Невозможно сдержаться, давай целоваться

— В смысле ты меня записал к массажисту? Опять? Не доводи до греха, я больше туда ни ногой, — Хенджин расхаживал по комнате, едва не плюясь ядом на столь болезненное известие. Уж он то не думал, что светлую головку его лучшего друга снова посетит такая мысль. — Пиздуй знаешь куда с такими предложениями, Джисон? — Просвети, — брюнет закатывает глаза, опираясь рукой на подлокотник кресла, недовольно поджимая губы от полученного отказа. А он то так старался найти хорошего специалиста. И нашёл же! А тут выёбистая лама упёрлась копытами, что с места не сдвинешь. — Нет, ну ты послушай. — Выйди нахуй. И это моё последнее слово, — тонким музыкальным пальцем блондин указывает на дверь и садится за письменный стол, больше не желая слушать никаких уговоров. — Но Хенджин, тебе нужно на массаж, ты и сам это прекрасно знаешь, — Хан не из первых уст слышал, как Хенджин по частям себя собирает после каждой танцевальной практики, потому что нагрузка слишком большая, а с тех пор, как продлили время тренировок, у старшего не было никаких сил добираться домой, из-за чего он умащивался в углу зала, беспокойно засыпая. Вот только Хван не знал, как у Джисона всполошилось сердце за него, когда он однажды оступился, с грохотом валясь на пол, не в силах подняться в одиночку. — Только отнекиваешься до последнего, пока не прижмёт. — Мне нужно, чтобы ты от меня отъебался, — Хенджин берёт в руки телефон, листая ленту инстаграма, лишь бы чем-то себя занять и не слышать эти просящие нотки в голосе Хана. Нет, он не уговорит его снова пойти в это логово монстра. Ни за что. — Сначала сходи к нему, а потом уже жалуйся. Обещаю, будет не как в прошлый раз, — Джисон медленной поступью приближается к столу, стараясь снова обратить на себя внимание и достучаться до здравого рассудка Хвана. — Кто ж знал, что оздоровительный массаж оказался немного болезненнее, чем предполагалось? — Немного? — Хенджин вскакивает, роняя телефон, больше не обращая никакого внимания на кусок железки. Напирает на младшего, оттесняя его к ближайшей стене лишь одним взглядом. — Это теперь называется немного, блять? Меня словно через мясорубку пропустили и выплюнули, — морщится от неприятных воспоминаний, а чувство страха оказаться на массажном столе снова и испытать что-то сродни пытке, в который раз поселяется где-то под рёбрами. — Сам пиздуй на блядки к этому массажисту, а меня в это не втягивай! — Он профессионал своего дела, ты не пожалеешь, — Джисон едва руки в вопрошающем жесте не складывает, пока нижняя губа беспомощно дрожит из-за невозможности переубедить не переубеждаемого. — Просто сходи. — Просто сходи нахуй. Неужели это так сложно? — фыркает Хван складывая руки на груди, не собираясь потакать столь сомнительной просьбе. — Минхо, я не выдерживаю, скажи ему хоть ты что-нибудь! — брюнет топает ногой, кидая вопрошающий взгляд на своего парня, удобно устроившегося в углу комнаты и не подающего признаков жизни до этого момента. Лишь закатанные глаза свидетельствовали о том, как его достал пустой спор этих двоих. Хан дует губы из-за наплевательского отношения лучшего друга на заботу от чистого сердца и держит путь в утешительные объятья Ли, который успокаивающе поглаживает младшего по пушистым вздыбленным волосам, призывая выдохнуть и не тратить энергию зазря на набыченного Хвана. — А зачем говорить-то? Связать по рукам-ногам, запихнуть в машину и в таком виде оставить под дверью массажиста. Тоже мне проблема, — скучающе предлагает Минхо, даже не смотря в сторону разгневанного блондина. — Как вариант, — кивает Джисон, соглашаясь и опасливо озираясь на затихшего друга. — Да вы, вы… Какого чёрта? — не выдерживая, Хенджин вскакивает с места, мечась по комнате и бросая испепеляющие взгляды на воркующую парочку, удобно расположившуюся в кресле. — Потому что нехуй выёбываться, — пригвождает Ли мельтешащего перед глазами Хвана к месту одним лишь угрожающим, нетерпящим возражений взглядом. — Вы оба прекрасно помните, как я отходил от прошлого приёма. И вы смеете заставлять меня идти туда ещё раз? — блондин обнимает себя руками, стараясь спрятаться от двух пронзительных пар глаз. Он на грани того, чтобы разрыдаться. Честное слово. Им командуют в его собственном доме, заставляя пойти к чёрту на куличики и не вернуться. А если он правда не вернётся? Что если этот массажист что-то ему передавит и всё, прощай, Хенджин, поминай, как звали? А им хоть бы хны! — Ни за что. — Хенни, это другой человек, чего ты так боишься, я не пойму? — предпринимает ещё одну попытку Джисон, участливо глядя на дрожащую то ли от злости, то ли от страха фигурку друга. — С постели не встать завтра, чтобы швырнуть подушку вам в ебало, потому что вы оба, блять, с утра пораньше трахаетесь как кролики, пока я пытаюсь не заорать от боли во всём теле, от, на минуточку, оздоровительного массажа, который сделает лучше. Сделал, блять, спасибо, полный восторг! — всплескивает руками Хенджин, медленно двигая к дивану, усаживаясь на самый краешек и устремляя поникший взгляд куда-то в потолок, просверливая дыры. — Прекрати гиенить! Сделай хоть раз, как я прошу, — как бы Джисон не хотел остаться в утешительных объятьях Минхо, единственный, кому в данный момент нужно утешение — Хенджин, у которого глаза на мокром месте от одной попытки представить, как он орёт от боли, пока ему разминают мышцы, хотя по ощущением, словно ломают кости. Хан тихонько и без резких движений подходит к Хвану, присаживаясь на корточки, очень надеясь, что не получит коленкой под дых, и ласково оглаживает икры блондина, смотря просящими глазами в давно родные, сейчас большие от страха. — Вкрай охуел, — дрожащими губами, на грани шёпота выдыхает Хенджин, обессиленно прикрывая глаза и откидываясь на спинку дивана. — Когда? — Через час, — вторя тихому голосу Хвана, шепчет Джисон, заключая его в крепкие объятия. — Не ругайся, я хочу как лучше. Мы хотим как лучше. Если ты посетишь этот сеанс массажа, я тебя прям… прям поцелую! — Боже упаси, — подавляет смешок Хенджин, обречённо выдыхая. Его снова убедили.

💘💘💘

Сколько времени Хенджин проторчал в незнакомом ему месте, блуждая среди бесчисленных коридоров, дабы найти нужную дверь, которая, к его большой радости, не была никак обозначена — вопрос сложный. Пойди туда, не знаю куда и заблудись называется. Он и так уже опоздал на добрых пятнадцать минут, может, это знак, что ещё не поздно уйти? Может быть, его уже не ждут? Матерясь себе под нос и проклиная Джисона, на чем свет стоит, парень спускается на первый этаж, чтобы как можно вежливее улыбнуться строящей ему глазки девушке на ресепшне и спросить, где найти нужного ему массажиста. Который оказался единственным в этом элитном здании. Поднимаясь на второй этаж, засовывая поглубже мысли о том, чтобы сбежать и больше никогда сюда не возвращаться, Хенджин не замечает, как оказывается перед большой белой дверью кабинета, расположенного в конце коридора, так и застывая, не решаясь постучать. Он уже здесь. Дело за малым. Постараться не умереть. Пообещав себе добавить в черный список названивавшего без устали Джисона и сменить дома все замки, чтобы проворная щекастая белка не могла попасть в его обитель, он, наконец, стучит, внутренне дрожа. Сердце колотится где-то в глотке, когда из-за двери раздаётся приглушённый расстоянием голос массажиста. — Извините, я опоздал, — Хван удосуживается поднять глаза, чтобы взглянуть на свою смерть и, о Господи, куда пропал весь воздух? Ему нечем дышать. Парень или нет, мужчина, одетый в полупросвечивающую черную рубашку, под цвет ей обтягивающие джинсы, что гармонично подчеркивают мускулистые бёдра и халат, едва не трещащий по швам; с темными, но добрыми глазами смотрит прямо на него, слегка улыбаясь, расставляя баночки и какие-то крема. И эта груда мышц собирается массировать ему… Стоп, а что, собственно, он будет массировать? Хенджин почти что душу Боженьке собирается отдать, когда чарующий, словно и нечеловеческий голос массажиста раздаётся совсем рядом, заставляя блондина отмереть и поклониться