Атлантида будет найдена тогда, когда исчезнет последний представитель рода атлантов… и тогда мир изменится…
В допотопном мире существовало три континента, которыми люди современного мира могут любоваться лишь в своей фантазии — Лемурия, Му и Атлантида. Первый соединял Америку, Индию и Австралию, исчезнув не безвозвратно: Лемурия образовала океанический архипелаг, а самым главным обломком стал Мадагаскар. От извержений вулканов и землетрясений люди спаслись на Шри-Ланке, Андаманских островах и окружающих больших континентах, и потомки знают свою историю. В свою очередь, континент Му располагался между Азией и Америкой, в южной части Тихого океана — о нём писали ацтеки, майя, египтяне и шумеры: дважды сдвинувшись с места, Му погрузился в морскую пучину, сотрясаемый огнями из-под земли. Остров Муреа около Таити — вот его осколок, и снова племена не дали своему происхождению раствориться в легенде. Об Атлантиде сохранилось больше сведений, чем когда-либо могло о Лемурии и Му: её координаты терялись в Атлантическом океане между Африкой и Северной Америкой, в невероятной близости от Европы. Ни одного жителя или отколовшегося кусочка — так, согласно мифическим сказаниям, свершилась месть богов. Но человеческая память не подвластна никаким катаклизмам, и между Египтом и Америкой связь не оборвалась: после гибели Атлантиды не прекращалась торговля, хотя морские путешествия без остановки в порту давались тяжелее. Доказательством тому служат два факта: пирамиды по обе стороны океана идентичны и росписи на стенах тоже. В усыпальнице Рамзеса Второго обнаружили следы никотина и кокаина, наркотиков растительного происхождения, которые до открытия Колумбом Америки не были доступны Старому свету. А фараон уже наслаждался галлюциногенами. Можно посчитать совпадением, не доверять изобретательности людей, но и природа внесла свою лепту в сохранение «забавного домысла» о великой цивилизации — ежегодный перелёт птиц между Европой и Южной Америкой. Было бы логичнее лететь на юг Азии или в Африку, слишком долог и тяжёл созданный маршрут, в котором нет необходимости натирать мозоли на крыльях. Напрашивается ответ, что, как и людей, у них была своеобразная передышка в середине пути. Тёплый, больше не существующий континент. Антон верит, что найдёт Атлантиду, горит идеей близкой разгадки с самого детства. Кто-то мечтает прыгнуть с парашютом и влюбляется в небо, становясь лётчиком, или идёт дальше, сравнивая свою судьбу с песчинкой в космосе; кто-то копит на уроки дайвинга у кораллового рифа, погружаясь в пещеры и тёмную глубину для рандеву с акулами; кто-то западает на историю Древней Греции, Месопотамии и Египта, поступает на исторический и чихает от смеси песка с грязью на археологической практике. Антон Андреевич Шастун относится к последней категории. Он с улыбкой вспоминает, как просил маму купить детский набор для раскопок, терпел жару летом, на раскалённом балконе, чтобы стиснув зубы, дробить маленьким молотком камушки и доставать бюсты известных личностей с детский кулак. Например, бюст несравненной Нефертити: в процессе, правда, у неё сломалось правое ушко, но ведь не все настоящие артефакты сохраняются в целости до наших дней. В общем, Антон видит цель и не видит препятствий в своей жизни, когда собирает папку с разрозненными сведениями и почти автостопом добирается в другие страны, присоединяясь волонтёром в те экспедиции, где мотивацией служит чисто научный интерес, потому что деньги могут вскружить голову, а вы попробуйте батрачить на чистом энтузиазме. Мама Антона лишь качает головой, что если бы у неё была дочка, заперла бы в четырёх стенах, а с сыном остаётся молиться, чтобы жив-здоров. Антон Андреевич в кругах, где царствует бюрократия и монографии, и Шаст для тех, кто согласен войти в его команду и отбивать пороги в благотворительных организациях и фондах для учёных-фанатиков. Как-то раз Антон проговорился, что фанючек, и ему отказали в «аудиенции» (криков было, как перед входом в покои букингемской королевы или в кабинет президента с ядерной кнопкой на голове). Конечно, ему и даром не нужен был человек, который хмыкнет на труды Платона «Тимей» и «Критий», где философ писал, что переход через море был возможен «ибо существовал остров перед проливом Геракловых столпов», то есть современного Гибралтара, но обидно быть дрожащей тварью перед другой возомнившей о себе тварью. Если спонсор не рассматривает бизнес-план великого открытия, боясь сунуть вылепленный у пластического хирурга нос в толстые книжки, то Антон Шастун сам его пошлёт искать то, не знаю что в Лукоморье. И пока его будут выгонять, упрётся пятками в порог, уточняя, что поэтическую Трою считали вымыслом до того момента, как немец Генрих Шлиман её откопал. Там же он нашёл монету с египетскими иероглифами «от царя Хроноса из Атлантиды». Главное, умолчать о чём ещё Антон узнал в самом начале своего исследования буквально из интернета: умерший археолог перед смертью передал друзьям старинную вазу и запечатанный конверт, где чёрным по белому давалось напутствие — вскрывать тому из членов семьи, кто поклянётся посвятить свою жизнь упомянутым здесь поискам. Сын не возжелал заниматься тем, что не даёт гарантии об успешном завершении дела семьи. Внук Пауль разбил вазу с головой совы, достал оттуда монету, как подтверждение теории, и поверил дедушке. Отправился в Египет в храм Саиса, откуда извлекли клад похожих монет — Шлимана подняли на смех доктора исторических наук; на мир обрушилась вторая мировая война. Внести ясность решил американский медиум Эдгар Кейс, побывавший в прошлой жизни в Атлантиде, мире с источником энергий в виде кристаллов, пострадавшего от злоупотребления их силами, что привело к катастрофе типо ядерного удара. Он предсказал, что Атлантида явит свой лик свету в 1968 году — лётчики задокументировали с воздуха некие сооружения на дне, напоминающие дома, рядом с Багамскими островами. Эксперты-профессора-магистры отвергли снимки вида дорог и колец из камней (привет, стоунхендж, его хотя бы не «отменили»), объяснив это особенностью естественного рельефа Кстати, русские смекнули, что гонка вооружений — это очень замечательно для экономической сферы государства, быть первым в космосе — ага, пусть выкусят чёртовы американцы, ничего им не достанется в информационную эру. Поэтому если американский учёный и политический деятель Игнатиус Доннели в 1882 году уточняет местонахождение колыбели нашей культуры — Саргассово море, за ним уже спешит Елена Петровна Блаватская, получившая гражданство в США В 1877 году со своей системой взглядов: атланты — бывшие лемурийцы, которых не добили в первый раз. Спустя век, в 1973 году советское научное судно «Академик Петровский» фотографирует под водой ряды зданий, напоминающие городской квартал. Неподалёку от Гибралтарского пролива! Выглядит, как олицетворение мема «совпадение, не думаю» и вселенского заговора. Отслеживать через гугл войска и военные базы — пожалуйста, найти континент, чуть меньше Австралии — пук-пук, радары пустуют, ну потонуло и потонуло, зачем развеивать миф, пускай документалки на рен тв снимаются