(Не) удавшийся бал

       К счастью, отправка окончивших службу началась раньше, но Василий специально не стал писать об этом Настеньке, желая сделать приятную неожиданность. Пусть это будет неким сюрпризом. Ехал он долго, ибо от *** земель до уездной губернии было далековато. Но ехал Василий с полным ощущением счастья, искренней радости. Тысячу и один раз он представлял, как зайдёт он в дом, а там будет его жена, как они будут долго обниматься, говорить друг другу столько нежностей, сколько не говорили за эти шесть лет. Представлял своих подросших малюток, ведь запомнил он их совсем маленькими, но уже думал о том, как крепко их заобнимает, уверит, что теперь он никуда не денется. Все эти фантазии прекращались, когда Манилов засыпал, но продолжались во сне, а через несколько суток кучер высадил его не далеко от родной Маниловки. Закинув на плечо свои пожитки, убранные в кожаный мешок, он весело направился по дороге, гонимый желанием увидеть родимый дом и самых любимых, самых лучших, самых прекрасных людей на свете. За эти шесть лет блондин мало изменился, только вот был немного загоревший. Полный список изменений можно было озвучить, если его разодеть, но этим займется его жена. А пока блондин шел, он отмечал про себя, что пока ничего не изменилось, что его несомненно радовало. Земля хрустела под его ботинками, а ноздри полной грудью вдыхали этот воздух; здесь он был необычным, каким-то волшебным, таким родным и нужным. Голубой взгляд смотрел все время прямо до тех пор, пока извилистая дорожка не привела его к небольшому возвышению. Забравшись, ноги его стали ватными от радости, там, на юру, стоял господский дом, его Маниловка. Василий припал к березке, прижавшись к ней щекою и немо смотря на родные стены. Только сейчас он понял в полной мере, как ему не хватало всего этого, как душу рвало, как болело сердце и отмирали ноги от радости при виде этого дома. Где-то там сидит Настенька и даже не представляет, что он тут, что еще немного и он будет рядышком, теперь уже навсегда. Она готова ждать его еще неделю, но в этом теперь не было нужды. Но... действительно ли она его ждала? Может, все это было обыкновенным обманом, просто использованием его в своих целях? Василий проморгался. "Ждет ли она меня? Может там уже кто-то другой обнимает ее?"        Ему стало страшно. Ведь шесть лет, это огромный срок, и чтобы его преодолеть нужны были силы необыкновенные. Может, она была не готова к таким испытаниям? Ведь может, она к нему остыла, не любит его боле? Не хочет видеть его, никогда более тратить времени на него, больше никогда не обнимать и целовать в лобик перед сном?        Такие фантазии и домыслы терзали его. Ведь тут все жило и без него, Маниловка дышала, жила все эти шесть лет. Под хозяйственной рукой его жены владения стали еще больше, это было видно даже отсюда. Может, он уже здесь лишний? Может он будет лишь портить все радостные моменты ее жизни?        Василий нахмурился, опустил взгляд и уткнулся лбом в кору дерева. Он старался себя успокоить тем, что если бы она была не готова к таким испытаниям, она бы не вышла за него замуж и не родила двоих прекрасных детишек. Если бы была она не готова, она бы не писала ему каждый день, а если писала, значит думала о нем! Василий посмотрел снова на Маниловку, перекрестился и направился вперед. Она его ждет, по другому не может быть, ведь она была человеком-словом, она дала ему слово, значит сдержит.        С такой решимостью Манилов направился вперёд. Он шел быстро, а на душе было холодно от страха. Ему было действительно страшно, он переживал, безумно переживал за то, что как его воспримут. Ведь может, стоило всё-таки предупредить о своем приезде?        Василий прошел в дом и на немой ступор своих подопечных улыбнулся по старому.        — Василий Сергеевич?...        К его руке припал Степан, а дворецкий смотрел с немым удивлением, несколько раз протерев очки, просто не веря в то, что перед его глазами барин.        — Да, вернулся домой. Разве вы не рады?        Он смотрел в их глаза внимательно, но не видел какого-то ужаса, который бывает, когда человек сделал что-то плохое и теперь видел того, кто мог за это покарать. По поместью прошел радостный гул — барин вернулся на родину! Все работники сразу же сошлись, стали поздравлять и выражать свое счастье. Манилов крутился, отвечая на поздравления, и чувствуя себе по истине счастливым. В какой-то момент, он так же повернулся, но взгляд его сначала пал наверх. На лестнице, что вела на второй этаж, стояла Настасья. Зеленые глаза смотрели с немым удивлением, борясь с надеждой. Она стояла неподвижно, как и ее муж. Они оба не верили, что видят друг друга, спустя столько лет. Манилов боялся к ней подойти. Ее фигура, что стала лишь сильнее и крепче была ему так родна, но ему казалось, что она его ударит, пошлет, отпугнет! Крестьяне отошли от Василия, давая возможность супругам наконец воссоединиться.        Настасья не понимала, сон это или реальность? Она не чувствовала конечностей, а дышала раз через раз, не понимая, реален ли этот человек? Может, она просто спит и он ей снится? Манилова боялась. Впервые, она боялась. Она боялась, что сейчас она прикоснется к нему, все сожмется, рассеется в прах, и она проснётся в своей постели, как всегда одна. Она этого невероятно боялась, поэтому когда мужская фигура аккуратно двинулась ближе к лестнице, Настасья дернулась и задышала быстрее. Слезы наворачивались сами собою, ладони потели, а в душе горела надежда, надежда на то, что все это реально.        Василий не сводил взгляда с зеленых глаз, двигаясь медленно и аккуратно, боясь спугнуть. Он поднимался по ступенькам, но видел, что глаза возлюбленной влажны, а грудь двигалась не спокойно.        — Моя маленькая...        Одними губами пролепетал Манилов, когда был на одну ступеньку ниже.        Услышав такое родное название, Настасья вздрогнула и протянула ладони. Она не касалась его лица, боялась, ладони были в паре сантиметров от кожи. Манилова неспокойно дышала, всхлипы становились чаще. Она все еще не верила, что он тут, просто не верила...        Манилов смотрел на нее с такой же надеждой, чувствуя те же самые эмоции. Он столько раз репетировал эту сцену у себя в мыслях, но сейчас был полностью обезоружен. Когда она держала руки рядом с его лицом, он надеялся, что сейчас она прижмет его к себе, но этого все никак не происходило. Первый ментальную стену пробил Василий. Слезы полились из его глаз, он резко обнял свою жену, прячась от мира сего в теплой шее. Тонкие пальцы сжимали талию так сильно, что костяшки белели, он прижимал ее к себе, желая раствориться в ней навсегда. Настасья тоже плакала. Она трогала его быстро, в разных местах, то хватаясь за спину, то за белые кудри своего мужа, проверяя, что это он, что он здесь, наконец-то здесь!        Манилова разрыдалась, ноги подкосились, они оба упали на ступени, остервенело сжимая друг друга в своих руках. Прижавшись мокрою щекою к белой макушке, Настасья боялась, что сейчас все кончится, что его заберут и она никогда его не дождётся, но нет, он был здесь, он не растворялся в воздухе, словно дым, он так же рыдал, так же рвал ее белую рубаху, не имея возможности напитаться ею. Супруги боялись друг друга, боялись, что в жизнях что-то произошло, что они никогда не смогут быть вместе. Манилов боялся, что она ему изменила, что любит другого, а не его; Настасья боялась, что чувства его нежные остыли, что сейчас он об этом скажет. Но зря они боялись, зря мотали эти больные фантазии у себя в голове!        