ПОХОТЬ

Ласковое утреннее солнце окаймляет пальмовые тени на авеню, степенно катятся по своим делам машины. Бархатный летний ветерок раскачивает скрипучие вывески кофеен, метает в воздухе клочки цветных рекламных проспектов и раздувает белые бакенбарды распятой в темном проулке тигрицы, из-под хвоста которой торчит навершие Посоха Жизни. Её стеклянный взгляд уставился куда-то вдаль, за горизонт. Все четыре лапы проткнуты крюками, чтобы жертва не соскользнула с цепей. Вокруг мы и праздная тусовка из двух патрульных машин и колымаги местного департамента. - Матерь божья... - шериф-медведь горестно качает головой под широкой шляпой и со вздохом убирает газету. - Lakers снова не взяли трёхочковые. Еще пара таких поражений, и они вылетят из плей-офф. - Сэр, надо бы трупаком заняться, - виновато окликает его молодой патрульный крокодил. - Я помню, салага, - Балу жмякает губами, медленно засовывает в них сигарету. - Так, кто у нас тут. - Это Тигрица, сэр. - Неужто? - шериф касается её закоченевшей пушистой попы, и труп плавно раскачивается на цепях. - И как ты это определил, гений, по полосам на шерсти? - Это Мастер Тигрица, сэр. Она - популярная персона. - Разве? Я думал, что ее заменили на молодуху, - он водружает на нос темные очки, и на их стеклах бликует невинное Солнце. - На корсака, верно, сэр. Но старый мастер всё еще на слуху. - Хм-хм. Что же мы себя так не бережем, Мастер Тигрица, - медведь разглядывает кончик посоха жизни, торчащий из разинутой в ужасе пасти, находит его навершие во влагалище жертвы. Мы с Кодиаком смиренно выжидаем, пока эта старая рухлядь осмотрится и наговорится. Всегда так, сначала вход идут офисные пердуны, а потом мы - душа улиц, природные ищейки. У моего хасюка хвост пропеллером крутится от нетерпения. - У кого есть догадки? - осведомляется шериф у своих никчемных прихвостней, разодетых так, будто завтра они вторгнутся в Польшу. - Я думаю имеет место сексуальное насилие, сэр! - худой светленький терьер вытягивается по струнке, комично салютуя лапой. - С чего ты это решил, Джек? - У неё порван анус, сэр! - В наше безумное время этим мало кого удивишь. Только подумать, что они пихают в еду: в наши бургеры, пиццу, болоньезе. Куда ни плюнь - попадёшь в гастрит или язву. - Блять, да когда он выговорится, - рычу я, нервно колотя кистью и почёсывая смоляную гриву. - Терпение, любимый, - панацейная длань Кодиака скользит мимо моего плаща и мягко перехватывает мою когтистую пятерню. Да, так спокойнее. Многое можно перетерпеть. Но всё равно подмывает высунуть свой 7.62 и шмальнуть в пару этих тупиц. Просто, чтобы разнообразить обстановку. Симба всегда так делал на съёмках - подходил, совал пальцы в блудные таинства бесхозных львиц из массовки и затем угадывал, каким интимным лосьоном каждая пользуется. А он был хорош, если подумать. Рано словил звезду, но имел стиль. - Санчез, приложи рулетку ей к жопе, и замерь длину орудия убийства. - Блюэээ, - желудок тигра-патрульного не выдерживает, и он обильно изливает на асфальт свой завтрак, едва вплотную видит натянутую на посох тигрицу. - Боже мой, возьми себя в лапы, сынок, - осаждает его шериф. - Ты - патрульный Мультополиса. Это тебе не на шесте зависать у Газели на подтанцовке. - Блюэээ! - Бедолага, - склабится патрульный гепард, и пихает своего напарника-крокодила в бок. - Эй, Санчез, дружище, мы знаем одно злачное место, там подают вкуснейшие шашлыки на шампуре... - БЛЭЭЭ! - Ещё и кебабы на палочке. - БЛЮЭЭЭ!!! - Мда, дружище, видать, нет в тебе стержня. - БЛЮЮЮЭЭЭ!!! - Господи, Санчез, прекращай, от