Ocean Jet - Violence
После того, как Зара заканчивает обрабатывать Ширасэ раны, и он засыпает беспокойным сном, Чуя с Юан выходят из комнаты. Юан нервно закусывает губы и комкает пальцами рукава кофты, неловко переминаясь с ноги на ногу в коридоре. Зара закрывает дверь и устало потирает пальцами переносицу. — Зара, — тихо начинает Юан и тут же осекается. Повисает многозначительная тишина, в течение которой Зара молча сверлит Юан глазами. Внезапно она рявкает: — Успокойся! Юан сразу же прекращает теребить рукава и начинает сильнее горбиться. Чуя думает о том, что он ни разу не видел Зару такой. За всё это время он привык, что Зара — оплот спокойствия и надёжности, и поэтому её раздражённый тон действует на Чую как ведро ледяной воды. Пока он переваривает случившееся, Зара продолжает: — Сейчас Ширасэ в порядке, и, если у него хватит мозгов не лезть к дьяволу в пекло, в порядке он останется и впредь. От последних слов Юан вздрагивает, как от удара хлыстом, и тут же срывается в сторону кухни. — Ты слишком жестока, — бормочет Чуя, глядя ей вслед.. Не дождавшись ответа, он оглядывается и понимает, что один в коридоре. Чуя цокает языком и идёт вслед за Юан. На кухне горит приглушенный свет, Юан сидит за столом, закрыв руками лицо. При виде этой картины Чуя неловко замирает на пороге, но всё же его гонит вперёд не поддающееся контролю желание помочь. От этого стоит держаться подальше. — Как ты? — спрашивает Чуя, усаживаясь напротив и отгоняя невесть откуда взявшиеся мысли в голове. Юан поднимает на него заплаканные глаза: — Я устала, Чуя, — говорит она еле слышно. — Я устала переживать за них, за всех них. Устала волноваться и гадать: придут они домой или нет. Устала от того, что они ведут абсолютно бессмысленную и обречённую на провал войну, а я ничего, ничего не могу с этим сделать. Только ждать и надеяться, и делать дом — домом для десятка обречённых детей, которые этого даже не ценят, и каждый раз сломя голову кидаются навстречу смерти, чтобы… На последней фразе голос Юан срывается, а Чуя поражается тому, насколько он был слеп до этого. — Ты ведь любишь его, да? Юан молчит. Но, на самом деле, это именно тот вид тишины, который говорит красноречивее любых слов. Невысказанные слова буквально висят в воздухе, горькие, отдающиеся где-то на кончике языка привкусом отчаяния. Чуя качает головой, Юан опускает взгляд и снова закусывает губы. — Я помогу вам, — говорит он. А кто поможет тебе? Чуя встряхивает головой, Юан снова подаёт голос: — Зара говорит, что начинать нужно с себя. Что вместо того, чтобы разводить сопли, я могу тоже что-то сделать. Тогда времени на пустые переживания не останется. Но я не знаю, что. Я просто. Я просто ничего не могу, задыхаясь от приступов паники каждый раз. Я просто… — Эй-эй! Спокойно! Чуя чувствует себя так, будто сейчас будет объяснять какую-то очевидную истину маленькому ребёнку. Возможно, младшей сестре. Очень уместное сравнение. Чуя опять встряхивается и говорит, чувствуя нарастающую головную боль: — В чём-то она, конечно, права, наша мудрая Зара. — Чуя просто не может удержаться от этой по-своему нежной ремарки. — Пока ты бесконечно обвиняешь себя, толку от тебя мало. Ты объективно ничего не делаешь, а это плохо. Но Зара тоже перегибает. Если ты можешь обеспечить тыл — это уже хорошо. Это просто прекрасно. Тебе надо только больше… Знаний? Практики? Я научу. Юан фыркает: — Говоришь как человек, который уже много раз… — Я вырос в мафиозной семье, Юан. Я много что делал много раз. Она потрясённо молчит, а Чуя действует на опережение, не давая ей собраться с мыслями и накинуться на него с расспросами: — Какое много вы успели на них нарыть? Какие у вас есть данные? Информация? Юан отвечает с небольшой заминкой: — Мы кое-что знаем о поставщиках и их передвижениях в городе. И схему их работы с Портовыми тоже вычислили. И вовлечённых в эти манипуляции лиц, в том числе и из государственных структур. — Отлично. Что? — Я… Сейчас, подожди, мне нужна бумага и ручка. Юан встаёт на ноги и отходит к многочисленным шкафчикам, чем-то шуршит в ящиках и возвращается со стопкой немного помятых листов. — В общем, дела обстоят так… — начинает она, и следующие полчаса Чуя внимательно слушает, не упуская ни единой детали. Он выспрашивает у Юан каждую мелочь и пытается структурировать информацию хотя бы на начальном этапе, но ничего не выходит: голова болит адски, Чуя чувствует себя просто отвратительно. — Наверное, нам лучше пойти спать, — говорит он спустя примерно полтора часа. Юан сразу подскакивает: — Да, прости, я тебя совсем заболтала. — Ничего. Предлагаю увидеться завтра и обсудить всё ещё раз на свежую голову, да? Как раз придумаю, как вам из всего этого выкрутиться. — Чуя поднимается на ноги, которые кажутся ему ватными, не принадлежащими ему вовсе. Они вместе выходят из кухни, и собираются расходиться в разные стороны, когда Юан тихо произносит: — Спасибо. Спасибо тебе за всё. Она уходит, а Чуя ещё какое-то время стоит в коридоре. Пульсирующая боль отдаётся в висках, Чуя стискивает зубы и бредёт в свою комнату. Ночью ему снова снятся кошмары, но, проснувшись утром, он не помнит, о чём они были. С ним остаётся только липкое ощущение неминуемой катастрофы. А ещё в сознании бьётся какая-то мысль, которая упорно не желает формулироваться во что-то более-менее связное. Чуя решает разобраться с этим позже.***
