Надежда из папье-маше

Усталость била в кости, только порыв адреналина и ужаса позволял нести ноги вперёд по бесконечно ветвящимся школьным коридорам. Мимо проносились плотные ряды шкафчиков, горшки с высокими цветами, ободранные какими-то хулиганами, и всяческие настенные информационные плакаты. Всё это — лишний шум в глазах, помеха, на которую если обратить внимание, то споткнуться проще простого! А если споткнулся... обречён на мучительную гибель от кровожадного циркуля Мисс Сёркл. Такова жизнь, о недостатке которой Эбби задумывался с самого порога этой проклятой школы: — Не стоило приходить сюд-да! — кричал от отчаяния мальчик, задыхаясь от беготни. Ни одна мысль уже не держалась в голове. Он бежал, что есть мочи, что позволяли бумажные ноги, но вот куда? Школу он знал не лучше, чем математику, поэтому шансы на побег сходили на нет. Да и так, к слову, Мисс Сёркл бегает крайне недурно, словно она втайне подрабатывает ещё и учителем физкультуры. — Прошу, не надо!! — вскрикивает он за каждым поворотом коридора, но по ощущениям это только подначивало хладнокровную маньячку позади к бегу. Вдруг, выбив ногой очередные двери, Эбби краем глаза видит небольшое запотелое окно — по ту сторону, чуть сгорбившись над столом, упорно чиркала а тетрадке одна ученица. Развесёлая улыбка сопровождала каждый штрих карандашом, а большие, чуть рассеянные от недосыпа глаза перебегали то на бардак на столе — карандаши, вырванные листочки, нитки и канцелярия, — то на две куклы с выпученными глазами, сделанные из пары белых носок. Увидев несущихся мимо в смертельном столкновении ученика и учителя, та резко мотнула головой к окну, но увидела лишь убегающие по полу и стенам тени. Тут же её увлечённость к рисованию сменилась желанием разузнать, кто же такой смелый бегает по школе во время уроков. Поднявшись со стула, та на пару секунд обомлела, а карандаш сам выпал из рук ученицы: — Что тут делают трещины на плитке? — тут же её зрачки округлились, заледенели, а привычная игривая натура сменилась на шокированную, предвидящую что-то плохое, — О нет, о нет, о нет, нет, нет! Она не может опять... ××× Хлопок двери за спиной дал небольшую надежду, а последующее затишье только её подкрепило. Эбби плотно закрыл дверь и опёрся на неё не только всем телом, но и всей душой, ведь комната, куда он пришёл... очаровательная, обклеенная разноцветными бумажками и стикерами, вся заставленная ящиками и картотеками кладовая. Тут были документы и докладные на каждого ученика в школе, и, похоже, скоро имя Эбби пропадёт с этих бумаг, ибо эта комната — полный тупик! Горячий пар вырывался изо рта мальчика, пока глаза, оббегающие помещение, не находят никакого выхода. Ни лаза, ни дверцы, ни окна, даже за плотной решёткой, как излюбленно в стенах этой школы. Мимолётная надежда быстро улетучивалась, как и все знания Эбби во время контрольных по математике. Математика всё лезла в голову, но уже не как наискучнейшая наука из всех возможных, а как тот самый лучик света, обладание которым уберегло бы двоечника от страшной, незавидной участи. — Ты в курсе, что ты самый худший в школе? — разъяренный тон Сёркл за дверью заставил трясущегося от ужаса Эбби, всхлипывая, придерживать ручку двери, — Каждый двоечник знает свою участь, правда, Эбигейл? Самое страшное для школьников, это когда зовут их полное имя, но ещё страшнее, когда вдобавок на их шее в любой момент сомкнётся лезвие циркуля. Сейчас же все возможные страхи смешивались воедино в голове мальчика, он буквально прилип к двери, как муха к мёду, но тут же резкий удар с грохотом обрушил часть двери — вместе с Эбби. — Н-нет!!! — вскрикивает тот отчаянно, перевернувшись на спину. Из его глаз ручьём бегут слёзы, из носа — кровь после падения. Пелена в глазах могла ограничить обзор как угодно, но только не скрыть смерть в нескольких шагах от него. Ноги съёживаются сами собой, руки обхватывают ноги, словно пытаясь утешить самого себя перед лицом гибели. — Ты ДАЖЕ ЭТОГО не знаешь? Ты ничего не знаешь... никогда! — с рычанием, в комнату проходит силуэт учителя... нет, зверя. Настоящего безумца, вздумавшего вспороть и вскрыть черепную коробку ученика в поисках знаний! Только в этот раз совсем как-то буквально. В руках учителя виднеется листочек с множеством почеркушек, отметками красной