Оба не чувствовали ни рук, ни ног, ровным счетом — ничего, кроме сердца, что болело и было не ясно, от каких чувств. Настасья аккуратно отстранила заплаканное лицо блондина от себя, дрожащими руками ощупывая гладко выбритое личико. Она трогала его щеки, его губы, виски, лоб, все, что только было можно и нельзя. Влажные голубые глаза смотрели с такой любовью и верностью, Манилов так на нее смотрел, как смотрели собаки на своего хозяина. Когда она достаточно убедилась, что это был реальный человек, что весь этот мир — это реальность, Настасья заплакала пуще прежнего, но уже от счастья. Она плакала за все эти годы мучений, за все печали свои и невзгоды, плакала, как дитя. Василий тоже плакал, плакал от безумной радости, что не могло выразиться простой улыбкой. Улыбки было недостаточно.        Они еще долго лежали на лестнице, не имея чести успокоить слезы. Лишь через некоторое время Настасья смогла вздохнуть полной грудью, пусть и с перебоями. Она с бесконечной любовью смотрела на любимое лицо, все такое же красивое, такое же родное и свежее, как кровь с молоком.        — Мой одуванчик...        Василий улыбнулся, с ожиданием смотря ей в глаза. Они много хотели сказать друг другу, очень много, но языки устало лежали от их долгого плача. Вместо всех слов, Настасья взяла лицо своего мужа и с предельной нежностью поцеловала, как не целовала ещё никогда.        Любовь между ними была крепкой, непокалибимой и очень безумной. Они друг друга ждали, трепетно любили и сейчас просто были готовы умереть от пожирающего чувства любви. Настасья жадно целовала своего мужа, руками гладя влажные щеки, все еще не чувствуя своих ног. Она все еще пыталась принять тот факт, что теперь Василий никуда не денется, что они навсегда будут вместе.        Еще не скоро их губы могли оторваться друг от друга. Настасья с огромной любовью смотрела на него, ее пальцы все еще впивались в широкие плечи своего возлюбленного.        — Я так скучала... Мне было так плохо...        — Я теперь буду всегда рядом, любовь моя... Всегда... Я никогда тебя не брошу больше...        Она крепко накрепко обняла его, или вернее сказать, вцепилась в него, ибо обхватила его торс ногами, не желая отпускать вовсе. Василий все же поднялся с этим прекрасным "рюкзачком", ласково целуя сильные плечи и гладя по широкой спине. Теперь он не понимал, как вообще мог так подумать о ней? Она так жадно цеплялась, так крепко держалась, ее глаза выражали такую огромную любовь, что ему хотелось просто умереть у её ног. Она дождалась, она любит.        Пока старшие Маниловы обнимались, через толпу домашних работников пробивались две маленькие фигурки. Станислав грубо толкнул дворецкого плечом и взглянул на Маргариту, что послушно шла за ним. Взглянув на то, как их мать цепляется в безумном счастье за какого-то мужчину, оба очень изумились. Они немо смотрели, как высокая фигура поднялась, держа Настасью навесу, как они друг друга нежно целовали, как любовно смотрели друг на друга...       — Папа?...        Тихо прошептала Маргаритка и уже хотела пойти туда, но брат остановил ее рукою и глянул на нее.       — Пусть они отлипнут друг от друга.        Станислав волчьими глазками наблюдал за тем, как их мать все же отпускает блондина и ступает крепкими ногами на земь. Даже стало казаться, что тяжелая некогда ее фигура стала более легкой: она двигалась так изящно и спокойно, не было какой-то грубости в движениях ее боле.        Василий случайно оторвал взгляд на толпу. Средь ухоженных работников он увидел маленькие фигурки. Их было тяжело не заметить — слишком хороши собою были эти детки. Манилов аж затаил дыхание, организм все никак не мог успокоить бешеное чувство любви. Настасья проследила за его взглядом и мягко улыбнулась, увидев своих детей, что не очень уверенно смотрели на мужчину пред ней.        — Мои малютки... Боже мой, как вы выросли...        Женщина отошла, давая возможность отцу обнять малышей. Она убрала руки за спину и с улыбкой на устах наблюдала, как он сел пред ними на колени и зажал в таких объятиях, что Маргарита зажмурила глазенки. Она моментально приняла блондина, ведь от него действительно веяло такой добротою, которая могла идти лишь от отца. Девочка обняла Василия за шею и прижалась, губки ее радостно улыбались. Станислав же еще пару минут хмурился, скептично изогнув бровку, но и он быстро сдался. Даже если бы не знали они, какой внешности был отец, было невозможно его спутать. Было в этом мужчине что-то очень родное и доброе, что заполняло душу до конца.        Настасья улыбалась, искренне улыбалась, смотря, как Василий быстро завоевал доверие маленьких сердец. Но подойти к ним почему-то боялась. Какая-то неуверенность была в ней, некая робкость, чувство, что позволяло лишь смотреть, но не участвовать. Было ей немного обидно, обидно за то, что не было у нее в детстве такого. Всегда она была волчонком, что, быть может, и ждал внутри душе своего папу, но он никогда не придет.        Василий легко поднялся, держа довольных детей на руках. Взглянув на жену, он заметил переживание в зеленом взгляде и одарил мягкой улыбкою. Он знал обо всех ее переживаниях, знал обо всем, знал ее лучше, чем она сама, но не собирался оставлять в тревоге. Подойдя к Настасье, мужчина тут же нежно боднул ее своим лбом.        — Ты ведь знаешь, как я сильно вас всех люблю?        Манилова, немного отогревшись, все же обняла их всех, сжимая в своих крепких руках.        — Я все равно люблю вас всех сильнее.        Станислав ловко перебрался на руки матери, но держал отца за рукав, все же не желая, чтобы он куда-то уходил.        — А папа больше никуда не уйдет?        Звонкий голосок Маргаритки приятно теплил душу обоих родителей. Василий отвесил ей крепкий поцелуй в белокурую макушку.        — Никуда. Буду всегда рядом со своею принцессой.        Девочка засмущалась, потупила глазки, щечки ее приняли красный оттенок. Вместо того, чтобы посмотреть на отца, она уткнулась в его плечо, прячась от этого ощущения.        — И со своей королевой, естественно.        Настасья пощурила глазки от поцелуя в носик и тихо посмеялась.        — Королева просто уже никуда не отпустит. И кстати... а где ж наш верный сподвижник?        — Ноздрев?        — Он самый.        — Он чуть позже приедет. С кем-то подрался, поэтому его на неделю там оставили, в качестве наказания. Думаю, через дня три уже прибудет.        — Это тот волосатый дяденька? - Маргарита отстранилась от отцовского плеча и с интересом посмотрела на мать.        — Он, ягодка моя, он... - Настасья мечтательно отвела взгляд, губы ее охватил кутильный и азартный блеск. - Конечно он. Саша. Брат мой.       — Он тебе брат оказывается? - Станислав удивленно уставился на мать.       — Да. Мы рождены от разных родителей, но жизнь сделала нас родными друг другу.        Настасья словно помолодела на десять лет. Глаза ее приобрели наглый, юный и такой заискивающий блеск, что Станислав аж хихикнул. Губы растянулись в ухмылке, ожила Настасья Кулакова. Она ждала своего друга, очень ждала. Без него и дышалось как-то не так. Воздух был не таким.       — Мне кажется, он как только приедет, уже будет знать обо всех событиях губернии. Поэтому, думаю, стоит даже к этому немного готовиться.        — Пусть приедет сначала. Ее глаза снова потускнели мудростью, мать ласково поцеловала своего сына в макушку и зарылась носом в мягкие кудри. Сладкий запах ребенка никогда и ни с чем не сравнится. Это особый запах, пока человек был ещё ребенком и за ним до́лжно ухаживали, он всегда пах как-то... это запах слову "родной". По другому этого никак нельзя описать, да и не каждый этого поймет, но мать, что любила этих двух малышей, постигнула этот аромат, и была оттого очень рада.        