На следующий день он просыпается абсолютно вымотанный, разбитый и уставший. Голова не болит, но Чуя чувствует себя выжатой половой тряпкой. Ему всю ночь снились кошмары, однако Чуя не помнит точно о чём они были и липкое ощущение ужаса, паники и отчаяния он идентифицирует прекрасно. А ещё где-то внутри скрежечет злость, смутная, не поддающаяся объяснениям злость. Чуя не хочет даже думать о том, кому она принадлежит. Потому что это — страшно. Чудовищно даже. Можно сколько угодно уходить в отказ, но связь, их связь однажды всё же настигнет Чую и разорвёт его в клочья. Тогда, вымотанный всем произошедшим, он просто не мог до конца осознать всё, что произошло, но сейчас… Сейчас Чуя не может не признать — связь с Арахабаки его пугает. Само наличие существ, подобных ему, внушает Чуе парализующий ужас. Потому что никогда нельзя предугадать, что именно им придёт в голову. Потому что Чуя не может ручаться ни за свою безопасность, ни за безопасность людей, его окружающих. И это, на самом-то деле, очень паршиво. Жить с кем-то вроде Арахабаки внутри — это всё равно, что добровольно соединить свой сердечный пульс с часовой бомбой и надеяться, что от резкой смены настроения она не рванёт. Абсолютно непредсказуемо и неуправляемо. Чуе не улыбается перспектива сойти с ума в свои двадцать два года. С другой стороны, может он и вовсе сошёл с ума очень давно? Чуя встряхивает головой, отгоняя странные мысли и уходит в душ. — Ты меня слушаешь? Голос Юан выдёргивает его из собственных размышлений. Чуя обводит растерянным взглядом помещение, понимая, что не помнит, как очутился здесь. Он сидит на кухне, это ясно, но как? Когда? Зачем? Напротив него сидит Юан, на столе разложена куча бумаг. Чуя моргает, и мир начинает стремительно терять краски и становится до безобразия размытым. Юан, видимо, почувствовав его состояние, тут же подрывается: — Чуя? Чуя пялится в стену, не осознавая окружающую действительность, не осознавая ничего вообще. Сердце грохочет где-то в глотке, и страшно, святые Небеса, как же страшно, он сейчас задохнётся он просто сгорит сдохнетотостановкисердцаСГОРИТОГЛОХНЕТКОВСЕМХЕРАМ Приди в себя. Мысль — яркая, обжигающая, действует на него как удар электрическим током. Дурман тут же спадает, и первое, что его мозг фиксирует — противный стук зубов. И только потом до Чуи доходит, что это стук его зубов, ведь Чую колотит как ненормального. Юан держит его за руки, а Чуя не может выдавить из себя не звука, потому что челюсть просто не открывается как положено, а мозг будто игнорирует сигналы тела, посылаемые по нейронной сети. В следующую минуту ему на спину опускается мягкий плед и чьи-то ловкие пальцы аккуратно сжимают его плечи. В ноздри забивается запах благовоний и трав, который Чуя жадно затягивает в лёгкие. Зара массирует ему шею и что-то негромко проговаривает речитативом. Дрожь постепенно сходит на нет, шум в ушах отступает, сердечный ритм выравнивается. Чуя подаётся головой назад, Зара мягко скребёт его по затылку и тихо шепчет: — Всё, мой хороший, всё. Это прошло. Взгляд фокусируется, Юан всё ещё сидит рядом, вцепившись пальцами в его ладонь как утопающий в спасательный круг. Она выглядит бледной и страшно напуганной. Чуя перехватывает её руки, выписывая узоры на тыльной стороне ладони кончиками пальцев. Он пытается сказать что-то успокаивающее, но вместо этого лишь сдавленно сипит, до сих пор не в силах говорить связно. — Я сделаю чай, — громко говорит Зара. За спиной слышится шорох, но Чуя не обращает на это никакого внимания. Он сжимает ладони Юан чуть сильнее, она поднимает на него испуганные глаза. — Спа… спасибо, — хрипит Чуя и радуется вернувшейся способности говорить. Юан рвано выдыхает, резко поднимается на ноги и внезапно обнимает Чую, с силой прижимая его к своей груди. — Ты напугал меня, — сдавленно шепчет она Чуе в затылок, — так сильно напугал. Чуя, растерявшись, не сразу берёт себя в руки, но спустя некоторое время всё же обнимает Юан в ответ, скрестив руки у неё на талии. Он не знает, сколько времени они так стоят. Он понимает, что так нельзя, но от того, что Юан так перепугалась, что она искренне переживает, от самого её присутствия в груди разливается тепло, которое согревает всё его естестество. Он и забыл, каково это — быть важным. Быть нужным. Хоть кому-то. Кому-то не эфемерному, верно? Чуя мотает головой, отгоняя непрошенные мысли, Юан сразу же размыкает объятия: — Я… Извини, я правда… А где Зара? Подняв голову, Чуя замечает, что Зары на кухне действительно нет. Среди горы бумаг посередине стола расчищено место, где стоит чайник, из носика которого поднимается едва видное облачко пара, рядом с ним оставлены две кружки, неуловимо пахнет смесью каких-то трав, но Зары и след простыл, будто её и не было здесь вовсе. Юан вскидывает руками и отворачивается. Чуя успевает заметить, что её губы начинают мелко дрожать, поэтому он встаёт на ноги, усаживает Юан обратно и начинает наливать им чай. Он игнорирует слабость, игнорирует собственные дрожащие руки и приказывает себе собраться и быть сильным. Если не ради себя, то ради других, в этом весь ты. Чуя раздражённо передёргивает плечами, подталкивает кружку к Юан поближе и говорит: — Пей. Юан послушно берёт посуду и, подув на отвар немного, делает глоток. Выражение лица у неё сразу разглаживается, на губах начинает блуждать едва заметная улыбка. — Что такое? — спрашивает Чуя, сам против воли улыбаясь. — Моя любимая смесь, — отвечает Юан, продолжая улыбаться. Чуя цепляет пальцами кружку со стола и фыркает: — Зара всегда заботится о нас, верно? Даже тогда, когда ты от неё этого не ждёшь, — добавляет он после небольшой паузы. Юан хочет что-то ответить, но в этот момент на кухню бодрым шагом заходит Ширасэ и говорит как ни в чём не бывало: — Чем заняты? Чуя окидывает его критическим взглядом и усмехается: Ширасэ выглядит прекрасно для человека, который накануне истекал кровью. — Чаю? — вскинув брови, спрашивает он. Ширасэ смотрит на Чую настороженно, подходит к гарнитуру, достаёт чистую кружку и демонстративно громко ставит её на стол. Чуя, закатив глаза, наливает отвар, подталкивает кружку к Ширасэ и сам, наконец, садится рядом с Юан. — Мы с Чуей обсуждаем, что можно сделать, чтобы… — Чтобы исправить твою оплошность, — перебивает её Чуя, который смутно начинает вспоминать то, чем они занимались до приступа. Как будто кто-то другой, наконец, разрешает ему посмотреть за течением собственной жизни. Как будто Чуя сам себе не хозяин, и ему обязательно нужно на это разрешение. На секунду по лицу Ширасэ пробегает тень, Чуя мысленно усмехается и снова переводит взгляд на кучу бумаг, разложенных на карте Йокогамы. Он смотрит на эту карту уже час, и всё никак не может понять, как Портовые действуют так быстро и так слаженно. Будто у них давно есть план, давно слаженный механизм, который не доступен никому, кроме этой организации. Их скорость перемещения просто запредельная, и не получается сложить два и два. Как мафия успевает стремительно оказываться то в одном, то в другом месте? Как у них получается так виртуозно мимикрировать? Быть неуловимыми мстителями в тени. Чуя не понимает, но чувствует, что разгадка буквально лежит на поверхности, нужно просто… Просто они — совсем