***
Юнги тихо стучит в комнату на мансарде и, вопреки собственным привычкам, распахивает дверь сразу, не дождавшись разрешения её обитателя. У Чимина от неожиданного вторжения что-то выпадает из рук, и Юнги, метнув взгляд на пол, легко узнаёт тот блокнот, который инженер закрывал ладонями от него несколько дней назад. Из него на пол выпадают фотографии. — Чёрт, — Чимин бросается их собирать, вот только Юнги успевает их узнать. Откровенно говоря, он узнаёт их в ту же секунду, как только бросает взгляд на эти три снимка. Хоть он никогда их не видел, но точно знает, когда и где они были сняты. Это были те самые кадры, которые сделал Чимин три года назад на Кадокто. На одном из них — Юнги на качели, фото, сделанное внезапно. На двух других — Юнги на пляже, когда Чимин уговорил его позировать. Осознание того, что Чимин не просто распечатал эти фото, но ещё и хранил их три долгих года, пряча в маленький блокнот, и даже, кажется, возил с собой, вызывает смятение и даже какой-то стыд, словно Юнги виноват, что, терзаясь и мучая себя воспоминаниями, не допускал мысли, что не только он тогда, три лета назад, полюбил и потерял за рекордные восемь дней. Чимин, быстро собрав фото, засовывает их между белых страниц блокнота, его кладёт на стол — понимает, что прятать уже не имеет смысла. Выжидательно смотрит на Юнги, которому требуется несколько секунд, чтобы вспомнить, зачем он поднялся. — Я приготовил ужин, — произносит он вполголоса. — Я не смогу сейчас есть. Юнги облизывает сухие от волнения губы, нервно шаркает ногой по деревянному полу и лишь потом вытягивает вперёд правую руку, которая всё это время была спрятана за спиной. — Это оно? — Чимин удивлённо смотрит на бутылку в руках Юнги. — Да. Сливовое вино тётушки Ким. То самое. В деревне сегодня был, заехал, — объясняет смотритель, сильнее сжимая стеклянное горло. — Подумал, что мы… можем поужинать. И выпить вина. Чимин недоверчиво смотрит, потом растерянно отвечает: — Ладно. Юнги не дожидается, пока мужчина встанет и последует за ним. Кивает головой и выходит, спешит по лестнице вниз, где уже накрыт стол. Впервые за прошедшую неделю на двоих. Разливает вино в приготовленные бокалы, слышит, как Чимин спускается. — Приятного аппетита, — молвит Юнги, когда спустя пару минут они сидят друг напротив друга, однако никто не спешит взять палочки. — Я действительно не смогу сейчас есть, извини, — говорит Чимин, хватаясь за ножку своего бокала с вином. — Но я не против выпить. Юнги ловит себя на дежавю, когда Чимин, слегка запрокидывая голову, делает глоток, открывая обзор на перекатывающийся кадык. — Мы же поговорим? — отставив бокал, Чимин едва уловимо, сдержанно улыбается. — Да, — неуверенно начинает Юнги, но каждое новое слово даётся всё легче. — Я… Я думаю, ты прав, что не заслужил такого отношения к себе. Я прошу прощения за своё странное поведение. Я, если честно, был не готов увидеть тебя снова. Растерялся. Юнги подносит к губам свой бокал, потому что чувствует неприятную сухость во рту от волнения, смачивает его сливовым напитком, ловит взгляд Чимина, спокойный и даже немного счастливый. — Ты сделал вид, что не узнал меня, — губы мужчины растягиваются в улыбке. — Там, на пристани. У меня челюсть упала, знаешь ли. — Да, прости. Чёрт, — Юнги прикрывает лицо руками, трёт его. — Это было глупо. — Ладно, — Чимин дотрагивается до ладоней мужчины, убирает их от лица. — Проехали. Теперь ты здесь, и мы наконец-то можем открыто поговорить. Прикосновение, лёгкое, но уверенное, кажется Юнги слишком интимным, каким-то обжигающим кожу. Он сглатывает, глядя в глаза Чимина, пытается продолжить: — Да, я не буду больше сбегать. Хочу, чтобы между нами не осталось недосказанности. Чтобы мы разошлись с чистым сердцем и сохранили только хорошие воспоминания друг о... — Что? — Чимин прерывает резко, его взгляд за мгновение наполняется неверием. Он усмехается как-то истерично, обводит взмахом руки накрытый стол. — Так это всё — прощание? Ужин, вино — это ты так попрощаться