольких минут до часа — зависело, как сильно он пропитался Риддлом, а тот — им. Но Том всё равно не доверял природе, предпочитая подкреплять результат волшебством.       — Используй всю неделю, — остановился Риддл взглядом на его ягодицах.       Гарри тоже обернулся через плечо, видя алые отпечатки, а затем перевёл взгляд на Тома.       Ни капли жалости или сожаления. Ни капли беспокойства. Напротив — взгляд полыхал довольством. Которое только усилилось в последующие дни. Семь дней, в течение которых Гарри ощущал себя как в капкане. Когда его тренировка заканчивалась, а вежливые расшаркивания директора Хогвартса подходили к концу, они оставались один на один. Гарри оказывался запертым с монстром. Жестоким и вечно голодным.       Это и стало ответом Тома на супружество.       Дело было не в грубости и не в том, что тот терзал его тело даже тогда, когда Гарри понимал, что сейчас в обморок схлопнется, а в подаренном осознании принадлежности.       Альфа, который даёт другому альфе; альфа, который позволяет другому альфе так с собой обходиться и который кончает в момент, когда смазка смешивается с кровью.       Если это и было безумием, то Риддл погружался в него не один. Гарри не уступал ни на шаг и не мог перестать тянуться к нему, как в самый первый раз, даже после недели, в течение которой их отношения пропитались насилием и яростью больше чем когда-либо. Они всегда были таковыми, да, но Гарри сам распахивал Риддлу дверь, сам затягивал его внутрь, сам раскрывал рот, позволяя языку толкнуться в рот едва ли не до гортани, сам забирался Риддлу в штаны, сам нагибался, распластавшись на столе и прижавшись щекой к холодной поверхности, сам не требовал ни мягкости, ни паузы…       На пятый день, когда они должны были возвращаться обратно, даже Помона заметила его состояние.       — Гарри, с вами всё в порядке? — положила она ладонь поверх его.       В этот момент мурашки побежали по коже.       Гарри поймал острый взгляд, замеревший на их руках, и тут же отдёрнул свою.       — Да. Хватил лишнего вечером, — улыбнулся он и упал на кресло.       Классическая отговорка, ставшая незаменимой. Вчера они справляли проигрыш… Справляли — именно так.       — У меня есть тонизирующий тоник, — тут же протянула ему склянку Гвенделин.       Гарри осторожно принял её, чувствуя себя крохотным млекопитающим, попавшим в поле зрения хищника. Если бы только он действительно воспринимал себя его жертвой.       Встретившись взглядом с Томом, Гарри откупорил склянку и опрокинул внутрь кисловатый напиток с отдушкой шалфея.       — Спасибо, — благодарно улыбнулся он Гвенделин.       И та слегка покраснела.       — Вы очень добры, — кивнул Гарри. — Не хотите присесть?       Гвенделин тут же опустилась рядом, защебетав о том, что в следующий раз они уж точно отыграются. Слушая её неназойливую болтовню, Гарри знал, что поплатится за этот флирт. Понимал, что Риддл теперь и впредь будет мстить за каждый шаг параллельно шагу Джинни, за каждый вдох подле неё …       Том позволил Гарри совершить эту ошибку, чтобы каждый раз взимать плату. Его безразличие было лишь видимостью открытой двери клетки, которой он тихо и незаметно оплетал Гарри. Риддл воспользовался этим, чтобы причинить боль своим безразличием, чтобы проучить, но не собирался отпускать его в действительности. Никогда.       Всё это лишь иллюзия.       Когда Гарри уезжал, ситуация была одной, когда возвращался — совершенно другой. Его положение изменилось. Играть дома стало сложнее. Сложнее было следить за тем, чтобы на его теле не осталось ни одного следа, оставленного Риддлом. Тот же, напротив, усердствовал с излишком: запах являлся обличающей уликой, а вот засосы — небольшой анонимной пакостью.       — Что это у тебя подмышкой? — спросила Джинни, когда он переодевался.       — М? — Гарри поднял руки и увидел алые пятна. — Ах… От турника, вероятно.       — Турника? — Джинни уже доставала мазь.       — Новое упражнение пробуем, — спокойно пояснил Гарри, подавляя в себе ярость.       — Подними, — улыбнулась она.       Гарри так и сделал, чувствуя бережные прикосновения и лёгкий аромат корицы, сливы и кипариса. Джинни пахла приятно, ненавязчиво и ни капли не волнующе.        — Вот и всё, — убрала она баночку и притянула его, мягко коснувшись губ.       Гарри прихватил её за талию, втягивая усилившийся запах и позволяя своему соприкоснуться с ним, отчего Джинни ощутимо задрожала. Поцелуй стал торопливее, и он подхватил её под бедра. Действия происходили, а вот эмоции, которые они подразумевали, отсутствовали.       Гарри ничего не чувствовал.       Оторвавшись, она со смешком напомнила:        — Давай сначала поужинаем?        