Маниловы, уже в полном комплекте, после ушли в столовую, где очень плотно отобедали, от чего Маргаритка и Станислав стали клевать носом. Василий это заметил быстрее Настасьи, поэтому аккуратно отнес обоих в детскую, уложил, по отцовски поцеловал белые лобики и ушел, оставляя комнату наполняться сонным сопением. Настасья не могла не улыбаться. Наблюдать за молодым отцом, что так искренне и лучисто любил своих детей — прекрасное чувство. Она и сама хотела на часик другой прилечь, еда приятно тянула к стулу что даже вставать желания не было.       Василий плюхнулся рядом с женою на стул и привалился к ней на плечо.       — Что-то я устал... Может, пойдем отдохнём?        — Тебе тем более нужно отдохнуть, ты с дороги, - Настасья глянула на маленький кусочек балыка, что было даже жаль оставлять одного на тарелке. - Сейчас осилю этот кусочек, и пойдём...        Василий засмеялся и обнял руку своей женщины. Из-за разницы в росте ему было не очень удобно, но ему не хотелось отстраняться от Настасьи, он ужасно соскучился по ее касаниям.        Манилова все же смогла доесть кусочек, полотенчиком вытерла губки и, очень тяжело вздохнув, так же привалилась на Василия. Мужчина зарылся носом в кудрявые волосы своей женщины, перемещая руки на плечи Настеньки, дыша ею.        — Что-то у меня даже сил идти нет, - тихонько прошептала она.        — Да и у меня тоже...        Настасья положила руку на колено мужчины, мягко поглаживая своего одуванчика. Она так сильно его любила, так ласкова была с ним, да и просто была счастлива, что наконец-то этот кудряшик был здесь, рядышком. Не хотелось больше быть грубой, не хотелось делать кому-то больно, словом, ничего не хотелось, кроме как лечь с ним в тёплую постель и обняться всем телом, просто чувствовать каждой клеточкой своего тела его тепло. Это желание было сильнее тяжести в животе, поэтому Манилова стала медленно подниматься. На недовольное мычание мужа, женщина ему улыбнулась.        — Пойдем в спальню...        Ее тихие слова были несколько смущены. Всё-таки, столько лет она спала одна, делила кров с одиночеством, а теперь было даже как-то странно впускать в свою обитель Василия. Но ей этого очень хотелось.        Поэтому он тоже следом встал за ней, оставляя кофтан на спинке стула. Он медленно плелся за барыней, осматривая дом. Здесь много чего изменилось, точнее, здесь появился наконец домашний уют. Было просторно, чисто и убрано, он представлял, как здесь особенно хорошо зимами. Пока весна билась в окна, из-за солнечного света, огромная и темная мебель была несколько незаметна. Под светом же камина все это обретет некоторую величественность и праздность. Василий поднял глаза наверх; там его взгляд поймал портрет хозяйки этого дома. Настасья была изображена такой холодной, что даже тон кожи был несколько бледным. Глаза горели искренней ненавистью, а над губой кривилась маленькая морщинка, подчеркивая это чувство. Ее темные брови были сдвинуты, кидая тень на прекрасные зеленые глаза, что пусть сейчас и горели темными чувствами. Каскад русых кудрей закрывали шею и плечи женщины, смягчая взгляд и напряженность лица. Но какой бы злобой она не лучилась, Василий весь обмяк от ее восхитительности. Он смотрел с детским и влюблённым выражением лица на свою обожаемую, услаждая свои глаза ее мрачной харизмой. Она была его полной противоположностью, была такой холодной, но лишь он мог ее согреть. Лишь он мог ее принять такой. Словно вытесанная изо льда фигура — она была ему самой любимою и прекрасною женой, от которой кровь в его жилах начинала кипеть. Василий, словно мальчик, синел, желтел, краснел, зеленел, и все от жгучей любви к этой искусительнице.        