решил? Точки расставить? Юнги хлопает глазами, когда Чимин резко поднимается, а ножки стула отвратительно скрипят по полу. — Да я идиот просто конченный! — вскрикивает Чимин, зачесывает волосы назад, делает два шага в сторону окна, но сразу же возвращается обратно. — То есть ты опять, как и три года назад, сам всё в своей голове решил, опять не оставил мне никакого выбора, даже не спросил меня — опять! — что я думаю и чего я хочу? Сердитый тон, обвинительный взгляд, слова, бьющие, как плетью — всё заставляет Юнги сжаться в комок и ответить зашугано: — Нет, я просто хотел, чтобы по-нормальному… — Я здесь, стою перед тобой! — Чимин раскидывает руки в стороны. — Неужели тебе до сих пор нечего мне сказать, кроме этой чепухи про хорошие воспоминания? — А что мне сказать? — вскидывается Юнги. — Я же не знаю, что у тебя в голове! Ты намекнул на утёсе, что мог бы остаться тогда со мной на Кадокто. Но я понятия не имею, захочешь ли ты это сделать сейчас. Три года прошло! — Так ты спроси! Хотя бы в этот раз спроси — и узнаешь! Чимин подходит вплотную, нависает над Юнги, заставляя его потупить взгляд. Смотритель нервно скоблит ногтем поверхность стола, дышит тяжело, теряется в своих мыслях и страхах. Хочется закричать или заплакать. Ударить Чимина или поцеловать. Просить остаться с ним навсегда или прогнать прочь, чтобы перестал его мучать. А может, взять нож со стола и воткнуть себе в сердце, чтобы это безумство чувств, наполняющих его до краев, перестало давить. — Не можешь спросить? Опять молчишь? — разочарованно раздаётся сверху, и Юнги уже хочет задрать голову и закричать прямо в лицо «Останься со мной!», но Чимин вдруг опускается перед ним на корточки, резким движением разворачивает Юнги к себе вместе со стулом. — Тогда я сам скажу. Я хочу остаться с тобой. Здесь на Кадокто, в мегаполисе, в пустыне Сахара, да хоть на дне Японского моря! Я смогу быть счастлив в любом уголке этой планеты, если там ты будешь любить меня! Бум. Кажется, только что сердце Юнги всё-таки разорвалось, переполненное любовью до предела. И выходит наружу сейчас горячими слезами, которые неожиданно горят в уголках глаз. — Просто прими меня, Юнги, — Чимин гладит рукой по щеке. — Я же вижу, ты хочешь. Видел все эти дни, пока я здесь, как ты реагируешь на меня. Вижу, что ты мучаешься. Я люблю тебя по-прежнему. Ты ведь тоже меня любишь? Юнги кивает головой, а потом делает вдох и всё же, наконец-то, впервые произносит это вслух: — Да, я люблю тебя, Чимин. Очень люблю. Ещё тогда полюбил, — он тянет руки, чтобы обнять за плечи. Чимин подаётся вперед, их губы встречаются, и Юнги не способен сдержать слабый стон наслаждения, когда забытое прикосновение единственных в мире желанных губ спустя годы вновь повторяется. Мягкое, трепетное, полное непроходящей тоски и счастья от того, что настал ей конец. — Я три года думал, что никогда не был нужен тебе, — признаётся Чимин после поцелуя, взяв Юнги за руки. — Почему? — Как почему, мой хороший? Ты не дал мне никакой надежды, когда я уезжал. Ни слова не сказал о чувствах ко мне. А потом я не смог до тебя дозвониться. Когда я понял, что ты просто заблокировал мой номер, был вынужден признать, что ты вычеркнул меня из жизни. Вот так, безмолвно. Словно и не было ничего между нами. Я подумал тогда, что был чем-то вроде курортного романа. Развлечением для тебя. Я был в отчаянии. — Боже, это неправда! — вспыхивает Юнги, сильнее сжимая чужие ладони. — Я знаю. Теперь вижу. Я рад, что я всё же приехал. — Почему только сейчас? — без укора, лишь с любопытством звучит вопрос Юнги. — Думая, что не нужен тебе, я пытался забыть. Ждал, что настанет тот день, когда я проснусь и моей первой мыслью не будет: «Как там Юнги? Помнит ли он обо мне?» Но он так и не настал, и поэтому я снова здесь. Стою перед тобой почти на коленях, а ты так до сих пор и не задал мне главный вопрос, — Чимин улыбается мягко. — Ты останешься со мной на Кадокто? — удивительно легко слетает с губ Юнги. — Нет, — серьёзно отвечает Чимин, и