Серебряная дева

Надо заметить, что Бейла часто принимала гостей. Женщина была прекрасной домохозяюшкою, сильной женщиной и едва ли не главой деревни. Её муж, Ниссим, был много старше Бейлы. Что-то сталось у него с сердцем, но умер он быстро, во сне. Ниссим был староста деревни, умудрённый жизнью, немного противный старикашка, очень любил свою жену, хотя и ругался на неё, и подшучивал, но в делах разных  Бейла ему здорово помогала. У них была одна только корова, да им хватало. Вот только после ухода Ниссима, Бейла осталась с одним только сыном, да ещё и обрюхаченная. Бейла не любит вспоминать этот момент. Леви прижался к ней, зажмуривая глаза и всё хмурясь (кажется, хмурился он всю жизнь) мальчик обрывисто дышал и изо всех сил пытался не плакать. Леви мог бы что-то сказать, но сил у него не было. Они сидели в красивой избе, почти новой, совсем одни. Не шелестели деревья, не шуршали мыши, серое небо в середине осени было неизменно без солнца, лужи не колыхал ветер, даже ни один человек не шаркал ногами по просёлочной дороге. Гробовая тишина. Жаль, что Рут не застала этого мужичка. Может быть, будь Ниссим жив, всё сложилось бы по-другому. Но сейчас мы не об том говорим. Зашед в дом Менаше с большой сумкою, Рут застала хозяина за делом. — Проходи-проходи! - послышался настойчивый голос врача. Ну Рут и зашла в его кабинет, весь заставленный педантично расставленными склянками, страшными приборами, бумажками. Она увидела, как на кушетке подле стола сидела красивая девушка с кудрявыми золотыми, да, без преувеличения золотыми волосами и изумрудного цвета глазами. Рут не была уверена, как выглядят изумруды, но, кажется, в книжках писали их именно такими. Пациентка была в кружевном белом платье, немного короче обычного, но за то с такой пышной юбкой, проходившей на облачко. Кстати, её волосы были заплетены с цветами, кажется, даже с розами, лентами. Рут загляделась, пока не заметила, почему всё же красавица у врача. Её ноги... О нет, я не могу описать, что тогда увидела Рут. Сбитые в кровь, в старых бинтах, а мозоли, ох, они были по всей ступне. — Рут, мы уже почти закончили, - улыбнулся крестьянке доктор, возвращаясь к пациентке, - а ты, Настурция, не переживай. Всё это ерунда, жить будешь. Настурция кивнула и, надев чуни, прихрамывая, ушла. Рут смущённо спросила у доктора, начавшего мыть руки в простеньком умывальнике: — Господин Менаше, а что с ногами той девушки? — Так она балерина у Хагая в театре. — Хто? — Ой, ну танцует она. Кружится, там, вертится, прыгает. Хагай и гости его на это смотрят. Зрелище красивое, в столице такое смотрят. Это, конечно, посредственно. Ну ничего, зимой развлечёмся, стольные танцоры многим лучше, я так тебе скажу. Рут задумалась. То есть, на полях одни трудятся, в то время вторые за поместьем трудятся, а третьи, подумать только, танцуют! Но, как оказалось, участь всех троих нелегка... — Пойдём, покажешь моей жёнушке свои вышивки. Рут следовала за Менаше по длинным коридорам, в которых были то статуэточки, то бюсты, то портретики и картины. Жена его, Яффа, раскинулась на софе, обмахиваясь пушистым веером и кушая какие-то маленькие печенья. Была она... Ах, как бы по-мягче сказать? Примерно как две Рут в обхвате. — Вот, мои вышивки, платки, сарафанчики, госпожа. Если что, я могу сшить и вышить всё, что вы пожелаете. — Хагайским балю... бале... болэ... Как их?! Ну, танцовщикам, подошли бы эти узорчики, да, Менаше? — Угу. — Ну а мне... Платков десять бы разных, да носовых платочков штучек... Скока? Ну, может, тоже с дюжину. Или лучше штучек так -дцать? Рут помрачнела и, кажется, почувствовала, как её руки уже исколоты иглою. Но, делать нечего. Она смирно ждала, когда хозяйка наконец решится. Но когда Яффа сказала следущее, Рут уже не смогла умолчать. — Вот! Тридцать платков на плечи, да столько