тебя ком в горле. - БЛЭ-ЭЭЭ-ЭЭЭ!!! - Ребята, хватит вставлять ему шпильки под хвост! - весело осекает их шериф. - Блээ-лээ-лээ!!! - Да, хватит с него, - я опускаюсь на колено, и помогаю бледному тигру приподняться, его колотит падучая. - Хлебни, дружище. Он жадно хватается за флягу, опустошает её в пару глотков. - С-спа-ссибо, в-возьми, - он тянет оскверненную флягу обратно, тяжело повиснув на моем плече и роняя мутные слюни. - Не-не, оставь себе, друг, на удачу. Хаски услужливо подныривает под его второе плечо, и мы тащим бедолагу до машины. - Ну-ка, давай приведем тебя в порядок, - лопочет Кодиак, доставая бумажное полотенце из бардачка, помогает ему стереть всякую мерзость с шерсти. - Кто у нас большая кошечка? - Йа-я? - покачивается тигр. - Вот именно! Большие кошечки быстро очухиваются, так? - Д-да... - Вот и умница. Я смотрю, как хаски нависает над тигром, выпростав из патрульной тачки обтянутый джинсами зад, а поверх него плавно качается бело-рыжий хвост. Иногда мне хочется от него родить. Но это не наша история. - Мда, ребятки, - Балу задумчиво посасывает сигаретку, пуская дым. - Только где-то грянул гром, тут и вы хвост за хвостом. - Такая работа, шериф, - я вытягиваюсь, чтобы превзойти ростом остальных патрульных, пусть поприсядут морально. - Рады бы чем-то еще заняться, но увы. - Чем еще? - Не знаю. Микрозелень выращивать в кадках. Подделки из морского хлама собирать. Снимать ребятишек на видео-камеры. - Занятно. А чем вы занимались в ночь с двадцатого по двадцать первое июня? - Ебали твою жену. Патрульные нервно переглядываются, старый медведь жмякает губами и сплёвывает высосанный по самое не-могу окурок. - Бекки не любит тройнички. - Зато самцов любит. Ну, у которых хуй стоит, - уточняю для притихших копов. - Я смотрю, хватку ты держишь, - одобрительно кивает шериф, поправляя шляпу. - Земля сейчас мало таких самцов выдаёт. - Трудно ей выдавать, наверно, - молвит Кодиак, бегло осматривая тигрицу и записывая Разное в свой блокнотик. - Её же всю испохабили нефтяными скважинами, химическими отходами. Культура потребления, сэр, все мысли о том, как набить брюхо, никто не помышляет о завтрашнем дне. В наше время молодежь о стране думала, о предках, о роде своём, а сейчас - тьфу да и только. Я воочию вижу, как морда медведя приобретает блаженное выражение, и мириады исповедальных жалоб готовятся излиться с пухлых губ, так что как можно скорее пакую говорливого хасюка в Мустанг и даю по газам. - Херня какая-то, - я бряцаю вилкой, уплетая карбонару за обе щеки. - Только мы вышли на след, как нас поимели. - Ну, нас поимели фигурально, дорогой, а вот бедную мастерицу абсолютно брутально, - Коди со вздохом цепляет тефтельки, мордочка его выдает работу Мысли. - Странно совпало. Кто нам рассказал о местонахождении Тигрицы? - Кузнечик. - Да, ты его как-то сразу разговорил. - Это мой стиль. Ментальные качели. Зачем ходить вокруг да промеж лап, если можно куснуть за яйца. - Верно-верно, - он хмурит красивую мордочку, наблюдая, как солнце лижет кустики за панорамными окнами маленькой итальянской хрючельни. - Вряд ли он решился бы так нагло нас подставлять. - Твоя правда, хасочка, твоя правда, - вздыхаю я, наблюдая как наша Львица непринужденно обходит столики, обновляя кофе и забирая изгвазданные тарелки. Фиолетовые глазки стреляют в клиентов крупнокалиберным радушием, покрашенная им в тон челка спадает на завитой как рога барашка аутлендерский нос, в крупных ушах серебряные сережки-подковы, белая блузка окаймляет приятные окружности грудей, тесно