(Не) удавшийся бал

      — И как поживает ваша дочь с таким обстоятельством дел, милейший?         Белокурый мужчина с неподдельным интересом смотрел на своего собеседника, пока темноволосый хозяин хмурил аккуратные брови, образовывая между ними морщину.         — Сложновато, Василий Сергеевич, сложновато. Даже после пансионата не исправилась. Не буду ж я ее на еще несколько лет туда провожать?!         Хозяин поместья — Василий Кулаков, поднял взгляд и посмотрел серыми глазами на собеседника. В нем теплилась какая-то надежда, что тот скажет что-то дельное, может, подсобит советом...         — А вы ведь с ней даже не знакомы, верно?         Услышав такой вопрос, Манилов на пару секунд впал в ступор. Не будет же говорить он отцу девушки, что шлет каждый божий вечер письмо? Точнее, не шлет, но пишет, а после поражается своей сентиментальности и складывает все эти письмена под ключик. Блондину хватило одного раза увидеть эту строптивицу на балу, чтобы познать этот хладный и непрогинаемый характер.          Манилов даже не помнил, в честь чего было такое собрание. Помнил лишь то, как весело распивал бокал вина, сладко общаясь со своим старым знакомым. Помнил, как кто-то позвал его, он резко повернулся и споткнулся о маленькую ножку юной госпожи... Помнил, как грохнулся прям пред белыми ножками, в красивых светлых туфельках с золотой оконтовочкой, а так же помнил тот испепеляющий взгляд. Светловолосый сильно ударился виском, что вдобавок с выпитым алкоголем знатно помутнело голову, но беззащитно барахтаться на полу тоже было занятием так себе.          — Ох, с вами все хорошо?!          Напитанный страхом женский голос коснулся его ушной раковины, а после он почувствовал, как ему стали помогать. Как он себя ощущал? Как овощ. По другому свое состояние Манилов описать не мог. Его подняли другие неравнодушные барины, отряхнули, пока слуги быстренько собрали осколки от разбитого бокала. Манилов нахмурился и провел ладонью по лицу, а после стал отговариваться, говоря, что "все хорошо, просто что-то помутнело в голове".         — По Вам и не скажешь, может, присядете хотя бы?         Блондин повернул голову и взглянул на виновницу его сокрушительного падения. Ведь нельзя было сказать, что он был тонким, он причислял себя к господам, которые пожили достаточно, чтобы быть несколько средними и почтенными. Но и стар он не был, был молод настолько, что и жены у него не было до сих пор, и вместо поисков падал перед ногами молодых красавиц. И та, что была перед ним, была действительно "красавицей". Он помнил ее аккуратные и выраженные брови, под которыми прятался холодный взгляд зелёных глаз. Черты лица девушки были резкими, но смягчались румяными щечками и вздернутым носиком. Но глаза... Манилов и не думал, что девушки могли так смотреть. Конечно, после пансионата все девицы проходили еще несколько лет работ под маменькиной рукой, становясь послушной женой. Но, видимо, эта особа либо еще не прошла, либо прошла, но осталась при своем мнении. Все дамы старались смотреть надменно, либо равнодушно, но она смотрела беспокойно, в перемешку со злостью. Странное сочетание.         Только вот Манилов забыл, что когда он впадает в свои фантазии, он выглядит крайне глупо, особенно сейчас, когда на белом виске стал наливаться синяк. Настасья, которая устала ждать ответы на свои вопросы, решила просто действовать. Схватив под кисть впавшего в ступор господина, она быстренько отвела его в сторону и усадила на стул грубым толчком. Каблучки ее топали быстро и громко, говоря о плохом настроении носительницы. Бровки сдвинулись, образовывая морщинку, но не такую выраженную как у ее отца. Да и как тут не хмурится, когда на тебя все смотрели, вместо того чтобы помочь?       Девушка старалась на это не обращать внимания, как и на то, как ее пожирают голубые глаза. "Очень мило, что ты так на меня пялишься, но из-за твоего лаптя у меня теперь нога болит! Вот фетюк, так еще и висок себе умудрился разбить. И где таких безмозглых делают?!"       Ее мысли выразились на ее лице: заиграли желваки и брови, казалось, хотели воссоединения. Но она чувствовала себя немного виноватой, ведь может, он так ударился, поэтому смотрит на нее так, будто божество увидел? Казалось, что из его приоткрытого рта скоро слюна потечет, а Настасья такого восхитительного зрелища не хотела вовсе. К счастью, проходил официант с холодной бутылкой водки. Наплевав на всю женственность, на все уроки матери и нянек, она схватила бутылку за горлышко и резко поднесла к самым глазам побитого господина, надеясь, что теперь он будет смотреть на водку. Но чуда не произошло, Манилов смотрел пустым и таким тупым взглядом, что Кулакова хотела разбить ему эту бутылку о лоб. Но такой грубости себе позволить не могла, ибо итак чувствовала, как ее отец прожигает взглядом эту парочку. Взяв увесистую ладонь барина, она вручила ему водку, а после приставила ее так, чтобы она прислонилась к разрастающемуся синяку.         — Держите так. Думаю, минут десяти вам хватит.         Она удрученно взглянула на его глупое выражение лица и аккуратно, пальчиком, прикрыла слегка разинутый рот и прикрыла его красивые глазки. Это заставило улыбнуться строгую Настасью. Про себя она даже отметила, что его кожа очень гладкая, а щечки были приятно мягкими. Она даже не знала, почему ей это понравилось, ее ввело в некий транс - водить пальчиком по щеке блондина. Но, оторвалась от него она довольно быстро, стоило Манилову распахнуть глаза. Настасья вздрогнула, нахмурилась и в моменте напустила на себя важный вид. Вздернув подбородок, она направилась к своим хихикающим подружкам. Те насмешливо глядели то на нее, то на держащего водку покалеченного Манилова.          Только это помнил блондин о ней. Больше они нигде не виделись и, наверное, к счастью.          — Имел счастье познакомиться с ней на балу... Помните, как я неудачно приземлился?          Кулаков расхохотался, прикрыв рот своей широкой ладонью.           — Ох, еще как помню! Моя бедная дочь думала, что вы тронулись умом после такого падения!         — Ничего подобного... - одними губами промычал Манилов, словно его это обижало.         — Ну-ну, она распереживалась, думала писать, но я уверил, что вы просто немного задумались.          