песок

Ваня выходит на крыльцо в очках-полароидах с еще влажными волосами - с утра помыл, но сушить не стал, потому что само высохнет, че ты в самом деле, Тиш. Тихон выходит следом и все равно напяливает на него панаму, потому что здесь дело то не в этом, Вань, тебе башку твою дурную напечет, че делать будем, когда тебя, такого красивого, шибанет солнечный удар? Ваня сопротивляется и пихает ее в карман шорт - потом надену, когда шпарить начнет. Дорога идет через лес - густой, длинный, зеленый-зеленый. Сосны колят небо верхушками, под ногами ласково шелестит трава. Ваня цепляется своей рукой за чужую доверчиво - веди, куда хочешь. Он этих мест не знает, полностью на Тихона полагается. От простоты его искренней, отзывчивой, тактильности, безотказности у Тихона лицо в улыбке почти напополам раскалывается. Тысяча километров от дома? Не вопрос, только скажи, когда рейс. Калининградская область? Конечно, очень интересно узнать о тебе и твоем городе больше. Жить посреди леса? Окей, главное, чтобы с интернетом (и даже если без - тоже нормально, найдем, чем заняться). По пути - разговор. Ни о чем и обо всем сразу: сколько идти до ближайшего магазина, какая погода на завтра, как разводить костер и какой чай заварить вечером. И никакой работы - Тихон Ване отдых обещал, и не в шумной Москве или душном Питере, а на природе, в домике загородном, чтобы без назойливых звонков и подъемов ни свет ни заря. Без вороха мыслей в голове. Тихон Ваню разочаровать не может - сжимает его ладонь в ответ и ведет за собой. К песчаным холмам, соленому воздуху, июльскому солнцу. К морю - гостеприимному, теплому, безграничному. Через десять минут деревья начинают расступаться, в волосы забирается морской бриз - Ваня дышит глубоко, размеренно, пробуя его на вкус, подставляет лицо его струям. Через десять минут они наконец-то выходят из леса к пляжу. Где шумят волны. - Ну вот, красота же, - Тихон останавливается. И солнце только начинает нагревать все вокруг. - А-а. Ага-а, - Ваня тянет лениво, отпуская чужую руку и потягиваясь. Вещи бросают на песок: Тихон скидывает с плеча рюкзак, снимает футболку. Ваня - так же, даже очки откладывает. Солнцезащитным кремом Тихон его предусмотрительно намазал еще дома. Можно кунаться, получается. Ваня улыбается и отворачивается лицом к морю, и Тихон бессознательно соскальзывает взглядом с порозовевшей кожи его плеч к поясничным ямочкам и практически душит в себе внезапно появившееся желание провести сейчас по ним языком. И что, собственно, ему будет? Они здесь совсем одни, посреди безлюдного, почти дикого пляжа, в глуши зеленоградского пригорода. Никого в радиусе нескольких километров. В голову лезет еще одна шальная мысль, от которой вдруг с ног до головы окатывает густым жаром: Ваня цепляется за его плечи влажными пальцами и скользит по песку от сильных ритмичных толчков, и воздух вокруг горячий-горячий. Следующим, как будто подзатыльник, приходит осознание того, что нужно взять себя руки - Тихон судорожно смаргивает это странное любовное наваждение и глазами находит Ваню, уже успевшего залезть в воду. Он сверкает белоснежной улыбкой, стоя по пояс, и рукой зовет к себе. Приходится практически силой отогнать от себя всю эту кипятящую кровь муть и пойти за ним следом. Вода приятно охлаждает, остужая тело и разум - Тихон вдыхает побольше воздуха и окунается с головой. Выныривает, конечно же, у Вани перед носом и хватает под бедра, и Ваня успевает только зажмуриться, потому что в следующую секунду его практически швыряют вперед. Море брызгает во все стороны. - Теперь не высохнут, получается, - Тихон смеется, когда Ваня всплывает, и волосы липнут ему на лоб. - А еще я теперь их без бальзама не расчешу, - Ваня убирает мокрую челку в сторону и стирает воду с лица. Раздражения нет. Обиды - тоже. - Бальзам мы взяли, Ванько, не ссы, - Тихон улыбается и подходит к Ване почти вплотную, - в крайнем случае налысо тебя побреем. Ну, если не расчешешь. И опять ржет. Ваня толкает его в грудь кулаком, но не со злости, а так, слегка, даже ласково как будто - Тихон успевает его за руку эту схватить и на себя потянуть. И Ваня снова уходит под воду, только