сжатых лифчиком. Мы не просто так сюда приехали. В моменты душевного раздрая всегда ретируешься туда, где тебя обнимут и окружат лаской. - Ну, как вам ризотто, мальчики? Новый шеф по нему просто мастак, на уровне Мишлена, - Витани наклоняется над столом, чтобы собрать посуду, и я вдыхаю ненавязчивый игривый флёр её палевой шерсти. - Всё просто чудесно, - хаски со сверкающей улыбкой начинает собирать салфетки и вилки, но львица опережает его, игриво приоскалясь. - Хотите на десерт Павлову или штрудель? Это засчет заведения. - Твое заведение слишком любезно к нам, золотая моя, - я трусь гривой о ее форменную черную юбку-карандаш, невесомо облегающую ладные лапы. - Ой, ну для вас у меня всегда пирожочек найдётся, - хихикает не-кровная сестрёнка, лучисто блеснув глазками и скользит коготками по моему подбородку. Она имеет ввиду своё влагалище. Нам обоим это ясно, но есть смысл оттянуть Момент. Лучшая самочка на планете плавно скользит в направлении кухни, и какой-то волчий мудак шлепает её по зазывному крупу. Она делает вид, что не заметила, а во мне поднимаются шум и ярость. - Эй, дружище, что думаешь насчет Второй Поправки? - я нависаю над его угловым диваном, запустив лапу в карман со своим 7.62. - Милый, не надо, - Коди ласково хватает меня за поясницу и тянет назад. - Ты мне что-то продать хочешь? - подозрительно щурится волк. - Нет, я не коммивояжер. Я хочу предложить тебе договор. Пункт первый - ты доедаешь, оставляешь щедрые чаевые и никогда больше не шлепаешь официанток по жопам. Это их работа, правильно? - Так. - Они трудятся в поте всех своих мест, чтобы прокормиться. Они подливают тебе арабику, улыбаются, как будто ты альфач, и заменяют любые блядские харчи, если ты нашел в них чужую шерстинку. - Ну да, так. - Они не жалуются тебе на жизнь, на цену своей косметики, на притирания для подмышек и влагалища, чтобы те вкусно пахли, а просто приносят блядскую еду из блядского меню, за которое ты согласился выложить свои помятые Вашингтоны, в лучшем случае Линкольны, так? - Ну, да. А какие ещё пункты в договоре? - А их нет, дружище. Просто выполняй первый. А если ты еще раз нарушишь, то фирменным блюдом сего славного заведения будут твои тушеные мозги под соусом из костного мозга, - я достаю из кармана 7.62 и глаза волка округляется до пятаков. - Так-так, ну всё, он тебя услышал, - Кодиак возвращает пушку в исходное положение и лучезарно улыбается оторопевшему волку. - Мы сегодня немного на взводе. Но мысль правильная, весьма демократичная и социально-полезная в ближайшей и долгосрочной перспективе, вы не находите? - Д-да, - сглатывает свою Пепперони волк. - Вот и умница, - хаски ласково касается его плеча, и уводит меня, всё ещё малость подкипевшего, к нашему столику. Когда у сестрёнки кончается смена, мы плюхаемся в наш Мустанг и гоним, что есть мочи по седьмой до её дома. Витани сидит на заднем, закинув красивые лодышки на спинку переднего сидения. Я вижу её тонкие белые трусики под строгой юбкой с едва заметными очертаниями вагины, и капаю слюной. Это не профессионально, надо подумать о работе. Час для потехи впереди, но работа - не волк, сама себя на узел не посадит. Пока хаски ласково треплется с сестрёнкой о том и сём, я пускаю дым из ноздрей и мысленно прокручиваю Дело Корсака. Что-то не даёт мне покоя, но что именно? Маленькой серой плутовке налапу гибель Старой Звезды. Но зачем нанимать детективов, и кончать свою оппонентку так цинично? Нет, ребята, дело явно сложнее, заковыристее, тут не одного Пумбу обглодать придётся, как сказала бы