об инопланетных вторжениях и летательных аппаратах высокотехнологической цивилизации. Антон Шастун собирается доказать всяким недоумкам, что усилия того стоят, сыграв на патриотичности. Команда отечественных геологов, инженеров-механиков, лингвистов, картографов-историков и моряков заключают спор с высшими лицами страны, обещая полную конфиденциальность и не вовлекая другие народы, впервые за много лет честно признаваясь, что интернациональная дружба и поддержка — так себе достижение. Антон обещает обнаружить полезные данные об оружии процветающих в древности атлантов, или, если возможно, пустой спрятанный клочок земли в близости от Америки, что можно использовать как беспроигрышный приём в противостоянии двух стран. Павел Воля, палеоантрополог, и его жена, Ляйсан Утяшева, бывшая спортсменка-гимнастка, ныне — одна из лучших спелеологов, благодаря своей гибкости и заразному желанию разгадывать тайны. Дима Позов, врач. Участник поисково-спасательных операциях в карстовых пещерах, где оказывал помощь на месте. Екатерина Позова, его жена, биолог, способна изучать флору и фауну в полевых условиях. Сергей Матвиенко. Энтузиаст, живущий в фургоне, колесящий по миру, организатор обзорных экскурсий по закрытым для посещения местам. Юлия Топольницкая, логист, его бизнес-партнёр по поиску богатеньких толстосумов, которые готовы оплачивать свои похождения в настоящих катакомбах в качестве крутого квеста. Сергей Лазарев, лингвист, изучал язык майя. Археоакустик, то есть поддерживает междисциплинарную дисциплину, включающую в себя археологию, акустику и цифровое моделирование по отношению к украшенным изображениями пещерам и греко-римским театрам. Считает, что звук даёт очень точную информацию о временной структуре события, вызвавшего его, и о частоте вибрации этого события. Эдуард Выграновский, геолог, специалист по подрывным работам, обожает тату, автомобили с откидным верхом и стрит-рейсинг, поэтому легко может вписаться в ремонт какого-нибудь двигателя. Антон Шастун, археолог и картограф, ответственный за научную составляющую экспедиции, соединивший интересы науки и военной политики. И Станислав Шеминов. Начальник обеспечения безопасности группы, которого засунули ко всем остальным для контроля деятельности. Держась поблизости от стойки с микрофоном, Антон нервно крутит кольцо на безымянном пальце и наблюдает, как его команда занимает места в огромном зале, быстро заполняющемся разными людьми с всевозможными статусами в морском словаре. Им никак не обойтись без мореходников-подводников от капитана до юнги. — Леди и джентльмены, мы начинаем, — Антон поправляет бумаги со своей речью на трибуне для выступлений, стараясь не кашлять и не заикаться, одновременно он поднимает устройство чуть повыше, для своего роста, и призывает к полной тишине. — Спасибо всем, кто нашёл время и ресурсы присоединиться к моей идее, я ценю это. Через несколько мгновений мы убедимся, что стоим на правильном пути, — он нажимает кнопку на пульте управления проектором и по реакции зала определяет, что изображение появилось на экране. Вздымающиеся волны Атлантического океана впереди и тонкая полоска песка под ногами — ничего лишнего, кроме удивительного нетронутого мира. — Прошу надеть заранее выданные очки, чтобы насладиться представлением. Свет в помещении приглушают. — Атлантический океан — второй по величине и глубине океан Земли после Тихого океана, расположенный между Гренландией и Исландией на севере, Европой и Африкой на востоке, Северной и Южной Америкой на западе и Антарктидой на юге, — во время этих слов зрителей окатывает гигантскими брызгами, конечно, только в их воображении. — В его пространство уже готова войти подводная лодка с рабочим кодовым названием, на которой разместится российская исследовательская станция, — видеоряд сменяется погружением в воду, очень быстрым, и взглядам публики предстают храмы, покрытые водорослями, и суда из разных временных отрезков, затонувшие по обеим сторонам. Неясные тени, опутывают, как паук, привлекая к себе, обещая скорую погибель новым прибывшим кораблям. Антон Андреевич кратко пересказывает свои изыскания и увлекательные факты, чтобы слушатели не заскучали. — В течение последних двух лет я занимался изучением разломов, под которыми находились вулканы у этих остров, — карта приближает изображение, — и у Саргассова моря, проводился анализ земной коры, и как вы можете догадаться, результаты впечатляюще — получены координаты предполагаемых затонувших объектов и лавовых труб, вытянутых в виде коридоров. Возбуждённое гудение под диаграммы и графики. Несколько вытянутых рук людей, которые не могут дождаться конца презентации, чтобы задать вопросы. -… разветвлённая система пещер, воздушный карман со слишком большой площадью, чтобы оставлять надежду… более тщательная разведка… не ступала нога человека… нужно преодолеть каменную толщь, пробить ход… куда попадут избранные, — Антон переводит дух, наконец улыбаясь. — Дамы и господа, разгадка в наших руках! Встреча завершается после короткого разговора, в котором чиновники из правительства и часть спонсоров получают указания о папках с грифом «секретно», и аплодисментами. Сняв пиджак и подвернув рукава, Антон плюхается в мягкое кресло. — Слишком много сосредоточено тех, кто пришёл со своими целями, — хмурится Павел, но сменяет выражение лица на вежливую улыбку, адресуя её официанту с бокалами шампанского. Антон считает его своим наставником, их с Ляйсан — своей второй семьей — они даже внешностью схожи, все трое худощавые и с морщинками вокруг глаз, когда искренне смеются. С ними Антон не стесняется быть глупее. — Коммерция или наука, — шепчет Воля. — Знаю, сделать ничего не могу, — мрачнеет Шастун. — Первоклассное снаряжение или сугубо профессионализм без спонсирования? Сможешь отказаться, когда они выписали почти безразмерный чек? Павел задумчиво облизывает губы, и Антон кивает: то-то же. Тяжела и неказиста жизнь археолога-лингвиста — собирательный образ, никто не спорит, но одними черепками кувшинов и рисунками мамонтов не обойтись. Сидя в кабине вертолёта, он продолжает рассуждать о нелёгкости бытия и застилающем его восторге; гул не перекрывает водного пейзажа от горизонта до горизонта. Они должны приземлиться на площадку подводной лодки, а обученные и прошедшие подготовку — по тросам, потому что пригнать махину к берегу, значит напугать население планеты. За последнюю неделю хуже всего в транспорте пришлось Антону, который отбивал коленки длинных ног об сиденья и понапрасну гнул спину, мечтая о подушке, и Ирине — единственной девушке не из учёного отделения, а из наёмных, не занимающуюся повторением материала в планшете или составлением путевых заметок. Стас, видимо, облысевший от волнения, усаживает её рядом с возбуждённым Антоном для стабилизации состояния — красивая кареглазая девушка фыркает на его шутки и тыканья пальцем в заметки. — Картограф, исследователь неизвестного науке, почти тридцать и не женат — какое упущение, — всплёскивает она руками — Как чувствуете себя на пороге нового открытия? — от её пробегающих по его плечу аккуратных ногтей