ручкой и большой, давящей на душу на уровне петли на шее, цифрой "2". Тот тут же оказывается зажат между циркулем и карандашом, а после, меньше, чем за мгновение, к поджатыми ногам Эбби прилетают две разорванные напополам части бумажки. Остриё циркуля блестит в свету позади высокой фигуры, Мисс Циркуль не задерживается — вздирает руку вверх, лишь успевая искривить косую, полную садизма и любви к своему делу улыбку, и с такой же быстротой обрушивает орудие вниз, прямо на голову мальчишки. *Хрясь* Звук получился глухим, да и после него Эбби громко, не сдерживаясь вскрикнул во всю глотку — промахнулась, значит. Голова чуть озадаченной математички опускается, она видит искарёженную в глубочайшем порезе рану на руке, вовремя прикрывшей голову. Удачливый малец, пережил первый удар. — П-ПОЖАЛУЙСТА!!! НЕ-Е-Е-ЕТ! — продолжает судорожно пищать и извиваться в наступившей агонии подросток, облокотившись полностью на один маленький, напольный ящичек. Место повреждения отдавало яркой жгучей болью, то есть, буквально вся рука. Струпья свежей крови массово стекали вниз, заливая и тело, и ноги и даже плитку, на которой только образовалась новая трещина. Рычание, не свойственное человеку, донеслось вновь со стороны демона-преподавателя. Она сделала шаг ближе, вторая ладонь крепко обвила шею негодного ученика. Острющие когти сжимали с невероятной силой — ни продохнуть, ни выкрикнуть чего-нибудь училке напоследок. Эбби правило одно-единственное желание прожить этот чёртов день. Как же сильно он ошибался, когда считал нападки Оливера и Зип с Эдвардом — жестокими и бесчувственным. Кошмар, что был перед ним, даже в сравнение идти не мог. — Всё, что угодно! Прошу!!! Только не ЭТО!!! — мысленно умолял тот судьбу. Даже если в эту самую секунду перед вторым ударом Эбби осознает важность математики в жизни: поймёт теорему Пифагора, как находить площади и вычислять корни... научится решать столбиком на худой-то конец — сможет ли это его спасти? Голосовые связки Эбби надорвались от нового крика незадолго до сокрушительного удара, наверняка уже последнего. Глаза зажмурились, одна рука прикрыла самое лакомое для убийцы место — голову; вторая была уже недееспособна. Мальчик не хотел погибать, он цеплялся за каждую возможность подышать ещё секунду воздухом, как мог. Пускай и воздух этот с гнильцой, спёртый и до ужаса душный, а также его практически не поступало с момента, как его глотку начали сдавливать. Ноги тоже отказали от страха и паники, а так мог бы и увернуться попробовать. — Мисс Циркуль, подождите! — словно откуда-то издали, прорываясь сквозь коридорные цепи слышался отчаянный голос — надежда, на которую так надеялся Эбби? Или проделки измученного разума? Он — один, он одиночка в этом классе и в этой школе. Он был нелюбим, ни с кем не общался, и его даже путали с девочкой порой... Так стоило ли это всё стараний? Может Мисс Сёркл права, что он ничего не стоит? Может быть, будь у него только шанс... *ХРЯСЬ* Это конец. Только с чего же боль так задерживается? Почему до Эбби так медленно доходит осознание... — Не смей! — накал обстановки обрывает девичий голос прямо перед ним, стук чуть скрипучих ботинок друг о друга создаёт иллюзию, что кто-то действительно пришёл его спасти. Хорошая шутка, фантазия, но Эбби слишком хорошо знает этот мир. Он с уверенностью детектива, раскрывшего элементарное дело, отваривает слезливые глаза, а тут... Лана — главная мастерица школы, твёрдая троечница, — собственной персоной, собственным телом заграждает озлобленную учительницу от мальчика. В последнее мгновение она показалась из-за дверей и без каких-либо раздумий, закрывшись лишь руками с носками-куклами, та приняла столь разящий удар на себя, предварительно толкнув прочь когтистую лапу с шеи Эбби. И даже когда игла с хрустом костей впечаталась в её плечо, прорезав насквозь одну из рук, она первые секунды молчала, как убитая, заглушив подходящую боль прокушенной губой. Омертвевшая кисть скрючилась в своей последней защитной позе, медленно скатилась по линии разреза и грохнулась за землю. Но Лана не дрогнула. И взгляд её только пал на прятавшегося позади Эбби — напуганного уже не только за свою судьбу, но и за судьбу девочки-кукловода. Только убедившись, что он в порядке, она обронила болезненный хрип, дёрнулась, когда