Зира, гори она синим пламенем под хвостом. Шлюха облезлая. Мустанг тормозит у небольшого милого домика, и мы выпихиваемся на лужайку. К счастью, соседки Витани ещё посещают свои дурацкие лекции в колледже, проходят латынь или какую-то другую мёртвую чушь. Образование построено на трупаках и всяких штуках, которые давно мертвы, понимаешь о чём я? Портреты с трупаками президентов на стенах, стишки поэтиков, накинувших себе пеньковый галстук из-за депрессий. Если подумать, то учителя просто некроманты, которым нравится копаться в могилах Истории. - Ты чего носик опустил? - Витани безошибочно угадывает моё настроение и оплетает лапами со спины, я ощущаю её нос в своей гриве и стояк в джинсах. - Давайте я вас чем-нибудь ещё подкормлю? У меня есть салями, прошутто, сальчичон. - Ты нас целый день кормишь, крошка, - я хватаю изящную дурынду и закидываю на плечо, хозяйски занырнув пятерней ей под трусики, нащупываю манящую влагу и меня наглухо уносит в любовь. - Коди, душа моя, плесни мне виски на два коготка, а нашей плутовке Кубу Либрэ с щедрым лаймом. Мне нужно будет сполоснуть горло после того как отведаю её сальчичон. - Есть, сэр! - широко лыбится рыжий пёсик, заряжаясь моим настроением. - Ой, поглядите, раскомандовался! - пустынная потаскушка игриво щиплет меня за ухо, кусается там и сям, чтобы раззадорить. Она повизгивает, пока я взбираюсь с ней на второй этаж и бросаю на кровать с цветочными узорами. Фиолетовые глазки влажнеют от желания, а мои пальцы от её смазки. - Пусти, я хоть в душ сбегаю! - журчит она, сверкая белыми клыками, ушки с подковами летают туда-сюда от моих горячих и колючих поцелуев. - Я на лапах всю смену! - Нет уж, крошка, я съем тебя всю, с потрошками, - в моем рыке слышны нотки первобытного Зверя. - Ох, мистер, что вы имеете ввиду? - львица в деланном смущении прикрывает мордашку локтем, хвост её гуляет по моим джинсам. Но время для разговоров прошло, теперь пора браться за приблуды, которыми небесный парень наделил нас для продолжения рода и получения грешного экстаза. Я задираю её форменную юбку, спускаю белые трусики до колен и забываю дышать. Хороша, пизда, ничего не скажешь. Невинная розовая щёлка, подведенная природной чёрной тушью как и глаза львицы. Арбузная мякоть в кайме апельсиновых стружек. Я ныряю в неё языком, высекая искры, черпаю все её соки, ловлю щепотки мускусной соли. Кончик моего шершавого исследователя достигает упругой жемчужины за изнеженными створками устричной плоти, начинает играться с ней, хороводит по кругу, подкидывает и ловит как кэтчер Бостон Ред Сокс на двухмиллионном контракте. Я упиваюсь нектаром её лона, как странник в пустыне, выцарапываю на мягких скалах её нутра свои незатейливые рисунки. Львица повизгивает, гнёт гибкое тельце дугой, груди её вздрагивают под моими пятернями, фиолетовый чуб шерсти растекается по подушке, в глазах безумие хищного соития. - Грива... вся грива у тебя будет... - скулит она в сладком изнеможении от этого спринта, цепляясь за кровать длинными коготками. Я понимаю о чем она, но мне поебать. В такие моменты я готов натираться её базовой влагой как лосьоном. Лоскуты моей черной гривой уже сверкают паутинами её страсти. Я специально оставляю её в двух шагах от финишной прямой. Каким-то чудом плутовка легко стягивает с меня джинсы и припадает к выпавшему из труселей херу, заглатывает его одним могучим глотком и начинает игру языка. Демон плоти пробуждает во мне все первобытные инстинкты, так что я пару раз жёстко насаживаю её хлюпающие губы и чувственную гортань на свой кол, кончаю