не те, кем пытаются казаться. — Что-то ещё известно о Портовых? — Говорят, у них есть конкуренты, — Ширасэ усаживается за стол. Он выглядит намного лучше, хоть сил у него всё ещё маловато, судя по тому, как он обессиленно опирается подбородком на сложенные руки и едва заметно морщится, пытаясь найти удобную позу. Чуя в очередной раз ловит себя на мысли, что Зара — настоящая волшебница. Порой ему кажется, что она в состоянии воскресить даже мёртвого. И это — весьма и весьма удобно, на самом-то деле. Он даёт себе мысленную затрещину и начинает раздражаться, ведь не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, от кого на самом деле идут эти мысли. Смерти людей и их последующее воскрешение не может быть удобным, это всё ещё люди, это всё ещё смерти, это нечто, что нарушает естественный порядок вещей, о таком нельзя думать, незаконно думать, это, просто-напросто, бесчеловечно. А убивать друг друга человечно? Вырезать целые семьи, кланы, группировки? Люди — чудовища пострашнее тех самых чудовищ, и ты прекрасно это знаешь. Проблемы. Проблемы, проблемы, проблемы. От Арахабаки одни проблемы, и, положа руку на сердце, Чуя и не знает толком, что он бы предпочёл: никогда не знать о том, что именно живёт внутри него или знать и чувствовать себя вот так. Они делят одно тело на двоих и рано или поздно может произойти настоящий взрыв, а Чуя и не будет в курсе. Точнее, в курсе-то он будет, но постфактум. Как тогда, когда оказался в Йокогаме. Это внушает настоящий ужас. Способность забрать себе полный контроль. Причём — Чуя уверен — если Арахабаки захочет, Чуя не сможет вспомнить даже какие-то обрывочные куски о случившемся. — Расскажи мне всё, — наконец произносит Чуя. На секунду по лицу Ширасэ пробегает сложная смесь эмоций — радости и облегчения? — а потом он встряхивает головой, будто хочет отогнать непрошенные мысли. Когда Ширасэ начинает рассказ, он всё ещё смотрит недоверчиво, но говорит. И это значит очень много, буквально всё, потому что Юан не смогла бы передать информацию так полно, как их самопровозглашённый лидер, и о некоторых деталях и нюансах она просто не знала. В итоге Ширасэ и Чуя вырабатывают общий план действий, а Чуя внезапно даже для себя становится центром группировки Овец с подачи Ширасэ. Они собирают информацию, следят за перемещением Портовых по городу, наводят справки об арсенале, количестве, местах встреч и других важных вещах. Тогда, в самом начале, Чуя думает о том, что нельзя всё бросать на полпути. Раз Ширасэ попытался, они доведут начатое до ума. Пусть со стороны это будет выглядеть как стратегическое отступление, а не провал. К тому же, Чуе иррационально хочется отомстить Портовым за ранение Ширасэ. Показать зубы. Заявить о себе, как бы эгоистично и глупо это ни звучало. Он устал сидеть без дела. Он устал от того, что он фактически сидит у Зары на шее, ничего особо не делая и никак не помогая. У него уходит много времени, чтобы выработать правильную стратегию в борьбе с Портовой Мафией. Сначала он решает лишить Портовых всех необходимых поставок, учитывая, что именно так и хотел поступить Ширасэ, просто у него не хватило опыта и сноровки. В конечном итоге именно это — первое, что у Овец удаётся безукоризненно. Сначала они срывают мелкие поставки. Потом крупнее. Потом вообще лишают Портовых ключевых поставщиков, переманивают их на свою сторону и становятся главными конкурентами. Путают карты, вмешиваются в дела и приводят Портовую Мафию в настоящую ярость. Чуя понимает отчётливо — Овцам нужно безопасное укрытие как можно скорее. Хотя бы потому, что они подставляют под удар ещё и Зару. Человека, который помогает им на пределе сил и возможностей, страхует спину и ничего не требует взамен. Она заслужила покой и безопасность больше, чем любой из них. И Чуя сделает всё от него зависящее, чтобы её уберечь.***
Порой Чуе думает о том, что сходит с ума. Кошмары мучают его, они не прекращаются ни на минуту. С тех пор, как он увидел родителей, как установил контакт с Арахабаки по ту сторону зеркала, ему кажется, что всё становится только хуже каждый день. Ему всюду мерещится кровь, трупы, война, и из-за этого на первой операции его ранят. Не критично, но относительно серьёзно, чтобы Зара, покачав головой и игнорируя любын “заживёт, нормально!” уволокла его на кухню для того, чтобы обрабатывать раны. Он думает, думает, думает, бесконечно гоняет по кругу мысли про Арахабаки, про всё, что произошло, про множество убийств, которые он совершил, про полную потерю контроля и… — Что с тобой происходит? — голос Зары выдёргивает его из собственных мыслей внезапно. — А то ты не знаешь, — отзывается Чуя, прикладывая палец к виску. Голова болит адски, настроение не просто паршивое — оно взрывоопасное. — Он пытается с тобой разговаривать, но ты его игнорируешь. Зара произносит реплику это-же-очевидно-тоном и надавливает на какое-то больное место на предплечье, а Чуя, скрипнув зубами, пытается не сорваться. — Может, я не хочу с ним разговаривать? Такой вариант не рассматривается, нет? Зара закатывает глаза, а Чуя молча отводит взгляд, злясь на себя за внезапную вспышку. — Прости, я просто… Голова взрывается, — обрывисто заканчивает он свою мысль и тут же вздрагивает от внезапного порыва воздуха. Зара резко выпускает его руку и ненадолго отходит, а спустя минуту около Чуи раздаётся характерный стук. Он поднимает голову и видит перед собой чашку, от которой исходит пряный запах трав. Чуя берёт кружку в руки и с опаской делает глоток. На удивление, напиток тёплый, не обжигающе-горячий, как Чуя почему-то ожидал его почувствовать, и чёрт его знает, что Зара туда намешала, но гул внутри головы затихает, а мысли проясняются. — Тебе надо установить с ним связь, — говорит Зара и снова возвращается к перевязке. Чуя понимает, что она права, но всё равно не может. Арахабаки пугает его. То есть да, Чуя понимает, что они связаны, Чуя знает, что Арахабаки его не обидит. Но древний Бог Смерти и Разрушений всё равно пугает его до чёртиков. Потому что Чуя практически ничего про него не знает. Потому что Чуя всего дважды в жизни с ним взаимодействовал, и один из разов он чуть не умер в процессе. А второй можно было бы списать на игры разума и происки больного воображения, но Чуя знал — это была реальность. Прекрасно чувствовал кожей