Альянс

      Арсению сложно вспомнить, сложно отследить момент, когда он стал ощущать этот тактильный голод, заставляющий изнывать и считать часы, минуты до встречи. Не просто до встречи, а до непосредственного телесного контакта, до малейшего прикосновения. Всегда приходится изощряться, что-то придумывать, находясь под прицелами камер и пристальными взглядами сотен глаз, не желающих упускать из виду ни малейшего их движения, ни вдоха. С тех пор, как их с Антоном отношения полностью вышли за рамки дружеских и коллегиальных, сдерживаться стало куда сложнее. Если раньше это выглядело как игра, и можно было себе позволить больше, зная, что как только камера выключится или закончится концерт, у них уже не будет оправданий своим действиям, то сейчас, когда вне работы можно гораздо больше, когда уже не отводишь взгляд, а смотришь уверенно, цепляясь глазами так, что обзор сужается до одного лица, которое в ответ смотрит до щекотки в животе, — сейчас уже физически больно без не вписывающихся в сюжет или в рамки передачи взаимодействий.       Надо признать, это очень выматывает. Постоянный контроль, соблюдение дистанции, порой настолько большой, что от невозможности дышать одним кубометром воздуха зудит под рубашкой. Арсений нечасто, но бывает, что злится на Поза с Катей за имеющуюся у них привилегию свободно выражать чувства на публике, без страха касаться друг друга, обниматься и посещать всевозможные мероприятия как пара. Эта злость вполне обоснованна, но ничего иного не остаётся, как принимать последствия своего выбора, о котором он не жалеет ни секунды.        Несмотря на имеющиеся трудности, есть всё же то, без чего уже сложно себе представить жизнь: уверенность и внутреннее спокойствие от присутствия друг друга, где бы то ни было. Арсению до безумия приятно видеть, насколько его поддержка делает Антона смелее, раскованнее, свободнее. Его больше не нужно успокаивать долгими разговорами перед выходом на сцену. Он прёт как танк, не боясь выглядеть глупо и несмешно, потому что только одно мнение имеет для него вес.       Арсению самому кажется, что он взлететь может, что горы готов свернуть, даже если нет возможности быть рядом в данный момент. Как сейчас, когда он думает обо всём этом, укрывшись одеялом и листая фотки в своей галерее, различные видео со съёмок и совместных нетрудовыебудней, которые Интернет, скорее всего, никогда не увидит.        Во всей этой куче можно найти несколько видео, смонтированных особо зрячими фанатами, что так скрупулезно собирают их с Антоном моменты, которые, как им самим казалось, никому не заметны. Которым они сами не придавали значения до того, как их жизнь не склеили по кусочкам под красивую музыку. Натыкаясь на подобное, он каждый раз недоумевает, насколько всё было очевидно все эти годы и что, возможно, уже нет смысла прятаться. А ещё лучше положить это на самое видное место, где простой обыватель не сможет ничего найти. Хотя порой кажется, что только лишённый всех чувств и интеллекта не способен разглядеть в них что-то большее, чем просто товарищей по работе.       Из последних новинок в галерее Арсения — одиннадцатиминутное видео, которое они с Антоном сняли буквально на днях, очень спонтанно, без предварительного обсуждения. Инициатором был Арсений, объяснив своё предложение тем, что так ему будет легче переносить продолжительную разлуку, и воспользовался тем, что Антон ещё недостаточно включил голову, чтобы сопротивляться камере ранним, по его меркам, утром.        И сейчас, почувствовав позади себя острую нехватку горячего двухметрового тела, пропахшего табаком и потом после длинного съёмочного дня, с вездесущими губами, руками и ногами, насмотревшись эдитов и фоток, Арсений включает это видео в надежде, что после просмотра он будет скучать по Антону чуточку меньше, не так изнурительно и опустошающе.        Он нажимает треугольник внизу экрана и переворачивает айфон, подсвечивая в темноте своё расползающееся в трогательной улыбке лицо. Смотреть это сейчас — не помощь себе, а скорее ловушка, но уже поздно анализировать свои действия, видя на экране сонного себя и такого же сонного Шастуна, прижимающегося сзади. Арсений с тихим писком выдыхает одновременно с собой на экране, чувствуя фантомное прикосновение губ к шее, когда Антон на видео заползает на него сверху и, не открывая со сна глаз, целует чуть ниже затылка.        Арсению резко становится жарко, и он откидывает назад одеяло, но не полностью, оставляя его позади так, чтобы ощущать спиной тепло нагретого им самим пододеяльника, частично воссоздавая картинку на видео. Прохладный воздух в комнате вкупе с тихо стонущим Антоном из динамика телефона заставляет неприкрытые участки кожи покрываться мурашками, а волоски на теле — топорщиться с лёгкими покалываниями. Та же участь настигла и соски Арсения, которые мгновенно твердеют и так нуждаются в согревающем языке Антона, который сейчас вылизывает шею и ухо по ту сторону экрана. Но, к сожалению, Арсений вынужден сейчас заменить его своими пальцами, предварительно облизав их и сжимая по очереди, жадно глядя на происходящее в светящемся прямоугольнике телефона.       