в закрома её жаркой пастьки обильной млечной струей. Фиолетовые глазки глядят снизу в сладкой растерянности, ушки прижаты, с подбородка стекают реки моих несостоявшихся наследников. - Иди сюда! - я с рыком запрокидываю её на спину, освобождаю от блузки, лифчика, юбки, пока не останется в первозданном, кусаю твердые розовые соски и пробиваю трёхочковый в лоно. - О дааа! - скулит львица, погребенная моей гривой, хватается за неё когтями, пока я импульсивно загоняю кий в её горячую томную лунку. - Напитки для лапочек, - слышу я голос любимого из другого мира, из мира, где в окне лучится солнце Мультополиса, а не светило дикой саванны. - Ох, вы уже разогнались. Я оставлю их на тумбочке. - Давай сюда, - Витани жалобно манит его ладошкой, безвольно катаясь спиной по смятым простыням. - Я тобой... я тебя... - Вы уверены, мисс? - хаски с виноватой лыбой избавляется от одежды, садится на трясущееся ложе. - После восьмичасовой смены? - Ням! - сестрёнка рыком загоняет его на свою грудь и заглатывает багряный кончик кожаного болта, смакует его как солёную ириску. - Ох, мисс, - хаски по-щенячьи тявкает, повиснув на кроватной спинке, мягкие груди львицы плющатся под белым подшёрстком его бёдер. Наша паскуда успевает везде и сразу - пока я терзаю священную плоть её пизды, она массирует пальчиками корень пёсьего члена, и он полностью вылазит наружу, прямиком в пятизвездочный плен её пастьки. Слюнки блестят на пунцовой коже, и та утопает Титаником в губах львицы, грот-мачтой уже царапая ей гортань. Теперь и мой напарник весь в любовной лихорадке, не похож на себя - он долбится в её пастьку, будто это приветливое влагалище Алу, будто он античный герой, пылающим мечом прорубающий врата в Аид. Он так пыжится, засаживая в её зубастый ротик своё древко, что от азарта свешивает язык и закатывает алясковые глаза. Львица с хлюпаньем принимает его натиск, её писюндра разнежилась и размякла от моих потугов как слоёный пирог с кремовой начинкой. Шипастый дружок брызжет внутри скромными струйками признания - раз в тридцать-три - тридцать-девять секунд, я вытягиваю его наружу, весь блестящий, мускусный и изможденный лишь для того, чтобы невидимые канониры успели перезарядить затвор. В эти короткие мгновения запотевшие уши ловят красноречивый "хлюп-хлюп" хищной аутлендерской пастьки на имбирном пёсьем корешке, а затем в симфонию страсти вплетается "шлёп-шлёп" когда мои теннисные шары побивают натянутую под хвостом сестрички розовую плоть очка. Змейки щекотного мускусного пота и пряной смазки ползут от её гостеприимной пиздёнки в подхвостный желобок, он и сам уже весь проникся и разнежился, так что я без труда загоняю туда большой палец. Фиолетовые глазки округляются, чёрные бровки взлетают, удивлённый рык доносится с работающих губ. Не надо думать, что сестрёнка держит аварийный выход на замке, она совсем не ханжа. Но есть время лазаньи, есть время для крем-брюле. Я разминаю узкое анальное нутро подушечкой пальца, ощущая сквозь тонкую перегородку внутри как скользит мой ненасытный дружок, исторгая томительными колючками горячие стоны и выдохи. Ушки Витани тесно жмутся к загривку, сверкая подковами, пастька оттянута и тёмные губы плотным кольцом обвивает хасячий узел. По безвольному оскалу Кодиака видно, что он в шаге от прорыва дамбы, ещё два-три ярких всполоха внутри жаркой пасти, и хаски издаёт пронзительный скулёж, сжимая мягкими лапенями щеки львицы. Её глаза щурятся, горло, такое соблазнительное и тонкое, ходит ходуном, проглатывая густое собачье семя. Коди бессильно заваливается