в знак извинения. — Не убивайте меня, я хороший! Тихий смешок массажиста перерастает в мелодичный смех, что дарит парню некое ощущение комфорта и умиротворения, так что страх уходит на второй план, пока он снова не поднимает взгляд на мужчину в черном. На очень привлекательного и сексуального мужчину, перед которым хочется раздвинуть ноги и забыть о том, что близится время пыток для уставшего тельца и забитых от танцевальных тренировок мышц. Почему такие красивые люди, как он, причиняют боль? — Хенджин, да? — слегка хриплый, глубокий голос массажиста вырывает парня из оцепенения, который пытается собрать себя в кучу и выдать что-то разумное, но губы немо шевелятся, не в силах выдавить из себя большее, чем звуки запыхавшегося тюленя. — Воды? Хван хватает такой нужный ему воздух ртом, усиленно кивая головой в знак согласия, и присаживается на в двух шагах от него стоящий диван. Он только пришёл, а уже проблему создал из ничего. Ну, подумаешь, массажист красивый, что он, красивых людей никогда не видел? Или это от волнения и боязни уйти с переломанными ребрами? Ой, и не завидует он этому мужчине, а себе завидует, хоть на красоту посмотрит перед адской болью. Наверное, он выглядит как напуганная лань, поэтому его не торопят в действиях и не требуют побыстрее расчехляться. Массажист возвращается со стаканом воды и маленьким белым полотенцем, протягивая их блондину, с которого уже пять ручьев пота сошло. Хенджин с тихой благодарностью принимает их, выпивая охлаждающую влагу, и утыкается лицом в предложенное полотенце, пряча стыдливо глаза. Он только пришёл, а уже успел опозориться перед этим, на первый взгляд элегантным мужчиной, вот только если бы он посмотрел прямо сейчас в глаза напротив, то увидел бы, что там нет ни намёка на усмешку, лишь понимание. Понимание того, что этот человек знает слишком много. — Ну что, порядок? — шепчет массажист, словно боясь нарушить спокойствие сидящего на диване парня, забирая стакан из дрожащих рук и полотенце, наполовину закрывающее лицо его особенного клиента. — Тебя сюда пинками под зад загнали? — Я сам пришёл! — обиженно дует губы Хенджин, складывая руки на груди. — Но меня заставили. Сказали, что Вы хороший и всё такое, мастер хороший в смысле, ну, может и человек тоже ничего так, я не знаю, но да… Мужчина подавляет смешок, отчаянно рвущийся из груди. От умиления, конечно же. Слишком милый паренёк к нему нагрянул спустя четверть часа от начала сеанса. Ну да это не проблема, он не прочь задержаться подольше. Он оглядывает модельную фигурку парня, что прячет руки в длинных рукавах рубашки, и открыто улыбается, когда ловит на себе ответный взгляд блондина. Мужчина прекрасно осведомлен о страхах Хенджина и о его прошлых походах к другому массажисту, не увенчавшихся успехом, поэтому не торопит и даёт отдышаться перед грядущим неизбежным. Джисон и тут постарался. Всё для его любимого Хенни. Не пихать же своего лучшего друга в руки кому попало, именно поэтому он в этот раз очень ответственно подошёл к подбору специалиста, и не абы какого, а первоклассного, высшей категории. — Раз сам пришел, то, может, сам и разденешься? — не давит — предлагает массажист, участливо смотря на уже румяного блондина, который тут же спешит прикрыть лицо руками. — Полностью? — обречённо выдыхает Хенджин. — А ты как хотел? — Я никак не хотел, я тут только по просьбе своего лучшего друга и его парня. — Они переживают? — конечно же, мужчина в курсе, о ком речь. Он никогда не забудет, как ему позвонили в 3:02 по Сеулу каких-то два парня, которых он сперва принял за напившихся подростков, которые наперебой начали орать о том, как их друг загибается от боли в мышцах и отказывается идти к специалисту за помощью. Он тогда сказал: зачем просить о помощи, если она тому не нужна, на что получил в ответ слезные заверения о том, что это необходимость, а их друг просто боится. Чанбин ещё никогда не был в таком жёстком ахуе, но на предложение первой помощи согласился, и вот всем хорошо известный Хенджин сидит в его личном кабинете на его диване и всё ещё внутренне содрогается от страха, всеми силами стараясь не показывать это внешне. — Такое чувство, что они хотят от меня избавиться, — шмыгает носом Хван, обнимая себя руками за плечи. — Или они просто о тебе заботятся, — встаёт на защиту двух парней Чанбин. Он только вчера с ними виделся и, если честно, не сомневался, что этим двоим составит большого труда затащить сюда этого боязливого парнишку. — Или им просто было необходимо потрахаться в новой обстановке, ведь в своей квартире они то уже все углы облюбовали, — фыркает Хван, понемногу расслабляясь и медленно избавляясь от одежды, чтобы не задерживать массажиста. У того, может, какие-то планы на сегодня, на завтра, на жизнь, а он тут рассиживается. — Ну или так, — смеётся Чанбин, отходя к массажному столу, чтобы не стеснять парня. А Хенджин пропадает. Тонет в этом мелодичном, запоминающемся смехе, на добрую минуту зависая с расстегнутой ширинкой. Можно ли влюбиться в смех человека, с которым познакомился несколько минут назад? Легко. Но ведь они даже не познакомились… — А Вы… как мне Вас называть? — этот мужчина уже видел его в трусах, а Хван даже не знает, как его зовут. Неловко получилось. — Чанбин, — подымает голову массажист от приготовления рабочего места, окидывая отменную фигуру блондина одобрительным тягучим взглядом, от которого тот покрывается мурашками. Хенджин уже согласен на боль, если будет получать её от этих рук. Пусть эти руки делают с ним всё, что хотят, он им всё простит, как и их обладателя. Парень мешкает, когда на нём остается лишь бельё, но не осмеливается подать голос. Они оба парни, а он, словно девственница на выданье, крепко держащаяся за свои трусишки, чтобы не стянули. На не сгибающихся ногах блондин медленно подходит к массажному столу, дожидаясь, пока его снова наградят вниманием и выгнутой бровью. — Мне отвернуться, чтобы ты разделся полностью? — мимолётная улыбка проскальзывает на губах Чанбина, но он сразу же становится серьезным. Всё-таки имидж нужно поддерживать. И этот парень не исключение. — А что Вы собрались массировать стесняюсь спросить? — у Хенджина едва глаз не начинает дергаться, а за минуту в голове проносится столько мыслей, где он успевает расправиться с Джисоном и Минхо самыми жестокими способами, пока его не прерывают, подавая полотенце для сокрытия самых важных частей тела. — Это же не то, о чем я думаю, нет? — Смотря о чём ты думаешь, — Чанбин становится полубоком к Хенджину, отводя взгляд, чтобы тот смог избавиться от последнего элемента одежды и, наконец, лечь. — Эти олухи записали меня на эротический массаж? — Хван сперва повязывает полотенце на бёдра, лишь после снимая боксеры, чтобы, не дай Всевышний что-то увидеть этому массажисту. — Они записали тебя ко мне, а со мной даже не эротический массаж таковым является, — Чанбин выдерживает паузу, чувствуя, как напрягается тело, что уже успело залезть одной ногой на массажный стол, да так и застыло, разинув рот. — Выдохни. Я же не всерьёз. — Господи помилуй, — да, не всерьёз, конечно. И это говорит человек, выражение лица которого серьёзнейшее до невозможности. — Аминь, — похлопывает Чанбин по столу, призывая Хенджина лечь так, как ему удобно. А ему никак неудобно. Как вообще можно без напряга расслабиться и лежать, пока тебя будет трогать высококвалифицированный массажист? Кое как парень умащивает свою тушку, задним глазом ощущая, как на него пристально смотрят, видимо сканируя своим профессиональным взглядом на наличие увечий. Вот и настал тот момент. Видит Бог, Хенджин любил эту жизнь. Если он выживет, он сам поцелует Джисона. А пока… — Как бы заезжено это не звучало, но ты должен расслабиться по максимуму. Разминать напряжённые мышцы в два раза тяжелее для меня и больнее для тебя, — говорит Чанбин, на что получает усталый стон и лишь большее напряжение. Неловкость буквально витает в воздухе. Массажист ровным счетом не понимает, чего стесняться этому парню, прямо сейчас лежащему перед ним. У него отменная фигура, и его уж