А там ещё не до конца проснувшийся Арсений, лежит весь такой разнеженный, пока такой же соловый, вялый со сна Антон выцеловывает его за ухом, шумно дышит, низко и тихо стонет, зарываясь носом в волосы на затылке, но с выкрученной на максимум громкостью эти стоны приятным тягучим теплом отзываются в паху. Арсении по обе стороны экрана тоже негромко стонут в унисон, а затем тот, что на экране, говорит едва слышно: «Как хорошо, Шаст…»        Арсений помнит, как трудно было сохранять ракурс, лёжа на животе со слегка вытянутой рукой. Мышцы после ночи были ещё слишком слабы, поэтому телефон в руке ощущался тяжёлым кирпичом и периодически вываливался на подушку. Но прерывающаяся таким образом картинка делала это видео милым и не таким пошлым, как другие любительские порно схожего характера. Или как сцены из «Красной комнаты», которые раскрашивали щёки зрителя себе под стать и заставляли закрывать лицо руками от смущения.       Арсений лишь иногда посматривает в камеру, большую часть времени утыкаясь в подушку с закрытыми глазами, улыбаясь и млея от нескончаемых поцелуев, которыми Шаст медленно, лениво покрывает его спину, от того, как он невесомо, почти до щекотки, водит пальцами по талии и бедрам, заставляя Арсения елозить под собой и тереться вставшим членом о простынь. Кажется, в реальности он не придавал такого значения звукам, как сейчас, когда гораздо громче слышны все вздохи, причмокивания на коже, шорох простыней, возня, трение друг об друга. Когда эти звуки приятно оглушают, заполняя пространство комнаты и растворяя в себе сознание Арсения.       Антон на мгновение поднимает взгляд и, смотря в камеру, облизывает пальцы, скользит ими в ложбинку между ягодиц, следя за реакцией Арсения на экране, который вздрагивает, рвано выдыхает «О, Боже, Антон» и тут же подается тазом навстречу его руке. Арсений от сочетания этого взгляда и воспоминаний о том, как сжимался вокруг его пальцев, подтягивает бёдра к животу, чувствуя на нём холодящую влагу от сочащегося подрагивающего члена. Как же хочется, чтобы Антон сейчас вылез из экрана, лёг так же близко и касался, касался, касался везде.        На видео из-за ракурса не видно, но Арсений знает, что Антон водит пальцами по кругу, периодически смачивая их слюной, вставляет на одну фалангу средний, подключая постепенно указательный. Параллельно он продолжает целовать Арсению плечи, прижимается горячими губами к шее, лижет её, поднимаясь к уху, заполошно, невнятно шепчет, покусывая:       — Расслабься, мой хороший… Впусти меня… В тебе так узко сейчас, охуеть… Тш-ш-ш… Вот так, да… Да… Сейчас добавлю третий…       Арсений от этого шёпота покрывается новой порцией мурашек, которые колюче бегут от шеи к коже на голове, представляя Антона, лежащего сзади. Одеяло ни черта не справляется с этой задачей, и хочется скулить от невозможности прочувствовать сейчас всё то, что он чувствует на видео, где Антон почти полностью лежит на нём, трётся стриженным лобком и твёрдым членом о ляжку, влажно проезжаясь по коже, и бесконечно что-то шепчет на грани слышимости.       «Мой красивый… Мой самый лучший… Потрясающий… Мой…»       Арсений вспоминает, что как раз это его и разбудило тогда, что он проснулся от жара льнущего к нему сонного тела и нащупывал его в ворохе одеял позади себя. Кажется, что даже во сне Антон старается компенсировать все те часы, что не мог его трогать, касаться, обнимать, вдыхать запах кожи и бормотать на ухо всё то, что хотел говорить все эти годы.        Арсений держит телефон прямо перед лицом и свободной рукой гладит себя по груди, животу, ногам, стараясь не касаться члена. Потому что сейчас ему и минуты хватит, чтобы кончить от одного только голоса. Можно даже закрыть глаза и просто слушать — этого ему будет достаточно. Но он продолжает смотреть и сходить с ума от издаваемых ими звуков, от того, как бесстыдно Шастун смотрит в камеру, легонько кусая Арсения за ухо и продолжая растягивать его. Арсений на экране закатывает глаза, шумно пыхтит в подушку, а его лицо и несчастное растерзанное Антоном ухо становятся почти пунцовыми.        