набок, с отвисшего языка капают слюни, с пунцового болта висит нить семени. Он тыкается носом в палую шерсть её шеи, начинает играть подушечками двух пальцев с напряженным соском правой груди, жмякает упругий холмик. Вид его бесстыжей баварской сарделины и довольной щенячьей улыбки высвобождает во мне ещё больше энергии, и я наращиваю долбёж в закрома львицы, одной лапой придерживая её прыгающие ляжки, а другой хватаю за крашенную чёлку на лбу, вжимая в подушку. - Братец, ооох, братец, - в сердцах повизгивает Витани, одурело сжимая бёдрами мои ляжки, и вся потаенная Дикость вспыхивает в её зрачках, как только по вставшей дыбом шёрстке проходит волна Оргазма. - АААРРР-РРР-РРР!!! Лоно тесно обхватывает мой хуй, обжигаясь о шипчики в основании, анальный туннельчик смыкается на пальце, вдавливая его в мягкие стены. - Ох блядь, ох чёрт, - львицу колотит от чувств, когти цепляются за простыни, внутри кипят финальные самочьи процессы. Экстаз. Вспышка. Салюты в небе. Кончила. Пару мгновений я слышу только её исступлённое дыхание и шелест простыней под когтями. - Хуле ты вылупился?! Пошёл нахуй! - свирепо рычит Витани, глядя на меня дикими глазками цвета ежевики, затем скалится в сторону Кодиака. - Лапу убрал, блядь! Это частичка её первобытного шарма, эхо генетического почтения ко всем львицам, отдававшим себя на просторах саванны. Мы примирительно отползаем с дебиловатыми улыбками. Пусть отдышится, вернётся в Осознанность. Даже странно, что Айхею не наделил её струйным оргазом - с её запасами желания, амбарами соблазна и сакральными закромами. Я смотрю как паутины семени и смазки тянутся от её расквашенной пиздёнки к моему херу. Да, простынь хлебнула пару шотов нашей безудержной страсти, но я ожидал увидеть целое озеро. Она подтягивает измученные лапы, прячет мокрое влагалище ладонью, пронзая нас пылающим взором дикой хищницы, голос ещё выдаёт ритуальные любезности, но с затухающей яростью. - Мудачьё шерстяное. Гомосеки ебАные, - она жмурится, прижав ушки, утирает испарину с носа и псиное семя с губ. - Как же я вас люблю, мальчики. Всё, угомонилась. Я молча укладываюсь на её распластанную грудь слева, накрывая угольной гривой, хасятина подбирается с правого боку и влюблённо дышит ей в шею. Он протягивает ладонь и наши пальцы переплетаются на вздымающейся груди львицы. Робкий ветерок скользит в открытое окно, качает бежевые занавески с греческим узором, доносится приглушённый расстоянием рёвчик газонокосилки, на соседнем дереве чирикают птахи. Охуенно. Хаски вытягивает сигарету и вставляет ей в губы, услужливо чиркает зажигалкой. Витани роскошно выдыхает дым, сначала с томной пастьки, затем из ноздрей-полумесяцев. - Чо там, как у вас дела вообще? - мурлычет она, устало поглаживая мою гриву и Кодиака за ушком. - Всё своим чередом, мэм, - лучезарно сверкает голубыми лунками хасюк, принимая у неё сигарету для пары зятяжек. - Взялись за пару новых делишек. Пока непонятно, куда они приведут, но мы разгрызали орешки поплотнее. - Вот как значит, - палевая чертовка ехидно лыбится, отпивая свою Кубу Либрэ с растаявшим льдом, подмигивает, хищно мацая мои опустошённые ворсистые шары. - Ну, орешки разгрызать вы умеете. - Ах, мисс, вы чертовски прозорливы! - Эй, братец, давай нашу фирменную, - она оттягивает локон гривы, приглаживает подушечкой пальца мой фирменный шрам на веке. - Хочу спать, - я посасываю её обмякший сосок, и львица с визгом прячет его за горькими от табачного дыма пальчиками. - Ну давааай! - журчит она, нетерпеливо побивая хвостом меня по бедру и грызёт