Серебряная дева

Рут, всё ещё опустошённая уходом брата, несла на коромысле воду из колодца. Она услышала, как мимо кто-то проходил: зашуршала дорога: это были медленные, но лёгкие шаги. Странно, но Рут знала всех жителей в деревне по их походке. — Шейна? — Ась? Девочка резко перестала теребить нежно-голубой платочек, который надевает, кажется, даже сейчас. Шейна моргнула почти белыми ресницами, редкими, кажется, не заметными. Её светло-голубые глаза были особенно красивыми, потому Рут считала, что даже если бы были у Шейны тёмные ресницы, она бы смотрела только на эти волшебные радушки. Тогда Шейна выглядела растерянной, ещё более грустной, чем Рут. — Ты что, плакала, Шейночка? — Мне жаль твоего брата. — Чаво это? - удивилась, выпучив глаза, Рут. - Откудова тебе переживать об нём? — Ну... Он... Он вообще-то молодой, здоровый, мог бы... Мог бы остаться живым и здоровым, нарожать ребятни... Может... Жену бы... - пыталась сказать Шейна, едва не начиная плакать. - А вместо этого будущево ушёл воевать... — Да нарожает ещё, служивых любят все, - хохотнула Рут, сдувая прядку с лица, - а так, Бог же натолкнул. Зачем-то это нужно было. За то страну нашу спасать будет, герой. — Да как он её спасёт, если не он правит страной, не он даже выбирает, что делать. Он - пушечное мясо! А эти дворяне... Лишь бы разбогатеть на таких, как мы. Безвольных... Настроили своих дворцов, столиц! Сколько наших эмовцев поукокошили, пока строили! А сколько в поместиях погибает? Невинные, мученические души, за какие блага они наказаны? — Что сетовать на жизнь, коли не сделаешь ничего? В люди не выбисся, если только от браку всё зависит! Но никто на таких, как мы, не глянет. Если Боженька так устроил, мы должны слушаться. Помнишь о смирении? В жизни духовной так же: Бог всему Царь. И судом всех карать будет. Так што... Леви всё правильно... Сделал, - от этих слов у самой стоял ком в горле, а сердце совершило ещё пару тяжёлых ударов. — Какие вы с Леви противные. — А тебе што Леви-то сдалси? Злая ты какая-то, никогда таких вольнодумий не подымала. Дочь попа, а мысли лукавые. Если хочешь, можем поговорить. Шейна пнула дорогу, взметая тучу пыли, и, не попрощавшись, развернулась, чтобы пойти домой. Кажется, Рут сказала что-то не то, но внезапно поняла, что вспомнила этот платочек. Воспоминание отпустило, когда Рут разбудило восклицание Бейлы: — Как это?! — Вроде бы, успели. Недавно наши медики определили, что солёная вода помогает леченью, - ответил на восклицание Менаше. — А хуже не будет от неё? — Нет, холеру можно лечить только так. Рут резко вскочила и выпучила глаза, вскрикнув: — Холера?! — Видно, со столицы нанесло. А точнее с местного неблагополучного квартала. Главное воду из реки не пить, колодец же у вас есть? Вот им и пользуйтесь, а к реке и больным не смейте подходить! Скоро пройдёт. — Ах доктор! Чем вас отблагодарить? - спросила Рут, продвинувшись и поглаживая Хаю. Менаше задержал на ней взгляд и потёр ус. Рут выкрутилась: — У меня есть столько вышивок! И сарафан могу вышить, даже сшить, и платки на голову, и носовые, и наволочки, и всё-всё! — А! Так это ты та Рут, которая вышивать мастерица? Ух, для моей жены было бы неплохо... — Что надобно? — Езжай к нам к завтрему. Пускай, к обеду. Рут переглянулась с Бейлой. Мать кивнула. Коли барин зовёт, то езжать надобно. Рут и так бы отработала все свои пропущенные дни вдвойне. — Буду, барин, - чуть поклонилась ему Рут. Менаше ушёл. Рут прильнула к Хае, целуя её лоб. Сухая кожа вновь кидала к воспоминаниям о Дове или о том, как Хая болела одной зимой. Тогда Рут слушала её грудь, и создавалось такое ощущение, будто бы там пели соловьи, что-то булькало и скрипело. Было жутко, вот только тогда помогла вылечиться местная старуха, жившая в хижине в лесу. — Маленькая моя, как ты? — Хорошо, Рут. Неужель ты правда ездила к нашему барину? — Всё сделаю, лишь бы ты была здорова, моя дорогая, не труди голос. Оставив семью, Рут пробежалась сначала к Грею, потом к Шейне. Семья Грея тоже была немаленькой. И болело уже несколько человек. Зашед в дом и всё разъяснив, Рут уличила момент, когда взрослые были отвлечены и чуть ли не накинулась на своего друга. — Откуда тебе это известно, докторица штоль? - проскрипел Грей с улыбкой, заставившей сухие губы трескаться. — Не