Бровь Манилова дернулась, как же ему было жаль, что он соизволил ее уверить в таком! Их разговор прервало ржание коней и деревянный скрип брички. Кто-то подъехал, но уже было ясно кто. Сердце блондина бешено забилось, пока хозяин грузно встал. Василий Кулаков был мужчиной среднего роста, с непомерно широкими плечами и спиной. Он был словно создан для каких-нибудь силовых развлечений, и действительно, на спор поднял на себе двух очень крупных чиновников. К слову, был силен, но и некоторой злобой не обделен. С семьей он общался довольно холодно, душа его желала развернутся где-нибудь, но не в родном поместье. С друзьями он общался более тепло, на что его дочь очень сильно обиделась еще в самом детстве. Настасья выросла его женской копией, ее нрав был неподвластен даже самым строгим нянькам, которых она попросту не слушала. Да и это было не удивительно, ее пристрастием было стрелять солью в птиц и ездить с местными охотниками в лес за русаками. Короче говоря, любила все, что не должна любить. В ее "женственном" поведении была резкость и грубость, что ну никак не сочеталось с платьями, поэтому обычно переодевалась в удобную для себя одежду и занималась своими делами. Она уже свыклась с мыслью, что такую "беспардонщину" никто не возьмет в жены, да и Слава Богу. Поэтому в дом она пошла не со спокойного потаптывания каблучками, а такого топота, словно она собиралась этими каблуками пробить пол.       Появившись в гостиной, Настасья застыла, увидев пьющего чай Манилова. Да и он тоже, потупил взгляд, чувствуя как его руки стали панически потеть. К счастью, зеленоглазая быстро взяла себя в руки, в отличие от своего оппонента, сглотнула и холодно спросила.         — Добрый день, как ваш висок?         — Мгм... Не плохо, ваши изящные махинации прошли не зря. Уже на следующий день был как новенький.         Настасья не ответила, лишь дернула бровью и направилась, по видимому, в свою комнату. "Какая девушка... ни приятного аппетита не пожелала, даже не улыбнулась! Молчу уж о манерах..."       Про себя возмутился блондин, но его руки судорожно достали платочек из нагрудного кармашка сюртука. Вытерев мокрый лоб, он ощущал, что его сердце не остановилось. Оно ныло, ныло в сторону ушедшей строптивицы и требовало от Манилова хоть какой-то наглости.       Кулаков с холодом наблюдал за метаморфозами друга. Конечно, как отец, он был готов убить за свою дочь. Он видел, как он пытался прихорошиться перед входом Настасьи, как бледнел при виде нее, и как теперь пытался устранить легкий мандраж. Василий очень ревновал свою дочь, это была еще одна не озвученная причина того, что Настасья все еще не замужем, поэтому хищные глаза Кулакова пожирали своего друга. В мысли лезли неприятные картинки, как бы он касался его дочери, обнимал, и отец скривился. Это было отвратительно. Тонкие губы его скривились, но не надолго, ибо Манилов стал принимать адекватный оттенок кожи. Кулаков украдкой глянул на дверь, ведущую в покои его дочери. "Сейчас она скинет с себя платье и облачится в свой привычный вид... Стоит этого дурака увидеть ее такой, и он побежит в свою чертову Маниловку."       Этот легкомысленный план обрадовал хозяина и его лицо стало привычным. Метнув серые глаза на блондина, он пожамкал свои руки друг о друга.         — Что ж, мне нужно отлучиться на пару минут. Моя дочь как раз сейчас свободна, думаю, могу вам позволить познакомиться с ней поближе, Василий Сергеевич.         Кулаков ухмыльнулся, гадко ухмыльнулся, но помутневшие от радости глаза Манилова ни черта не видели. Тот вскочил, словно ему дали пинка под зад и схватил руку Кулакова в свои ладони, страстно пожимая.          — Ох, дорогой мой Василий Николаич! Век буду вам благодарен за это, право, буду!         Приторно-нежным голосом проговорил он, отпустил грубую руку своего собеседника и выпрямился. Манилов быстренько огляделся, убедившись, что ничто не может испортить первое впечатление строптивицы. Хотя он даже и не знал, как ей понравится, но он будет стараться. Его фантазии уже ушли в пляс: он думал, вот сейчас он зайдёт в двери, скажет пару ласковых слов, а она будет смотреть на него с таким обожанием, нервно теребя платьишко. С таким настроем он подошел к тяжелой двери и отвесил несколько тихих стуков. Сердце господина замерло, ожидая хоть какого-нибудь слова.         — Входите.          Этот грубый голос уже не вязался с фантазиями Манилова. Он глубоко вздохнул и задержав дыхание, открыл дверь. Почему-то он чертовски боялся не угодить ей, было в ее поведение что-то такое, что заставляло его чувствовать слабее. Войдя внутрь, он застал Настасью Васильевну за чисткой ружья. Казалось, челюсть Манилова сейчас упадет на земь. От чего? Да от внешнего вида барышни. Она была в обычных черных брюках и желтоватого оттенка рубашке с дутыми рукавами. Ее холодный взгляд не мигал, прожигая в нем дырку, пока рука ритмично двигала шомпол.          — И что вас завело сюда, Василий Сергеич?         Она хмыкнула, достала шомпол и пару раз дунула в дуло винтовки, прочищая проход от пыли.       Манилов приподнял бровь и соизволил закрыть дверь. Первое потрясение еще не убило героя, что было удивительно. Застать девушку с винтовкой было для него не столь удивительно, ибо был наслышан о ее меткости от отца и ее близких друзей. Он натянул на себя умиленную улыбку и посмотрел прямо в глаза.          — Ваш отец позволил мне побыть с такой очаровательной девушкой некоторое время, для знакомства.         — М-м-м-м, - с насмешкой промычала она и прищурилась. - даже так? Свататься притопали что ли?          Он вовсе поник от прямолинейности, а может и бестактности этой девушки. Блондин уже даже не знал, как к ней подстроиться, ведь с таким типом дам не имел дела.         — Ну... Нет, скорее обзавестить знакомством такой сильной и независимой дамы.         Кажется, такие слова на нее подействовали положительно. Она расправила широкие плечи и улыбнулась одним уголком. Манилов заметил, насколько она была похожей на своего батюшку, она даже стояла, как он, и смотрела с таким же задорным холодом. Казалось, искала лишь повода, чтобы насмехаться или как-то задеть своего собеседника, но пока молчала. Ее бровь изогнулась, она одной рукой поставила на стол ружье, не сводя взгляда с пришедшего, пока Манилов рассматривал ее.       Что ж, с фигурой ей повезло, она была худой, но так удачно и крепко сложенной, что хотелось написать ее и повесить в самой проходимой комнатке. Василий даже стал ощущать симпатию к атмосфере в ее комнате. Он что-то даже не успел осмотреться, как его закинули вопросами. Комната была сделана как и весь дом - в бежево-серых тонах, стоял огромный стеллаж, чуть ли не до потолка, заполненный книгами. Зрение не позволяло блондину прочитать хоть пару названий. На столе валялись в полном бардаке бумаги, чернильница и недавно сложенное ружьё. Приглядевшись, он заметил статуэтку Наполеона, что его еще больше удивило. "Бывают же такие... Дамочки...?"       Шкаф был закрыт, но ему было интересно, чего там больше, брюк с рубашками или же платьев? Хмыкнув про себя, мужчина сел на стул рядом с кроватью и сложил ногу на ногу.          — Я как посмотрю, вы очень неординарная личность.          — А вас как-то это касается? Не вам же такую личность терпеть.          — Все может быть, для вас наверное не будет удивлением, если я скажу, что питаю к вам некоторую симпатию.         Настасья Васильевна надула губки и изогнула бровь, а после прыснула от смеха.         — А вы забавный, Василий Сергеич, шутить умеете...         Манилов слегка опустил подбородок, став похожим на щенка, которого наругали. Ему было обидно за такие слова, за то, что она высмеивает его чувства, даже не понимая, что тут о симпатии и речи не идет. Он понимал, что его приторная сладость ей не понравится, но словно чем-то движимый, он быстро двинулся к ней и взял маленькую ручонку в свои ладони. Когда между ними не было и метра, он понял, что не такой уж и страшной она и была, ведь была пониже, а выпустившаяся кудрявая прядка делала ее личико лишь милее.       Настасья же страшно нахмурилась и посмотрела прямо в его глаза, находясь в шоке от такой наглости. Но, видя, как концы бровей блондина приподнялись, а глаза стали смотреть с такой сладкой невинностью, она поняла, что сейчас пойдут такие изречения, что ее вырвет прямо здесь. Она посмотрела на его ладони, что уже знатно вспотели, а тот все жался и жался, боясь что-то сказать.         — Я не шучу, наимилейшая... Разве для вас чувства это какая-то шутка? По вашим милым глазкам можно сказать, что вы человек очень чувствительный и добрый, пусть и одеты как какой-то щегольской господин... Я-я-я...          Манилов взглянул на ее лицо, на котором читалась лишь поднятая бровь и пожирающие зеленые глаза. Пусть она была такой маленькой, но и вымолвить что-то он не мог, ему казалось, что над ним смеется не только она, но и статуэтка Наполеона и портрет Байрона. Его реснички затрепетали и он закрыл глаза, разочарованно выдохнув, но не выпуская ладошку, он лишь сжал ее посильнее, боясь, что этой же ладонью она его треснет. Но Манилов забыл о левой ладони Настасьи. Кулакова достала платок из кармана, смоченный в одеколоне, и провела им по лицу Василия.         — И что вы свое изречение не закончили?         Тихо спросила она, убирая платок обратно резким движением. Казалось, в его лице грустили даже маленькие тараканьи усы, вместе с уголками рта они были опущены вниз. Душа Настасьи умилялась этому мужчине, все в нем было до такой степени милое и сладкое, он ассоциировался с каким-то маленьким белым щенком, который бы зализал своим языком, причём просто так. Его невинная аура ее очень интриговала и притягивала, все же был он очень харизматичный. Манилов поднял на нее своей взгляд, полный надежды.       — Мне бы хотелось узнать вас побольше, хотя бы одна встреча. На том балу вы меня очаровали, я за ваши зеленые глаза...        — Ой все! - громко перебила Настасья, отведя голову, но Манилов заметил, как ее щечки тронулись краснотою. - Василий Сергеич, я поняла, что вам симпатична и так далее, но стихи читать мне не нужно.        Блондин не сводил взгляда с ее глаз, почувствовав себя даже легче от того, что она его перебила и сказала все за него. Он ощущал такое глубокое умиротворение рядом с ней, с ее грубыми движениями и смехом, который она не пыталась из себя выдавить — она смеялась искренне. Его сердце трепетало рядом с ней, стуча так сильно, словно желала пробить грудную клетку. За эти несколько минут он испытал все эмоции и был счастлив, рад, что его не застрелили из того же ружья, а выслушали и приняли. Настасья повернула голову обратно и посмотрела на Манилова с некоторым холодом, что был обычной ее эмоцией. Ее глаза принялись изучать лицо этого мужчины более детально.       Настасья все равно чувствовала себя немного странно от прикосновений Василия Сергеевича. Она не отрицала, что Манилов был довольно симпатичным и природа постаралась над его внешностью, а его светлые волосы так и надирали ее коснутся их и потрепать. Но она никогда не хотела иметь семью, ее желания заканчивались на приобретении новых ботинок или книг, о чем-то огромном, как о семье — никогда. Но этот милый господин приятно тревожил душу Настасьи Васильевны своей чуткостью и мягкостью. Она аккуратно вырвала свою руку из мужских ладоней и выпрямилась, смотря в его глаза.         — Скоро приедут охотники и я поеду с ними. Думаю, вам стоит возвращаться домой, Василий Сергеич.         Василий Сергеевич, разомленный от ее долгого присутствия рядом, смотрел мутным взглядом на нее. Уезжать ему не хотелось вовсе. "Может снова разбить себе висок, чтобы остаться здесь на подольше?"         — Можно мне с вами? Я, может, не такой ловкий и меткий, как вы, но я дорожу любой минутой, проведенной с вами. Прошу вас, Настасья Васильевна!         Девушка аккуратно оттолкнула его от себя, давая себе возможность пройти к двери. Она была в принципе не против, да и взглянуть на него в стрельбе было довольно интересно. Вдруг он отличный стрелок, а то, что было на балу, было лишь некоторое недоразумение? Кулакова глянула на Манилова, который так и светился от надежды, смотря преданными голубыми глазками. "Мил дурак. Пристрелить бы тебя, чтобы сердце не карябал."       Она открыла дверь и положив руку на дверной косяк, выглянула. В гостиной было тихо, видимо, отец в кабинете. В ее глазах заиграл азарт, Настасья махнула ладошкой, подзывая за собой блондина и покинула комнату. Повернувшись, она хмуро окинула его внешний вид.         — Сюртук не побоитесь порвать? Всяко может произойти. - она ухмыльнулась.         — У меня их много, да и вряд ли же какой косолапый медведь потревожит нас?         — Ничего не гарантирую.         Она увидела, как улыбка с губ Манилова пропала и разразилась смехом, смотря на паникшего барина. Она игриво толкнула его в широкую грудь.         — Ничего страшного, если и появится, я так уж и быть, пристрелю его, мальчишка.         Манилов слегка улыбнулся. Почему она его так назвала? Разница в возрастах была маленькой, ей только недавно стукнуло девятнадцать зим, а ему двадцать, но быть "мальчишкой" для нее ему очень симпатизировало. Он наблюдал, как она сбегала за своим ружьём, запаслась порохом, и не теряя времени, накинула кафтан из грубого английского сукна. Манилов все еще поражался твердым стилем ее одежды, но видимо, в этом поместье поражался этому лишь один он. Крестьяне любили молодую госпожу за простоту речи, которая не была напичкана сложными эпитетами и французским языком. Все просто, все по русски. Передавшаяся от отца широкая душа требовала разворота и разгулья, поэтому она весело поскакала переобувать свои аккуратные туфли на высокие ботинки. Пока Настасья тешила себя мыслями об охоте, Манилов отошел к окну и взглянул в него. К поместью подходили люди, что-то громко обсуждая. Светлые брови нахмурились, он с недоверием смотрел на них. Наверное, это охотники пришли за главной охотницей.       Но от всей этой гурьбы внутрь ввалился лишь один человек, которого Манилов очень хорошо знал. Ноздрев. Зайдя внутрь, темноволосый мужчина снял фуражку и осмотрелся. Приметив Манилова, он на миг удивился, а потом раскинул руки.         — Манилов! Какими судьбами? Что ж ты тут забыл, свинтус эдакий?! Почему же меня ни разу не навестил, фетюк?! Иди сюда, здороваться будем!       