дольку лайма из коктейля. - Ладно. Тук-тук. - Кто там? - Макнамарра. - По какому вопросу? - По вопросу перфорации твоей жоп-п-пы! - Ахахаха! - Пхаха! - ПХАХАХАХАХА!!! Всегда действует безотказно. Этот гривастый бродяга увёл из-под носа Симбы смачную роль в новой "Дюне", пришлось довольствоваться вторым планом. Все уши нам проскулил о тяготах актёрской профессии. Уёбок из статусной семьи. С ними всегда так - рождаются с золотой ложечкой во рту, везде ждут, что им распахнут двери, постелют красную ковровую дорожку. Взять ту же Киару. На съемках эта сучка грызла чеснок, чтобы подъебать меня в сценах с поцелуями, потому они получились такими неловкими. Витани предлагала поймать её как-нибудь в подворотне и выдрючить фаллосом зебры. Эх, мечты-мечты. Кайон - единственное светлое пятнышко на заляпанном спермой полотне их семейного древа. - Кстати, как там Гвардеец? - бормочу я, докуривая нашу общую сигарету. - Кайончик? - глаза Витани сверкают добрыми воспоминаниями, когда она глядит на подписанную им открытку, стоящую среди арома-свечей, бижутерии и прочих самочьих приблуд на стеллаже. - Да всё хорошо у него, в рекламе снимается, в сериалы иногда зовут. - Что-то стоящее? - Ну, когда как, - она машинально почёсывает пушистую мошонку Кодиака коготками нижней лапы и тот с фырканьем дрыгается на кровати. - "Приручение строптивого" на второй сезон продлили, там за него две мелких пиздёнки из Хранителя бьются. - Тифу и Зури? - Да, гламурные цыпочки прямиком с панели. - Ты слишком строга к ним, моя дикая королева, - я целую её вальяжное бедро, и львица благодушно мурчит. - Так он же в "Медальоне" снимался? - Кинцо про боевых лесбух? - она хлюпает виски и морщит носик. - Не, там его уже из сюжета вывели. Я пару серий посмотрела, но дальше застопорилась. Какая-то сумрачная хуйня. - Да, на любителя. - Надо бы Бангу навестить, - вдруг меняет пластинку Кодиак. Я вижу в глазах любимого лёгкую тоску и киваю. В этом круговороте дел, заданий, поручений, пиздострадания и прокрастинации иногда забываешь о простом львином Долге. - Это хорошая идея, мальчики, - урчит Витани, убирая с глаз фиолетовую чёлку, допивает виски. - Да, он не в лучшей кондиции, но всегда рад гостям. Вы уже были в его новом рехабе, там, где ивы растут, адрес знаете. - Эх, Банга-Банга, золотая душа, - я закуриваю по-новой и качаю головой. - Помните, какие корки отчебучивал на съёмках? - Ага, а ведь театрал по профилю, но чувство юмора просто шикарное. Я вспоминаю медоеда, и чёрный спрут клубится в груди вместе с сигаретным дымом. Славный затейник с блестящим талантом, настоящий самец. Сходу втирался в доверие, подбадривал советом, мог подбросить до дома на своём полноприводном Ламборджини Галлардо 5.2 литра, 560 лошадиных сил, 4WD. Рубаха-парень, завидный ёбарь. Да, роль у него была навязчивая, с душком, что вызывало диссонанс у тех, кто знал его настоящего. Сам он относился философски и говорил: - Если требуется дурачок - улыбайся во всю мордаху. Если просят напустить дыму - вперед за перчёными бобами. До сих пор не укладывается в голове, как с ним могло такое приключиться. Журналюги всё списывают на вещества, но я в этот бред не верю. - Ну что, ребятки, проголодались? - Витани облизывается, и в её сверкающих черничных глазах я вижу свет другой части мира, той, где правит Любовь, а не Жестокость. - Ням-ням-ням!!! - Кодиак по-щенячьи накидывается на её вагину, притворно кусая и пожмякивая, а львица со смехом отбивается от него всеми лапами. Если честно, в тот день мы особо не продвинулись в расследовании.