же носовых, - довольно улыбнулась барыня, свысока смотря на Рут. Рут повернулась испуганно на Менаше, как оказалось, осматревающего её с ног до головы. Кажется, причиной таких неземных цифр стал сам Менаше. — Помилуйте, барыня, я столько в жизнь не сделаю в одиночку. — Месяц из дома не выдешь, сделаешь, - махнула рукой Яффа. — Может, вместо половины платков что-то в доме вашем сделаю, зимою? Я много что умею... Могу ещё из хозяйства нашего хлебу, ягод, мяса за дёшево или без платы Вам отдать. Яффа шлепнула веером по столу и с точностью в секунду прогремел гром. Ветки застучались и заскреблись в окна. Менаше поставил руки в боки и сказал: — Обойдёшься, Яффа, пятью платками на плечи и десятью носовыми. А взамен, Рут, сошьёшь приме театра Хагая костюмчик, ему продам задорого, не откажется. Рут глубоко поклонилась. Перспектива того, что шить для врача ей не придётся, так радовала. Вспомнилось ей тогда, как на день рожденья Грея она вышивала в подарок рубаху. Вообще, шить её научила Бейла, чуть ли не с пелёнок Рут уже ткала и шила, был у неё природный талант к этому, оказывается. Это было зимой. Вечером, когда уже совсем рано темнело, Рут садилась под еле горевшую лучину и пыталась вышивать. Кажется, именно тогда она перестала видеть лица тех, кто ходит через три двора от неё: острота зренья девки так упала, что едва ли теперь могла разглядеть соседское лицо. И тогда Леви сильно ругал Рут, иногда даже прятал рубаху, которую она так старательно украшала, но с некоторых пор брат с сестрою стали договариваться: рубаха в обмен на то, что Рут не расскажет Бейле, что Леви уходил куда-то посреди ночи или поздним вечером. Мерки, сделанные на глаз, а где-то тайком, получились поразительно точными. Красная рубаха была едва ли не лучшей её работой. Жёлтыми, белыми, синими нитями на вороте появились исконно тефланские оберегающие символы. О них она крепко запомнила из рассказа старухи-лекарши. Да, та самая, которая жила в хижине в лесу. Циля её звали. Она отчего-то любила, когда к ней наведывались дети. Она болтала им про какие-то заклинания, магию, сотворение мира, заговоры, травы сушёные на верёвочке в её хижине. Циля была странная, ссорилась очень с Тихоном и, по его высказыванию, "пребывала в тени". Но несмотря на это Шейне часто удавалось тайком сбегать на чай с Цилей вместе с друзьями. Колдунья часто говорила какие-то вещи о будущем. Но это всё были, конечно же, сказки для детей. Как же тогда был рад Грей. Он, конечно же, тоже ходил к Циле, да не было никого кроме Тихона, кто к ней не ходил. Старуха, несмотря на невыносимые боли в суставах часто бесплатно помогала сельчанам в поле, лечила их, пока Дов не знавал врачевательную науку, да в общем была доброю, хотя и грешной бабой. Именно колдунья специально подобрала символы на вышивку, которые бы помогли в жизни Грею, принесли бы удачу, здоровье, за что Рут была ей очень благодарна. — Это што? - спросил Грей, когда Рут отдала ему рубаху. — Тебе. — Ой... Рубаха? — Как видишь! — Ты сама вышивала?! Грей уставился на неё с превеликим удивлением. Он глядел на рубаху так, будто никогда не видел рубах прежде. В избе его было жарко, а Рут, переживавшая за реакцию друга, чувствовала этот жар сильнее раза в два. Любили же они топить печь так, чтоб сжариться самим. За окном кружился снег, а на стекле распускались фантазийные цветы из инея. Эта зима такая была радостная. Какая-то иная, светлая. Снежок искрился даже в чудесной рождественской ночи, когда Грей, Шейна и Рут колядовали, переживали самоё их беззаботное время... Тогда рядом слышались радостные хвалебные восклицания Грея.  Глаза его, цвета травы, на которую падало солнце, были светлы, как ни у кого из знакомых. Но сейчас, много лет спустя, обременённая делами, ответственностью, вернувшись домой, Рут смиренно исполняла свою работу.