холодную гладь стекла. — Скажи, а он что-нибудь вообще чувствует? Зара даже не поднимает головы, продолжая затягивать бинты на предплечье: — То, что ты его презираешь и боишься, он не может не чувствовать. Напоминаю, у вас тело одно на двоих. — Нет, я имею в виду, — Чуя запинается, — что-то своё, — заканчивает он тише. Способность внятно выражать собственные мысли покинула его, ясно. — Так спроси у него сам, — как нечто само собой разумеющееся говорит Зара, посильнее затягивая ему узел на перевязке. — Свободен. Она встаёт на ноги, Чуя подрывается следом: — Почему он не может разговаривать через тебя, почему он мучает именно меня и не может передать всё то, что хочет сказать через тебя или любого другого медиума? — Потому что это так не работает, Чуя. А что касается меня — есть правила и уговоры, которые мне нельзя нарушать. Просто нельзя и всё. И любой другой медиум скажет тебе то же самое. Это законы, которые охраняют границы между мирами, и искажать их не просто опасно, но приравнивается к смертной казни тут же, без вынесения приговора. Так не работает, — повторяет Зара на грани слышимости. Голос Зары звучит по-настоящему устало и в какой-то степени обречённо, а Чуе становится стыдно за внезапную вспышку. — Почему ты вообще про это спросил? — спрашивает Зара, шелестя юбками и собирая свои снадобья. Чуя долго молчит. Ему не хочется лишний раз напрягать Зару и втягивать её во что-то, где он никак не сможет помочь. А отношения между духами, связи между мирами и подобная хрень однозначно не его конёк. Но в итоге он всё же отвечает. Отвечает тогда, когда Зара направляется к порогу, намереваясь уйти. — Я хочу установить с ним связь, — говорит он ей в спину. — Просто, знаешь, это страшно — когда внутри тебя живёт нечто, чему даже нельзя дать название. — Его зовут Арахабаки, — перебивает Зара незамедлительно и оборачивается, недобро сощурив глаза. — Да, я знаю, — Чуя кругами ходит по кухне кругами и волнуется. — Просто он сильнее меня, мудрее. Это огромная, невероятная сила, способная убить десятки людей за считанные минуты. Такое невероятное могущество. Такая разрушающая, чудовищная мощь. — Он никогда не навредит тебе, — говорит Зара, глазами отслеживая его перемещения. — Ой ли? Он спит где-то в глубине моего подсознания, а потом может неожиданно взять контроль в свои руки, и, знаешь, я ведь никогда не буду один. Всегда будет кто-то, кто наблюдает за моими мыслями, словами, действиями. А я? Что я? Я ничего не могу ему противопоставить. — То есть ты воспринимаешь Арахабаки как врага? — Зара оказывается совсем близко, смотрит на Чую в упор, и он передёргивает плечами. — Да? Нет? Не знаю, Зара, я ничего не знаю кроме того, что внутри меня живёт нечто, с которым даже контакт какой-то односторонний, и далеко не с моей стороны. Я просто слишком устал, и опять ничего не могу контролировать, — Чуя наконец замирает посередине комнаты, Зара молчит. Он успевает передумать множество мыслей, окончательно разозлиться на себя за то, что опять вывалил на Зару кучу всего, хотя, вообще-то, после ранения Ширасэ он пообещал себе заботиться о ней. А получается, что опять сел на шею, как и всегда. Спустя, кажется, вечность, Зара медленно произносит: — Он не враг, Чуя. Он — твой друг, как бы абсурдно и страшно это ни звучало, — она говорит с паузами, будто старается правильно подобрать слова. — Если бы внутри тебя сидела такая сила, ты бы тоже реагировала адекватно и спокойно? — выпаливает Чуя раньше, чем успевает подумать. — А кто сказал, что внутри меня ничего похожего не сидит? — внезапно отвечает Зара абсолютно бесцветным голосом. И только тогда до Чуи доходит, что именно он сказал и кому именно он сказал. Он закусывает губу, признавая промах, но атмосфера в комнате уже накалена до предела, и Чуя понимает, что это далеко не конец. — Хочешь научиться говорить? Так позволь ему говорить с тобой, а не блокируй любое его поползновение из-за какого-то глупого страха. — Зара… — Нет, я — говорю, ты — молчишь. Неужели ты думаешь, что это происходит так? Послушай человека, через которого прошли тысячи голосов, сотни духов и другие сущности, которым даже названия нет в нашем мире. Пока вы едины, пока между вами есть связь, есть контакт. Пока вы держитесь друг за друга. Только тогда вы можете выжить. — Но я… — И чем больше и сильнее ты этому сопротивляешься, — голос Зары нарастает, в помещении начинает гулять настоящий сквозняк, будто кто-то открыл форточку, травы и занавески раскачиваются на ветру, — тем быстрее ты сойдёшь с ума, и никто и ничто никогда больше не сможет тебе помочь. Чуя с ужасом замечает, что зеркальная поверхность на одном из кухонных шкафов идёт трещинами с негромким щелчком. Зара оборачивается на этот звук, и ветер в помещении стихает. — Иди, — устало говорит Зара. — Иди и постарайся хотя бы прислушаться к себе. Я помогу наладить контакт, но только тогда, когда ты сам будешь будешь к этому готов. Иди. Чуя уходит, но напоследок оборачивается через спину. Зара стоит у треснувшего зеркала и не мигая смотрит на множество своих отражений, оглаживая пальцем неровные выступы трещин.***
— Ты не стараешься! — Зара нарезает свои травы и говорит слишком громко, что бесконечно раздражает. Он приходит к ней спустя, кажется, бесконечно долгое время. Приходит, окончательно вымотанный внутренней борьбой и совершенно не знающий, что можно сделать. Поговорить — в том смысле, который имела в виду Зара, — не получалось, будто внутри головы у него стояла железобетонная стена, которую не удавалось сломить. Чуя пытался задавать вопросы самому себе, надеясь, что на них будет отвечать Арахабаки, но всё приводило к внутренним монологам. Он смотрел в зеркало часами, надеясь увидеть там то, что видел несколько недель назад. Он пытался контролировать свои сны, но в итоге просыпался ещё более разбитым, чем был до этого. Но теперь Чуя признавал — связь установить надо. Надо найти общий язык хотя бы для того, чтобы существовать вместе, чтобы быть вместе и хоть как-то прийти к согласию. Потому что чувствовал, что все кошмары, головная боль и другие странные вещи являются ничем иным, как попыткой Арахабаки до него достучаться. — Ты недостаточно стараешься! — Зара буквально орёт на него, Чуя только ещё больше бесится. Это далеко не первая их попытка “установить