с французским маникюром у Антона бегут мурашки. — Это, в принципе, моё первое открытие, так что немного нервничаю, — он вытирает запотевшие ладони об залатанные коленки штанов с множеством карманов. Внутри военного вертолёта мотает туда-сюда, несмотря на ремни безопасности, и Ирина не слышит половину его патетичной речи вперемешку с восклицаниями «блин» и «нифига подобного», но он не унимается, пока не происходит снижение. — Вы только посмотрите, насколько потрясающе! Тут он ошибается — люк быстро открывается, их запихивают внутрь, где уже не слышно лопастей вертолёта, и ведут в кают-компанию, чтобы расположиться с удобством до прибытия на места. Нет никаких иллюминаторов, ход почти не заметен, и он как будто дома с новым ремонтом. Спустя несколько мучительно долгих часов их просят перейти в другой отсек, потому что будет происходить втискивание в трещину, но никаких сюрпризов в их плане не предвидится. Они ждут на стоянке целый день, чтобы первая команда проверила гипотезу воздушного кармана и в случае удачи, начала доставку оборудования; потом второй день, когда Антон поднимает кулак вверх и кричит, как Архимед в своей ванне, что сработало с первого раза и скоро они сами наденут костюмы и акваланги. Неожиданно, но возраст группы играет им на руку, и подводником не понадобилось искать другие способы переправки профессоров «на тот берег». Все они и профессора с натяжкой, потому что по закону подлости, старички дают дорогу молодым в случае махания лопатой и кисточками. Шастун отвоевал право не увеличивать трещину с помощью динамита, предоставив дело команде из одиннадцати человек: четырём женщинам и семи мужчинам. Это было бы кощунственно уничтожать проход естественного происхождения с возможно сохранёнными следами потерянной Атлантиды. То, что тектонические плиты закрыли пустое пространство, от которого отходили лабиринты пещер в разные стороны, граничило с областью фантастики! Чёрный провал с три этажа в скале, а за спиной подземное озеро и баллоны с воздухом, а они всё ещё под водой. Дышат чистым воздухом, с рюкзаками на плечах, в термокостюмах, перед рядами сталактитов с потолка и сталагмитов со дна, образовывающих челюсть с острыми зубами. — Мы на месте, — улыбается Антон, забывая о сомнениях. — Теперь всё зависит от нашей скорости. — Как в Лаго-Наки в туристическом отсеке: пройдите под божеской громадой, коли не свалится, вы — честный человек, а если подлый, недостойный жить на этом свете, обрушится, — комментирует байкой окружающие минеральные образования конусовидной формы Сергей Матвиенко. — Ну, тут нет маленьких ледяных гномов или домовых, — пожимает плечами его подруга Юлия. Проходы соединяются между собой неким подобием ступеней. Не грубых, вытесанных в камне, но идеально гладких. — Бывшие водопады? — делает догадку Эдуард, пока Стас, пытаясь преодолеть препятствия с лёту не расшибает лоб. — Шо скажешь, лидер трущоб? — Я хочу остаться здесь навсегда, — Антон пропускает мимо ушей нелестное обращение и ласкает выступающие лесенкой камни пальцами. — Э, не, забирай слова назад, а то правда застрянем, плохая примета, — ворчит Матвиенко. — Стрелки не рисуем, в углы не плюём, священности не оскверняем. Всех касается, — и поправляя кичку на макушке, особливо выделяет взглядом курильщика Шастуна. — Могло потоком воды оскоблить, — вступает Павел, — но я не был бы уверен. Больше похоже на постройки человекоподобных. — Ох уж эти обезьяны, да? — вздыхает биолог Екатерина Позова. — А какие из? — Неандертальцы бы не заморачивались, но какие-то прямоходящие, это же был отдельный континент, — вступает в дискуссию Павел. — Если был, конечно, не забегаем вперёд паровоза. — Люди — не животные, — неуверенно отталкивает слова от себя Стас, вслушиваясь в эхо. — Ага, вместо трёх царств: грибы, растения и животные, нарисовалось четыре, — простукивает и пронюхивает стены Сергей Лазарев. — Или мы споры стали распускать по-вашему? — Взглянуть бы поближе, — решительно двигается вперёд Ирина. Её подхватывает подоспевший Антон — под ногами тоже есть чёрные дыры, которые не сразу показываются в свету касок. — Ой, я не заметила! Сергей Лазарев начинает напевать какую-то попсовую мелодию, придавая событиям комедийный оттенок и прикрываясь тем, что акустика изумительна. — Потому что нельзя торопиться и слушать своего командора по-настоящему, Ира, — по-доброму распекает незадачливую бегунью Антон — у самого в глазах зелёного цвета светится непосредственность ребёнка, которому на день рождения подарили набор лего и трансформера. — Дамы, вперёд, опирайтесь на стены, смотрите под ноги, экономьте батареи с водой, — и галантно кланяется. — Серёжа замыкающий, Стас в середину, невзирая на физподготовку. — Нет, спасибо, — смеётся Ира. — Большинство пещерных систем изобилуют водой, возможно, немного грязной, но пригодной для питья. Необходимо правильно распределять в перерывах между резервуарами, — вставляет Матвиенко. — Да, спасибо, — исправляет Кузнецову спелеолог Ляйсан, наклоняясь и направляя свет фонаря. Антон понимает, что с примитивными орудиями труда добиваться такой гладкости стен и пола сродни самоубийству, занятие займёт десятилетия, хотя, в конце концов, египтяне строили пирамиду, как только рождался новый правитель. Ничто в пустых «пчелинах сотах» не намекает на присутствие живых существ, и он становится на четвереньки, проползая следом. Приходится провести в сгорбленном положении некоторое время, что вознаграждается — перед ними новое пустое плато размером в футбольное поле. Они останавливаются у стены, испрещённой палочками, скребут, обмеряют её. Антон поправляет чертежи в блокноте, добавляет новые намётки пройденного расстояния. — Маленький привал, Екатерина, возьмите пробы воды, двое добровольцев чтобы пройти чуть дальше, — распоряжается Антон. Руки Воли и Выграновского поднимаются. — Хорошо. Отходим недалеко, ребятки. Мелкая пыль въедается в кожу, преодоление спусков и подъёмов напоминает нескончаемые американские горки. Вода оправдывает название самого ценного ресурса; из-за повышенной влажности подмышки отдают потом. Следующей находкой становятся греческие колонны, сдерживающие свод пещеры. Рюкзаки тяжёлые, все с удовольствием скидывают их, как только представляется возможность — архитектура манит к себе сильнее, чем супер нужные спальные мешки, аккумуляторы, еда в герметичных пакетах, аптечки, карабины с веревками и средства гигиены. А каково было атлантом, если они выжили после землетрясений? Антона пробирает дрожь. В вечной темноте, с маленьким количеством запасов и кучей раненых? Без надежды, в шоковом состоянии от потери любимого дома? Он отгоняет мысли, включая прибор с их геопозицией. — По ступеням догадались, но сколько же лет колоннам? Одиннадцать тысяч? Культурный памятник! — несколько членов команды выражают своё удивление одинаковыми по смыслу возгласами. — Невероятная сохранность! Расшифровывать! — Ага, через столько же лет и прочтём, — присвистывает Лазарев на опоясывающие их письмена. — Одного моего лингвистического образования мало, точнее, любого образования мало, но несколько алфавитов