точно никто не собирается тут давить до последнего вздоха, так почему Хван сжимается, как натяжная пружина, остаётся необъяснимым явлением и вопросом без ответа. Слышится щелчок и характерный звук выдавливаемого крема, по запаху напоминающий нотки цитруса. Чанбин предварительно разогревает холодную субстанцию в ладонях, после опуская их застывшему в страхе и, кажется, не дышащему блондину на плечи. — Выдохни. Обещаю, что ты не окажешься впечатанным в этот стол. — А так хотелось… — бормочет Хенджин себе под нос, наполняя свои лёгкие таким необходимым сейчас воздухом. Почему его никто не предупредил, что касания этих рук могут быть настолько мягкими? Без намёка на боль, без намёка на грубость. Хотя, на первый взгляд, они только и могут дарить ощущения сжимающихся в грубой хватке пальцев на шее и впивающихся до боли ногтей в бёдра. Хенджин рад, что он ошибся. Жестокости его тело не переживёт. Не после того, как он годами учил себя любить его таким, каким оно было задумано изначально, без выдающихся мускулов и накачанной задницы. Его и так всё устраивает. А загоны насчет того, что он слишком тощий, канули в лету после того, как Джисон промывал ему мозги ежедневно, по десять раз на дню повторяя, что Хван самый красивый, сексуальный и вообще, он бы ему дал, если бы не был влюблён уже тогда в Минхо. И однажды Хенджин поверил, посмотрев на себя другими глазами. Со временем от былой неуверенности не осталось и следа, особенно с тех пор, как Минхо научил посылать далеко и надолго недалёких обормотов, стремящихся залезть в трусы и слинять в ебеня на утро. Хенджин научился о себе заботиться, любить себя со всеми недостатками, которые позже превратились в достоинства. Он осознал, что вырос. Ты становишься взрослым не тогда, когда перестаёшь проситься на ручки, ты становишься взрослым, когда начинаешь иметь своё мнение. — Что? — Чанбин всё прекрасно слышал, но ему не привыкать. На что только в состоянии страха не способен наш мозг. — Что? — риторический вопрос, не нуждающийся в ответе, но голос массажиста, как ни странно, успокаивает, заставляя тело расслабляться под умелыми пальцами, а губы беспрестанно выдыхать горячий воздух при особо приятных надавливаниях в нужных местах. — Не больно? — участливо спрашивает Чанбин, продолжая массировать плечи, чередуя лёгкие надавливания с более ощутимыми, но не приносящими боли и дискомфорта. — Божественно, — протяжно выдыхает Хенджин, прикусывая губу, дабы не застонать от особо приятного касания. Такие умелые, сильные руки и такие осторожные, выдержанные прикосновения. Идеальные. Хенджину хочется, чтобы эти руки касались его как можно дольше, даря как можно больше незабываемых ощущений. Он никогда не был фанатом массажа, мало того, считал, что он может пополнить список ужасных пыток в истории, а теперь лежит перед самым лучшим массажистом и балдеет, едва не захлёбываясь в удовольствии. Видит Бог, он уже близко к этому, но кто посмеет обвинить его в этой слабости? — У тебя золотые руки. Пожалуйста, надави там сильнее. — Здесь? — Чанбин ощутимо надавливает пальцами чуть ниже шеи, за что получает награду в виде хнычущего голоса блондина с просьбой «ещё», а кто он такой, чтобы отказывать этому мальчонке, что вьётся на столе змеёй при особо точных попаданиях в нужные зоны? — Ах! — вырывается отчаянно из самой глубины, с долей крика, но не от боли. Хенджину хочется плакать от того, насколько чёткие и выверенные движения профессионала своего дела. Где он был раньше? Может быть, тогда Хван не словил бы чёртов триггер на всех в мире массажистов, которые могли бы ему помочь, и не мучился от боли в мышцах, которая давала о себе знать ближе к ночи. Но в любом случае, он сейчас здесь, почти полностью раздетый перед своей мечтой, как уже успел окрестить массажиста у себя в голове, так что он ни о чем не переживает. Какие могут быть волнения, когда эти руки оглаживают, массируют, давят, и так по кругу, без намека на боль, лишь чистая нега, закрой глаза и наслаждайся, что Хенджин и делает, утопая в блаженстве. Чанбину же только в радость выполнять свою работу, особенно когда приходят такие привлекательные клиенты. Он то и не особо заглядывался, просто выполнял то, что должен, то, что нравится, и ему были благодарны. Но этот парень что-то с чем-то. То ли он так отчаянно реагирует на лечащие прикосновения, то ли слишком чувствительный, что в обоих случаях тешит самооценку Чанбина, в который раз доказывая, что он лучший в этом деле, и других таких днём с огнём не найти. По телу блондина проходится дрожь при очередном надавливании на болезненные участки, и сдерживать ахи и охи, то и дело срывающиеся с губ, становится всё труднее. Он кожей чувствует улыбку массажиста, и он не против, совсем не против, пусть лыбится, сколько душе угодно, знает же, что хорош чёрт. Хенджину почти не обидно, но от невозможности касаться в ответ сосёт под ложечкой, а коснуться хочется, что аж сил нет, и зубы сводит от сексуального напряжения, витающего в воздухе, разбавленным запахом цитрусовых. Можно ему просто повиснуть на этом мужчине коалой и дышать им, а не кусать губы от одолевающего желания и мыслей о том, чтобы выпалить позорное: «а где тут можно подрочить, а то у меня встал от Ваших махинаций?». Но разве можно его винить в этом? В чём он виноват на этот раз? В своей несдержанности? Кто ж ему лекарь, если тело реагирует подобным образом на прикосновения этого массажиста, который знает толк в том, как довести до предела несколькими прикосновениями? У Хенджина слёзы на глаза наворачиваются, а губы дрожат в попытке что-то сказать, что, так и не увенчавшаяся успехом, тонет в хриплых стонах. Ему стыдно. Что о нем подумают? Что если примут за ненормального, неспособного держать себя в узде? Нормально ли реагировать так на стоящего над ним человека, прилежно выполняющего свою работу? Хван же не виноват в том, что его тело так безбожно подводит, откликаясь на дарящие свободу от боли прикосновения и совсем не слушая своего хозяина, что пытается не так рьяно показывать то, что видеть необязательно. Как же он попал. Радует, что массажист ещё ничего не заметил. Или заметил, но сделал вид, что ничего позорного в этом нет, ну с кем не бывает? И в самом деле, с кем? Да ни с кем! Специалист Хвану попался хороший, который не стебёт, а продолжает разминать мышцы, медленно переходя от верхней части спины к пояснице. На что тело блондина реагирует незамедлительно, со всей отдачей откликаясь на порцию пленительных пальцев, что ощутимо чертят путь по позвоночнику, медленно спускаясь к поясу. — Порядок? — раздаётся голос Чанбина в опасной близости к покрасневшему уху Хенджина. — Полный беспорядок, — парень слегка поворачивает голову, смотря из-подо лба на обладателя своих мокрых снов на ближайшее будущее. — Всё так плохо? — Всё слишком хорошо, хён. Но, боюсь, ты вышвырнешь меня из кабинета, если я перевернусь на спину. — Ты такого плохого мнения обо мне? — Вовсе нет, просто… — Просто я как бы лежу тут со вставшим членом и думаю о том, как не умереть от стыда перед таким сногсшибательным тобой! — Просто? — Чанбин издевается, всё прекрасно понимает по реакции тела и покрасневших ушах, избегающих прямого контакта глаз и сбитого к чертям дыхания. Когда ему ещё представится возможность полюбоваться на такого смущённого блондина, который от нервов кусает губы, облизывая их раз за разом от перенапряжения. Ну не может он себе отказать в таком удовольствии. — Я не виноват, оно само, — слезливо тянет Хван, завывая и утыкаясь носом обратно в мягкую подушку, подложенную под лоб. Он никак не ожидает услышать тихий шёпот в опасной близости у своей шеи с заверениями, что всё хорошо, ему нечего стыдиться. Но от этого стыдно вдвойне! — Я не извращенец, хён. На секунду повисает тишина, в которой переплетаются вдохи и выдохи вперемешку с тихими всхлипами Хенджина, который с какого-то хера, по мнению Чанбина, начал винить себя едва ли не во всех грехах этого мира, хотя ничего глобального не произошло. Это как нужно уметь создавать драму на ровном месте, где ею и не