связь” за последний месяц, и нервы уже давно сдают у обоих. Портовые дышут им в спину, Чуе нужна какая-никакая опора, а Зара… просто Зара, она кажется ещё более уставшей и измождённой, нежели обычно. — Я даже не знаю, что я должен сделать! — Ты! Должен! Устанавливать! Связь! — она срывается с места, не выпуская лезвие из рук, и дальше происходит странное. Зара метит ножом ему прямо в грудную клетку, Чуя пытается уклониться, чтобы отразить удар, но не успевает. Из глубин подсознания вырывается что-то — Арахабаки, исправляет он себя, — и сознание начинает двоится. Чуя знает — Арахабаки вырвался потому, что его жизни угрожает опасность. Но то, как происходит взаимодействие сейчас, чертовски его пугает. Потому что в прошлое появление Арахабаки Чуя потерял память. Сейчас же он будто может наблюдать со стороны, возможно, сможет перетянуть одеяло на себя и включиться в процесс. Зара довольно улыбается, Чуя смотрит на неё и не смотрит одновременно. Ощущения дикие, странные. Он что-то говорит, буквально чувствует, как шевелятся его губы, как воздух вырывается изо рта и складывается в звуки, но не слышит. Зара что-то отвечает, но Чуя будто находится под невидимым куполом. А потом преграды падают, Зара отбрасывает нож, который с глухим стуком падает на пол, и до Чуи доносится: — И ты туда же! Её тон осуждающий, будто она отчитывает маленького ребёнка, и Чуя даже не успевает возмутиться этой интонации, как внутреннюю плотину прорывает, и его затапливают те же чувства, что были когда-то: страх, одиночество, боль и робкая, едва ощутимая надежда. Но сейчас вместо того, чтобы пугаться и злиться, Чуя пытается разобраться. — И зачем, зачем сводить меня с ума? — спрашивает он вслух. Буквально спустя секунду в голове проносится раздаётся голос, принадлежащий отнюдь не ему: — Тебе угрожает опасность, отсюда надо уходить, и чем раньше, тем лучше. А внутри всё ликует. Получилось! У них наконец-то получилось. Чуя хочет поделиться этой радостью с Зарой, но замечает, что её на кухне больше нет. Он подходит к новому зеркалу на том самом шкафчике, где оно треснуло пару месяцев назад и снова видит собственное отражение, принадлежащее отнюдь не ему. В этот раз разговор продолжается долго, и приносит свои плоды — Арахабаки подсказывает место, где они все могут укрыться и перестанут приносить Заре столько проблем и хлопот. И с тех пор Чуя доверяет ему намного больше, и не прекращает разговаривать и советоваться у себя в голове. Арахабаки бережёт его от опасности, указывает тайные лазы и ходы, порой помогает найти секретные сведения, которые навряд ли получилось бы достать, если не залезть человеку в голову. Чуя становится по-настоящему неуловимым и опасным противником для Портовой Мафии, и в итоге на них открывается настоящая дикая охота. А до Чуи доходит, что они всё же замахнулись слишком высоко, и это только начало пиздеца. В тот злополучный день они заканчивают переезд, а Чуя решает сходить в аптеку, чтобы помочь Заре напоследок, но в дверях сталкивается с этим человеком. — Дазай, тебе пора, — говорит Зара этому человеку, а Чуя старается как можно скорее просочиться в спасительную тень лавки, переставляя внезапно ставшие деревянными ноги. Зара долго смотрит вслед незваному гостю, а потом судорожно запирает дверь и затылком прижимается к стене, прикрывая глаза. — Кто это? — спрашивает Чуя, чувствуя себя просто отвратительно. От этого человека у Чуи мороз гуляет по коже. Изнутри его гложет недовольство Арахабаки тем, что произошло. Чую разрывает на части слишком много эмоций одновременно, он понятия не имеет, как с ними справиться и что вообще делать в этой ситуации. — Гандон штопаный, — раздражённо бросает Зара и отходит к витрине. Чуя замечает, что у неё мелко трясутся руки, когда Зара достаёт из-под прилавка товар, чтобы разложить его на витрине. Она задумчиво оглаживает коробки со всякими талисманами и беззвучно что-то шепчет одними губами. Арахабаки внутри него лютует, но Чуя запинывает его подальше в недра сознания и держит под железным контролем. Но одно становится ясно точно — происходит нечто, имеющее гораздо большую значимость, чем случайная встреча. Слишком сильный резонанс внутри. Слишком непонятное поведение Зары. — Зара? — осторожно зовёт Чуя, опасаясь её спугнуть. — Вот что ты доебался? — сразу вскидывается она. — Сказано тебе — не лезь, почему ты постоянно… — Что у тебя случилось? Что он тебе сказал? Тебе нужна помощь? Чуя родился не вчера, он не поведётся на напускную агрессию. Ему ли не знать — громче рычит тот зверь, у которого рана больнее. — Его зовут Осаму Дазай. И просто поверь мне на слово — тебе от него надо держаться подальше, — отвечает Зара спустя, кажется, вечность. Её голос звучит уже не так враждебно, но от темы она всё же ушла. Значит, случилось, но об этом говорить не хочет. Или расскажет, но позже, с ней иногда такое случается. — Почему? — Чуя решает не терять времени даром и продолжить разговор, который только-только вывернул в относительно миролюбивое русло. — Во-первых, он приходил за твоей головой. Пусть и очень внезапное. — Что это значит? — Чуе кажется, что он ослышался, но нет. — Он коп, Чуя. И задача у него одна — найти тебя как можно скорее и посадить за решётку. — Почему же он этого не сделал? — Ты под моей защитой. Так вышло, что мы с Дазаем знакомы уже достаточное количество времени, чтобы он не выёбывался на моей территории. Дазай знает — хуже будет, в первую очередь, ему. Порой Чуя забывает, насколько Зара авторитетный в городе человек и каким могуществом она на самом деле обладает. Страшно представить, сколько людей обязано ей чуть ли не всем, сколько власть имущих ходит у неё в должниках, сколько значимых жизней она на самом деле спасла. И какую цену просит за свои услуги. — Он тебя боится? — Скорее, мы взаимно друг друга не перевариваем, и очень сильно уважаем. Это не страх, это чёткое осознание того, что в случае ошибки тебя намотают кишками на вентилятор и будут хладнокровно наблюдать за тем, как ты подыхаешь. — У тебя очень странные отношения со старыми знакомыми. — С такими знакомыми другие отношения водить просто бесполезно. Зара тяжело вздыхает и облокачивается локтями на витрину. — Что он хотел? — спрашивает Чуя, подходя ближе. Она очень сильно устаёт. Как будто стремится быстрее закончить