Манилов был не в восторге от такого неожиданного прибытия. Его стали посещать смутные сомнения, что Ноздрев так же ухаживал за возлюбленной Манилова, а зная этого придурка, он будет переть до конца. Василий Сергеевич почувствовал себя поникшим, но с ласковой улыбкой подплыл к Ноздреву и заключил в крепкие объятия. Они обменялись приветственными поцелуями и уставились друг на друга. У обоих был один и тот же вопрос, по природной наглости его первым задал Ноздрев.       — Имею честь поинтересоваться, а что ты тут забыл? Неужели за Настенькой?        Манилов изогнул бровь и ощутил, как хватка Александра усилилась на его предплечье. "Настенькой? Может, я тут действительно третий лишний?"       Василий Сергеевич прищурился, смотря в карие глаза друга, товарища или уже соперника?        — Ох, я поимел прекрасную возможность познакомиться с такой обворожительной девушкой. А что, собственно, не так, милейший?       Ноздрев стиснул зубы и поднял брови. Желваки заиграли под густыми бакенбардами, а сил улыбаться не осталось от слов Манилова. Последний в свою очередь улыбался так сладко, что казалось, его зубы сделаны из чистого сахару, а взгляд из голубых конфет.       — Да вот, есть одна причина - я за ней хвостом бегаю уже вторую зиму, а ты тут нарисовался... Не очень получается, смекаешь? Такая девчонка... - тут Ноздрев вырвал свою руку из хватки Манилова и показал руками, предположительно, изгибы тела Настасьи Васильевны. - ...мне нужна.       Манилов наблюдал за этой сценой молча, все так же улыбаясь, но внутри он чувствовал странное ощущение. Ненависть? Он никогда такого не ощущал. Омерзение? Тоже может быть. Блондин всегда верил в добро, а когда его посвящают в такие мысли, он чувствовал себя каким-то... Разбитым. Пусть он был немного повыше своего коренастого друга, Манилов знал, что даже если бы пришлось драться, его бы размазали сразу. Таким он был — слабохарактерным и мягкотелым. Но эти слова о Настасье кольнули его в неизведанное ранее место.        — Да... Очень интересно, однако. Такому умному и харизматичному человеку действительно нужен кто-то сильный характером.       Блондин дёрнул бровями и тихо вздохнул. Как же ему хотелось плюнуть в эту противную физиономию. Хотелось пнуть, да посильнее, но сдержанность не позволяла. "Знаю, зачем она тебе нужна. А точнее не нужна. Поиграешься и уйдешь."       Ноздрев ничего не успел ответить, как Настасья Васильевна вышла из комнаты. Завидев своего темноволосого друга, она радостно подняла руки и заулыбалась, так ярко, так счастливо... Манилов опустил взгляд вниз, не желая видеть следующей сцены, как Настасья крепко обняла, но не блондина, как выражала свою радость громкими словами. Мужчина ушел в свои мысли, убрав руки за спину, не желая этого слушать. Лишь отрывки их общего восхищения влетали в его мозг, раздражая: "Эх, Сашка-Сашка, что ж тебя так давно не было? Мне было без тебя скучно..."       На что он надеялся? Если этот простофиля, этот Ноздрев, действительно посещал ее два года, то конечно они были привязаны друг к другу. Но все шло не по сценарию Манилова, что чертовски его обижало. В себя он пришел, когда чья-то крепкая рука легла на его плечо.       — Василий Сергеевич, не спите, а то всех русаков упустюте.       Услышав голос Настасьи, он слегка встрепенулся и взглянул на неё. Девушка смотрела на него так спокойно и радостно, что ну никак не вязалось с ее взглядом минут десять назад. Все-таки Ноздрев влиял на нее.       — Да... Что-то призадумался маленько.        — Любите вы помечтать.        Она игриво коснулась кончика его красивого носа и быстренько направилась на выход, пока Александр хотел прожечь в нем дыру своим взглядом. Манилов взглянул на друга и сделал вид, что был очень удивлен таким поведением девушки, и что не признавался ей в симпатии ранее. Что ж, это было забавно, но Ноздрев повелся и более менее спокойно направился следом за девушкой.       Помещики шли в абсолютной тишине, пусть были и готовы впасть в перепалку. Выйдя на улицу, Манилов пожмурился от яркого солнышка и прикрыл глаза, внимая теплые лучи. Свет проходил сквозь светлые кудри его, а сам он был похож на кота, сощуривши глаза.       Пока Манилов нежился на солнце, Настасья уже запрыгнула на своего гнедого коня пристяжной каурой масти. Лошадь довольно фыркала, вдыхая свежий воздух и дробными пошагиваниями направилась к довольному коту-помещику. Настасья сделала круг вокруг него, пока Василий с тихим смехом наблюдал за самодовольной физиономией девушки. Верхом на коне она выглядела как некое божество: прямая спина, вздёрнутый подбородок, а взгляд... Взгляд выражал такое умиротворение, что Манилов желал расплавиться прям здесь. Он провел ладонью по бурой коняшке, не сводя нежного взгляда с зеленых глаз. Оба были поглощены видом друг друга. Настасья рассматривала, как белые кудри господина светились на солнце и подавляла животное желание потрепать это мягкое облачко. Да и сам он был похож на солнце, на одуванчик, отчего ей хотелось откусить маленький кусочек этого помещика, дабы осветить свою душу. Она первая прервала их такое томительное молчание, необыкновенно ласковым и тихим голосом, словно боялась, что за такой тон ее наругают.         — Поскачете со мной или на отдельной лошади?         — Естественно с вами, если позволите.         Кулакова наклонилась к нему как можно ниже, крепко держась на поводья. Манилов опустил взгляд на аккуратный изгиб ее губ, желая впиться в них, сорвать первый поцелуй и всю невинность. Он сглотнул, готовясь это сделать, но Настасья как всегда опередила его и оставила невесомое прикосновение губ на лбу блондина. А после, как в тумане: она подала ему руку, он забрался так легко, так непринужденно...       Манилов забыл как дышать, но был на седьмом небе от счастья. Смущение сковывало его, но чтобы не свалится с лошади, он обнял наездницу за тонкую талию и положил подбородок на широкое плечо. Счастья не было предела, казалось, он сейчас разорвется на две половины, его сердце бешено стучало, а кровь где-то в ушах. Блондин уже не слышал слов Ноздрева, которые, возможно, насмехались над тем, как тот жмется к девушке и боится самостоятельно ехать. Белокурому было плевать, он зарылся носом в кудрявые русые волосы и вдыхал пряный запах любви полной грудью.       Настасья, пусть и пыталась сохранить гордый стан, никак не могла убрать красных щек. Она была смущена, поэтому молчала, ибо знала, что перепутает слова местами и скажет полную нелепицу. От ощущения горячего дыхания на своей шее и сильных рук на талии ей становилось так спокойно, что хотелось остаться в этой позе навсегда. "Все нужно делать самой, какой же ты медлительный..."       