Не услышав топота за собой, Настасья нахмурилась и через плечо посмотрела на мужа. Завидев, что тот прилип к ее портрету, она хихикнула и ласково улыбнулась. Мужчина прижал руки к своей груди, придерживая бурно стучащее сердечко, а сам принял самый блаженный вид — как кот весь зажмурился. Манилова подошла к нему и обняла сзади, утыкаясь носом в его плечо.       — Тебе нравится?        Тихонько спросила она, начиная водить ладонью по слегка округлившемуся животу Василия. Все же, еда понравилась всем.        — Естественно...        На выходе прозвучал его баритон и он смог оторвать взгляд.        — Скоро здесь будут висеть Маргаритка и Станислав, а рядышком со мною ты...        Настасья закрыла глаза и прижалась щекой к широкому плечу. Она и сама себе нравилась на этом портрете, хорошо, что художник развидел в ней только плохое. Пусть люди видят лишь плохое в ней, хорошее она отдаст детям и мужу.        — Как же я тебя люблю...        Сколько раз еще эти слова будут вырываться из уст влюблённых? Бог знает, но им обоим хотелось вернуть те шесть лет, дабы просто показать свою огромную любовь друг к другу. Пусть они в браке уже семь лет, их чувства были на той стадии, когда муж мог упустить двойственную шутку, а жена смутиться и потупить взгляд; когда нежности были очень востребованы и без них не спалось; когда она могла не спать до утра, в ожидании своего возлюбленного. Это была прекрасная стадия, самая свежая и восхитительная, каждый человек должен на себе почувствовать то окрыление в моменты близости, но не каждый этого достоин.        Вскоре, герои наши добрались до двери спальни. Открыв ее, Настасья про себя хмыкнула, заметив, что постель сменили на чистую, а убранство аж блестело от чистоты. Всё-таки, любила она своих слуг за это, когда без слов понимали они, что и как стоит сделать. "Позже поблагодарю их..."        Сейчас они оба плюхнулись в постель, даже не переодевшись, настолько этого не хотелось. Силы были лишь на то, чтобы очень крепко обняться, не менее крепко поцеловаться, и в таком же положении тел уснуть. Они тихонько сопели друг другу на ушко, и были этому безумно счастливы.        Маниловы проснулись от того, что в комнату ввалилась детвора. Малыши уже проснулись и хотели получить побольше внимания от отца, что был для них все в новинку. Они весело забрались на сонных родителей, шумя и веселясь. Настасья тихо засмеялась и прижалась лбом к груди мужа, что выглядел немного удивленным от такого положения дел. Удивление быстро сменилось теплотою во взгляде и Василий аккуратно повалил на взъерошенную постель сына, что залез на его бок.        — Шалуны! Хулиганы эдакие! Чего это вы отоспаться не дали?        — Мы немножко!        Маргарита улыбнулась и положила голову на плечо Настасьи, смотря на все еще не до конца проснувшегося отца. Василий утер глаза и нежно погладил дочь по волосам.        — Немножко они... Хулиганы...        С активной ребятней было тяжело уснуть повторно, а точнее невозможно. Станислав, что тоже жаждил отцовского внимания, очень активно буцкал его по плечу, от чего Настасья еле сдерживала хохот.        — Еще и руку на отца поднимают, - Василий все еще старался лежать с закрытыми глазами. - Я изумлен....        Но все же вскоре он не выдержал, сел и принялся щекотать под ребрами бедного мальчишку, что тут же засмеялся и попытался вернуться от быстрых и ловких рук Василия. Выходило плохо, но духа боевого Станислав не терял, стараясь удрать. Женская половина семьи наблюдала за всем этим с тихим смехом, а вскоре и вовсе Маргарита стала убирать густые волосы матери в косичку, но не выходило, ибо те пушились и уж очень не хотели подчиняться маленьким ручкам.        