все дела, чтобы… Чтобы что? — Погадай мне? — раздаётся скрипучий голос, слишком громкий в установившейся тишине. Зара вопросительно вскидывает брови, а Чуя не сразу понимает, что вопрос задал он. Он не хотел спрашивать. Он вообще не хотел говорить и тревожить её. Какого? Зара смотрит на него пристально, кажется, её взгляд проникает ему в самую душу, а Чуя с ужасом понимает, что он не сможет сдвинуться с места, даже если сильно захочет. Арахабаки. — Почему нет, — спокойно отвечает Зара, шелестя бесконечными складками юбки и доставая из них потрёпанную колоду карт. Чуя, словно в трансе, делает к ней несколько шагов. — Тебя интересует что-то конкретное? — спрашивает гадалка, тасуя колоду и глядя на Чую в упор. Её руки отработанными движениями сдвигают карты, перебирают их, раскладывают на стеклянной витрине и перемешивают, а Чуя чувствует себя безумно странно. — Будущее, — отвечает он всё тем же скрипучим голосом. Это страшно, святые Небеса, как же это страшно и захватывающе одновременно. Арахабаки разрешает ему подсмотреть за тем, что происходит, когда он захватывает власть, только в этот раз Чуя даже слышит происходящее. Зара в какой-то момент прекращает перемешивать карты и начинает формировать из стопки колоду в привычном её виде. Тасует в полной тишине, а потом протягивает Чуе: — Сдвигай. И Чуя сдвигает. Мозг посылает сигналы по нейронной цепи, руки работают. Он протягивает ладонь и смещает половину колоды к себе, пальцами чувствуя тёплый картон. Зара откладывает нижнюю часть колоды, берёт верхнюю — ту, которую сдвинул Арахабаки, — и выкладывает на витрину три карты рубашкой вниз. — Смерть, Дьявол и перевёрнутая Башня. Очень ироничный расклад, не так ли, Шендельзар Енешти? — говорит Арахабаки, а Зара поднимает на него глаза. У Чуи перехватывает дыхание. Во-первых, он никогда не то, что не знал, не слышал её настоящее имя, а во-вторых — зрачков у Зары нет, совсем как у его отражения в зеркале, когда оно одержимо Арахабаки. — У Судьбы вообще очень странное чувство юмора. Но толкование я всё же озвучу. Голос Зары звучит не просто странно, он звучит жутко, с высокими истеричными нотами, совершенно не похожий на её привычный утробный говор.***
Портовые затихают примерно на месяц, и вот тут Чуя настораживается. А потом случается это. Во время очередной операции Портовая Мафия ранит Юан, и то, что она выживает является настоящим чудом, не меньше. Девушка буквально балансирует на грани жизни и смерти, а Чуя отправляется к Заре в надежде найти помощь. Но на стук в лавке никто не открывает. После всего случившегося аника глушит все остальные чувства, и Чуя бежит к чёрному ходу, надеясь, что Зара жива (про всё в порядке речи не идёт). Её нет на кухне, и Чуя, обмирая со страха, бросается к комнате Зары. Дверь приоткрыта, и в коридор приникает необычный свет, как будто у Зары там горят свечи или что-то типа того. Чуя слышит приглушённое бормотание, узнаёт голос Зары, и от сердца у него отлегает. Он заходит в комнату и застывает на месте. Зара стоит около зеркала, того самого, в полный рост, где Чуя впервые увидел Арахабаки. Она неотрывно смотрит в отражающее стекло, левой рукой с бешеной скоростью перебирая что-то блестящее. Когда предмет в очередной раз мелькает между пальцев, Чуя понимает, что это монета и… фишки? А взгляд цепляется за вторую руку, где Зара сжимает открытку, похожую на те, что украшают стену на кухне. Всё это отражается в зеркале наравне с пламенем множества свечей, и зрелище зачаровывает, но Чуя не может сдвинуться с места не поэтому. Он нутром чует, что происходит что-то выше его понимания, но уйти не может. — Пошёл вон, — говорит Зара, не отрывая взгляд от стекла. Холодок пробегает по спине, потому что у Зары враждебная интонация. Чуя слышал такой тон её голоса всего лишь один раз. В тот самый день, когда в лавку пришёл Дазай. Он чувствует себя так, будто вторгся в чужое пространство, интимное пространство. Он думает, что лишний, чужой, незваный, что ему здесь не место, но не может сдвинуться с места, загипнотизированный тем, что происходит в зеркале. Будто что-то кто-то удерживает его здесь против его воли. Святые Небеса, опять?! Так нужно. Не вмешивайся, чтобы не навредить. "Да она буквально сходит с ума, а я ничего не могу сделать? Мы ничего не можем сделать?" Здесь у меня и у тебя нет власти. Это только её бремя. — Убирайся, — Зара берёт на пару тонов выше, а Чуе кажется, что её голос множится, как в фильмах ужасов. В ту же минуту зрительный спектр искажается, и Чуя видит. Он видит, что в зеркале сразу четыре отражения. Они все похожи, все на одно лицо, но каждая неуловимо отличается. Вьются вокруг той Зары, что стоит перед зеркалом и говорят ей в уши, переключая внимание на себя. Чуя понимает, что не страдает галлюцинациями и странный звук голоса ему не послышался. А ещё Чуя слышит. — Скажи ему проваливать! — кричит то, где глаза вращаются как безумные, а волосы на голове седые абсолютно все. — Он волнуется, пусть останется, — возражает другая Зара, у которой волосы, напротив, полностью угольно-чёрные. — Он видит, Зара, — подхватывает та, где седые и угольные волосы разделяют голову пополам. — Слышит, — шепчет первая и бросает на Чую косой взгляд. — Он не настолько дурак, чтобы не понять, — третья с наполовину белой, наполовину чёрной головой обнимает Зару за плечи и улыбается Чуе так, что кровь в жилах стынет от страха. — Скажи ему, Зара, давай же. — Заткнитесь, — обессиленно шепчет Зара. — Заткнитесь же. — Всё ещё цепляешься за своего нерадивого братца? Ты ведь знаешь, что он не вернётся, тебя никто не спасёт, — снова начинает первое отражение. Оно смотрит на Зару уничижительно, хватает её за запястье, оставляя длинными когтями кровавые полосы. Чуя с ужасом видит, как у настоящей Зары на руке действительно остаются глубокие царапины. Он хочет кинуться на помощь, но его Арахабаки всё ещё удерживает его на месте, в самом эпицентре этого безумия. — Нет причин быть хорошей, это с самого начала бессмысленно. — Стараться больше не для кого, не за чем, и ты это знаешь. — Скажи же ему, давай же! — Нет, — отвечает Зара твёрдо, и тут же поднимается ветер. — Давай же, — вторят отражения хором. — Нет! Зеркало трескается, ветер тут же стихает, а с Чуи, наконец, спадает оцепенение. — Зара, что случится? Она