намешано, — фотографирует специальной камерой, заносит один круг в тетрадь. — Вай-фай местным колоритом не предложен, выберемся — уточню, что это за вавилонская башня. — Могли везти для другого архитектурного памятника, — хлопает его по плечу Павел. — Ложной надежды не питаю, — показательно вздыхает Сергей, который на самом деле рад быть первым. Упираясь ногами в стену, Антон крепко стискивает страховочные тросы и зубы. Пройденный за четыре дня маршрут ошеломляет своими километрами. — Блять, меня укусили! — вскрикивает Антон, сдирая со своей шеи клейкие лапы. — Кто? Насекомые в таких условиях не живут, питаться нечем, значит, есть экосистема, которая соответствует им, — подрывается к нему Катя. — Сороконожки или сверчки не кусают. Покажи! Шастун бьёт своей рукой по штанам, догадается посветить в последний момент. Грязное пятно на запястье и набухающая шишечка на шее. — Как прикажешь изучать? — хмыкает Катя. — Столько видов, мне бы изловить одного. — Приманкой быть не собираюсь, — потирает места укусов Антон. — Надеюсь, все известные тебе мошки и комары — не ядовиты, и что это не пауки. — Столько ископаемых, хорошо сохранившихся, потому что сокрыты, — вспоминает Позова. — А ты прихлопнул живое. — Я согласен с Антоном, твой опыт поставит под удар меня, если я не спасу жизнь Антону, — Дима поправляет очки и открывает аптечку. Обрабатывает покрасневшую кожу обеззараживающим раствором и на всякий случай шуршит блистерами антибиотиков. Шастун поворачивает голову, чтобы было удобнее заклеить пластырем кровоточащие проколы, и вытирает собравшиеся над губами капельки пота. Боковым зрением он замечает какое-то движение за камнями впереди и делает неосторожный шаг назад, сбивая с ног Стаса и Эда. — Мне показалось, что там что-то изменилось, — поднимает руки в извиняющемся жесте Антон. — Тень от фонаря или гнездо этих тварей. Надо проверить. — Стой, куды тебя чорты понесли, — хватает его за руку Выграновский.***
*** — Ау, Антон! Длинная палка! — Нужно сосредоточиться на главном — как действовать в сложившейся ситуации: двигаться дальше всем вместе или отправить кого-то за помощью обратно. Мы не можем бросить его одного, — рассуждает Павел, просовывая дрожащую руку в края проёма. — Нахрена он полез в трещину, в которую элементарно протиснуться нельзя? — закипает Дима. — С самого начала было ясно, что нельзя ставить во главу наиболее молодого участника, с чересчур сильным восприятием, галлюцинациями о погрузившемся под воду континенте, — вставляет свои поучения Шеминов. — Картина: Галя Хренова, потерялася… — А у тебя своих мозгов нет? Стас, оставался бы в подводной лодке, так нет же, тебя назначили следить за ходом экспедиции. Дельное бы предлагал, — тычет в его грудь указательным пальцем Катя. — Между прочим, мы и вправду нашли Атлантиду, — постукивает по выдолбенным в стенах полкам Ира. — Без предметов обихода, которые, словно, забрали перед уходом. Полуразрушенные храмовные постаменты, таблички с неизвестным языком, и всё это под носом, никто до нас не видел своими глазами… — Что не умаляет придурочного желания Антона влезать в неприятности! — Могли видеть, слышать и знать, как три обезьянки, — качает головой Воля, — но не стремиться поведать миру. Тогда появляется новые вопросы, Ир. — Ребят, вы чего, забыли? — прерывает Юля. — Мы не углядели, куда подевался глава экспедиции в закрытом пространстве, откуда нет выхода! Возможно, не соображающего под воздействием укуса доисторической животинки, которая пошла здесь по другой ветви эволюции! — Давай, нагнетай, для приступа клаустрофобии и арахнофобии — самое оно, — весь подбирается для нового конфликта Стас. — Она права, — подключается на защиту партнёрши Матвиенко. — Ищем Антона, а не собачимся. — Мы тут скоро камушка на камушке не оставим, и будет прав Стасяо, — Паша садится на растеленный лежак их импровизированного лагеря. — Копим силы, не паникуем, пополняем запасы и пробы на эксперименты, вдыхаем полной грудью. — Живём свою единственную неповторимую жизнь, да? О плохом не думаем? — подводит к скрытому напутствию Дима. — Если хочешь, чтобы желания работали как надо, в них не должно быть отрицания, — Ира косится на любые попавшиеся под ногами камни, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Конечно, она уверена, что учёные-перестраховщики не верят в таро, карты желаний и мотивационные аффирмации и скажут ей, что это чушь собачья. — То есть думаем о хорошем, Шаст перевозбудился и сунулся вперёд, вернётся и увидит наше послание и схему. Или очнётся, перевяжется и по тому же сценарию. В целом, мало кому нравятся её доводы, но все предпочитают помалкивать.***
Антона конкретно переёбывает. Нездоровое желание бежать, куда глаза глядят, (а они не глядят), перед ними цветные круги, выворачивание наизнанку, пульсация области поражения кожи — плохие показатели, говорящие не в его пользу. Он без сил приваливается к стене, ругая себя за подчинение животным инстинктам: он нутром почувствовал, что это нужно переживать в одиночестве, иначе произойдёт нечто ужасное. Шастун готов оправдываться, что что-то двинулось впереди и он решил пожертвовать собой, хотя это половинчатая правда — ощущение, что за ним следят, усилилось, но расстаться с жизнью готовности нет. Тупо больно, побыстрее бы закончилось. Закрыл глаза. Темнота, через секунду воспалённые вспышки звёзд. Открыл глаза. Мигнул фонариком, выключил его. Закрыл. Открыл. И тут, и там плохо. Закрыл. Голубое приближающееся свечение пробивается через веки. Снова открыл. Человек. Длинная юбка с разрезами на бёдрах, очень близко. Чтобы увидеть больше, придётся голову задирать, лучше проморгаться. Нет, не уходит. Ангел-хранитель нестандартный; Антон не очень много успел за двадцать восемь лет сделать, видимо поэтому заслужил только в пупок смотреть. — Долго стоять. будешь. хуёво… — Шастун пытается оттолкнуть раздражающий свет, но голова безвольно падает на грудь. Его щёки берут в тёплые ладони, заставляя взглянуть в пронзительные голубые глаза. — Здавуй, — нечётко, проглатывая звуки. — Здрастуй, — с усилием, будто не удаётся, но будет добиваться, чтобы получилось. — Save souls? Ca va bien? По-мош? — Помощь, да, яд надо высосать, — верит своей галлюцинации Антон. — Ломаный английский и французский, кто б знал, что я на них могу предложения строить. — Slow… Медленно, — просит ангел без крыльев с фосфорецирующей кожей, сидя на корточках. — Яд, помощь, да. Сосать? Если бы Антон был в расцвете сил, он бы засмеялся или закатил глаза; он силится поднять руку и указать на шею. — Не буду, — отказывается помощник. — Друг. По-другому буду, — соединяет он слова, и у Антона закрадывается подозрение, что он компанует их не только по смыслу, но и общему корню с повторениями предыдущих реплик самого Антона. — Ломать языки. Не ломать, — показывает на тело. — Отлично, обнадёживаешь, — награждает парня с голым торсом кривой улыбкой Антон, наблюдая, как тот достаёт из подола гибкий камень. Он не знает, как объяснить себе эту формулировку, возникшую в мозге. Живой камень, потому что он вьётся вокруг рук, как вода, отрёкшаяся от закона тяготения, как добрая