Юнги поражённо распахивает рот, чтобы захлопнуть его обратно, когда мужчина продолжает уже с улыбкой: — Пока нет. Мне придётся вернуться в Сеул, чтобы разобраться с делами. Нужно уволиться, сдать квартиру, забрать некоторые вещи. С родителями поговорить. Но потом я сюда. Максимум месяц. Чимин поднимается и тянет за собой Юнги. Забирает в объятия, прижимает к груди, и Юнги плавится, горит и тонет одновременно. Всё еще не верит, что правда. Всё ещё не верит, что Чимин, тот самый Пак Чимин, который три года назад бессовестно и слишком стремительно украл его сердце, вернулся, чтобы теперь отдать ему своё. И быть рядом с Юнги в единственном месте на земле, где тот способен быть по-настоящему счастлив. Вот только так хочется знать, что Чимин не приносит жертву ради любви. Что с переездом он не теряет больше, чем приобретает. — Ты уверен? — Юнги отклонятся назад, чтобы смотреть в глаза. — Уверен, что тебе на Кадокто будет хорошо? Чем ты будешь заниматься? — Мне будет хорошо там, где ты. Я это знаю наверняка, потому что мне было чертовски плохо там, где тебя нет. А насчёт того, чем я буду заниматься, — Чимин лукаво улыбается. — Ваш техник через полгода уходит на пенсию. Подам заявку на его место. — Откуда ты знаешь? Ты узнавал? — звучит заинтересованно. — Я узнавал, — Чимин проводит носом по скуле, вдыхает запах. — Там, на смотровой, я сказал тебе, что, когда плыл сюда, не рассчитывал ни на что грандиозное. Это ложь, Юнги. Несмотря на то, что я был отвергнут, несмотря на то, что за все три года ты мне ни разу не позвонил, хотя у тебя был мой номер, несмотря на все доводы рассудка, которые были против меня, я всё равно, как дурак, влюблённый по уши, позволял себе надеяться на что-то. Плыл сюда и думал: «А вдруг? А вдруг Юнги примет меня в этот раз?» Поэтому да, я узнавал, чем бы я мог заняться на Кадокто. — Прости, — Юнги жмётся ближе, хотя, кажется, ближе уже некуда. – Прости, что тогда отпустил тебя. Я люблю. — А ты прости, что позволил тебе это сделать. И я люблю. Они скрепляют свои признания поцелуем, долгим и полным искренних чувств. А потом всё же пьют сливовое вино и едят ужин, почти не сводя друг с друга глаз. А заканчивают вечер на узкой кровати на мансардном этаже, совершенно не рассчитанной для двоих взрослых мужчин, и Чимин, обнажённый и горячий, едва отдышавшись, шепчет: «Я не отпущу тебя. Никогда». И в этот раз Юнги ему безоговорочно верит.***
Юнги стоит на причале под лучами полуденного солнца, которое греет обнажённую кожу лица и рук ласковыми лучами. Уголки губ мужчины дёргаются в улыбке, когда из торгового судна, пришвартованного у берега, спускается молодой человек с пшеничными волосами и двумя чемоданами на колесиках, которые ему помогает спустить по трапу кто-то из команды. Смотритель маяка острова Кадокто Мин Юнги подрывается вперёд, чтобы помочь прибывшему гостю с вещами. — Добро пожаловать! Давай сюда, — он тянется к чемодану, усилием воли сдерживает порыв наклониться и прикоснуться губами к губам и видит, что мужчина перед ним сейчас делает то же самое. — Здравствуй, Юнги, — Чимин едва заметно касается пальцами его ладони, когда передает ручку своей клади. — Покажешь, где тут у вас мансардный этаж? Он улыбается так ярко, что затмевает солнце, а бархатный голос, любимый голос самого близкого, самого нужного во всём мире мужчины заставляет сердце Юнги учащенно биться от счастья, от осознания, что теперь его человек, единственный человек на всём свете, кого он хочет видеть с собой каждую минуту каждого дня, будет всегда рядом. — Теперь ты живешь на первом этаже, — Юнги наклоняется ближе, чтобы прошептать едва слышно: — Со мной. Они идут по берегу в сторону маленького домика, скрывшись в котором смогут прижаться друг к другу, касаться губами и признаваться в любви бесконечно. Именно там начинается их новая жизнь, тихая, но прекрасная. Без шумных событий, но полная ярких красок искренних чувств. Жизнь, в которой есть место только для троих: Мин Юнги, Пак Чимин и остров Кадокто.