пахнет? Значит, запахнет. Хван хочет сквозь землю провалиться от небольшой проблемки, скрывающейся под полотенцем. Жизнь его к такому не готовила, да и мог ли он подумать о том, что поход к массажисту так взбудоражит его сознание и тело заодно? Зато уже успел подумать о том, как было бы приятно целоваться с Чанбином. Какие уж тут проблемы? И как теперь ему быть? Он же теперь в глаза мужчине смотреть не сможет. Хотя, может быть, тому наоборот льстит такая реакция? Смущение от этого не поубавится, но ему было бы проще это пережить, если бы он знал, что о нем думают прямо сейчас. И желательно хорошее, если можно. Чанбин соврёт, если скажет, что это было слишком большой неожиданностью. Это вполне здоровая физиологическая реакция юного тела на что-то приятное, и стеснение тут ни к чему. Но разве объяснишь это парню, у которого едва ли уши не дымятся от накатывающего жара и который едва не скулит от чрезмерного смущения? Мужчина, правда, не понимает, как кто-то такой, как Хенджин, может стесняться чего-то подобного. Встал член? Ну и похуй. Радоваться надо, а не нюни пускать. Слишком приятно от простого массажа? Ну и хер с ним. Почему бы просто не наслаждаться, а не загоняться по поводу того, что что-то пошло не так? Кто вообще сказал, что что-то не так? Всё отлично, живи прекрасно, но нет же, надо найти причину, чтобы этого не делать. Чанбин искренне не понимает этого. Он из тех, кто учит людей бороться с комплексами вне этих стен, и мимо этого случая пройти тоже не может. Кто-то стесняется своей реакции на что-то? Настала пора смутить ещё сильнее. — Посмотри на меня, — голосом, не терпящим возражений, говорит Чанбин, видя, как Хенджин напрягается пуще прежнего, на мгновенье затихая. — Ты меня плохо слышишь? Или мне заставить тебя это сделать? А в ответ тишина и гулко колотящееся сердце, что пропускает удары раз за разом. Видит Бог, Чанбин не хотел его пугать, но делать то с этим недоразумением что-то надо. Он отставляет крем, медленно, словно хищник, приближаясь к лежащему парню, зная, что тот всё равно никуда не убежит. Видит и чувствует, как тот прислушивается к происходящему, борясь с собой, но лишь тихо выдыхает, зажмуривая глаза. — О чем ты молчишь? — пытается Чанбин ещё раз, обходя стол, чтобы присесть на корточки напротив парня, дабы вглядеться в его покрасневшее лицо. — Хенджин, я здесь. — А я уже далеко отсюда, — Хван приоткрывает глаза, чтобы своими бесстыжими встретиться с чужими, темными, обволакивающими глубиной. Пленительный взгляд напротив пробирает до костей, заставляя шумно выдохнуть горячий воздух прямо в лицо. — Чанбин, я… — Ты… — Кажется, я всё-таки извращенец. — И в чем это проявляется, позволь спросить? — Я готов кончить от твоих рук на своём теле, этого достаточно? Я никогда не… — парень сглатывает, заставляя себя говорить, при этом стараясь смотреть в глаза массажисту. — Никогда не чувствовал такого, я не понимаю, почему реагирую так, и мне очень жаль, что ты всё это видишь. Может, тебе неприятно или вообще противно. — Не спрошу, но надумаю себе всякой херни, которая идёт вразрез с тем, как это выглядит с моей стороны, да? — так вот где была зарыта змея на самом деле, а он то думал, дело в другом, но так даже лучше. — Ты считаешь такую реакцию чем-то постыдным и недопустимым перед незнакомым человеком, но что если я скажу тебе, что в этом нет ничего зазорного? Ты уже успел перебрать в своих мыслях всевозможные исходы, но спросить, что об этом думаю я не хватает смелости? Так с чего ты взял, что я тот, кто осудит за подобное? Не нужно делать из меня монстра, которым я не являюсь. — Прости, я повёл себя ужасно. Просто… — Хенджин замолкает, не зная, что сказать, хотя сказать хочется очень многое. — Мне не нужны оправдания, Хенджин. Необязательно объяснять, почему ты хочешь, ты просто хочешь и всё, мне этого достаточно, — спешит успокоить младшего Чанбин, не скрывая улыбку. Они всё порешали. — Ты не злишься? — А нет, не порешали. — А у меня есть на это причины? — приподнимает бровь старший в недоумении. — Это ты мне скажи, — Хенджин переворачивается на спину, упираясь локтями на стол, от чего полотенце на бёдрах чуть скатывается, но он, не озаботившись этим, наблюдает за тем, как до этого сидевший Чанбин обходит стол, нависая над ним. Этот взгляд заставляет уже бывших наготове мурашек зашевелиться с новой силой, а стучащее с перебоями сердце забиться ещё быстрее. Хван смотрит менее неуверенно, чем до этого, но всё ещё не решается на активные действия. У него стресс. Он лежит со стояком перед красивым мужчиной, от одного взгляда на которого хочется начать раздеваться. Но куда уж больше? Он уже голый. Почти. На него смотрят с вожделением, поселившимся в глубине этих темных теплых глаз, обласкивающих его истосковавшееся по любви тело одним лишь взглядом. — Знаешь толк в завоевании одиноких сердец, да, Джинни? — Чанбин смотрит прямо в душу, считывая каждую эмоцию. Глаза не врут. Они всю правду расскажут. — Что? Нет. Я… — Хенджин не решается отвести взгляд от, казалось бы, пронизывающих насквозь глаз напротив. Он чист, ему нечего скрывать, да и врать он никогда не умел, а если бы и допустил такую мысль, то ложь раскрылась бы в первые же минуты его пребывания здесь. — Знаешь, — Чанбин не спрашивает, утверждает. Некоторым и стараться не нужно, чтобы привлечь к себе внимание. Парень перед ним слишком честный, но не до конца откровенен в своих желаниях. Дело в смущении или незнании, может быть, и в том, и в другом, но он не пропадёт, наверняка и сам не знает, какая сила очарования в нём скрывается. — Тебе не нужно притворяться другим, чтобы тебя любили. — А каким нужно? — Собой. Притворись на мгновенье смелой версией себя и скажи, чего ты хочешь. — По-твоему это так просто? — Если тебе сложно говорить, то что мешает действовать? Сердце Хвана пропускает удар, затем ещё один, что заставляет ресницы дрожать, а губы безмолвно шевелиться в попытке сказать что-то ещё, но так и оставляя непроизнесённым. Жизнь любит смелых или как? Ему страшно представить, чего он может лишиться, если не сделает шаг навстречу. Он неуверенно тянется рукой к волосам Чанбина, зарываясь в них пальцами, и придвигается к лицу, горячо выдыхая в губы массажиста. Чувствуя ответное прикосновение к спине, Хенджин выгибается, дабы быть ближе к мужчине, пока тот с удовольствием наблюдает за неловкими метаниями Хвана, что наслаждается близостью горячности кожи старшего. Чанбин не любит мучать, он не садист. Поэтому, отбрасывая все предрассудки, он впивается в податливо открытые губы парня, что со стоном прикрывает глаза, вцепляясь рукой в рабочий халат массажиста, дабы удержаться наплаву. Хенджину сладко, ему горячо до покалывающей приятной боли внизу живота из-за пылкого нрава старшего, что терзает его губы с нотками грубости, словно желая забрать всё себе, ни кусочка не оставить. Хвану нравится до искр, вспыхивающих перед глазами. Губы дрожат в отчаянной попытке отвечать, но он слишком отдан одолевающим его ощущениям, струящимся лавой по венам, чтобы мыслить здраво. Он так сильно хотел этого, что теперь не в силах насытиться одним лишь поцелуем, что отключает мозг. Хенджин не может думать ни о чем другом, как о горячих губах на своих, что так самозабвенно, с упоением терзают его пухлые, покрасневшие от недавних укусов. Он ни на мгновенье не сомневался, что мужчина перед ним невероятно горяч, но чтоб настолько? Уму непостижимо. Сильный, страстный, заботливый, внимательный. Охуенный. Такие вообще бывают? Видимо, бывают, раз один из них нависает сейчас над ним, от горячего дыхания и пленительных губ которого всё внутри сжимается в тугой комок, разливаясь негой по всему телу, что отчаянно жаждет прикосновений. Хенджин о таком и мечтать не мог. Наверное, именно поэтому не до конца осознаёт, что это никакой не сон, а самая настоящая явь, от чего потом будет стыдно, ну или не будет, не суть важно. Хван оттягивает Чанбина за волосы, чтобы вдохнуть жизненно необходимый воздух, от нехватки которого лёгкие горят, но он не против, он хочет ещё, желает эти требовательные губы