важно. Узнала ведь, - прошелестела Рут, погладив его по голове и, коснувшись его холодных пальцев, отстранилась. Дело в том, что Грея в его семье считали чуть ли не проклятым: с детства он был слишком смышлёный, тихий, с какими-то взрослыми мыслями, надменным взглядом и, даже через смех, грустными глазами. Кажется, это всё диавол! Но его и вправду считали главным жонихом: был юнец красив, силён, здоров (конечно, не сейчас), а что там до ума? Главное - детки будут красивые. Да и Рут, пускай и с богатым приданым, но безродная она, пришлая. Зачем такая нужна? Потому и не думали, что нужна такая пара если и думали, то из-за богатого приданого: и вышивки, и сотканные работы. Мимолётная сцена болью отпечаталась в памяти. Ветки тарабанили в окно из-за ветра, отчего, кажется, холод проползал юрким ужом под рукава. Так же червь сомнения проедал её душу: "А вдруг Грею не поможет лечение и он... " Нет. От греха подальше, подальше от уныния, Рут побежала к самому светлому месту в деревне после церкви. Надо заметить, каким был дом попа. Просторная, с большим двором и видом на церквушку, изба была полна людей: наверное, детей около одиннадцати, а ещё братья, сватья и другие родственники. Только покойному Дову пришлось съехать: уж больно стеснённо, а ведь в избе ещё и школа была. Поп деревенский, Тихон, был человек действительно от Бога! Он покупал книги не только церковные, но и на ярмарках, для всех деревенских ребят, современную литературу, а журналы иногда арендовал у старосты. Хороший дядька, все знали. Жена у него, Анна, тоже хороша: спокойная, вся в мыслях далёких, правда зашуганная. Потому и дом их был чист и светел, не то от икон, отражающих солнечными зайчиками и приглушёнными лучами благодатный солнечный свет, не то сама вера, как огонёк негаснувшей лампадки в правом переднем углу избы, теплилась в душах семьи. Только вот Шейна из этой картины выбивалась. Раньше девочка была другой. Не ругалась на людей, не проклинала, на гулянья не ходила. Но что-то в ней сломалось, истончилось и стёрлось в пыль. Будто блуд стал её новым идолом, но Рут старательно отметала эту мысль. Шейна всего лишь не была уверена в своих детских убеждениях. Для неё мир стал слишком сложен, а вера более не могла быть ответом. Помнится, это было последнее лето Леви в Эме и первая улица Рут, а это обыкновенный летний праздник перед покосом, когда девки и парни со всех соседних деревень сбираются, ищут себе мужа, иль жену, вот и на этот раз собрались все девки и парни с трёх соседних деревень, да такую кадриль учудили под балалайку Дова, что Рут тремя потами сошла, раскраснелася вся, разгорячилася. Но самое-то интересное было не то. Несмотря на запрет отца, Шейна пошла играть в "платочки" - девка протягивает двум парням платочек и хватали его, а тот, чья рука оказалась вверху, девку и целовал, садился к ней в пару. Тогда-то Грей, как всегда, ловкий, и поцеловал Рут. Честно говоря, странные ощущения. Вроде, неплохо. А вот Шейну "выиграл" Леви. Было странно глядеть на эту парочку, но, кажется, их всё даже очень устраивало... Зашед в дом попа, сердце Рут больно свело, потому что благодатный шум и гам наполнял помещение, смех, разговоры, улыбки... Даже в самые голодные времена в потомственной семье священнослужителей было хорошо, и грудью, как свежий воздух, чувствовалась вера. Шейна, поймав взгляд Рут, нахмурилась. Но хозяева были гостье рады, особенно после рассказа про лечение холеры. — Ну ничего, сейчас всю деревню подлечим. На службе утренней скажу, штоб никто не пил из реки, - улыбаясь и поглаживая жидкую бороду, сказал тоненький, костлявый Тихон, - Хочешь книжечку взять? Я скоро новых куплю. — Ой, да что вы, что вы... - смутилась Рут, вся облепленная детишками попа: она держала на руках совсем малышню, малюсенькие девочки разглядывали подол её платья, платок, а мальчишка гладил косичку, едва не брав её в рот, - Я просто так, чтобы об вашем здоровье осведомиться, зашла. Рут, как учила её Бейла, играла с малышом: сгибала, разгибала его пальчики, читала лёгкий стишок. Эти детишки вызывали у неё такое же умиленье, как кошки, даже боле. — А ты знаешь, возьми, возьми книжку, - сказала добродушная Анна, у которой пролегли тёмные мешки под глазами, а на висках проявилась серебристая седина. - У нас