После активного пробуждения, семья спустилась вниз, где остаток времени проводили все вместе, общаясь и играя. Только тогда дети поняли, как все же им не хватало отца, ведь тот был намного общительнее матери, да и улыбался в три раза чаще. Ведь малышам нельзя объяснить, от чего лицо родителя хмуро и напряжено, особенно у Настеньки, что все эти шесть лет работала, не покладая рук, и старалась между работой найти еще и время для времяпровождения с детьми. Им этого не понять, да и пусть, ведь с появлением мужа Настенька тоже стала улыбаться намного чаще.        Манилов был очень счастлив оттого, что дети не становились в штыки, ибо очень переживал по этому поводу. Всё-таки, они не могли его запомнить, когда были совсем малютками, а сейчас уже были довольно большими, имели свое твердое мнение и при огромном желании могли бы просто не принять Василия. Всё-таки мать дала свое влияние — даже маленькая Маргаритка, что была маленькой и по истине женственной девочкой, говорила все, если ей что-то не нравилось. Сейчас же она с мягкой улыбкой наблюдала, как отец носиться за ее братом, что смеялся во все горло и пытался убежать от Василия. Конечно, если бы он хотел поймать этого проказника, он бы давно это сделал, но им обоим этого не хотелось. Настасья удобно устроилась в кресле рядом с дочкой, держа свой блокнот в руке и задумчиво наблюдая за мужской половиной. Мысли ее были о работе, что было неудивительно, она всегда думала о работе и сейчас, когда во всю сажался урожай и за этим стоило следить. Всё-таки, этим летом ей хотелось хорошенько отдохнуть на балах, наконец представить детей остальной губернии N, самой наконец выйти в свет и хорошенько покутить. Всё-таки, она не была забыта никем, ее так же ждали, переживали и очень интересовались ее жизнью. На письма, что приходили от ее друзей и товарищей, она отвечала без инициативы и какого-то интереса, стараясь уложить все свое письмо в нескольких строках. Она считала, что не была никому интересна, поэтому и о делах в своем доме можно было умолчать.        Поэтому, чтобы хорошо отдохнуть летом, нужно было побольше денег. Их и так было много, ибо под ее рукою покоились огромные владения, безграничные поля и леса, что принадлежали лишь ее семье и подопечным. С таких полей получалось много мяса, пуха, шерсти, тканей, чего только не получалось! Все это так же очень охотно продавалось и выкупалось купцами, но и не за дешевку, ибо у Настасьи Васильевны плохого не водилось — строгость не позволяла. Она не боялась потратить деньги на земли и на новых крестьян, но при этом тысячу раз думала о том, чтобы приобрести себе новую рубашку, ибо старая уже была не в самом свежем видке. На себя она тратила мало, не имея привычки закупаться множеством одежды. Выглядеть чисто и опрятно ее полностью устраивало, а запах черних с порохом уже нельзя было выесть с рук ее, поэтому духи были тоже не самые дорогие. Быть может, она наконец закупит себе одежды, когда будет появляться в людях, но пока можно было об этом не думать.        Раскрыв писчию книжонку, она хмуро читала последние записи, пока пальцы терзали нижнюю губу женщины. "Надобно бы приказчика звать, пусть отчеты приносит... Скотины тоже надо бы закупить побольше, все же вырастет и продастся все. Когда там приедет та ракалия? Ну-ка..."        Пальцы ее быстренько стали листать. "К концу весны. Ничего, найдем чего продать. Настоек эдаких наделаем, трав..."        Манилова слегка кивнула, соглашаясь со своими мыслями и закрывая книжонку. Кинув ее небрежно на стол, она снова вернулась в жизнь своей семьи. Василий уже устало лежал на полу, а рядышком и Станислав, пока дочка заливалась звонким смехом.        