И он с радостью согласился, пытаясь вспомнить, осталось ли то зелье. Пару капель в сок за едой, и он мог притворяться, что желает собственную жену так, как постоянно желал Риддла.       Зачем?       — Зачем? — спросил он себя, глядя в мутное отражение в зеркале, чуть запотевшее после душа.       Джинни уже мирно спала, обнимая подушку, — такой он её оставил в соседней комнате, после того как справился со своими «супружескими» обязанностями и пошёл в душ. Понимал, конечно, что вода не смоет нежный запах её феромонов с его кожи. Риддл почувствует… Риддл накажет.       Волна дрожи поднялась по телу, выступив крупными мурашками: ярость и возбуждение смешались в опьяняющий коктейль, ударивший в голову. Улыбка появилась на лице, тут же став кривой.       Больной он ублюдок.       Размах, и Гарри опустил кулак на раковину, ощутив, как руку пронзила боль до самого локтя.       — Гарри? — послышался встревоженный голос Джинни.       — Всё хорошо. Спи, — ответил он хрипло, наблюдая, как стекает кровь, смытая водой.       — О боже! — раздался возглас за спиной через секунду.       Джинни тут же шагнула к нему.       — Что случилось?       Гарри промолчал, не зная, как объяснить сраный порыв разнести всё, что под руку попадётся.       — Прости, — лишь прошептал он.       Джинни, которая извлекала из ящика и мазь, и бинты, и флакон с зельем, словно это не простая ссадина, а результат сражения с драконом, вопросительно подняла брови. На щеке отпечатался след подушки.       — Прости, что разбудил, — пояснил Гарри дрогнувшим голосом.       Не за это он просил прощения, а за то, что обманывал её и собирался продолжать это делать.       Следующим вечером, когда он облетал поле квиддича в поисках забытых там вещей — студенты всегда оставляли разную мелочь на трибунах, а потом доставали его расспросами о том, не видел ли он их расчёску, — фигуру Тома завидел издалека. Только он носил такие длинные мантии, тёмной рекой тащащиеся по полу, словно хвост, — чудо, что никто не наступал на ткань.       Был Риддл не один: его окружали ещё четыре человека. Казалось, устремив взгляд на сад, они о чём-то мирно беседует.       Когда Гарри сделал второй круг и собирался со спокойной совестью покинуть поле, он едва не врезался в Тома. Тот оказался на пути и теперь походил больше на дементора в мантии, чей подол бешено подбрасывало ветром то в одну сторону, то в другую.       Разумеется, метла Риддлу была без надобности.       Уникум, чёрт бы его побрал.        — Следуйте за мной, Поттер, — приказал он.       Даже тут, где никого не может быть по определению, Гарри оставался для него Поттером. Эта мысль мелькнула уже в полёте — когда он летел за Риддлом. Разумеется, в чащу Запретного леса; разумеется, в небольшой опустевший давно домик, некогда принадлежавший лесничему, где стоило Гарри положить метлу, как его пронзила боль.       — Круцио.       Упав на колени, он смотрел на Риддла, тяжело выдыхая.       — Чувствуешь это? — спросил тот, не изменившись в лице ни на йоту.       Гарри сцепил зубы, скребя пальцами по ткани мантии. На лице Тома внезапно появился оскал.       — Так я ощутил себя, когда ты явился утром, окутанный этим тошнотворным запашком, — и оскал с каждым его словом становился шире.       — Ты… сам… виноват, — выдавил Гарри.       Рука легла на палочку.       — За свою боль, её боль и мою боль ответственен только ты, Гарри, — его имя из чужих уст прозвучало едва ли не ласково. — Ты был слишком жаден.       Как началась, так боль исчезла — столь же быстро. Однако Гарри продолжал выдыхать: коротко и рвано.       — Поднимайся, — последовал приказ.       Гарри поднял лишь взгляд и процедил:       — Желать отношений с тобой — это желать слишком многого?       — Желать объять необъятное — не это ли жадность?       Гарри облизал губу и всё же поднялся, чувствуя тяжесть в конечностях. Он усмехнулся и покачал головой.       — Ты просто высокомерный ублюдок, Риддл, — устало прошептал Гарри, — мнящий о себе слишком много.       Том окинул его ледяным взглядом — оскал стал шире, а ноздри раздулись. В следующее мгновение Гарри отлетел к стене. Та стала мягкой, как перина. Затягивающей. Когда он понял, что происходит и он тонет в стене, как в трясине, было уже поздно: одна часть его тела оказалась с одной стороны (в крохотной уборной), другая — с другой. Гарри словно пытался вылезти в окно и застрял: ни туда, ни обратно. А чтобы не сильно давило на живот, приходилось стоять на цыпочках, отчего мышцы ног напряглись до максимума.       Очки слетели. Гарри упёрся руками в стену, осознавая, что палочка осталась с другой стороны, и ощутил прикосновение. Не одно. Прикосновений было много. Мантию задрали, штаны содрали вместе с бельём. Ягодицу обожгло. А затем снова. Риддл хлестал его, пока комната не наполнилась эхом непрекращающихся стонов.       