на своих. Он не узнаёт себя. Его впервые так штырит, и ему бы заплакать от восторга и переполняющей его эйфории, захлебнуться бы в наслаждении от желанных губ на его собственных, что невероятно чувствительны прямо сейчас. Он не знал, что такое можно испытывать. Но когда понимаешь, что можно… — Хён… — дышит загнанно, с оттяжкой, вглядываясь в глаза напротив. В потемневшие, в возбуждении горящие. Не одному ему сложно сдерживаться, но у него и не бицухи Чанбина, чтобы уметь держать себя в руках. Хенджин прижимается лбом ко лбу мужчины, не в силах отдышаться, ослабшими руками держась за плечи, чтобы не свалиться на стол, и смотрит, прожигает просящим взглядом, а о чем просит, и сам не знает. Зато знает Чанбин, который всегда понимал слишком многое. С полуслова, с полувзгляда. Мужчина успокаивающе поглаживает взбудораженного парня по покрывшейся испариной спине, успокаивая одним лишь своим присутствием, даря ощущения защищенности и уюта. Массажист подхватывает парня на руки, заставляя обхватить себя ногами, чтобы переместиться в более удобное для подобных занятий место — на диван. Оголенная кожа блондина касается кожаной обивки, а чудом держащееся полотенце открывает все прелести больше, чем прикрывает, о котором Хенджин не вспоминает, протягивая руки к Чанбину, который оказался слишком далеко. А парню необходимо чувствовать чужое тепло, когда он так открыт. Мужчина нависает над ним, заполняя собой всё пространство, и Хенджин млеет, обнимая руками за шею, притягивая ближе к себе, дышит им, смакуя на языке смешавшиеся запахи карамели и цитрусовых. О внешнем виде блондину задумываться не приходится, ведь всё можно прочитать по довольному лицу Чанбина, взгляд которого скользит по ничем не прикрытой коже, а язык то и дело проходится по губам. Этот блядский язык. Хван хочет укусить, а затем обласкать, чтобы неповадно было быть таким соблазнительным. Чанбину даже стараться не нужно. Он просто есть, и это уже сексуально. Хенджин потирается носом о гладкую щеку массажиста, оставляя поцелуй в уголке губ, на что получает тихий смех, поэтому спешит заткнуть более глубоким и несдержанным, не забывая укусить в отместку за ожидание и мнимое издевательство. Чанбин с упоением вылизывает рот Хвана, проглатывая стоны, что тонут в глубине, и всё же только сейчас он в полной мере осознаёт, что младший невероятно чувствительный. Чего только стоит одна отзывчивость. Мужчина находит это милым, и ещё тысячу и одну вещь, что привлекла его в парне за полчаса от начала знакомства. Тот создан из нежности и искренности, что прослеживается в каждом его движении, в каждом вздохе, который хочется поглотить. Оторваться массажиста от целовательных губ заставляют вцепившиеся в плечи пальцы блондина, который стремится стянуть халат, недовольно сопя, потому что не получается. — Сними его, сними! Не будь таким жестоким, хён, — хнычет Хенджин, дёргая за рукава, что не может не улыбнуть Чанбина, поэтому он спешит избавиться от ненужной сейчас вещи, отбрасывая её подальше. На грудь массажиста тут же ложатся ладони, аккуратно сжимая. — Накачают себе красоту, а мне страдай. — В зеркало давно смотрелся? — щелкает по носу Хвана Чанбин, находя его руку своей, переплетая пальцы, на что получает трогательную улыбку, которая через секунду ощущается в районе груди. Мужчина опускает голову вниз, с угла своего обзора видя лишь макушку, но кожей ощущая весь жар прикосновений губ, что прожигают сквозь ткань рубашки. — Хенджин… Глаза блондина лишь на секунду показываются на свет, горя от удовольствия, наконец, прикоснуться к желанному плоду. Чанбин почти сразу же заметил, как парень на него заглядывался, думая, что он не видит. Сложно было не уловить заинтересованность и желание потрогать «запретное». Но теперь то его ничего не стесняет. Дрожащими пальцами Хенджин расстёгивает пуговицы, которых, по его мнению, слишком много, ещё и маленькие в придачу, что только усложняет дело. Блондин поднимает умоляющий взгляд на массажиста, смотря влажными глазами и сжимая кулаки от негодования. Дайте ему ножницы, он порежет всю одежду, что скрывает от него его мужчину. Чанбин решает не нервировать парня, что трясётся, едва не пуская слюни от желания прикоснуться, поэтому быстро расправляется с рубашкой, запуская её в полёт к халату, и внимательно оглядывает блондина, который дышит загнанно, шумно сглатывая, не сводя искрящегося от восхищения взгляда перед открывшимся его взору зрелищем. Хван заставляет себя кое-как оторваться от разглядывания самых божественных мускулов, чтобы заглянуть в глаза напротив с бессловесной благодарностью. Он хочет расплакаться от неверия, что всё это происходит с ним. Тысячи раз спасибо, и даже их не хватит, а Чанбину достаточно и одного. Он не нуждается в благодарности, лучшая награда для него — эти счастливые глаза, сияющие самым ярким пламенем обожания. Хенджин льнёт ближе, утыкаясь носом в шею Чанбина, вдыхая неповторимый и ни с чем несравнимый аромат, пока старший поглаживает его по растрепавшимся волосам, что отдают нотками цитруса. Похоже, не один Чанбин любитель подобного. — Хочу тебя… — с придыханием шепчет Хенджин на ухо массажисту, стараясь привести в норму распоясавшееся сердце, что выстукивает аккорды песен о любви. — Что-что? — в той же манере выдыхает горячий воздух в ухо блондину Чанбин, умащивая ладони на талии младшего. — Люби меня? — С удовольствием. Поцелуи с новой силой обрушиваются на уже порядком истерзанные губы Хвана, который тащится по этому слегка болезненному ощущению вперемешку с горячим языком Чанбина у себя во рту, который вырисовывает причудливые узоры на нёбе, проходится по зубам, встречаясь с его собственным, сладостно посасывая. Одной рукой старший оглаживает поясницу, что заставляет блондина выгибаться навстречу прикосновениям, пока другая находит своё место в волосах, мягко массируя кожу головы. Хенджин сокращает расстояние, прижимаясь своим полыхающим телом к мужчине, загнанно дыша в чужой рот. Ощущать жар по всему телу от, казалось бы, невинных поглаживаний слишком приятно, настолько, что сносит крышу. Хочется вжаться сильнее, дабы не терять ни минуты времени, проведенного вместе. Чанбин оставляет особенно нежный поцелуй в уголке губ блондина, прежде чем спуститься к шее, которая отзывчиво открыта для него. Он чертит путь от ключиц к судорожно бьющейся венке, немедля проводя по ней языком, за что награждается ещё одним высоким надрывным стоном и пальцами, зарывающимися в волосы, что не дают отстраниться. Как будто он собирался. Лёгкий укус в шею заставляет пальцы парня разжаться, поэтому он вцепляется ногтями в спину массажиста, который этого, кажется, даже не замечает, продолжая оставлять засосы на белоснежной коже. Хенджин чувствует, как полотенце развязывается само по себе, до этого держащееся на добром слове, оставляя его полностью обнаженным перед мужчиной. Ему почти не стыдно, лишь до тех пор, пока Чанбин не решает оторваться от увлекательного дела, предварительно оглядев свои старания: наливающиеся кровью отметины, что расцветут в скором времени бордовыми засосами. Мужчина слегка отстраняется, вглядываясь в блестящее глаза, что при свете из окна отливают золотом. Хван дышит загнанно, издавая тихий писк, когда рука массажиста тянется к потерявшему нужность полотенцу, сбрасывая то на пол. Блондин не стесняется, честное слово, продолжая уверять себя в этом, но горящие от смущения щеки, когда взгляд Чанбина опускается ниже, чтобы рассмотреть всё как следует, говорят об обратном. Хван прячет поплывший взгляд за челкой, скрываясь от пленительных глаз. Им восхищаются, им наслаждаются в открытую, а Хенджину плакать хочется от такого внимания. Он всегда нуждался в том, кто будет на него смотреть так: с обожанием и любовью, которую он будет чувствовать без слов. С которой будет чувствовать себя особенным, не обделённым, с которой будет чувствовать себя достойным. Достойным получать такую. Чувствовать себя тем, кого любят и хотят до звёзд перед глазами, до дрожи в коленях. Он никогда не попросит о любви, но себя отдаст сполна