введите текст

. Рюджин заносит руку над раскрытой тетрадью. Мозолистые пальцы с силой вжимаются в новенькую шариковую ручку, ощущая под собой лишь холодный металл. Рюджин не чувствует ничего из того, что хотела бы, только нарастающую тревогу. Ни уверенности, ни лёгкости, ни банального желания. Девушка издаёт раздражённый рык и, швырнув ручку на стол, ложится головой на деревянную поверхность. Лицо обдает освежающими потоками воздуха, проникающими в распахнутое окно. За окном тёмная ночь. Настольная лампа ослепляет своим больничным зеленоватым светом, едва выходящим за пределы рабочего места Шин. Рюджин стискивает зубы и жмурится. У неё снова ничего не получается. Знакомая ситуация. Рюджин хотела бы встречаться с ней намного реже. Часовая стрелка на миниатюрных настольных часах вплотную приближается к единице под аккомпанемент более длинной, издающей раздражающее, но всё же приятное жужжание. Рюджин концентрируется на этом слишком громком для одинокой тишины квартиры звуке, вживую наблюдая, как время — это необъятное, неуловимое и расплывчатое понятие — утекает у неё на глазах. Рюджин сверлит тетрадь пустым взглядом, граничащим с остывшей ненавистью, и её рука невольно тянется к отогнутым бумажным уголкам. Шин перелистывает страничку за страничкой назад, пробегаясь глазами по чернилам, вдавленным в тонкий разлинованный материал, и взгляд её наполняется чем-то тяжёлым, чем-то вроде невыплаканных слез и невысказанных слов. Что хранят в себе её тетради? (Содержат, вернее сказать? Потому что «хранят» что-то хоть немного ценное.) Пустые тексты. Тексты, лишённые глубокого смысла и яркой эмоциональной окраски. Каким словом их можно описать? Неоднозначные. Вроде, местами и красивые, и умные, и чувственные, но в целом — весьма поверхностные. Прискорбно, но Рюджин признаёт это. В противовес всему, Рюджин не может отказаться от этих текстов. Это всё равно что отказаться от новорождённых котят, принесённых бездомной кошкой, которую ты приютил на пару дней, не ожидая ничего подобного. Эти тексты, как и эти котята, беспомощны, и Рюджин чувствует за них ответственность, какими бы юродивыми они ни были. Она знает о всех изъянах своих рукописей, знает, как хорошо они видны опытному читателю. Но, с одной стороны, она просто раб своей шариковой ручки. Будет она сегодня воспроизводить мысли в текст или нет — решать той. Рюджин не пишет потому, что иногда эта ручка лежит на столе словно булыжник, пригвожденный своим весом к поверхности. Рюджин пишет потому, что иногда ручка сама летит к ней в руки и подстраивается под её пальцы, чтобы оставить на пустом листе множество чернильных следов. Иногда эти следы ничего не значат, иногда они глупы или некрасивы, но для неё это всегда текст. Текст, сложенный из букв, каждую из которых она вывела собственноручно. Это её труд, результат её стараний, что-то материальное, к чему она приходит после долгого времени. Разве может она бросить всё это? В такие моменты, когда под стертыми подушечками пальцев она ощущает шершавые листы, исписанные от начала до конца, чувствует этот результат на физическом уровне так близко, она по-настоящему жива. Она видит в этих моментах своё спасение, свою отдушину, пусть их обратная сторона и доставляет ей достаточно проблем. Она пишет, потому что хочет. Ей это необходимо как скафандр в космосе, даже если её шанс посмотреть на Землю с такой высоты равен нулю. Она жива, пока выслушивает чужую критику, потому что осознаёт, что, если кто-то критикует, он всё равно интересуется; её тексты читают, и неважно, что о них думают, пока это так. Рюджин издаёт глубокий вздох, тяжёлый, но и облегченный одновременно. Поднимает голову со стола и, откинувшись на спинку стула, осматривает стену перед собой, будто видит её впервые. На хлипких полках, висящих над ней, пылятся стопки исчерканных листов, записных книжек и тетрадей. Рюджин боится, что рано или поздно эти полки со старыми неудавшимися текстами обрушатся на неё и раздавят своей внушительной массой. Но она, опять же, готова к такому исходу, потому что вся эта макулатура принадлежит ей; каждый покрытый чернилами клочок бумаги вышел из-под её пера, все они её рук дело. Но а пока полки удерживает парочка саморезов, Рюджин вновь открывает свою потрепанную тетрадь на чистой странице в попытке вывести первую букву. Первую букву своего очередного текста. Неважно, какого. Удачного или нет. Это всё ещё её текст. Он всё ещё с ней и для неё. Это то, с помощью чего она живёт. То, ради чего живёт. .