Дверь со скрипом распахнулась, и до Гарри донёсся голос, будто шепоток на ухо:       — А кто же тогда ты, Гарри?       По правой ягодице словно лезвием полоснули. Что-то горячее потекло по ноге, и Гарри понял, что это кровь.       — Лжец, оправдывающий свою слабость обстоятельствами?       Та же участь постигла и левую.       Гарри замычал, упёршись руками в стену.       — Щенок, что радостно скулит, стоит увидеть хозяина?       Шлепки прекратились, но что пришло — оказалось ещё хуже. Ладони словно смахнули что-то с его кожи, смазали, и холодок пробежал по спине. На этот раз Риддл даже пальцами не потрудился поработать. Ягодицы были разведены в сторону, и толчок обжёг Гарри изнутри, заставив захрипеть. Руки сжались в кулаки, и он попытался отодвинуться, но ничего этим не добился. Стало только дурнее. Не только ему, но и Риддлу.       Прикосновение к мошонке, тем не менее, было мягким, почти бережным на контрасте со словами:       — Или сучка, что течёт похлеще любой омеги, когда ей больно?       Том подался назад и вместе с болезненным шлепком толкнулся внутрь. Одна боль отвлекла от другой, и мышцы Гарри на мгновение расслабились, пока последствия не дали о себе знать.       — Кто ты такой, чтобы что-то требовать от меня?! — рык по ту сторону стены казался столь близким, что Гарри слышал его буквально над головой. Затылок обдавало дыханием.       Риддл вколачивался в него с оттяжкой и громкими шлепками по и без того измученной коже ягодиц, отчего у Гарри болезненно тянуло всё: от низа живота до, кажется, колен. И тем не менее он ощущал, как с каждым толчком головка упирается в стену и пачкает её предэякулятом.       — Кем ты себя возомнил, чтобы так говорить со мной?! — стиснул Риддл его бёдра и резко потянул на себя, вместе с тем толкнувшись.       В тот день Гарри сорвал голос. Когда он стоял, дрожащими пальцами пытаясь нацепить на себя штаны и одновременно выпуская феромон, чтобы противостоять тошнотворной атмосфере, что кружила, давя и стискивая горло стальной хваткой, понимал, что это путь в один конец.       Риддл же привёл себя в порядок за считаные минуты и ушёл, даже не пронаблюдав, выпьет ли Гарри брошенное ему зелье.        Они оба были злы. Только каждый демонстрировал это по-разному.       После этого эпизода наступил период затишья.       Риддл знал, как больнее наказать его; знал, что мучительнее физической боли — душевная.       Иногда Гарри думал, что всё это кошмар; что такой человек не может быть директором школы… Как? Он помнил добродушного Дамблдора, насмешливо глядящего на мир через очки-половинки; помнил спокойную и монолитную ауру, исходящую от старого альфы, и его советы. Гарри выпустился, покинул школу на несколько лет, став членом сборной Англии. Несколько матчей, несколько побед, пару лет путешествий по всему свету, и он вернулся в объятья туманного Альбиона. Тогда он случайно столкнулся с Крюк и узнал, что она собиралась в отставку. Почему — не объяснила. Гарри же решил, что это неплохая возможность. Когда он вернулся в стены Хогвартса, место Дамблдора уже занимал Риддл.       Стоило взгляду нового директора упасть на него, как Гарри невольно окружил себя коконом силы. Это был страх, но не только он. Словно он сам себя предупреждал о чём-то уже тогда.       Иногда первое впечатление — самое правильное.       Не стоило претендовать на это место; не стоило оставаться тогда в школе… но он сделал и то и другое. А потом и вовсе сиганул в бездну, когда стиснул протянутую руку; когда позволил себя загнать в угол, а затем и лёг под Риддла.       Эта тревога была беспочвенной — Гарри понимал отчасти. Понимал, что только ему так не повезло и только с ним Риддл такой: на грани помешательства. С другими он выглядел отрешённым и рассудительным. Так что меняло его? Их связь? Или же сама суть Гарри?       Мысль зациклилась.       Сколько раз он всё это прокручивал в голове?       За последний месяц сотню — не меньше.       Гарри выглянул наружу, заметив слабый свет фонаря.       Риддл покидал комнату, аппарируя, Гарри же нужно было выйти, как делают это маглы. Таковы были условия.       Гарри приманил пачку сигарет и снова задымил, наблюдая за огнями вдалеке. Нужно было принять душ, выпить зелье… возможно, купить бутылку эльфийского вина — пятница всё же — и, когда переступит порог камина, улыбнуться. Да, улыбнуться нужно обязательно.       Гарри растянул губы, и взгляд сфокусировался на отражении в стекле. Неживом. Совершенно искусственном.       «Каждая твоя эмоция принадлежит мне, щенок. Каждая улыбка», — будто эхом раздалось позади.       Улыбка сползла. Гарри затянулся.       Урод.