тому, кого полюбит или уже полюбил. Чанбин одним лишь взглядом уверяет, что всё в порядке, не стоит бояться, и Хенджин верит, не умея иначе. Губы массажиста находят покрасневший от трения сосок, опаляя его жарким дыханием и проходясь широким мазком вокруг ареола, пока руки оглаживают бока, щекоча прикосновениями рёбра. Хван выгибается от новой волны удовольствия, сбивающей с ног, и откидывает голову назад, царапая ногтями кожаную обивку дивана, закусывая от рвущихся наружу стонов губы. Нависающий над ним Чанбин поочерёдно посасывает затвердевшие бусины, с вожделением наблюдая за поплывшим Хенджином, который сходит с ума от умелых губ на одном из своих эрогенных мест, среди множества других, которые он не сомневается, что Чанбин отыщет, когда у них будет больше времени друг на друга. Хенджин задыхается. Ощущения своих собственных пальцев на себе и желанных рук другого человека идут по разные стороны баррикад, и дело даже не в том, что он знает, как ему лучше. Оказывается, что не знает, иначе как объяснить то, что Чанбин чувствует его тело лучше, чем он сам? Хван не жалуется, не на что, да и как бы посмел, когда с ним вытворяют такое? К чёрту смущение, даёшь наслаждение. Чанбин чувствует, как дрожит тело под ним, безмолвно крича о том, что нужно больше, сильнее, и он не отказывает, спускаясь от покрасневших, обласканных сосков ниже, к прессу, что тут же поджимается. Хван не старается уйти от желанных прикосновений, это просто приятность момента, от которого перехватывает дух. Он без понятия, почему тело реагирует должным образом, словно стараясь уйти от горячих губ на такой же пылающей огнём коже, это чисто на уровне инстинктов. Кто вообще задумывается о таких вещах в такие моменты? Хенджин создан из эрогенных зон, к чему ни прикоснись — не прогадаешь. Безмерно отзывчив, а тело слишком честное и жаждущее новых ощущений, до сих пор неизведанных. Он закрывает глаза, стараясь не смотреть, хотя так сильно хочется, но так стыдно. Аура Чанбина слишком давящая, в хорошем смысле этого слова, подчиняющая, властвующая, но при этом добросердечная, понимающая. Глаза тёмные от страсти, но на дне плещется доброта, убеждающая, что этот человек не обидит, не сделает что-то против воли другого. А если тот не скажет, Чанбин поймёт и так. Перед ним не хочется скрываться, перед ним хочется раскрыться. Что Хенджин и делает, разводя ноги шире, предоставляя больший доступ к ещё нетронутому. Мужчина ныряет вниз, оглаживая руками ягодицы блондина, слегка сжимая приятную на ощупь кожу, спеша прикоснуться к внутренней поверхности бёдер губами и оставить несколько укусов на память, что не сойдут как минимум несколько дней. Чанбин не щадит, собственнически посасывая нежную кожу. Он уже видит, как на ней расползаются покрасневшие пятна, что безмерно радует его глаз. Хенджин дрожит слишком сильно, глуша в себе отчаянные выкрики, ведь понимает, что их могут услышать. Массажист в который раз поражается, насколько Хван чувствительный. Это вовсе не плохо, нет, но с таким сталкиваешься не каждый день. Тело, не видевшее ласк, самое честное от того, что не знает, как правильно. От того реагирует, не играя, а повинуясь ощущениям. Чанбин опаляет горячим дыханием сочащийся смазкой член Хенджина, который подёргивается от этого незамысловатого действия. Хван весь подбирается, почти скуля от такой близости, только без почти, пока массажист не накрывает покрасневшую головку губами, обводя по кругу языком, слизывая предэякулят. Блондин закрывает лицо рукой, хныча, поддаётся бёдрами навстречу ласкающему его, до полыхающих ощущений в животе, горячему до безобразия рту. Чанбин, прощупав почву, берёт глубже, делая несколько поступательных движений вверх-вниз, срывая тихие хриплые стоны с искусанных до кровавых ранок губ младшего, что закрывает рот рукой, стараясь сдерживаться. — Убери руки, — едва ли не рычит старший, пронизывая своим настойчивым взглядом парня под собой. Хван не может не подчиниться. Язык массажиста задевает венку, слегка давя, пока руки с упоением мнут ягодицы, что поджимаются от такой настойчивости, покрываясь краснотой от надавливаний. Чанбин заглатывает член Хенджина наполовину, когда улавливает взглядом почти незаметные поступательные движения навстречу. Блондин, по всей видимости, и сам не осознаёт, действуя на автомате в погоне за облегчением, но кто ему позволит так быстро? Массажист отстраняется, из-за чего тонкая ниточка слюны тянется от его губ к члену, сразу же обрываясь. У Хвана красные от непролитых слёз глаза и дрожащие губы в отчаянной попытке что-то сказать, что тонет во всхлипе, как только он открывает рот. Чанбину сложно видеть такого Хенджина. Члену, просящемуся на свободу в ставших тесными джинсах, ещё сложнее. Но Хенджин важнее. Именно поэтому мужчина плюёт на собственную эрекцию, оказываясь напротив лица младшего, взгляд которого выражает так много всего… — Джинни… — шепчет Чанбин, не желая нарушить приятность момента. Блондин судорожно сглатывает в попытке улыбнуться сквозь несвоевременные слёзы. Массажист чувствует неуверенное касание рук к шее, что тут же обнимают, пока нос Хвана утыкается в грудь старшего, сердце которого выплясывает чечётку. Чанбин успокаивающе поглаживает взбудораженного новым наплывом ощущений Хенджина по волосам, ловя разгорячённой кожей такие же обжигающие капли слёз. Его это волнует, но он понимает, что это нормальная человеческая реакция на близость. Да, яркая, да, выбивающаяся из многих, но настоящая, какой и должна быть, и которой уж точно не стоит стесняться. — Возьми меня… — тихо на выдохе шепчет Хенджин, обнимая старшего крепче, нежели до этого, уже не стараясь привести в норму дыхание и гулко стучащее сердце, что не слушает своего хозяина. Не тогда, когда на него возложено так много всего. — Я готов. — Готов говоришь? — Чанбин нежно улыбается блондину в макушку, прижимая к себе разгорячённое ласками тело, что жмётся к его собственному в попытке ухватить побольше. — Д-да, да, хён, я готов, — хнычет Хван, быстро кивая в знак согласия, но в глазах так и плещется неуверенность. Не в Чанбине. В себе. Ему хочется быть лучшим, под стать этому мужчине, потому что у лучших должно быть самое лучшее, и ему хочется верить, что когда-нибудь он сможет стать таким. Загвоздка лишь в том, что он не понимает того, что уже таким является для старшего. — Я так не думаю, — массажист осторожно отстраняется от парня, заглядывая в глаза, горящие желанием отдаться. Целиком. Чанбин знает, что после Хенджин будет чувствовать себя легкодоступным и ещё долго будет доказывать, что он не такой, но старшему не нужны доказательства, он просто не такой человек. Секс с первым встречным не делает из человека плохого, дело лишь во времени. Кому-то достаточно лишь нескольких минут, чтобы погрязнуть в чувствах, а для кого-то на это уйдут годы. Искра вспыхивает почти что мгновенно, и ты проваливаешься в омут с головой. — Уверен, что не пожалеешь после? — Будет не о чем жалеть, — Хван облизывает губы, смотря в глаза напротив из-под чёлки, нежно касаясь губ мужчины своими. — Пожалуйста, хён. Старший перед этим бессилен. Он хочет этого так же сильно, до боли в сердце, до жжения под кожей, и что по откровенности, Хенджин не тот, кому можно отказать. Даже если ты сильный, обеспеченный Чанбин, у которого всё есть, теперь уже да. Мужчина разрывает поцелуй, что даётся ему далеко не сразу, потому что эти пухлые губы хочется целовать до тех пор, пока свои не заболят, и даже после не остановиться. Но они оба хотят большего, поэтому старший оставляет последний мягкий поцелуй на подбородке Хенджина, помогая ему перевернуться. Блондин тут же становится на подкашивающиеся колени, упираясь локтями в диван, прогибается в спине, посматривая через плечо на массажиста, пока Чанбин застывает перед открывшейся ему картиной, которая даёт повод для фантазий. Как бы ему не хотелось тут же прикоснуться к любезно предложенному, он должен взять смазку, иначе позднее он просто не сможет заставить себя оторваться от этой прелестной белоснежной задницы, что так открыто