этот, как его... Ну на прошлой ярмарке купили. — Тигрова я читаю, мама. Авелийца этого, где про волков, мы отдали, а ауреллодца, где про любовь, слишком сложно для Рут, - с призрением сказала Шейна. Почему-то она не сидела на лавке, просто стояла у печи в одном положении. Анна тяжело вздохнула и закрыла глаза. Рут было стыдно, что она пришла, ведь теперь Шейна снова попала под гнёт родителей. — Какой такой ауреллодец? - удивился Тихон, смешно выпучив глаза. — Рейнх... - Шейна побледнела, сразу же исправилась, - Рейберри. У Рут чуть не остановилось сердце. Она поняла, что Шейна чуть не сказала имя Рейнхарта - одного из самых скандальных писателей их века, говорившего не только об отношениях девицы с юношей, да которые ещё и убились в конце, да ещё и ночь провели, и книга намекала на то, что семья - это не главное, даже кровная вражда, традиции и память. Но, как вы поняли, Шейна прочитала её как-то давно. Просто, к Рут, как у жительницы самого пустого дома в деревне, часто бывали гости и путешественники. Вот однажды Шейна выпросила у этого гостя книжку, запрещённую Тихоном и которую прочла залпом! Оттого и была, кажется, её голова полна таких новомодных идей... Самое страшное, что Рут начала понимать и даже поддерживать эти идеи. Но сейчас не об том. Рут наведалась в ещё одно место в тот день. Дова уже успели похоронить: чтоб болячка не разбегалася по деревне. Именно к нему так смурно и серьёзно шла Рут. Дов не был плохим человеком, да, запои бывали, много раз, но то не делало его плохим человеком, как раз таким, как все, было его жалко Рут, отчего-то чувствовала она вину пред его свежей могилой. Мрачны мысли её голову окружили, увидев она каменную плиту с кротким начертанием. Она, будто стоявши на гвоздях, хотела сбежать, не смотреть на смерть в её чудовищной красе. И она сбежала, но к другой смерти. Сказочной, будто и несуществующей. В неприметном месте, среди многих других плит, стояла аккуратная плита. Могилка была огорожена косым забором, но прихорошена всегда, да и выглядела она краше многих других. Ещё странным было то, что на плите было выцарапано вместо имени краткое  "Н. С.". И всё. Больше ничего не было. Отчего то здесь, где не было ни имени, ни эпитафии, казалось, не было и человека под землёй. Так себя тешила Рут, так боялася она смерти. Девка погладила плиту, но на этот раз, в отличие от всех других, решила не задерживаться. Она быстро ушла домой. Так прошёл день, а на следущий, по уговору, Рут уже собиралась ехать к Менаше, как вдруг раздался стук. Бейла открыла, а на пороге высокий мужчина с серебристыми волосами и ярко-синими глазами, одет он был небогато и лицом не очень красив. Тёмные, почти чёрные брови были очень широки и чуть ли не срослись, лицо было грубым, немного пухлым, но, всё же, нормальным для обычного мужика. — Мир вашему дому! Госпожа, позволь остановиться у тебя? Бейла и Рут переглянулись: Хае нездоровилось, она могла принести неудобства и, чего ещё не хватало, сильную болезнь. Но незнакомец уже зашёл в избу, с улыбкой осматриваясь. Кажется, если в доме бабы, то и разрешения к ним хажевать можно не спрашивать. Перечить не стали. Что-то Бейлу остановило, а Рут не могла, сказать слово против. — Господин, как ваше имя? - спросила Бейла, показывая ему, куда сложить вещи, а куда присесть. — Я Жан. — Я, господин, Бейла, а это моя дочка Рут. Рут повозилась на кухне и наскребла немного еды, хлеба с солью и прочего. Жан пригляделся к Рут. Да, девка и правда была настоящей крестьянкой. Широкие бёдра, груди, сильные руки и обгоревшее лицо, которое не удалось спасти от назойливого Солнца, вечно опущенный в присутствии незнакомца взгляд. Жан, слегка ухмыляясь и разваливаясь на лавке по-хозяйски, спросил: — Где мужики? — Я вдовица, а сын ушёл рекрутом. Рут тихонько подняла Хаю, которая с заспанными, измученными глазками глядела на неё. Старшая сестра взяла сестру на руки и почти что закинула её на печку, прикрыв зановесочкой со своей вышивкой. — Куда путь держишь, барин? — Пути судьбы неисповедимы, как и мой, - уклонился от ответа гость, - А ты собиралась уйти, Рут? Собрана в дорогу. — Н-ну... Барин, надобно мне кой-куда, - нехотя ответила она. — Ступай, - со властной лёгкостью махнул рукой Жан. Это было странно. Кто знает, кого дорога принесёт.