Настасья прыснула со смеху, поймав усталый взгляд своего мужчины. Она нежно спросила:        — Укатали моего одуванчика? Василий жалобно кивнул, медленно стал подниматься на четвереньки, но Станислав и тут его обогнал — злобно хихикая, он дополз к коленям матери. Манилов, покачав головой, тоже подобрался к коленям своей жены, положил подбородок на них, нежно рассматривая голубыми глазами любимое лицо. Настасья запустила волосы в его шевелюру, начиная наглаживать. Вторую руку она положила на голову сына, начиная того тоже гладить.        — Устали, два одуванчика моих...        Оба закрыли глаза, внимая ласки Настеньки и отдыхая после недавней бурной активности. Маргаритка тоже забралась на подлокотник и прижалась к плечу матери, желая получить свою порцию внимания. Виском прижавшись к макушке дочери, Настенька слегка прикрыла глаза, наслаждаясь тишиной.       Так Маниловы и проводили время вместе, то бесясь, то читая книги, что по итогу меньшие Маниловы уже вечером во всю сопели в детской. Старшие же долго пили вино в спальне, разговаривая на все темы, да и просто наслаждаясь друг другом. Настасья сегодня не уходила добивать свои мышцы тяжелыми весами, сегодня наконец-то в этом не было надобности. Горячо любимый ею человек наконец-то был рядом, сердечно прижимал к своей груди и нежно целовал. Она все это внимала, как губка, не желала, чтобы это оканчивалось, боялась, что завтра проснется в пустой постели.        После долгого и насыщенного эмоциями дня, Настасья около часа отдыхала в горячей ванне. Мужа она постеснялась впускать, пусть и хотела, но смущение взяло вверх. Переживания по поводу фигуры плотно засели в ее русой головушке, что очень зря, но и с собой поделать она ничего не смогла. После ванны она убрала свои волосы в пучок, облачилась в белоснежное белье, а поверх повязала халат. Поглядевшись в зеркало, она хмыкнула, видя все еще свежее и румяное лицо, ничем пока не омрачненное.        Поднявшись в господскую спальню, где ее дожидался Василий, она пыталась сдержать улыбку. Лежа на спине, мужчина читал книгу, по видимому, взятую с тумбочки. Его коленка весело покачивалась из стороны в сторону, а поросшая грудь была практически полностью раскрыта. Настасья решила закрыть дверь на замок, на всякий случай. Этим она и отвлекла от чтения блондина. Он перевернулся на живот и с улыбкой взглянул на свою женщину.       — Тебе очень идет, когда ты так волосы собираешь. Такая строгая барышня...       Он заигрывающе дернул бровками, под голову сложив руки. Настасья поставила руки в боки и ухмыльнулась.        — Мне все идет.        Василий задорно дрыгал ногами, не сводя с нее взгляда, пока Настасья убирала все по полочкам. Проходя мимо кровати, она внезапно и сильно ущипнула блондина за задницу, от чего тот изумленно пискнул. Женщина засмеялась, покачивая головой, а мужчина принялся поглаживать болящее место.        — Синяк будет теперь...        Тихо пробурчал он себе под нос, но все же был в душе очень этому рад. Уж очень ему нравились их старые игры, очень он хотел, чтобы они и сейчас продолжались.        Когда Настасья была полностью готова ко сну, она наконец подошла к кровати и подняла бровку. Василий лежал по диагонали и все так же счастливо дрыгал ножками.       — Господин, я понимаю, что у нас кровать большая, но и вы — не малыш. Соизвольте принять другое положение тела.        Она поставила свечник на тумбу и села рядышком, начиная гладить широкую спину своего мужа.       — Мой самый любимый мальчик... Право, так скучала по тебе.       — И я по тебе... Ложись ко мне, Настенька.        Манилова улыбнулась и тоже легла рядышком с ним, по диагонали. Его дрыганье ногами оказалось заразительным — уже через минуту они оба дергали ножками. Настасья прижалась щекою к плечу своего мужа.        Еще час они разговаривали, делясь всем тем, чего не могли подарить друг другу на расстоянии, а уже после мирно уснули, все так же лежа по диагонали на животе.