выставлена напоказ. Именно поэтому Чанбин в спешке поднимается с дивана, ища среди кучи кремов и масел то, что сгодится для легкого проникновения. Он, не занимающийся подобным в своё рабочее время, не имеет привычки держать смазку для особо нуждающихся клиентов. Это впервые, когда он позволяет себе подобное, но радует то, что он прекрасно осведомлён в том, что можно использовать в качестве смазки, а что категорически нельзя. Мужчина хватает бергамотное масло, быстро возвращаясь к изнывающему в ожидании блондину, который бессовестно потирается о диван, чтобы хоть немного облегчить свою участь, за что сразу же получает по призывно выставленной заднице. Ну а что это ещё за самоуправство? Хенджин не сдерживает тихого вскрика, а за ним последующего стона, когда чувствует горячие влажные губы на спине. Колени призывно раздвигаются шире, не в силах выдержать такую массу ощущений, но Чанбин по-джентльменски поддерживает младшего под живот, чтобы тот не свалился пластом. Хван находит в себе силы держаться, он же не какой-нибудь размазня, но такое внимание в купе с осторожностью и заботой заставляет его таять, превращая в лужу. Губы старшего проходятся вниз по позвоночнику, оседая крохотными поцелуями на ямочках поясницы, в то время как ладони до покраснения сжимают ягодицы блондина, пока тот прикусывает пальцы, лишь бы не закричать. Ну и попадёт же ему потом от Чанбина. Хенджин поддается назад в поиске большего, пусть и так получает сполна. Ему хоть бы с этим справиться. А он хочет урвать всё и сразу. Массажист хватает младшего за бёдра, выстраивая позу так, как нужно, и чтобы в первую очередь было удобно Хвану, и лишь потом откупоривает небольшую бутылочку с ароматным бергамотовым маслом, запах которого быстро оседает в лёгких двоих. Хенджин вздрагивает, поворачивая голову назад, насколько может, нетерпеливо вертя задницей, едва ли не перед самим лицом Чанбина. Не торопит, для него же хуже, если попытается что-то учудить. Он никогда ещё не был настолько нуждающимся. Собственные пальцы в поисках удовольствия — хорошо, но это далеко не то же самое, что пальцы Чанбина, которые оглаживают напряженное колечко мышц по кругу, размазывая ароматную субстанцию. Хенджин отворачивается, не в силах смотреть на такую горячую картину, дабы не кончить слишком быстро, и ловит себя на мысли, что ему срочно нужны советы по расслаблению за одну секунду до, но все они уносятся прочь, когда средний палец массажиста медленно проникает внутрь, миллиметр за миллиметром, не торопя события, хотя они уже забежали наперёд, как только блондин переступил порог этого кабинета. Хван кусает губы, невольно сжимаясь. Ощущения не непривычны, они просто другие. Другой человек — это не то же, что и ты. Хенджин сейчас в этом убеждается, когда скользкий палец проникает ещё глубже, мягко оглаживая стенки, и это чувствуется по-другому, не так, как если бы он этим занимался сам. Чанбин пристально следит за языком тела младшего, которое на мгновенье напрягается, тут же всеми силами пытаясь расслабиться, чтобы помочь делу и облегчить задачу старшему. Мужчина склоняется к лопаткам, оставляя невесомые поцелуи, отвлекая от лёгкого дискомфорта, когда вводит теперь уже два пальца, на этот раз увереннее, но сохраняя тот же медленный темп, что заставляет Хвана хныкать от наполненности. Эти пальцы ощущаются так правильно, что он насаживается сам, тем самым давая сигнал старшему действовать смелее. Чанбин, повинуясь зову дрожащего под ним тела, вводит пальцы особенно глубоко, задевая комочек нервов, за что получает благодарный, полный наслаждения стон. Хенджин мечется, Хенджин шепчет, Хенджин поддается назад, желая урвать это сладко-болезненное ощущение. Он хочет почувствовать в себе большой твёрдый член, очертания которого чётко проглядываются сквозь натянутую ткань в области ширинки старшего. Он жаждет, требует, желает до дрожи в коленях, до искр в глазах, нетерпеливо извиваясь на диване, за что получает ещё один шлепок, выгибаясь от того, как это горячо и приятно. Он никогда не думал, что ему будет нравиться то, как его шлёпают за мнимое непослушание. Блондин зубами прикусывает уголок подушки, чтобы было не так слышно то, как ему хорошо. Ему не жалко для Чанбина, ему страшно, что их могут поймать. Чанбин же, кажется, совсем об этом не беспокоится. Сам себе босс, сам себе начальник, так что если его и уволят, то только он сам. Старший разводит пальцы на манер ножниц, чтобы растянуть Хвана как следует для себя. Он не хочет причинить боли, только не ему. Мужчине и самому сложно сдерживаться, да и как держать себя в руках, когда перед ним извивается сексуальное молодое тело? Хенджину хорошо, ему больше чем прекрасно, он может кончить от одних лишь пальцев в себе, особенно когда это пальцы Чанбина. От этого приятно втройне. Но старший чувствует, когда парень совсем близко, поэтому то и дело замедляется, останавливаясь, и так по новой, пока не насытится и не поймёт, что Хенджин на самом деле готов, а не так, как младший оценивал свою готовность. Тело под ним трясётся, очень чувствительное, слишком честное, что прочтёшь, даже не умея этого делать. Старший вытаскивает пальцы, смотря на судорожно сжимающуюся, покрасневшую от проделанной работы дырочку, ловя приступ наслаждения и разливающегося внизу живота тепла от звуков, издающихся Хваном, который плаксиво мычит от пустоты внутри, оборачиваясь назад, чтобы встретиться с пылающим, облизывающим взглядом Чанбина. Глаза опускаются вниз, на давно выпирающее достоинство, которое, по наблюдениям младшего, может порвать джинсы. Ну а кто ему посмеет запретить преувеличивать? Облизывая губы, Хенджин нервно сглатывает, когда пальцы массажиста расправляются с пуговицей, аккуратно расстёгивая ширинку, в быстром темпе избавляясь от джинсов и белья, что порядком сковывали давно стоящий член старшего. Хван прикрывает глаза от неловкости. Ну и что, что у него такой же и в принципе, ничего постыдного тут и быть не должно? Пусть у младшего меньше, не с такими отчетливо видными венами, но такой же. Это не мешает щекам покрываться румянцем, но определённо представший перед ним вид заставляет хотеть Чанбина ещё сильнее, хотя, казалось, куда уж больше? А оказывается, ещё есть куда расти. Хван призывно разводит ноги ещё чуть шире. Приглашает. Но глаз не сводит. Наблюдает, как мужчина ароматным маслом щедро смазывает свой член, после, вытирая руки о лежащее рядом полотенце, забираясь на диван. У Хенджина ресницы дрожат, пока сердце справляется с этим приятным волнением, а потом утопает в глазах Чанбина, пока тот оглаживает покрасневшие ягодицы, слегка сжимая их в своих крепких жилистых руках. Поддерживать контакт глазами — дело не из легких, особенно в этом момент. Жар скапливается в груди блондина, пока руки массажиста поднимаются к талии, двигаясь выше, задевая короткими ногтями призывно торчащие соски. Хван откидывает голову назад, задыхаясь от ощущений. Никто не обвинит его за то, что ему может быть так приятно. — Такой красивый, — Хенджин смотрит на массажиста влюбленными глазами, нежно улыбаясь, когда чувствует объятья старшего со спины и утыкающийся в бедро член. — Ты о себе? — приподнимает бровь Чанбин, опаляя горячим дыханием красное ухо блондина, прикусывая мочку. — О тебе, — Хван отводит руку в сторону, протягивая назад, чтобы зарыться пальцами в вкусно пахнущие волосы мужчины, что отдают легким запахом цитрусовых, как и всё в этом кабинете. Кажется, что здесь абсолютно всё пропитано этим запахом. Даже сам Хенджин. — Ты тут сияешь. — Ты ещё себя не видел, — Чанбин сдвигается немного в сторону, с оттяжкой выдыхая, когда Хенджин потирается своим бедром о давно стоящий по стойке смирно член. — Себя я вижу в зеркало каждый день, а тебя довелось лишь сегодня, — строит грустные глаза Хван, надувая губы. — Скажи мне это завтра, когда проснёшься со мной в одной постели, — по-доброму хмыкает Чанбин, целуя младшего в макушку, чувствуя, как член наливается кровью ещё больше от соприкосновений с горячей влажной кожей. — Хочешь? — Со второй минуты нашего знакомства. — Только