змея или быстрая маленькая кошка, повинуется и замирает, как только обладатель дышит на него и неразборчиво вкладывает в ладони слова. — Магия? Я получил шанс на вторую жизнь? — Помощ, — кротко отмахивается его фантазия и сдавливает одной рукой его шею, а другой — запястье. Ни покалывания, ни облегчения. Резко становится менее больно и тянет выплюнуть, что Антон и делает. Свечение уменьшается, костяшки пальцев расслабляются, и шрам затягивается голубой искрой. — Спасибо. — Яд, — не отпускает странный человек. Встаёт, отвязывает узорчатую серую ткань от бёдер, оставляя вполне современные трусы, и смущённо прижимает к груди, недалёко отходит в уголок и садится на корточки, поглаживая живот и искоса проверяет, понимает ли Шастун, что он делает. Антон покорно идёт в туалет за камень, поражаясь, что кое-кто стесняется своей наготы, а он вроде как принял своё телосложение, больше похожее на теловычитание. Сознание проясняется, подставляя его — невозможно разговаривать с плодом своего воображения, если ему полегчало — появляются какие-то несостыковки в настороженном поведении черноволосого парня с вырисованными недосыпанием кругами под глазами. Даже они ему идут. Утончённый и красивый, высокий, держит руки за спиной, с хорошо развитыми мышцами, ожерельем и израненными ступнями. Почему без обуви-то? — Как тебя зовут, помощь? — наудачу спрашивает Антон, подходя ближе. — Спасибо, — с той же интонацией и ударением, отступая от него. — Меня — Антон, — он делает лёгкий поклон, — Я — Антон, а ты…? — Арсениаклекс Поподопо, — и наклоняет голову набок. — Смотри, меня зовут Антон Андреевич Шастун, но для тебя — Антон, — дожидается кивка. — Тебя зовут Арсениаклекс… Тебя зовут Арс, Арсений, — Антон сопровождает умозаключительную цепочку жестами, вламываясь с ноги в чужую культуру — вдруг сокращение вызовет войну, а доброжелательное отношение отсрочит опасность. — Более удобно для меня и не длинно. У нас все имена сокращают, вот и познакомились, да? Соглашайся? — Соглашай, — ответно улыбается Арсений. Показывает на его рот, на свой, лепечет что-то. Те же однотипные действия, но уже нетерпеливые. Арс топает ногой. — Я не понимаю, чего ты хочешь! — повышает голос Шастун, и он тут же послушно опускает голову. — Прости, мне тяжело, словно сам с собой разговариваю, чувствую себя дураком, я же не антрополог, я с костями разговариваю, иногда с самим собой. Что мне твой язык: эй, красивый, откуда взялся, так что ли? — Спасибо, — вполне осмысленно реагирует Арсений. — Ты на комплимент отреагировал? — щурится в недоверии Антон. — Да? — выделяет интонацию Арсений, шире открывая рот. — Я — Арсений. Говорись. Антон с расстановкой и паузами жалуется, что не помнит, как он сюда дошёл, что где-то бродят его друзья, беспокоятся о его пропаже, что насекомое укусило, и он потерял ориентацию в пространстве, а теперь болтает с непонятно кем в безжизненной пещере, то есть сам с собой, естественно. — Мне нужно больше, я освою как говорить, — произносит с акцентом инопланетянина Арс. — Ты прав, мы атланты. Иди за мной. — Охренеть, ты мне снишься. Не бывает такого. — Я бывают. Такой. Антон буквально копирует Арсения, цепляясь за те же дыры в стенах, то опускаясь, то поднимаясь, по пути выводя его на спор, что лучше было бы вернуться и познакомиться с группой исследователей, но Арс непреклонен в решении общения один на один. Он оправдывается, что жители города могут не понять и испугаться, и он не будет поворачивать назад, когда умному Антону (он так и сказал, а похвала приятна всем) надо увидеть всё своими глазами. — Помощь, Антон. Я веду тебя, ты — помощь. Среди нас мало людей, которые так считают, но я смогу переубедить, спасти свой народ. — С чем я могу помочь? — еле волочит ноги от усталости и пережитого стресса Шастун. — Ты сверху, я снизу, — безапелляционно заявляет Арсений, ведь в его парадигме мира это всё объясняет. — Вы погрузились вниз, а я — родился, то есть остался наверху, ты это имел в виду? Наверху вы были раньше? — чисто для себя уточняет Антон. — Соглашаюсь, да. Ты имел в виду другое? — Я не уверен, нужно ли и хочешь ли ты об этом знать. Откуда ты знаешь языки, помимо своего и моего? — господи, да как же двусмысленно, может, воздух чем-то пропитан, что Антона колбасит от обычных словосочетаний. — Ты отвечаешь, ты даёшь ответ, потом я. — Арсений, всё хорошо, но тебе не понравится, — подготавливает почву Антон. — Это может обозначать то, как мы ведём себя в интимных отношениях — кто-то один, кто сверху, главенствует в постели в плане обладания телом другого, но вообще эта градация, уровень, не очень-то отображают правильное положение вещей, потому что в паре оба равны… Обычно, женщина снизу, а мужчина сверху, а если отношения между двумя женщинами или двумя мужчинами… Решают сами, короче, забудь, типо про половую связь я сам себе вообразил, потому что звучало неожиданно. Такие термины, понятия, слова для обозначения, у вас тоже, наверно, есть… или нет. Про секс. Боже, я тебя запутал скорее всего, не бери в голову, эм, короче, вы жили сверху, теперь снизу, понятно. — Градация? Вообра-азить. Вобрать. Половая связь, — пробует на вкус Арсений. — Главенствовать. Кто-то главенский. Интересно, всё хорошо, но мне не понравится? — он немного краснеет. — Я не имел в виду, когда говорил в прошлом. Не все знания были утеряны, хотя не всё можно прочесть и понять, и я долго слушал, следил, как вы говорите между собой. Женщина говорила, что интимность — это про доверие, — Арсений переводит дыхание, хмурится так, что Антон видит его работу мысли. — Я спас тебя, ты мне дал доверие. Ты не делаешь мне больно, дал ответ, я тебе верю. Ты смотришь на меня, мы учимся у друг друга, — он делает какие-то свои выводы. — У меня не было связи, я хочу. Ты имел в виду кто сверху и кто снизу. Не бывает такого, да? Не будет? — Арсений останавливается. — Не, это неправильно говорю, значит… ломаю язык только. — В смысле не бывает? — сглатывает Антон, осознавая, что они вдвоём в узком тоннеле: он светит фонариком на каске, Арс — своей кожей и, скорее всего, кристаллами под мало что прикрывающей одеждой. Предплечья и спина с родинками, линия талии и бёдер, которые тянет схватить и притянуть к своим; Шастуна нервирует отсутствие элементарных преград к прикосновениям. Возможно, яд не отпустил до конца. — Ты мне понравился сразу. Я рад, что ты, а не ис-дедователи, пришёл, — Арсений кладёт руки ему на плечи, прижимается вплотную, и Антон дышит ему в шею, — Мне столько нужно узнать. В какой стране ты родился, когда потоп закончился? — Арсений, я исследователь, а дед у нас Стас. Родился? Та, которая расположена в Европе и большей части Азии, если тебе это о чём-то говорит, Евразии, — Антон удовлетворяет его любопытство и незаметно проводит губами, полностью обхватывая горячую талию перчатками без пальцев, массирует появившиеся ямочки на пояснице. — Арс, чего ты хочешь? Ты следил за учёными, моей командой, но хотел, чтобы только я к тебе вышел? — Мм-ах, — стонет Арсений в его губы. — Да. Хочу помощь. Ты за учёными главентский. — Я — главный? Ты специально подкинул это