Кулакова бранила его в мыслях, ругала за все, что только можно, но какая-то маленькая часть ее души молила, чтобы он не прекращал обнимать. Госпожа желала, чтобы он продолжал так же тихонько посапывать на ее плече, пока их сердца бились в унисон. Наблюдая за этой немой сценой, Ноздрев был мрачнее тучи. Обида и ненависть с геометрической прогрессией заполняли его сердце, пока он все еще пытался сдержать желание схватить этого неженку за светлые волосы и оставить несколько синяков на изнеженном лице. Он этого начинал желать все более и более, но позволить себе пока что не мог. Дернув поводья с силой, тот рысью поскакал на своей лошади в сторону леса, крикнув отстающей парочке:         — Догоняйте, голубки!         Но им обоим было плевать. Они ничего не слышали, лишь внимали нежные чувства и новые ощущения. В груди горело, в голове было пусто. Манилов медленно ластился носом о плечо девушки, закрыв глаза от удовольствия. Настасья и не думала гнаться за своим темноволосым другом, она слегка приподняла подбородок и положила одну ладошку поверх сильных рук. Нежность разморила ее грубую натуру, она была похожа на какого-то дикого зверя, который в первые ощутил что-то такое теплое, что-то приятно терзающее душу. Лишь через несколько минут она приоткрыла глаза и взглянула на светлую макушку. Все-таки, им нужно было ехать.         — Держись крепче, одуванчик...         Тихо прошептала Настасья, неожиданно перейдя на "ты", но Манилов был не против. Он сжал ногами брюхо гнедой лошади сильнее, а руками талию Кулаковой. Так как не стоило отвлекать скакуна от дороги, он убрал голову от ее плеча, и очень кстати: Настасья так резко и мощно дёрнула поводья, что ему бы точно прилетело в нос. Они с бешеной скоростью рванули вперед, пригнувшись. Блондин уже был не удивлен этой резкости, он успел свыкнуться с тем, что эта девушка - это непонятный сгусток искренних чувств, агрессии и неистовой грубости. Но любила она нежнее любой обычной девушки. Манилов жался к спине возлюбленной, из под полуоткрытых век наблюдая за быстро мелькающими деревьями. Ему было плевать и на Ноздрева, и на недовольного этим союзом Василия Кулакова, было плевать на все. Пока она позволяла быть рядом, он мог свернуть горы и любые трудности, Манилов ощущал в себе силы на это.       Когда бешеная прыть сменилась более медлительным галопом, словно позволяя Манилову какую-то ласку, он не удержал порыва души и оставил наполненный любовью поцелуй на шее Настасьи, словно оставляя свою метку на ней. Носом он аккуратно пробрался сквозь кудрявые локоны к ее ушку и тихо прошептал, чтоб даже бурая коняшка ничего не услышала.         — Питаю к вам такую безумную слабость, грубиянка моя...         Голубые глаза были закрыты, он даже не знал, меж какими деревьями они находились, он чувствовал необходимость в том, чтобы сказать о своих чувствах, пусть даже чуть-чуть, ибо знал, что она не любила сентиментальность. По крайней мере, блондину так казалось. Ответа на его слова не последовало, но Манилов чувствовал, как очаровательные щечки его избранницы налились кровью. Настасья была до глубины души тронута таким своеобразным названием. Каждое его слово было таким нежным и ласковым, что Кулаковой хотелось сделать какое-нибудь странное движение, дабы позволить выйти этому горящему в душе ощущению. Зеленые глаза высматривали Ноздрева, но его нигде не было. "Дальше ускакал что ли с мужиками?"       Девушка направила лошадь по вытоптанной дорожке, слегка хмурясь. Не мог же он бросить ее здесь? Но почему-то ей не было обидно от представления того, что Ноздрев ушел. Наоборот, счастье стало кипеть в ней от осознания того, что ее душа может быть наедине с Маниловым.         — Что-то Ноздрева нигде нет...         Констатировала факт Кулакова и вывела лошадь на чистое поле. Необъятных размеров земля заставила девушку почувствовать себя спокойной. Порой ей хотелось уйти жить в лес, где нет правил, где все тебе подвластно и ты сам себе король и паж.         — Может, тогда остановимся здесь на время? Здесь так красиво...         Манилов выпрямился, ибо нужды держаться крепко за девушку не было. Он надеялся, что Настасья согласится на это предложение, ибо остаться с ней наедине было для него как глоток воздуха. Кулакова не долго думала, она легко спрыгнула с лошади и помогла своему более непоповортливому другу слезть с нее.       Поправляя сюртук и остальное одеяние, барин наблюдал из под бровей, как девушка освобождала коня, давая тому возможность спокойно пожевать траву. Только сейчас Манилов заметил, что конь практически не утомился после такой бешеной скачки. Пока Настасья отвешивала ему пару ласковых слов, коняшка покачала головой и громко фыркнула, на что последовало теплое: "иди, отдыхай".       Настасья отряхнула руки и спокойно подошла к мужчине, хитрым взглядом оглядывая его сладкое лицо. Чем-то он манил ее, пусть и был далеко не уровня девушки. И ведь Манилов это знал, но сейчас, словно преданный пес смотрел на нее своими голубыми глазами. Стоило барыне подойти ближе, как он подхватил ее в свои крепкие объятия, ибо чувствовал, что она этого желала. Ее глаза все выдавали, а он все видел.         — Такая вы невыносимая и грубая... Зачем же так беспардонно пленили мою и без того несчастную душу?         — А вы не рады этому, Василий Сергеич?         — Если это подразумевает собой, что вы хотите терпеть моё присутствие рядом, я чертовски счастлив, душа моя.         Настасья подняла голову и взглянула на блондина с нежностью в зеленых очах. В этот момент она чувствовала себя такой маленькой и защищенной, ей хотелось, чтобы это больше никогда не кончалось. Не прошел даже день, с момента, как она ощущала между ними некоторую связь, что была пропитана взаимной симпатией. "А Ноздрев за два года не смог!"       Душа Манилова затрепетала, когда девушка уткнулась носом в его широкую грудь. Настасья позволила увидеть себя такой, какая она есть, Василий не мог ее предать. Он запускал ладони в кудри Настасьи, нежно перебирая их, и с таким наслаждением наблюдая, как девушка так и льнет к нему.         — Могу ли я поинтересоваться, в каких отношениях вы находитесь с Ноздревым?         — Ревнуете?         Этот задор в голосе заставил блондина широко улыбнуться. Что ж, она попала в самое яблочко, пусть мужчина и не до конца понимал свои чувства к этой ситуации. Наверное, эта смесь, состоящая из жгучей злости и омерзения, и есть ревность.         — Все может быть. Просто, вдруг я мешаю и мне стоит просто уйти...         — Не стоит. Мне Ноздрев никогда не был больше, хороший компаньон. Право, в любовном плане он омерзителен.         От таких слов Манилов расслабился окончательно и разомлел до безумия, чем и поплатился: девушка ловко и быстро бросила его через бедро на мягкую траву. Мужчина лишь невинно посмотрел на нее, словно она собиралась его прибить, но Настасья, смеясь, приземлилась рядом с ним на пятую точку.         — Ну и куда вы, душенька моя? Я только поимел возможность обнять вас, а вы так грубо бросили меня...         Настасья прыснула от смеха, смотря на лежащего Манилова, который поднял руки в ее сторону, приглашая в свои объятия, и смотрел так несчастно и жалостливо, что желание расцеловать этого бедняжку у девушки становилось лишь сильнее.         — Какой же ты дурень...         Прошептала девушка, ложась рядом и сразу же обхватывая руками светлую головушку. Барин вовсе не был обижен на такие слова, особенно когда его нос покоился в теплой груди горячо любимой им девушки. Она трепала его волосы, игралась с ними, запуская пальцы в волосы и нежно оттягивая их. От той грубости, которая была изначально между ними, ни осталось ни следа. "Наверное, стены давили на нее... Вряд ли бы она вела так себя в своем поместье."       Призывая остатки разума, подумал Манилов, но быстро забылся в нежных руках Настасьи Васильевны. Так ловко она гладила его, что тот был на грани сна и реальности.         — Каковы же ваши намерения, Василий Сергеевич? - ее голос был таким спокойным и умиротворенным, что указывало на обоюдное их сонное состояние.         — Самые прекрасные. Помните тот бал?         — Конечно помню, вы мне ногу тогда ударили.   Манилов в тот же миг оторвал голову от пышной груди и уставился на девушку встревоженными глазами.         — А сейчас не болит?         На его слова Кулакова засмеялась и положила ладонь на щеку блондина, поглаживая большим пальцем.         — Вы как всегда очень медлительны. Спросили бы вы это недельку назад, я бы вам ответила "да".         — Ох, простите меня, я в последнее время очень невнимателен! Я правда не хотел сделать вам больно, просто...         — Верю, дурачок.         — Вы ведь правда не обижены? Зачем же вы мне тогда помогли, было бы честно, если бы оставили меня таким поб...         Настасья нахмурилась, но не с целью показать свое недовольство, ибо глаза оставались нежными. Женский пальчик лег на губы мужчины, останавливая бешеный поток его слов.         — У тебя очень красивая мордашка, синяк бы ее очень портил.         Манилов слегка опустил взгляд, белесые щеки его принимали красноватый оттенок.         — Правда красивая?         — Была бы не красивая, я бы тебе ту бутылку водки разбила о лоб.         Эти слова были мощным подтверждением, поэтому Манилов разлился в таком счастье, что синих глаз не было видно вовсе. Он сладко жмурился от счастья, пока вторая рука девушки легла на его вторую щеку, пробираясь ласковым движением к некогда искалеченному виску. Для нее Манилов был действительно привлекателен, прямой нос, изящные черты лица, а главное, немного пухленькие щеки заставляли девушку сдержать желание укусить его. Таким сладким он был. Конечно, она была много наслышана о том, что он довольно бесхозяйственный и не знал толк в правлении, но это было все легко поправимо, девушка была в себе уверена на все сто. Да и ей было в осном плевать на все эти слухи, так как для нее главное в мужчине — это умение любить. Настасье доставляло удовольствие, как он жался к ней, как его реснички трепетали от счастья и как он печётся о ее состоянии. В хозяйстве она легко наведет порядок, если рядом будет такой искренний мужчина.         — Я почувствовал тепло в груди ещё с того дня... В платье вы были такой очаровательной, словно слезли с картин викторианской эпохи. Я хотел пойти за вами, но мне казалось, что вы были готовы меня прибить.         — Я это и хотела, но я подумала, что ты и сам справишься с этой задачей.         Мужчина тихо засмеялся, счастливо смотря в глаза Настасьи. Ее прямолинейность и искренность доводили его до сумасшествия, его сердце ныло от удовольствия. Устроившись поудобнее, Манилов глубоко вздохнул и так счастливо потянулся, так довольно улыбнулся, что Настасья уже просто не могла удержаться. Ее зубки ловко сомкнулись на нежной коже щеки, оставляя видную метку. На его вопросительный взгляд, она смущённо прошептала.         — Ты такой сладкий и довольный, словно кот, я не смогла себя сдержать... От твоих волос еще так приятно пахнет корицей...         Для Манилова это был спусковой крючок. До этого она открыто не признавалась в том, что он ей всё-таки нравится. Мужчина сгреб ее в своих объятиях и под их общий довольный смех покатился по траве, прижимая Настасью к себе так близко, как только было возможно.       Василий был без ума от нее, наслаждался каждою секундою их времяпровождения. Он видел, что рядом с ним она была другой, не такой, как была час или два назад, право, он запутался во времени... В ней не было уже той грубости, да и было вовсе не ясно, как такой маленький цветочек мог быть таким злым? Эти метаморфозы были ему доселе неясны, но понять ее душу ему очень хотелось. Лежа в траве, Василий нежно поглаживал кончиками пальцев макушку Кулаковой. Девушка лежала рядышком, уложив головушку ему на плечо. Глазёнки ее были преспокойными и слегка прикрытыми, да и в принципе ничего кроме спокойствия она не выражала. Да и в принципе, у них в душе не было ничего, кроме влюбленного трепета, какой бывает рядом с человеком, что уж очень нравился. Настасья отметила, как ей резко перехотелось куда-то бежать, кому-то что-то доказывать; лежать рядом с Маниловым и чувствовать длинные пальцы у себя на голове ей больше нравилось.        — Получается, с Ноздревым ты дружишь очень долго?        — Есть такое... Василий задумчиво прикрыл глаза и прижался щекой к макушке Настасьи.       — И при этом ты знаешь, что очень ему нравишься? Право, Настенька, тебе не кажется это... ну, эдаким... пустословием?        Кулакова вздохнула и задумчиво стала играться пальцами с разворотом сюртука на груди Манилова. Ее взгляд был несколько печальным и смущенным.        — Если быть откровенной, то я не знаю. Мне он важен, как друг. Он мне как брат, ей Богу, столько с ним прожили.        На этих словах она вздохнула, тяжело и как-то обреченно. Да и действительно, на душе ее было тяжко от этих размышлений.        — Но ведь он последний подлец и плут, душа моя!        На этих словах блондин повернулся боком, дабы видеть глаза Настасьи. Как же она не любила, когда пытаются взглянуть в ее очи, дабы увидеть там что-то, что могло ответить на все-все вопросы. Но услышав слова Манилова, Кулакова так же удобно легла на бок, подложив локоть себе под голову.        — Не говори так, от того, что он тебе не симпатичен, он не прекращает быть мне братом.       — Но это же вздор! Как же брат может быть влюблен, сама подумай!       В сентиментальной и слабой душе Василия Сергеевича происходил бунт чувств, от чего он задыхался, говорил громко и выразительно. Он себе позволял так говорить, потому что Настенька позволяла, хотела слышать его мнение.       — Экой ты... мельчник... - зашептала Кулакова, терзая пальцами травинку. - Ты ведь его не знаешь, слова за него не молвил, да и вечера с ним не вел, а говоришь так, словно Ноздрев тебе всю дорогу не просто перешел, а еще и попрыгал!        