теперь не один. Под водой, конечно же, Тихон пытается Ваню поцеловать. Вместо поцелуя - вода, попавшая в нос и глаза. Потом - кашель, смешавшийся со смехом. Перед тем, как выйти, Ваня виснет на чужой шее и целует уже нормально - ну ты и придурок. На выходе из моря - снова песок. Еще не обжигающий, но уже нагревшийся достаточно, чтобы ступни чуть покалывало. Ваня заваливается на него прямо так, голой спиной, даже полотенце не удосуживается постелить. Нацепляет очки. Тихон садится рядом. Ваня лежит, согнув ногу в колене, и чем пристальнее Тихон Ваню разглядывает, тем лучше, тем отчетливее на чужой коже ему виднеются еще не успевшие высохнуть капли. Ваня вообще весь точеный, стройный, как будто из хрусталя горного вырезанный - прелесть, точно. Руки сами тянутся к этим самым каплям на коже чужих плеч. Ваня с места не двигается, дышит спокойно, ровно, когда пальцами ему ключицу греют, с волос мокрых на грудь капают щекотно. И глаз Ваниных из-за очков не видно - Тихон только представить может, как они потемнеют, станут масляными, с огромными зрачками и дрожащими ресницами, когда он губами к жилке на шее чужой прильнет, зубами кожу нежную чуть оттянет, под кадыком мазнет языком. Как дыхание у Вани собьется, и мышцы все разом натянутся в жгуты, когда Тихон скользнет по его ребрам ладонями, талию огладит невесомо, на косточках подвздошных остановится. Как он вплотную прижмется к Ваниной коже своей, бедрами - меж ног его разведенных. Как Ваня будет кусать губы и томно вздыхать, и не сможет ничего сделать, потому что ему будет слишком тяжело, слишком жарко, слишком сладко. Потому что Тихон придавит Ваню к горячему песку и не позволит пошевелиться. Мысли - центрифуга - не дают покоя, будто он снова не способный контролировать разыгравшиеся гормоны подросток. Кровь вскипает почти сразу, и жар сплошными непрерывными волнами стекает вниз. В свободных шортах вдруг становится невыносимо тесно - Тихон почти до боли сжимает пальцами чужое плечо там, где оно соединяется с шеей. Но вместо всего того, что он себе там напредставлял, Ваня лишь спускает очки на нос и смотрит выжидающе. Хлопает ресницами и кладет свою руку поверх чужой. - Ты чего, Тиш? А Тиша ничего - сглатывает враз ставшую вязкой слюну и смещает ладонь туда, где пульсирует и бьется сонная артерия, и дальше - наверх, к щеке, по скуле острой - пальцем большим. И очки с Вани снимает, чтоб удобнее было. Наклоняется вперед, дыханием кожу Ванину обжигает и коротким слитным движением собирает с его невозможных губ соль. И, наконец, целует - неторопливо, влажно, чужие вздохи судорожные ловит, зубами губу нижнюю слегка прикусывает. Море облизывает сушу волнами, будто одним сплошным огромным языком. И пока Ваня с помутневшей головой плавает в жаркой истоме собственных ощущений и чувств, бессознательно цепляясь за чужие мокрые кудри, Тихон, как и представлял, аккуратно устраивается между его стройных ног. Руками Ваню по спине гладит, по лопаткам острым, пальцами - по коже - тепло, ласково, в кольцо его берет и своей грудью к Ваниной прижимается. Соскальзывает ртом на подбородок - и дальше, к шее, по ямочке яремной поцелуем едва ощутимым мажет. Солнце висит высоко в зените, и воздух, как будто прямиком из печки - горит. Осознание того, что сейчас просто необходимо что-то сделать, приходит, когда Ваня начинает выгибаться навстречу в бесполезной нетерпеливой попытке снять напряжение, скопившееся внизу живота тяжелой вязкой массой. Когда Тихон чувствует чужой стояк своим собственным. - Вань, Вань, погоди, - Тихон отрывается нехотя, смотрит затуманенным взглядом и держит чужое лицо в ладонях, - у нас с собой нет ничего… А Ваня поплыл давно: дышит прерывисто, сверкает своими блестящими цыганскими глазами из-под ресниц длинных - прелесть, ну. - Я там в рюкзак кинул, - и выходит это у Вани как-то неожиданно смущенно, будто все в первый раз у них. Тихон понимает сразу и тянется к самому большому отсеку рукой, пока Ваня договаривает уже совсем тихо, - думал, вдруг… Пальцы перебирают вещи в рюкзаке вслепую, а когда наконец находят знакомый тюбик, Тихон хмыкает себе под нос - не он один здесь этого