Когда Антон на видео забирает у него телефон, настоящий Арсений замирает, потому что он не знает, что будет дальше — он смотрит сейчас впервые. Антон кладет телефон у Арсения между ног, ставя на держатель, и разводит на камеру его ягодицы, показывая розоватый, влажный от слюны сокращающийся вход, обильно сплёвывает туда и пальцами размазывает по кругу, снова вставляя уже три пальца, проталкивая до второй фаланги. Арсений вздрагивает, и от резкого движения телефон падает вниз экраном, на простынь. Эта небольшая визуальная пауза нужна Арсению, чтобы нормально вдохнуть, потому что он буквально задыхается от этой смены ракурса и от того, насколько всё-таки пошло это выглядит. Он ошибался, когда вначале думал, что это видео получилось милым и нежным. А сейчас думает, если бы не были видны их лица, оно бы набрало тысячи просмотров на каком-нибудь сайте, потому что этот пиздец хочется разделить с другими, такое хочется показать всем, а не выть сейчас в подушку в одиночестве и гореть от возбуждения. Интересно, Антон уже посмотрел? Если да, то каково ему? Надо будет посмотреть вместе.        Пока Арсений набирал в лёгкие воздух и думал, Антон на видео ругнулся и взял телефон в руку, поднося ближе, и теперь задница Арсения с длинными влажными пальцами Антона в ней была на весь экран. Очень милые стоны вырываются из динамика, очень трогательно хлюпают пальцы внутри. Совсем не похоже на домашнее порно.        Арсений полыхает весь и еле сдерживается, чтобы не обхватить истекающий смазкой член и не спустить в ту же секунду. Он тяжело дышит, но терпеливо ждёт кульминации. Потому что хочет одновременно с Антоном. В тот раз у них так не получилось, разминулись буквально на несколько секунд. А сейчас, он на сто процентов уверен, что получится.       — Арс… Арс… Какой ты тесный… Я уже хочу войти пиздец как… — Антон снова забирается на него, вкладывая телефон обратно Арсению в руку, и шепчет куда-то в область лопаток, покусывает и тут же зализывает. — Очень-очень-очень хочу, Арс… Сними это тоже… Как я вставлю тебе…        Очень громко и быстро вырываются из динамика рычащий шёпот, скулёж Арсения и мокрые шлепки вколачивающейся в него руки, и, кажется, Арсений из настоящего сейчас тоже воет в голос, сильнее сжимая бедра и член у основания, чтобы хоть как-то протянуть ещё минуты три — примерно столько осталось на экране. А там тоже Арсений изнывает, хаотично двигая бёдрами, пока Шаст ведёт языком мокрую дорожку вдоль позвоночника и заменяет им пальцы, с каким-то звериным голодом во взгляде зарываясь лицом в его зад и сжимая его огромными ладонями до белых пятен.       — Антон, пожалуйста… Я не могу… Больше… — бормочет Арсений куда-то в подушку.        И здесь Арсений тоже уже не может, трясётся весь и дрожит, и телефон в руке тоже. Ещё немного потерпеть, дыши.       Антон наконец привстаёт, обхватывает мокрой ладонью колом стоящий член, парой круговых движений размазывая прекам, и начинает медленно входить, потной грудью ложась на Арсения и утыкаясь носом ему в шею.        — Бля-я-ять, Арсе-е-ений… — с гортанным стоном Антон входит до упора и останавливается, давая ему привыкнуть. — Как я жил без этого все эти недели…       Он целует плечо и, — хоть этого и не видно в кадре, но Арсений помнит — вплетает свои пальцы в его и крепко сжимает. И дышит, так часто, так шумно, заставляя Арсения, смотрящего это видео и держащегося из последних сил, с визгом обхватить себя свободной рукой. Глаза бегают по экрану, хватая каждое движение, а рука с телефоном дрожит, мышцы затекли до болезненного жжения, но он не может оторваться, не сейчас. Сейчас Антон на видео начинает двигаться, выходя почти полностью и резко вгоняя обратно с громким шлепком. И каждый такой шлепок сопровождается хриплым стоном Арсения. Как продержаться ещё немного, когда Антон там с абсолютно невменяемыми, поплывшими глазами сжимает челюсти, хрипит и краснеет, что кажется, что он весь сейчас лопнет от избытка эмоций. Это заметно по вздувшейся вене на лбу и напрягшейся руке в кадре, которой он с силой упирался в кровать, стараясь совсем уж не раздавить под собой Арсения, что так податливо и доверчиво распластан сейчас под ним. Хотя Антону, безусловно, хотелось быть ещё ближе, ещё теснее, врасти в Арсения, диффундировать, слиться в одно целое. Арсений чувствует это каждый раз, каждым сантиметром кожи, которого он касается. И невыносимо, до крика хочет чувствовать и сейчас, захлёбываясь собственными стонами, яростно скользя рукой по стволу.        — Арс… Арс… Можно я… Агх-х-х… В тебя… — Антон зарывается лицом в его тёмные кудри и, дожидаясь кивка, начинает вбиваться так сильно, что Арсений  больше не может снимать и роняет телефон, срываясь на стоны.       И сейчас ничего не видно. Ни бьющего в оргазме Антона, закатившего, наверное, глаза в этот момент. Ни Арсения, приподнявшего бёдра ему навстречу, чтобы плотнее, глубже, сильнее. Ни руки Антона, обхватившей его, помогающей кончить следом. Только слышны звонкие шлепки, скрип кровати и как Антон сорвавшимся дрожащим голосом произносит «Я так люблю тебя», заставляя Арсения из настоящего рассыпаться на атомы.        И сейчас он лежит, весь липкий от пота и спермы, с обессиленно лежащей рукой с телефоном в ней, и чувствует, что они и сейчас слились, будучи на расстоянии. Слиплись, склеились так, что никакие километры не способны эту коалицию разрушить.