На последних словах она эмоционально стукнула по земле. Глаза ее метнулись к верху, вгрызались в очи Манилова. Тот сразу же понял, что сейчас лучше тон свой не повышать, да и при возможности заткнуться, а не то прилетит ему за его кудряво сказанные словечки!       Василий положил поверх ее крепкого кулака свою ладонь, а после одарил нежною улыбкою, тут же смягчая обстановку.        — Не сердись, Настенька, просто пойми меня, прошу... Дружба дружбою, право, это хорошо, но не дружба это, когда один слаб к другому. Это уже, ну, я даже не знаю как это назвать. Что-то неясное.       Настасья вздрогнула, снова опустила взгляд и еле заметно придвинулась к мужскому телу; Василий ее тут же обнял, не желая терять доверия.        — Я ведь знаю, что из не самого крепкого достатка, мне стыдно за это. И если что-то произойдет... - он аккуратно приподнял ее за подбородок. - я боюсь, что не всегда смогу защитить.        Любой другой мужчина, дабы попытаться окончательно очаровать сердце дамы, стал бы нести несусветную ложь. Плутовать бы он начал, ох, как начал бы! Нес бы то, чего никогда бы не случилось, стал бы себя писать героем, а даму свою - царевною в башне. И ведь дама бы слушала его, слушала, начинала верить в эту кудрявую тернистую ложь, стала бы отдаваться этому лгуну, но по итогу... ни защиты, ни денег, ничего сверх обещанного она бы не получила. Вышла бы она замуж, нарожала с пятак детишек, двоих бы снесло какой-нибудь оспой, Бог знает чем; ела бы она пустые щи, да мясо по праздникам, а все из-за чего? Да с того что плута послушала! А Манилов, Манилов не хотел начинать их взаимоотношения с вранья, да и врать смысла у него не было.       Настасья его слова оценила задумчивым кивком и приподнявшейся бровкой. Она взглянула ему в глаза, поглаживая ладонью по груди, да что-то вертелось у нее на уме, чего ей бы хотелось сказать, но не выходило.        — Да и есть много причин, по которым я переживаю...        — Расскажи.       Кулакова улыбнулась кончиком губы и положила голову на вытянутую руку Василия. Тот замешкался, ибо уж никак не предугадал ее желания все знать. Все не спроста она спрашивает.       — Да вот же, взять хотя бы поместье мое... Оно же тебе не понравится, подо мною всего лишь четыре сотни душ.        — Всего лишь?        — Право, Настенька, сравнивая с поместьем твоего отца, это ничто, просто клякса на бумаге! Да и я, мне не интересно хозяйство, да и в принципе я бездарь какой-то... Право, говорила матушка, браться уже за голову, думал вот, уйду в службу и там чего-нибудь отгребу, а тут...        Манилов взглянул на неё печальным взглядом и нежно провел тыльной стороной ладони по ее румяной щеке.        — С того бала я все думал, думал... В самую душу ты меня уколола.       Он схватил Настасью за руку и прижал к своей груди плотнее. Василий пытался что-то высмотреть в ее глазах, но выходило худо, ничего он там не увидел, кроме стального интереса.        — Скажи же мне что-нибудь, прошу тебя...       Настасья задумчиво качнула головкой, снова глянула на него и как-то надула губки, как надували при очень сильных смысловых нагрузках.        — Ну-с, по поводу поместья, то я его на себя возьму. У меня опыта с людьми все же побольше будет. По поводу характера твоего...        Задумчивое выражение застыло на её лице где-то на несколько мгновений, а после она пробежалась пальчиками от его груди к губам. Наблюдая за тем, как ее палец гуляет по контуру пухлых губ блондина, она продолжила.        — Это не страшно. Ты мне и такой симпатичен, нравятся мне такие мальчишки... - она хихикнула. - Хорошенький такой.        Она потрепала его за щеку, а после оставила грубоватый поцелуй на его лбу. Но Манилову этого хватило, чтобы разомлеть, чтобы взгляд его на несколько мгновений стал каким-то глуповатым.        — Значится, я могу рассчитывать на продолжение наших встреч?       — Пока можешь.        Василий аж задышал по новому. Ему стало так легче от того, что она приняла его таким, что не оттолкнула, а по своему пригрела, дала надежду...       От теплых мыслей его отвлекли губы девушки. В какой-то момент он ощутил, как она ласково, но требовательно прикоснулась к нему, как горячие ее уста его ласкали. Сердце Василия устроило целое родео по грудной клетки, бешенным темпом скакало по его рёбрам; он ничего не слышал, кроме прилива крови к ушам. Манилов чувствовал, как Кулакова нежно обвила руками его шею, прижимаясь к нему плотнее всем своим горячим телом, от чего мужчине стало дурно. Скромно ответив на поцелуй, он обнял ее за талию, прижимая ее к себе очень крепко. Думаю, можно представить, какого было тяжело молодому мужскому организму справиться с приливом крови: в штанах было узко, да и слава Богу, ибо из-за стыда и восхищения его щеки горели пламенем.       От такого долгого и чувственного поцелуя у обоих было тяжелое дыхание, а щеки можно было сравнить с самыми качественными красками. Манилов не дал ей отстраниться, позволил лишь переместить положение рук, но отстраниться - нет. Кулакова догадывалась о причине его нежелания отстраниться, но лишь хихикнула про себя и уткнулась в его горячую шею. Да и собственно, за что его осуждать? "Право, er hat schon gelitten. Пусть остынет..."       Они долго молчали после такого поцелуя, жались друг к другу; мысли их превратились в неясный бардак, но на душе был такой прекрасный трепет, от чего они просто внимали это чувство. Кулакова думала о том, какой же он всё-таки невинный мальчишка, как было бы неплохо заполучить такой экземплярчик навсегда, а Манилов черт знает о чем думал. Его рот все ещё смаковал этот момент, привкус ее губ он запомнил навсегда, но не посмеет наглеть и сорвать еще один такой сладкий, такой томный поцелуй.       Горе тому человеку, что не смог почувствовать ту сладость искреннего поцелуя, что не смог постигнуть великого счастья, когда обычных объятий не хватало!       Вскоре Настасья аккуратно отстранилась от широкой груди и с улыбкой глянула на краснощекого мужчину. Такой он был забавный, смущенный, да и в принципе очень приятный сердцу грубиянки. Она аккуратно касалась ладонью красной щеки его, не сводя немигающего взгляда с этой милой мордашки — уж очень ей нравилось видеть, как он смущается.        — Чего ещё интересного расскажешь?        Манилов тяжело вздохнул и посмотрел на нее обреченно-несчастным взглядом.        — Право, затрудняюсь в данный момент что-то говорить...       Кулакова изогнула бровку и приподнялась на локте.        — От чего же?        — Смущение мешает...        — Я тебя смущаю?       — Ну... Я не знаю! Мне нравятся твои прикосновения. Магнетизм души, знаешь?        — Тянет на девушек среднего рода?        — Да от чего же ты девушка среднего рода?! Самая прекрасная девушка, прекрати так говорить, ей Богу, мне ведь самому обидно!       