молчит. Она молчит, и это, блядь пугает. Потому что Зара отвечает всегда. Потому что Зара не тот человек, который станет что-то утаивать. И это — очень, очень плохой знак. Зара беззвучно что-то шепчет, её пальцы продолжают перебирать фишки (покерные, Чуе удаётся рассмотреть) и монету, а рука сильнее сжимает открытку. У Чуи сердце замирает от страха, он пробует ещё раз: — Зара? Она прикусывает губу и поднимает на него взгляд: — Ты мне доверяешь? — Что? Я… Это сбивает с толку. — Ты не ответила на вопрос, — пробует Чуя ещё раз. Он волнуется, он волнуется за неё так, как никогда в жизни ни за кого волновался. Даже ранение Юан отходит на второй план в сравнении с той паникой, которую он испытывает сейчас. А ещё — и ему это очень не нравится — со стороны Арахабаки веет ужасной, пронизывающей нутро тоской. Чуя чувствовал нечто подобное, когда умерли его родители, только в разы ярче и острее. Зара молчит. Она молчит, будто сказать ей нечего, но Чуя знает, что это нихуя не так. Заре всегда есть, что сказать. Просто она не всегда находит это нужным. — Я не хочу на него отвечать, — внезапно цедит Зара в ответ. Чую волна тока прошивает вдоль позвоночника от этого холодного тона. Он никогда не слышал, чтобы Зара с кем-нибудь говорила так. Он никогда не мог подумать, что она вообще умеет выдавать такие интонации. Чуя не знает, что он должен ответить и как он должен вести себя. Он думает, подбирает слова, чтобы сказать что?, чтобы позвать её с собой, предложить помощь, сделать хоть что-нибудь, но… — Ты знаешь, что смерть — это не всегда конец? — внезапно нарушает Зара тишину. Чуя не понимает, куда она ведёт, и уже открывает рот, чтобы ответить, а потом вспоминает родителей по ту сторону зеркала. Вспоминает слетевшую со стола чашку, ощущение фантомного присутствия. Вспоминает сны и кошмары. Вспоминает о том, с кем он делит одно на двоих тело. — Я умру? — спрашивает Чуя напрямую. — Смерть — это не конец, — отвечает Зара, глядя куда-то сквозь него. — Ты помнишь, что означает карта Смерти, Чуя? Он качает головой, понимая, что сейчас не время говорить. Всё, что он может сейчас — это слушать. — Смерть — это дух преобразований, представляет собой завершение и трансформацию. Преобразований, Чуя. Смерть, даже физическая — это не всегда конец. Зачастую это — начало чего-то нового. Смерти не нужно ждать и искать, она придёт за тобой сама. — Моя смерть найдёт меня сама? — Твоя смерть станет началом новой жизни, но это будет всего лишь жалкая пародия, — голос Зары ломается, а Чуя с ужасом видит кошмар, ставший явью. Зара, не его Зара, другая, та, из отражения, у которой половина головы седая, а вторая — угольно-чёрная, подлетает, хватает его за руку и смотрит в глаза. Чую передёргивает, потому что у неё буквально нет зрачков, даже узкой точки, как у Арахабаки, ничего нет. Пустое глазное яблоко, абсолютно. А внутри от этого прикосновения поднимается настоящая ярость. Чуя Арахабаки пытается вырвать руку, но не может, Зара держит его крепко, и бормочет скороговоркой: — О, ты знаешь, о чём я говорю, верно? Ты всё знаешь, поэтому и привёл его сюда, думал, что я смогу защитить. Но ты ошибся. Все мы ошибаемся, этому предначертано случиться, я ничего не смогу исправить. Мне очень жаль, ведь даже момент отсрочить мне не дано, никому не дано. Она ненадолго замолкает, а потом продолжает ещё быстрее, срывается на речитатив: — Фиксированная точка в пространстве и времени, нечто, над чем даже ты не властен. И чем больше ты бегаешь от Судьбы, тем коварней будет её чувство юмора, помяни мои слова. Это жутко, так жутко, потому что у Зары снова меняется окраска волос, едва-едва видно, но они будто пытаются вернуться в привычный вид, а Чуя опять стоит пришпиленный к месту, тратя все силы на то, чтобы удержать бунтующего внутри Бога Разрушений, который хочет свернуть этой Заре шею. Внезапно она усмехается: — Тебе не нравится быть в клетке? Так и мне не нравится, но посмотри, она повсюду, в любом из миров мы не властны над своей Судьбой и можем лишь терпеливо ждать, — она замолкает и ненадолго прикрывает глаза. — Но кое в чём я помогу. Я сделаю, но не потому, что должна, а потому что Чуя — отличный парень, и он не заслуживает всего того дерьма, которое ему уготовано. Вам уготовано, — заканчивает она чуть тише. Волосы возвращаются в привычный вид, белые пряди снова просвечиваются сквозь угольную копну, а хватка у Чуи на запястье становится мягче. Глазное яблоко снова выглядит привычно, но зрачок у Зары всё равно бешеный, расширенный настолько, что и миллиметр радужки не наберётся. Напряжение внутри слабеет, Чуя нервно сглатывает. Зара мягко оглаживает ему руку и продолжает уже своим голосом: — И мне так жаль, безумно, безумно жаль. Не стоит оплакивать мёртвых, ведь нам уже всё равно. Но живых. Живых, на чью долю выпадут бесчисленные испытания — вот их стоит оплакивать, ведь они будут мечтать оказаться среди мёртвых, но по-настоящему никогда не окажутся, оставаясь тёплыми даже тогда, когда сердце перестанет биться. Она улыбается грустно, так грустно, что Чуе кажется, будто ему сердце сдавливают холодными пальцами. — Береги его, — говорит Зара, а Чуя не сразу понимает, что она обращается к Арахабаки. — Себя берегите, как зеницу ока берегите. И помните, что всему своё время. Забвение уготовано не каждому, и счастливы те, кого оно не коснётся. Внезапно Зара замолкает и бросает взгляд Чуе за спину. Потом она молниеносным движением вынимает из бесконечных карманов юбки какие открытки, всовывает их Чуе в руку, сжимает напоследок его кулак и шепчет: — Уходите. Сейчас же уходите и не оглядывайтесь. Я помолюсь за проклятых на той стороне. В такие моменты Чуя проклинает то, что они с Арахабаки установили настолько сильную связь, потому что противиться проклятому зову внутри черепной коробки просто нереально. И у него не удаётся. Арахабаки захватывает власть, но позволяет ему хотя бы смотреть, хоть это больше похоже на издевательство сейчас. Арахабаки кланяется Заре в пояс, церемониально как-то, а потом начинает уходить, оставляя её позади. Руку царапает кусок картона, Чуя чувствует его, скрипит зубами от злости, но продолжает идти вперёд. Он пытается захватить власть, пытается проломить проклятую стену внутри собственной головы, но его не пускают. Предчувствие, ужасное, отвратительное, такое, от которого выть хочется, растекается у него по венам, и это просто невыразимо больно. Случится что-то непоправимое, случится буквально… И тут Чуя теряет связь с реальностью, а когда снова приходит в себя, понимает, что стоит за несколько кварталов от дома Зары. Он не знает, сколько прошло времени, не хочет знать, от стремглав бросается обратно, наплевав на все её указания, наплевав на интуицию, которая пожарной сиреной воет внутри, на всё наплевав. Его гонит вперёд чувство глухой тоски, пробивающей ему грудную клетку насквозь и отрезвляющее, как холодный душ, осознание того, что Арахабаки молчит. Когда Чуя влетает в ?