хотел, значит. - Ну, такого у нас точно еще не было, - Тихон цепляет резинку чужих шорт игриво, - можно считать, что это новый опыт. Эксперимент. - После которого ты потащишь меня обратно на себе, - Ваня отвечает почти шепотом, прикрывая глаза и сворачивая головой в сторону, и щеки у него розовые-розовые - то ли от жары, то ли от неуместного сейчас смущения. Тихон облизывает зацелованные губы и улыбается. - Есть, шеф. И стягивает Ванины шорты насовсем, и больше никто из них ничего не говорит - соль и море мешаются с химозным арбузом, и Ваня практически изламывается в дугу и давит в себе жалобный скулеж, когда Тихон заполняет его в два пальца сразу, по последние фаланги. Отчаянно хочется сжать руками простыню или хотя бы обивку дивана, но вместо этого у Вани сквозь пальцы течет мелкий горячий песок, за который никак нельзя ухватиться. Который колет спину и забирается в волосы, но Тихон так старательно, так точно давит ему изнутри, что вскипевшая голова упорно отказывается думать вообще. Ваня дышит часто и неглубоко и все-таки цепляется за чужие плечи, как за единственную возможность удержаться на месте. Тихон сжимает его бедро ладонью и целует во влажную кожу шеи под ухом. Сгибает и разгибает пальцы, разводит ими, словно ножницами, царапает нежные стенки короткими ногтями. Он мог бы довести Ваню до звезд перед глазами и так, но видеть и слушать, как Ваня кончает на его члене Тихону нравится больше. Ощущения сочатся, стекают на Ваню, как смола, как мед - он теряет счет времени и замечает исчезновение пальцев только в последний момент - когда Тихон толкается одним выверенным движением и практически натягивает его на себя целиком. Море бурлит и бьет волнами о берег, и воздух вязнет, и горло - жжет. И шторм у Тихона в груди вскипает, буря целая - Ваню хочется вдруг пополам согнуть и в землю всем собой вдавить, чтобы до сорванного голоса и расплавившихся мозгов. Чтобы имени своего не смог вспомнить. Но нет, нет, не то это все - Ваня не шторм ледяной, не буря пыльная, Ваня - солнце теплое, греющее - согревающее. С ним аккуратно нужно, ласково. За косточки бедренные пальцами обнять любовно и двигаться плавно, раскрывать методично, губами по коже, чувствами этими огромными и тяжелыми под ребра к нему залезть, чтобы к сердцу - в сердце - прямиком. И получается это у Тихона - Ваня вскидывает голову и упирается затылком в успевший стать ему ненавистным песок, и голос его раскалывается на сладостных тягучих стонах, и тело практически перестает слушаться - кости как будто превращаются в желе от густой влаги и жара чужого тела. И не деться никуда Ване - от широких ладоней, горячих губ и упругих нескончаемых толчков. От раскаленного песка и бесконечного всепоглощающего желания раствориться и впитаться землей. И никогда больше не собраться обратно. Растворения Тихон ему не обещает, а вот натертую спину и дрожащие колени - вполне. Он поднимается ртом по Ваниной шее и топит очередной протяжный стон в поцелуе. И толкается резче, глубже, острее - по нервам мажет точно, плотно. Ваня вьется в его руках, вертит головой и сводит брови - зажмуривается до слез перед глазами, до звездочек цветными вспышками. И обжигается о пробравшийся везде, налипший на влажную кожу кусками песок. И когда напряжение током скатывается по позвоночнику вниз и завязывается в один тугой крепкий узел, Ваня привлекает Тихона к себе за шею и давит на его поясницу пятками, потому что ему хочется больше, быстрее, сильнее, и воздух встает поперек горла - становится трудно дышать. Тихон просовывает руку между их телами и прижимается к Ване дрожащими бедрами вплотную. И солнце лезет острыми лучами под кожу. Море успокаивается и стихает, и на песке тонким кружевным слоем отпечатывается шипящая пена. Назад Тихон, как и обещал, несет Ваню на руках. Дорога - через лес. Густой, длинный, зеленый. И не тяжело ни капли, не трудно совсем. Тихон Ваню под коленками просто получше перехватывает и к себе прижимает покрепче. Потому что, как обязательно сказал бы кто-нибудь, любишь секс на песке - люби и суженого своего обратно сам нести. Тихон улыбается этой мысли. Вкус морской соли остается во рту еще долго.