игла рванулась обратно к владелице через её плоть, но продолжила стоять на месте, уже мысленно переняв всю участь неудачника-Эбигейла на себя. И она была согласна со своим решением на все сто. — Какого чёрта? — Мисс Сёркл тоже удивилась внезапному героизму, но тут же вернулась к своему убийственному плану, — Впрочем... Ты тоже заслуживаешь этого, Лана. — Ха-а... Н-нет! — взъерошенный голос Ланы был готов к сражению, пускай она уже заведомо была побеждена без шанса на счастливый исход. Выплюнув с приходом болезненного кашля часть осевшей в горле крови на пол, та почувствовала дрожь в коленях, — Мисс... Прошу в-вас, не трогайте Эбби!! Возьмите.. меня. Уверенность в том, что она поступила верно, не давала ей так просто свалиться на пол. Зажав плечо игрушкой-носком, та наращивает зубастую улыбку на своём лице, пускай и через силу. Это была искренняя радость ученицы, что она смогла спасти своего знакомого, пускай, может только на время. Затишье, как перед бурей, молчание перед резнёй резко сменилось неожиданным звуком со стороны коридора — прямо позади засмотревшейся на двух жертв Мисс Сёркл, расходясь по школе с огромной скоростью, прозвенел звонок. Дребезжание, напоминающее будильник рано утром, всегда раздражало, но сейчас оно оказалось спасительным. То, ради чего и пришла Лана, ради чего приняла удар — чтоб мальчишка Эбби дотянул до звонка. Последняя весточка надежды, последний шанс исправиться, изменить судьбу и не умереть в этих загнивающих школьных кладовых. — Ох.. Ха... Мисс Сёркл, теперь вы н-не посмеете! — резко вскакивает кукольница, крутя пальцем у лица убийцы. В словах, да и в теле та сразу оживилась невиданным образом, — Правило школы н-номер семь! Нельз... — Молчать! — край циркуля молниеносно оказывается у воротника девушки; ещё миллиметр — и он вопьётся в кожу той, брызнет кровь, отнимется жизнь. Мисс Сёркл с грохочущим рычанием вздыхает, прикрывает глаза, будто проиграла этот день, но всё таки податливо опускает циркуль и скрывает его иглу. Уважаема та хотя бы за то, что чтит порядок и правила, — Гх.. Урок закончен. Свободны. Надеюсь, в следующий раз хоть кто-то ПРИНЕСЁТ ДОМАШНЮЮ РАБОТУ? — К-конечно принесём! И... все долги сдад-дим! — активно кивает ученица, пока на это ещё есть силы. У Мисс Сёркл дёргается глаз, а руки, так желавшие поломать что-нибудь кости или разорвать на части, всё не могут найти себе покоя. Та оперативно разворачивается, пинает дверь кладовой от всего накопившегося негодования — и, наконец, смиренно покидает поле зрения двух спасшихся жертв. Лана тут же опрокидывается на спину, падает на пол, рядком к Эбби. Тут же её лицо наполняется страданием: боль заставляет сжимать зубы и лишь тихо сопеть, постанывать от изнывающей горечи, хлестающей наружу через открытые раны. По всей видимости, ей приходилось терпеть это всё, чтоб одурачить учителя — что за героиня? Эбби ударил себя по щеке, чтобы прийти в себя. Сердце в рёбрах забилось только сильнее от вида страдающей девушки; тем более, если эта девушка — его тайная любовь! Настоящая и неподдельная, единственная, кто когда-либо поддерживал Эбби что в стенах школы, что за ними. И ведь Лана не была лучше самого Эбби — плохо знала школьную программу, львиную долю времени проводила одна, но теперь-то он понял, что она для него — всё. И теперь его черёд спасти её самоотверженную душу! Он пообещал себе, что спасёт её жизнь, чего бы это не стоило! И как только они выберутся из этих гадких помещений, то тут же займутся уроками — и Эбби во всём признается! И, наконец-то, найдёт он себе родного человека, и век не забудет он спасенья своего. И как вообще можно забыть ту, которая, когда пытаешься наложить тряпку на кровоточащую рану, чтоб остановить кровь — тычет в нос одной оставшейся куклой-игрушкой — носком с бегающими глазами, дёргающимся неустанно ртом — и при этом сама посмеивается. Тихонько, сдержанно и в полусознании, но так искренне, что Эбби совсем неловко становится. Она выглядит дурно, но перед мальчиком старается сохранить свой обыденный безответственно-развесёлый облик. Да ещё и от лица игрушки приговаривает хриплым, обнадёживающим голоском, милостиво так: — Брат мой п-погиб, зато ты жив! Я в ужасе, зат-то ты жив! Мне худо, брат мой м-мёртв, Кровь пролита л-литрами — зато ты, Эбби, жив!