насекомое? То, что меня укусило, сделало больно? — для верности Антон указывает на круглую точку шрама. Арсений корчит мину. Действительно, как вы могли подумать. — Как вы тут оказались после извержения вулкана? Сколько вас? — Антон расслабляется, одновременно находясь в поиске важных ответов. Так хочется целоваться, а когда присутствует желание, его сложно побороть. — Я помню, что мы прижались близко к земле, было слишком страшно пошевелиться, Антон. Нас спасли исторгнувшиеся кристаллы, их стало очень много, чем нужно было. — Помню? Ты пересказываешь чьи-то воспоминания, сохранённые на бумаге? У вас есть книги? — Много вопросов, а ты обещал быстрее пойти! Есть книги, я говорил, не всё можно прочитать. Я помню, как дрожала земля, я видел. Я всё видел. — Сколько тебе лет, Арсений? — Я не знаю, как говорить сколько, — обиженно отстраняется Арсений. Антон перекладывает руки пониже, и его глаза расширяются — атлант проверяет, правда ли Шастун подлезает большими пальцами под ткань — и не перечит. — Когда был потоп? — Одиннадцать тысяч назад, примерно. — Мне одиннадцать тысяч назад примерно и… — Арсений нежно гладит его шею, задевает мочки ушей, и Антон прикрывает в блаженстве глаза, чувствуя, что возбуждается сильнее. — Как вам удалось найти сюда? — Я нашёл. Исследовал книги, собирал данные, выпрашивал деньги на экспедицию. Мы… приплыли на огромном корабле вниз, залезли в туннели, с мирными целями найти ресурсы и доказательства существования Атлантиды. — Ты нашёл, — атлант забывает, что его в чём-то подозревали, и довольно ведёт бёдрами. — Умный. — А нам ещё далеко идти, мне жалко твои ноги, — шепчет Антон, невольно придавая своему голосу хрипотцу, сводящую Арсения с ума. — И тебе не может быть столько лет! Ты обманываешь. Слишком много, невозможно, не бывает, чёрт, невозможно, Арс. — Мне сколько лет, сколько сказал. Это много? Ты не хочешь… доверие-связь? — Арс затихает, почти соприкасаясь с ним носом. Говорит на своём языке, не сопровождая жестами, снова поднимает глаза, в которых плещется желание. У Антона жутко некстати урчит живот. Чикенбургер, большая картошка фри, что-нибудь попить и Арсений — несколько дней в пещере, и Антон вернулся к базовым настройкам человеческого организма. — Хочу, всё я хочу, козёл, — прерывает его поток тарабарщины Шастун. — Целоваться и зайти дальше, блин, ты меня на интуитивном уровне считываешь, но я скажу, что, блять, доводишь меня, чтобы я занялся сексом без элементарных удобств, в ёбаной пещере, где кроме меня и моей группы не должно было никого оказаться… ТЫ ЖИВОЙ! Какого чёрта ты так одет?! Если до тебя дойдёт хотя бы общий смысл, то мы сейчас обжимались, — в подтверждение Антон потирается стояком в сковывающих штанах. — Я и светящийся Арсений чуть не поцеловались, меня в психушку упекут после подобного! — Я живой. Целоваться в ёбаной пещере, — касается своей груди Арсений, улыбаясь. — Правильно, да. Как придём. Помощь. Он успокаивается, аккуратно убирая руки Антона со своей пятой точки, переводит тему, реагируя на повторный вопрос о ногах: в этом заключается суеверие жителей Атлантиды — если они будут носить обувь, не почувствуют первые толчки проснувшегося вулкана. Как постоянная вечная память погибшим. Арсений выводит его в большую пещеру с зелёными растениями до горизонта, как типичное поле, с коммуникациями полива и освещения кристаллическими фонарями, через ручей с подвесными мостами, к домам разной высоты — то двухэтажным, то семи-восьми этажей, такими же ступенями, которые Антон уже видел, обвитыми лианами. Повсюду цветы, статуи, орнаменты-письмена, придающие благородный вид части руин и развалин, которые выдают последствия природного катаклизма. Они выходят тропками из поля, и Арсений берёт его за руку, сплетая пальцы. Перед ними появляются люди с очень светлой кожей, но такой оттенок кардинально отличается от свечения Арса. Атланты кланяются Арсению, который машет в ответ, и недоверчиво провожают чужака. Антон смотрит на колыхающиеся полотна на окнах, смелых ребятишек, на бусины в их волосах, и представляет, в каком восторге будет Павел, когда познакомится с ними; Арс тащит дальше, в округлое здание без крыши, у которого стоят двое с копьями. На софе внутри лежит старик; вставая, он тяжело опирается на изогнутый посох, увенчанный голубым камнем, и его кожа тоже не отсвечивает никаким цветом, только становится более живой благодаря блестящей драгоценности. Разговор между ними перетекает в жаркий спор, старик бьёт палкой по полу, где маленькие ручейки стекают во впадины, а стражники молча покидают зал, явно привыкнув к происходящему. Из серьёзных голубых глазах Арсения пропадают вся хитринка и плутовство, он разъединяет их с Антоном руки, наклоняется и раздирает царапину на икре, пачкая пальцы кровью. — Ты что наделал? — шипит Шастун, вытаскивая из кармана влажные салфетки и зажимая ранку. Встаёт перед ним на колени, и Арс шипит от неприятных ощущений, растерянно взъерошивает его пыльные волосы. — Снимай, — Арсений выуживает из небольшого лексикона повелительный глагол и указывает на ботинки. Как только Антон остаётся в носках, он удосуживается аналогичного приказа — Арс пачкает своей кровью его грязные ноги в мозолях, и становится немножко стыдно за полную антисанитарию, но Антон постепенно понимает, к чему тот ведёт. Как в «Маугли»: брат, мы с тобой одной крови. Вождь кричит, словно его убивают, пытается остановить своеобразный ритуал, хотя Арсений настойчиво и методично красит, затем толкает подальше от себя обувь, встаёт на носочки и соединяет их лбы, закрывая глаза. Старик садится обратно, поджав губы. — Что ты сделал с главным старейшиной или как он называется? Кем он тебе приходится? — Как называют, с кем не в интимных отношениях, но в отношениях? — бурчит атлант. — Семья, — делает первую и поразительно точную догадку Антон. — Отец или дедушка? Так, ладно, не будем разбираться. А про меня ты ему что сказал? — Что мы состоим в половой связи и образуем… семья. И он не может это изменить. Как же это… говорить… Прости! — сбивчиво толкает его наружу Арсений. — Я считаю, что ты — помощь, знак, что нам надо на поверхность земли, мой отец или дедушка — что нас уничтожат, потому что мы не умные, мы другие, не как ты. Не надо стремиться наверх. Он мне сказал, что ты — атлант, я тебе сказал быть не атлантом, чтобы снова я не придумывал. Хотя все друг друга знают. — А, понял, будто бы я переодетый и на самом деле твой друг, а не настоящий, не из Атлантиды, — глубокомысленно кивает Антон. — Тебе не нужно быть мне семья, — переминается с ноги на ногу Арсений. — Не правда то, что я говорил отцу-дедушке, я хотел, чтобы ему стало плохо. Я мало знаю тебя. — Чтобы он разозлился, хотя и так злой? Тактика не ахти, — Антон выжимает носки от воды и обтирает свои ноги. — Мы надеялись обнаружить черепки и кости, а не цивилизацию, Арс. Я не очень представляю, как это воспримет научное сообщество наверху, но вы будете находиться под защитой, никто не причинит вред. У вас есть подобие агрокомплекса: сельского хозяйства и животноводства — это потрясающе! — пока Арсений в раздумьях, Шастун гладит его щиколотки и незаметно зашнуровывает ботинок на правой, затем на левой ноге. — Если ты мне не приснился. — Мы вырождаемся, культура гибнет. Никто не хочет учить твой язык, читать книги, видеть новое, они боятся идти в старый город, где я нашёл вас. Не с кем создавать семью, мы все — атланты, — Арс разглядывает обновку и вздыхает. — Вырождение генофонда? Одни и те же люди, долго живёте, зачем вам дети… Стоп, перемотка, почему ты помнишь события до потопа и сотрясения земли? Эти кристаллы, в посохе, у тебя в ожерелье — ваш источник энергии? Что они могут? — Много. Охранять нас, не давать погибнуть, освещать вокруг. — Как солнце, вот почему вы не ослепли за столько времени, — поражают Антона новые догадки. — Создаёт биоритмы. — Пойдём за твоей командой более коротким путём, — обнимает себя за плечи Арсений, и Шастун накрывает его собой, давая уткнуться в плечо знакомым сопением. — Ты хочешь еды?***