распахнутые? двери лавки, то первое, что он видит — тело Зары с разрезанным горлом. Кровь, слабо пульсируя, до сих пор вытекает из раны, металлический запах заполняет помещение, и даже Чую, привычного к различного рода убийствам, начинает мутить. Чуя чувствует, что это не рядовое убийство: сверхъестественная аура буквально пронизывает пространство, оставляя отпечаток силы. Страшной, тёмной, необузданной. Некстати вспоминаются слова Зары о том, что смерть — это начало чего-то нового. Чуя чувствует себя, по меньшей мере, кощунственно, интерпретируя её слова так, но… А потом он слышит шаги, торопливые, быстрые. Чуя прячется в тёмном углу, про себя молясь, чтобы хлипкая маскировка сработала и внутренне готовясь к очередной бойне. В лавку вбегает человек, и останавливается. Присмотревшись, Чуя различает полицейскую форму и понимает, что он влип в очень серьёзную историю. — Твою ма-а-ать, — на выдохе произносит коп. “Смерть — это начало новой жизни”, — звучит в голове голос Зары, а у Чуи волосы на загривке встают дыбом. Полицейский бегло осматривает тело, а потом достаёт из кармана телефон, клацает пальцами по экрану и подносит трубку к уху, терпеливо ожидая, пока на том конце провода снимут трубку. В томительной тишине проходит несколько секунд, а потом раздаётся грубое: — Дазай? Да, тут необычное убийство, и мне бы не помешала твоя помощь. Да, адрес сейчас скину, жду. Полицейский уходит, а Чуя боком по стене крадётся из своего укрытия до чёрного хода, понимая, что его спасла чистая случайность. В его голове зреет план, фантастичный в своём идиотизме, но Чуя не может сдержаться. Он торопливо покидает место преступления, начиная в уме просчитывать варианты. Уже дома у него удаётся получше рассмотреть, что именно Зара отдала ему напоследок. И это оказывается карта, та самая, которую он сам вытащил у неё из колоды, кажется, что в прошлой жизни. Он сжимает в руках карту Дьявола, где рубашку перечёркивает кривая надпись “Смерть — это начало новой жизни” и шепчет, не в силах сдержать наворачивающиеся на глаза слёзы: — Где же твоя новая жизнь, Зара? Что мне делать, скажи, что мне теперь делать? Что всем нам делать? Чуя теряет счёт времени, силясь в неровном косом почерке найти ответы на свои вопросы. Только ответы едва ли найдутся. Не сегодня. Может быть, никогда. А утром он замечает, что карт на самом деле было две, просто они слиплись от крови, и поэтому Чуя принял их за одну. С трудом, но ему удаётся разделить две картонки, и с удивлением он обнаруживает вторую карту, вытащенную у Зары из колоды. Он недоверчиво крутит карту Смерти, где точно таким же кривым почерком выведена дата, время и место. Кажется, ответы на некоторые вопросы Зара ему всё же оставила.***
Чтобы собрать нужную информацию, у него уходит два дня. Чтобы спланировать операцию, у него уходит ещё пара дней. Выждать нужный момент получается уже с трудом, а вот оказавшись практически в шаге от цели, Чуя всё же теряет остатки здравого смысла и чувствует только злость, пузырящуюся у него в венах. В тот момент, когда Осаму Дазай кладёт на могилу Шендельзар Енешти голубые орхидеи, Чуя молниеносно оказывается у него за спиной и приставляет глок к его голове. — Не двигайся, — цедит Чуя, держа Дазая на прицеле. Тот хмыкает и миролюбиво вскидывает руки вверх. Чуя настороженно ждёт какого-нибудь фокуса или финта ушами, но ничего не происходит. — Кем тебе приходилась Зара? — А тебе? — вопросом на вопрос отвечает Дазай, чем, безусловно, очень сильно бесит. — Она оставила мне карту с твоим именем. Что это значит? — Откуда мне знать, Зара всегда была немного с прибабахом. Голос Дазая ударяет Чуе, кажется, по всем рецепторам сразу. Арахабаки внутри сознания шипит, будто подвешенный на дыбе. Ему не просто не нравится Дазай, Арахабаки буквально сходит с ума. У Чуи от схватки внутри собственной черепной коробки болит голова, но он не даёт Арахабаки вырваться наружу, да только руки всё равно предательски дрожат. У них уговор, в конце концов! — Не пизди мне, — шипит Чуя. Дазай громко сглатывает, а потом нарушает тишину: — Если бы ты хотел меня убить, Чуя, — он выделяет его имя какой-то особой интонацией, от которой разряд тока прошивает вдоль позвоночника, — ты бы уже убил. Тебе нужны ответы на вопросы, ведь так? Мне они тоже нужны. Я не враг, я не хочу причинять тебе вред. А Чуя думает, что попал в какую-то жопу. Опять. С какого конца ни пытайся распутать — обязательно вылезет что-то новое. Как гидра, которой бесполезно рубить головы. Господи, как он устал. Молчание затягивается, а потом Дазай произносит: — У меня в левом кармане, — Чуя автоматически скашивает глаза вниз, — лежит карта. Тоже от Зары. Я не знаю, какие цели она преследовала, но проверь. Может, это даст тебе некие гарантии. Чуя перехватывает глок правой рукой, а левой ныряет Дазаю в карман бежевого плаща. Пальцы сразу находят кусок картона, который кажется знакомым на ощупь. Чуя медленно достаёт карту и подносит её к глазам. А потом сразу опускает руку с оружием. Он держит в руках карту Башни из той самой колоды, и на ней кривым почерком Зары выведено то же самое, что и у Чуи на карте Смерти. Пока Чуя поражённо рассматривает находку у себя в руках, Осаму Дазай опускает руки и разворачивается к нему лицом. — Поговорим? Чуя поднимает голову и понимает, что ему пиздец. Потому что Дазай дотрагивается до его руки, сжимающей карту, и от этого прикосновения голос Арахабаки сразу затихает, напряжение сходит на нет, а в голове проясняется. Проясняется настолько, что единственная связная мысль, которая пульсирует у Чуи в голове — это: “У Осаму Дазая самые красивые глаза на всей ёбаной планете”.