Настасья захихикала, а Василий лишь сильнее налился краской. Рядом с ней он бледнел, краснел, желтел, синел, а все от того, что Кулакова ему так нравилась, так нравилась... Манилов вздохнул и тоже приподнялся на локте, оставив на щеке барыни мягкий поцелуй, все же не удержав соблазна.       — Все же, знаешь, я рад, что ты позволила мне познакомиться с тобою поближе. Не так страшен черт, как его молюют.        — С чертом меня еще, однако, никто не сравнивал.       Она задиристо ухмыльнулась, пунькнула пальчиком ему по носу и вскочила на ноги. Манилову лишь оставалось присесть, да наблюдать, как она легко и свободно ходила по полю, то собирая цветы, то пальцами причесывая гриву своего коня. С губ Василия не сходила улыбка, выражение лица его было сладким, как зефир, но и как бы не пытался он себя контролировать, свои эмоции, все равно выглядел он по глупому, как и любой другой влюбленный человек. Уж очень Кулакова ему врезалась в душу, даже толком не ясно чем, из всех красавиц, что действительно пытались завладеть его вниманием, понравилась лишь та, что с удовольствием бы долбанула его бутылкой водки по голове. Вскоре Настасья к нему вернулась, выражения лица ее было задумчивым, а пальцы старательно плели венок. Она встала рядом с ним, Василий хмыкнул и провёл ладонью по мощной ножке Настеньки, остановив руку где-то на щиколотке.       — Ну-с... Я думала, что уже разучилась их плести. Пока в Казань меня сослали на учения, мне там одна девчонка белокурая все венки плела.        — Понравилась?       — Я ей? Да кто их знает... У меня там своя компания была, все красавицы, все рукодельницы, да и я тоже, чем хуже? Вяжу, плету, все умею, но как-то все равно душа к более грубому складу тянется. Так-с...        Настасья сделала последний веток, а после аккуратно положила венок на кудрявую шевелюру Манилова. Она управилась с его волосами, чтобы все красиво смотрелась, а после отошла на шаг, деловито уперев руки в боки, и смотря на него.        — Ну вот! Еще помню что-то.        — От чего бы не помнить?        — Мне учиться было лень. Я там держалась на мнении учителей, они меня любили, то я им эдак руку подам, то что-нибудь починю в классе, то бишь уважали и хранили меня там.        Она приземлилась с ним рядышком, Василий ее тут же к себе прижал рукою за плечики и прижался щекой к макушке.        — Закончила там учится, так сказать, потом меня в пансионат отправили, чтобы, вроде как, исправить меня. По итогу не смогли, платья я рвала, осанку из принципа не держала, короче говоря, вышла оттуда такой же, какой и пришла. Да и бесят меня, платья эти... Себе талию ужимать, фестончики всякие, ушивки... Столько геморра, а ради чего? Да ничего. Я в этом окончательно убедилась, когда в меня Ноздрев то влюбился, что не за платья любят, за душу... А какая ж там душа, под фестончиками то? Слабая душа там. Заучат фразы из романов, и пихают где не попадя.        Манилов все слушал ее, а улыбка с его губ не сходила.       — Даже когда и прозвали меня девушкой среднего рода, никто не отвернулся, наоборот, где какой бал, тут же письмо, тут же приглашения. Даже у губернатора бываю, но там уже да, как-то всё-таки приодеться надо, что-то где-то как-то, там-то этикет... - она махнула рукой и нахмурилась. - А вот такие бальцы, да плевать мне на наряды, ей Богу. Оденусь к чему душа прилежит, да и в бричку к Ноздреву. А там уже и в вистик, и то и се... А еще, самое то забавное, право, как вспоминаю, сразу на смех пробирает.        Она повернулась головой к Манилову и тихо засмеялась, после утыкаясь ему лбом в плечо.        — Часто жены кавалеров этих на меня такие взгляды кидают! Уж не знаю, что там про меня говорят, да вот только плевать мне, кто ж виноват, что для души разговоры нужны, а не заученные фразы из романов...        — Право, душа моя, ты у меня слишком активный человек.        — Да от чего же? Это все из-за Ноздрева, не было бы его, сидела бы я дома. А так хоть свет белый вижу.        Манилов смеялся, качал головой, а все слушал и слушал новые истории своей избранницы. Да и так ему это нравилось! Действительно, была она человеком интересным, не вогнанным ни в какие рамки и ничем не осложненным, все в ней было так просто, но и в то же время — непонятно.       До самого заката они наслаждались обществом друг друга, узнавая все больше и больше. Настасья уже вела себя открыто, показывая свои истинные эмоции и душу, которая была такой глубокой и искренней, что Манилов таял, как молочный шоколад на солнце. Под маской грозной, вечно недовольной и агрессивной дамы стояла такая нежность, такое огромное желание любить, что оторваться от друг друга они не могли вовсе, позабыв о том, что хотели найти Ноздрева, что хотели охотиться, им было плевать на все и всех. Манилов понял, что его сентиментальность была не противна Кулаковой, наоборот, очень нравилась и была поощрена такими же сладкими фразами, что оба горели от смущения, но жались друг к другу, словно два магнита. Настасья поняла, что слухи о том, что Манилов невероятно скучный человек - чепуха. Она видела в нем столько прекрасного, что просто забывалась в граду из поцелуев. Она поняла, что ему просто не хватало крепкой руки рядом, как и ей любящей.       Вот и сейчас, они валялись на теплой траве, смотря на розовый закат. Оба были перепачканы и вряд ли смогут отстирать эти пятна, но сейчас на это было так наплевать. Их щеки нежились друг об друга, даря столько тепла, что любой другой бы подивился, что они так любят. Руки мужчины обвивали плечики свой возлюбленной, пока девушка не прекращала гладить ладошкой широкую грудь барина, прощупывая упругие мышцы под рубашкой. За это время она успела хорошенько искусать его лицо, уже не стесняясь ласково куснуть, а после оставить цепочку поцелуев на этом месте. От таких ласок мужчине хотелось от блаженства провалится под землю, поднять целую лошадь и пробежать сто километров. А главное, он был уверен, что сделает это невероятно легко. Но, все хорошее когда-то кончается. Вот и сейчас, девушка оставила на виске своего возлюбленного нежное прикосновение и взглянула теплыми глазами на блондина, чье лицо принимало розовый оттенок из-за заката.         — Нам нужно возвращаться, одуванчик мой...         Манилов взглянул на неё, явно позабыв о том, что им действительно уже пора возвращаться в поместье. Мужчина глубоко вздохнул и кивнул.         — Ты права, душенька. Думаю, твой отец не откажется и оставит меня на ночь у вас.         — Тогда ты обязан пробраться ко мне в комнату.         Ее пальчики игриво пробежали по его груди до подбородка. Манилов ухмыльнулся и медленно кивнул.         — Как скажешь, моя грубиянка.   Пару минут они еще нежались под последними солнечными лучами, а после все же поднялись. Настасья быстро подготовила лошадь к поездке, что для нее, по видимому, было обыденным делом.