— Ёбаный-бобаный, — охреневает Дима при виде города. — Так, а что значит это? Несколько значений? — угукает Лазарев, планируя составлять словарь нового языка. Эд просто размахивает руками, как жертва кораблекрушения, завидевшая корабль. — Как можно было умудриться, Антон… Я не знаю, как это всё… — Паша забыл все ругательства уже при первом появлении из бокового прохода Арсения, и теперь к нему присоединяется Ляйсан, которая не представляет, как жители карабкаются почти по отвесным скалам. Атлант распоряжается, чтобы их распределили по домам и покормили — Серёжа толкает в бок Антона, спрашивая, насколько Арс большая шишка, что никто не выказывает недовольства. Никто не понимает, почему Антон так привязался, что не отходит от нового знакомого ни на шаг. Может, хочет отплатить долг и тоже спасти ему жизнь, мало ли. Может, помешался на Атлантиде безвозвратно. Шасту всё равно. Он рассказывает Арсению, который позволяет сокращать своё имя только ему, о коробочках, через которые можно общаться на расстоянии и смотреть, что происходит на другом конце земного шара, о коробочках побольше, в которых можно готовить и греть еду (тут нет огня, но есть горячие источники), и о совсем больших самолётах-железных птицах (в Атлантиде есть парапланы и какие-то странные механизмы — ими никто не пользуется, и птицы вымерли). Антон знает, что настанет момент, когда подводная лодка вернётся за ними и придётся делать трудный выбор — оставаться с принцем-наследником голубых кровей и ждать вторых-третих-десятых экспедиций или возвращаться первооткрывателем и ждать нобелевской премии, но пока есть время до обратного пути через пещеры — он тонет в горящих глазах. Он никогда таких и не встречал и вряд ли… встретит? Дуризм чистой воды, конечно, не встретит, речь не о том, что Арсений особенный, хотя это тоже — они из разных эпох, из разных жизней? Это отвратительно говорить: вот знаешь, все как все, а ты другой. Никакого перерождения, бессмертия, они закупорены, как в бутылке, с вулканическими газами и камнями возрастом сотни тысяч лет. Как Земля, которая вращается вокруг своей оси и Солнца ещё не повернулась вспять, непонятно, потому что встреча не могла быть случайной. Предрешённой вселенной, разросшейся из одной точки до необъятного человеку масштаба, как чувства Антона, который слишком восхищён. Арсений кому-то может показаться странным, но он невероятно трудолюбивый человек; схватывает всё на лету. Объясняет, что считывает с головы Шастуна знания родного языка, что бы это не значило, подсовывает подарки в виде золота и драгоценных камней, и обижается, если Антон не принимает. Арс ратует за судьбу Атлантиды, поэтому Антон поначалу подозревает, что тот пытается как-то задобрить его, исполнив любые желания, но у Арсения чистое сердце — в закрытом мире нет смысла убивать, врать, жить по чужим правилам, изменяя себе. Они много разговаривают, и Антон не знает, как ему воспринимать, что они целуются примерно столько же времени, хотя Арсений постоянно сучится, что зашёл бы дальше, когда Антон сглатывает и вытирает потные ладони, облизывая его тёплые губы. — Сила — большой соблазн, Антон. Я хочу, чтобы атланты не прятались, увидели солнце, но мой отец принимал великие решения не по велению сердца, а разума. Очень тяжело нести добро и любовь, когда безумие власти затмевает. Бермудский треугольник тому доказательство, убивающее море почти над нами, да? У вас есть роботы, бомбы, технологии… Нефть, газ исчёрпываются. У нас — бесконечность, — сложный парень с фамилией Поподопо смежает веки. — Мы разгневали нечто над всеми нами, запросив многое. Мы получили кристаллы, столько, что они въелись в кровь, стали частью. Собственноручно разрушили свой континент. — Ты думаешь, каждый получает по заслугам? — Я верю, что искупить вину — цель. Передо мной тоже стоит выбор, — искренне улыбается Арсений, читая его мысли, — будь со мной рядом, пока не закончится. Потом помоги тем, кто захочет выбраться наружу. — О чём ты? — недоумевает Антон, сжимая его руку сильнее. — Принести себя им, я же отмечен, — вены отчётливо проглядываются на сгибе локтя Арсения, ногти приобретают фиолетовый оттенок. — Или ждать, пока мы окончательно погрузимся во тьму. Антон не понимает. В его выборе слово «ждать» не страшное. — Почему это твоя обязанность? Что это за религия, превозносящая смерть? Тебе кажется, что существуют предначертание, но ты не при чём, какая вина?! Плата, искупление, ты себя слышишь? — Иди нахуй, Шаст, — повторяет заученный текст Арсений. — Теперь мне есть кому передать их спасение, значит пора уходить. Отдавать энергию. Спасибо, я чувствовал себя живым благодаря тебе. Антон — не единственный «сверху», у кого можно научиться мату; Арс — не маленький мальчик, которого надо переиначивать, настаёт его очередь учить непостижимому. По его мнению, кристаллы живые и это не жертва, а естественный ход вещей, требующий уважать предков и принимать за честь присоединиться к ним, причём Арсений соглашается, что красная кровь богата железом, а его голубовато-лиловая — медью, и такое бывает, но отказывается принять, что умирать не обязательно. Антон в отчаянии пичкает его научными фактами, чтобы Арс интерпретировал их своими словами — он знает, чёрт побери, из «утерянных»-перепрятанных-запрещённых рукописей. — Буду объяснять на твоём учёном языке. Природа подстраховалась, сохраняя меня, необычную особь, в расчете на возможные изменения условий среды: стихийные бедствия, резкие колебания климата, болезни. Если все погибнут, все нормальные погибнут, вступлю я, — Арсений терпеливо разминает затёкшую спину Антона, придавливая своим весом. — Если все остаются жить, чтобы счастливо, я ухожу, пополняя запас кристаллов. Серьёзные травмы не вызывают у меня кровотечения. Голубая кровь по наследству не передаётся. Научное про медь — фигня. Он не говорит о дате церемонии намеренно.***