со второй? — На первой думал, как, должно быть, приятно было бы под тобой стонать. — Хочешь убедиться, на самом ли деле это так? — Чанбин вылизывает раковину пылающего уха, оттягивая серьгу. — Нет, скажу, что верю на слово, — довольно закатывает глаза Хенджин от безобразного языка на чувствительном местечке. Любит же Чанбин дразнить, оттягивая на «чуть позже». — Я, блять, мог кончить под тобой уже четырежды, а ты ещё и спрашиваешь об этом? Ну вообще… — О, правда что ли? — округляет глаза массажист, внутренне чувствуя неимоверную теплоту от такого Хенджина. — Ты издеваешься? — слова блондина тонут в стоне, когда Чанбин проходится головкой члена по ложбинке, слегка надавливая, но не входя. — Да, — выдыхает старший в шею Хвана, оставляя ещё один засос, что расцветает розоватым оттенком на бледной, покрывшейся испариной коже. — Пожалуйста, хён, — шепчет младший в попытке поцеловать такого вредного, но уже успевшего стать родным человека. — Ну, раз пожалуйста, — мужчина одной лишь головкой толкается внутрь, ловя губы Хенджина своими, с которых срывается громкий, полный наслаждения и облегчения крик, что тонет в горячей глубине рта старшего. Блондин выгибается, дрожит в надежных сильных руках массажиста, прижимаясь спиной к разгоряченной мускулистой груди, ощущая накачанные мышцы, над которыми трудились в зале, наверняка не досыпая ранние часы. Хван прикусывает губу старшего, после облизывая, сплетается своим языком с чужим, посасывая. Он любит целоваться. Даже не любит — обожает. А дорвавшись, старается запомнить всё до мелочи, каждую эмоцию, каждое ощущение. Хенджин, томно постанывая в рот мужчины, пытается насадиться глубже на член в себе, но Чанбин не позволяет самовольничать, удерживая за талию. Член младшего истекает естественной смазкой, прижимаясь к животу, пачкая его, и он бы рад потянуть руку вниз, но тогда для него всё быстро закончится, а он не для того терпел, чтоб так бессовестно кончить одному, не дожидаясь своего мужчину. Чанбин возобновляет движения, входя немного глубже, проглатывая очередной стон блондина, что не может быть тихим, даже если очень старается. Хенджин одной рукой оттягивает волосы старшего, второй лаская свои затвердевшие соски. Дополнительная стимуляция никогда не будет лишней, если ты не хочешь кончить раньше положенного. Чанбину это нравится, он может чётко себе представить, как младший ласкает себя, гонясь за удовольствием, но оттягивая сладостный момент. Так и здесь. Он ослабляет хватку, давая Хвану шанс делать так, как хочется, а тот, почувствовав вседозволенность, замирает, одаряя благодарной улыбкой с ямочками на щеках, и насаживается до конца, касаясь ягодицами бёдер мужчины. Оба закрывают глаза, не сдерживая откровенный звучный стон, звонкий и громкий Хенджина, хриплый и низкий Чанбина. Ни один не задумывается, что их могут услышать, а если и да, то это проблемы услышавших. Хенджин невольно сжимает в себе горячий член, чувствуя себя впервые таким наполненным. Не испытываемое ранее кажется самым сладким, если впервые. И Чанбину это прекрасно известно. Он сжимает пальцами тонкую талию, почти полностью выходя из так по особенно приятному сжимающего его блондина, чтобы толкнуться снова, выбивая очередной вскрик из искусанных до мелких ранок губ, что будут болеть на завтра, а потом болеть ещё сильнее от несдержанных улыбок, которые младший не сможет скрыть, но и на этот случай у Чанбина припасено заживляющее масло. Старший двигается размеренно, но всякий раз попадает по чувствительному комочку нервов, выбивая весь дух из Хенджина, который сотрясается при каждом толчке мужчины. Хван захлебывается в собственных стонах, разрывая мокрый поцелуй, слизывая ниточку слюны, оставшуюся в уголке губ. Он хочет ещё, он не хочет бороться со слабостью хотения поцелуев и привык полагать, что прожитый день, хотя бы без одного поцелуя, уже прошёл зря. Ему не хватало того, кто давал бы ему то, в чём он так сильно нуждается, то, что он так сильно любит. А он в ответ отдавал бы всего себя. А теперь этот самый вытрясает всю душу, выбивая неуверенность и страхи, поселяя заботу и любовь. Блондин упирается локтями в диван, выгибаясь в спине, чувствуя накрывающее его хрупкое тело другим, крепким, под которым Хенджин чувствует себя таким необычайно маленьким. Но ему можно. Особенно, когда отхватил такого мужчину себе в пару. Мужчину, который сейчас утыкается ему в волосы, шепча как же Хенджин прекрасен, и двигаясь быстрее, через раз попадая по простате, что заставляет блондина выгибаться ещё сильнее, до хруста в костях и слезящихся от стольких ощущений глаз. Чанбин тянется рукой к изнывающему члену Хенджина, оглаживая большим пальцем влажную головку, от чего у Хвана поджимаются пальцы на ногах. Он вгрызается в подушку зубами, завывая, пока член внутри набирает новые обороты, двигаясь резче и глубже. И о защите никто не вспоминает. Кому она нужна, когда так приятнее? Чанбин надрачивает парню в быстром темпе, предчувствуя, что тот уже как никогда близко. Он и сам недалеко. Стоны мальчишки ласкают слух старшего, пока его, более тихие грудные, заглушаются более громкими. Темп замедляется, когда мужчина чувствует предоргазменные судороги тела под собой и особенно звонкий стон младшего, который закусывает пальцы, роняя слёзы на подушку, бурно кончая, продолжая толкаться в руку мужчины сквозь оргазм, проживая момент на полную, наслаждаясь крепкой хваткой на таком чувствительном члене, от стимуляции которого темнеет в глазах. Чанбин толкается ещё дважды, прежде чем покидает приятно-измученное тело, кончая с тихим рыком на поясницу блондина, что распластался на диване, выворачивая шею, чтобы взглянуть плохо видящим из-за слезящихся глаз взглядом на мужчину на пике наслаждения. Массажист с минуту смотрит на белесые капли на бледной коже, борется с сильным желанием растереть их по телу блондина, но знает, что ощущение такое себе от засохшей на коже спермы, поэтому тянется за неподалёку лежащим полотенцем и заботливо убирает все следы. Хенджин кое-как переворачивается на спину, подползая к Чанбину, сразу же попадая в его согревающие, надёжные объятья. Он зарывается носом во влажную шею старшего, вдыхая его запах, что дарует успокоение, понемногу возвращая сердцебиение в нужное русло. Мужчина поглаживает сжавшегося на его груди парня по волосам, даря ему такие нужные прикосновения, сквозящие комфортом. Хван ощущается таким маленьким в руках Чанбина, и это необычайно мило. Этому взрослому ребёнку хочется подарить всю нежность этого мира, для которого целым миром стал один человек. Как много может значить человек — уму непостижимо. Ни один не спрашивает, всё ли в порядке, потому что оба чувствуют — всё прекрасно. Хенджин нежится в ласковых объятьях мужчины, пока тот одаривает его лицо поцелуями. На лице младшего сияет улыбка, а в сердце поселяется теплота. Сейчас не время выяснять что дальше, потому что каждый из них понимает, что друг друга не отпустят. Вот Джисон с Минхо то обрадуются тому, что Хван больше не будет ныть о том, что его никто не любит. И Хенджин, пожалуй, не сменит замки в своей квартире. Так уж и быть, пусть проворная белка забирается в его дом, когда ей захочется со своим ярым защитником. Пусть, как обычно, обнимаются на кухне, пока Хенджин будет заваривать зеленый чай им обоим. Пусть… Ведь теперь у него будет тот, кто будет обнимать его. Хван в который раз убеждается, что эта встреча не была случайной, потому что, по сути, ничто в жизни не является таким, но все настолько привыкли называть всё подобным образом, что и сами перестали верить в неслучайности, окрещивая их так, как каждому заблагорассудится. — Ты спрашивал, чего я хочу, — Хенджин ложится головой на крепкое плечо, вырисовывая на груди мужчины только ему известные узоры и пристально вглядываясь в глаза, что смотрят на него сверху вниз с нежностью и трепетом. — Тебя. Я хочу любить тебя. — Самое время, Джинни, — улыбается Чанбин, целуя блондина в висок и крепче прижимая к своей груди. А я сделаю всё для того, чтобы ты всегда чувствовал себя любимым.