— Батюшки, куда он по воде… — присвистывает Дима, хватаясь за голову. Он видит, что его друг вцепляется в песок на берегу, раздирая голые колени. Арсений не оборачивается на крик. Он идёт на светящееся нечто, слепящее глаза, как божество, не заботящееся о законах гравитации и каких-либо приличиях. — Я знаю, что он часть дурацкой каменюки, но он и мой тоже! Арсений, вернись! Пожалуйста! — Ничего не бойся, Антон Шастун, — нечеловеческий голос извергается из знакомых губ. — Всё будет хорошо. — Нет, ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВО! Остановись! — Он не на русском разговаривал, как ты его понял? — впивается в его плечи Серёжа. — Какая, нахуй, разница! — по его щеке скатывается слеза. Страшно, ничего не видно, но что-то с грохотом ухает вниз. Камни, образующие круг. У Антона исчезает весь воздух в лёгких. С Арсением там что-то происходит, как они не понимают, его может раздирает на части по живому, без тупого наркоза; как другие с того света не рассказывают, как там и что, так и Арс находится в неизвестности. Почему они позволяют?.. Антон в ужасе ползёт к воде, по которой скользят искры электричества. Навстречу ему направляется прозрачная фигура, отливающая голубым волшебством — Арсений застывает перед ним, с волосами, колыхающимися без единого намёка на ветер. Он гладит его по щеке холодной ладонью, но мокрая дорожка не стирается, а сквозь руку виднеются стены пещеры, и Антона трясёт. То, что осталось от Арса или весь Арс?.. Божество? Призрак? Ничего больше не происходит, словно время застыло. Минута, две, шестьдесят минут, сколько ещё им сидеть и ждать изменений в его состоянии, непонятно. — Я его забираю. С нами, домой, — шепчет Антон, сжимая подаренный и спасший его кусочек кристалла на груди. — Слышишь меня, Арс, мы это исправим, хороший мой. — Это принц Атлантиды, куда забираем? — машет перед его лицом Дима. — Очнись, он здесь остаётся, и научного объяснения мы пока не нашли. Метаморфозы, перемещения тела, другая структура клеток, закрытая экосистема… мы не справляемся с потоком информации, а Арсений… он хотя бы на месте стоит, не двигается. Нам нужна подмога, оборудование, чтобы как-то воспринимать всё, — он в панике машет руками на окружающий мир. — Я его люблю, ясно? — встаёт перед ним Антон, закрывая собой атланта. — Мне плевать, каким номером опыта вы запишите Арсения, иссдедователи хреновы! — Мы тоже люди, — ломается изнутри Лазарев, и его поддерживает под локоть Эд. — Никакой эмпатии мы не растеряли, если ты так думаешь! Это чужой мир со своими правилами, мы стараемся не сломать его. Находясь под толщей воды в тысячи метров, в воздушном кармане, ты в курсе сколько раз лично у меня паничка была? — Он меня спас, и я сделаю всё, чтобы его вернуть, — скрипит по зубам пересохшим языком Антон. — Я тебя верну, Арсений, не сомневайся. Ни на секунду даже.***
Шастуна утягивает на дно тяжестью баллона с воздухом за спиной. Он не может восстановить дыхание, чтобы экономно расходовать кислород, нарушает правила, которым его научили на коротком курсе дайвинга. Вспененная вода мешает разглядеть происходящее, но на расстоянии вытянутой руки, в воде, с более допотопным, разработанным ещё в Атлантиде, аппаратом, парит Арсений со счастливыми глазами. Ответственный за спуск в воду сказал, что с этими сумасшедшими больше работать не будет, потому что они изобретают велосипед. Точнее, ему никто не смог объяснить, что технология уже испытанная, но два учёных мужа её совершенствуют, не желая пользоваться уже привычными аквалангами. Они же раньше договорились, что несколько атлантов хотят переселиться на «большую землю», согласны расстаться со своей семьёй на общее благо будущего нового мира, где им всем найдётся место под солнцем. Но несколько месяцев назад жертву Арсения не приняли… или что-то пошло не так. Он не разговаривал некоторое время, но Антон его понимал. Слышал обрывки мыслей. Изменившийся Арсений не стал талисманом острова, его испугались и за ним не хотели идти на обещанную подводную лодку. Арс сжался и не выронил ни слезинки, когда его кожа начала возвращать обычный цвет, бледный и человеческий, непохожий на то, что раньше. Арсений обрастал мышцами, у него был открыт рот, без звука. Вместо него кричал и умолял Антон. Потом сказал, что он ему очень-очень нужен и что боги не могли этого не понять. Нет никакого атланта, нет Арсениаклекса Поподопо, ничего нового под толщей воды нет, и пусть это подтвердит вся экспедиция из палеоантрополога Паши и спелеолога Ляйсан, врача Димы и биолога Кати, крутых предпринимателей Юли и Серого, лингвиста Серёжи и геолога Эда, как только их спросят. Особенно отрицать будет Стас, который лишился большей части волос после приключений в Атлантическом океане. Зато есть Арсений Попов, есть захудалый островок, на котором его нашли, есть какое-то там потерпевшее кораблекрушение судёнышко и есть спасение бедного несчастного, что подтвердит всегда имевший доброе сердце и непомерные амбиции Антон Шастун. У обоих под рубашками и толстовками прячутся одинаковые цепочки с кристаллами, многозначительные следы на шее и тихая любовь, но никого это не беспокоит, когда они представляют ископаемые с отпечатками неизвестных науке организмов. Два парня на букву «А» известны в своих кругах: Арсений — очень скрытный человек, который не доверяет свои мысли людям, за исключением одного. Антон шутит, что Попов с другой планеты и что секреты изобретений не разглашаются где попало, пока не будут готовы для показа всему миру. Например, тот момент, что у них есть свой собственный запас драгоценностей в банковской ячейке и несколько ожерелий и браслетов, которые Арс надевает в домашней обстановке, скучая по танцам своего народа, остаётся тайной. Или что Антон обожает переделанную строчку «и мне ничего, блин, не надо, лишь бы ты ходил голый рядом», заставляет Арсения носить очки и не пялиться на солнце слишком долго, и оплачивает их абонемент в школе скалолазания, залипая на его открытые плечи и стараясь не сдирать сильно кожу с пальцев, пытаясь угнаться за ним с двойной страховкой вокруг талии. Антон готов отказаться от выездов на раскопки, потому что его партнёр по науке расстраивается при виде следов разрушенных, но некогда процветающих цивилизаций; Арсений переносит свои визиты в горячо любимые архивы с кучей редких книг, для доступа к которым нужны особые разрешения, ради своего коллеги и друга. Удаётся совмещать и приходить к компромиссам. Иногда накатывает жуткая тоска по семье, языку и возможности излечивать одним прикосновением, разговаривать с силой внутри себя, и Арсений чувствует, что лишился какой-то привычной целостности, но Антон всегда старается найти слова, чтобы ему стало легче, и целует. Он знает, какую на самом деле жертву принёс Арс, изначально даже не представлявший, что не во всех местах их чувства и выбор будут правильными. В конце концов, у них почти вечность впереди — атлант с новой фамилией мимоходом предупредил, что жизнь Шастуна немного превысит обычный лимит из-за нахождения с настолько идеальным источником энергии, кем собственно и является Арсений без всякого хвастовства. Давно им семнадцать? Уже да, чтобы довериться полностью. Они обязательно вернутся в Атлантиду, где сменится только одно поколение. Пойдёт ли всё правильно, никто не знает, но это не значит, что они не попытаются снова. Чего бы ни стоило. Антон с Арсением до конца. Кристалл дождётся.