***
Это должен был быть страшный сон. Если бы в мире была хоть капля справедливости, Жан проснулся бы в "Эверморе" от нетерпения хозяина и ненависти Рико. Но когда Жан в следующий раз проснулся, он все еще находился в той светлой спальне с одной кроватью, а Рене наблюдала за ним, стоя в изножье. Она была одета во что-то новое, и свет, падавший на кровать, был мягким утренним сиянием. Жан еще раз мысленно проверил состояние своих конечностей, прежде чем снова с трудом подняться. Взгляд Рене был спокойным, но Жан никогда больше не доверял ее спокойному поведению. Она прокляла их обоих. – Где я? – спросил он, молясь, чтобы на этот раз ответ был другим. – В Южной Каролине, – без колебаний ответила она. – Если говорить более конкретно, ты находишься в доме нашего командного врача Эбби Уинфилд. Сегодня – 15 марта, – сказала она, прежде чем он успел спросить. – Ты помнишь что-нибудь из вчерашнего? – Я попал сюда вчера, – сказал Жан. Это был не совсем вопрос, но он посмотрел на нее, ожидая ответа. Он не был уверен, насколько сильно Рико травмировал его мозг, и то, что Рене кивнула, немного помогло. Он потерял целый день, не считая этих обрывков кровавых воспоминаний и последнего разговора с ней, но был готов списать эти пробелы на беспамятство. Жан осторожно подтянул ноги к краю кровати. Правая нога двигалась сама, а левую ему пришлось обхватить больными руками, чтобы подвинуть. Каждый вдох, который ему удавалось сделать, и каждый сантиметр, на который он передвигался, отдавались болью. Слишком много глубоких и вытянутых повреждений было нанесено. Боль пронзила его грудь и внутренности, словно кислота, разъедая все, что от него осталось. Это было чертовски больно, но он переживал и худшее. Он переживет это, чего бы ему это не стоило. – Жан, – сказала Рене. – Я бы предпочла, чтобы ты оставался на месте. – Ты не сможешь меня остановить, – сказал Жан. – Я обещаю, что смогу, – сказала она. – Это для твоего же блага. Ты не в том состоянии, чтобы двигаться. – Это ты меня потревожила, – огрызнулся Жан. – Тебе не следовало привозить меня сюда. Верни меня обратно в "Эвермор". – Я не буду, – сказала Рене. – Даже если тебе это не нравится, я не могу. Мистер Андрич временно исключил тебя из "Эвермора". Жан смутно знал это имя. Рене объяснила, когда поняла, что его молчание было скорее замешательством, чем агрессией: – Ректор твоего университета. – Мой…– сердце Жана ушло в пятки. – Что ты наделала? Рене встала рядом с ним, когда он, наконец, добрался до края кровати. – Я отправила его в Гнездо без предупреждения и приглашения. – Нет, – сказал Жан, глядя на нее снизу вверх. – У него нет доступа. У него нет полномочий. – Для него это было сильным разочарованием, – призналась Рене с мрачной улыбкой в уголках рта. – Потребовалось полдюжины звонков на охрану, чтобы открыть дверь, и как только он оказался внутри? – Она развела руками в жесте "вот и все". – Он потребовал встречи с тобой, и Вороны не знали, что нельзя показывать ему дорогу. Рико в это время был на поле, – объяснила она, прежде чем он успел спросить. – Он не успел вернуться в зал достаточно быстро. О, спасибо. Последняя фраза была адресована не ему. Жан не мог повернуться, чтобы посмотреть, кто к ним присоединился, но вскоре в поле зрения появилась женщина с подносом в руках. Она показалась ему смутно знакомой, потому что, как он понял, связана со спортом. Он видел ее за линией игрового поля или на банкете, а это означало, что она должна была быть командным врачом, в чьем доме его держали. Жан, прикрыв глаза, наблюдал, как Рене убирается на прикроватной тумбочке. Два стакана воды, стакан сока и тарелка супа были поставлены в пределах досягаемости. Эбби убедилась, что поднос стоит ровно, прежде чем внимательно посмотреть на Жана. – Как ты себя чувствуешь? Жан посмотрел на нее с каменным выражением лица, но женщину, которой изо дня в день приходилось сталкиваться с отношением Натаниэля и Кевина, вряд ли бы напугало его раздражение. На самом деле, она просто наклонилась, чтобы осмотреть его раны. Ее взгляд был бесстрастным, когда она осматривала его бинты и швы, а руки были легкими, когда она ощупывала его плечи. – Он что-то говорил? – Спросила Эбби у Рене. – В его голосе слышится заметная хрипотца, – сказала Рене, – но не похоже, чтобы что-то было повреждено навсегда. Рене взяла один из стаканов и протянула ему. Жан даже не подозревал, как сильно ему хочется пить, но будь он проклят, если возьмет что-нибудь от них. Рене, казалось, была довольна тем, что держала его в пределах легкой досягаемости и не вкладывая в его покрытые синяками руки. С минуту она наблюдала за работой Эбби, прежде чем запоздало вспомнила, что пыталась объясниться. – Я поставила Андрича перед выбором: позволить мне забрать тебя домой, чтобы ты пришел в себя, или смириться с тем, что моя мать опубликует очень подробную и наглядную статью о том, что с тобой произошло в его университете. Неудивительно, что он был очень рад купить мое молчание. Он пообещал разобраться, а я, в свою очередь, пообещала держать его в курсе твоего состояния здоровья. Сомневаюсь, что мы увидим какие-либо серьезные изменения в Эдгаре Аллане перед чемпионатом, но пока я буду добиваться побед там, где смогу. Жан забыл о своем решении молчать. – Это не победа, ты, самонадеянная дура. Эбби вздрогнула от звука его голоса и осторожно надавила большими пальцами ему на горло. – Сделай вдох ради меня. Он попытался оттолкнуть ее руки, но эта попытка причинила ему гораздо больше боли, чем ей, и Эбби просто ждала, пока он снова успокоится. Он угрюмо сделал, как ему было сказано, а Рене внимательно наблюдала за Эбби, пока она ощущала, как двигается его шея под ее пальцами. Эбби ослабила хватку для второго вдоха, но давление, которое раньше было незначительным, теперь ощущалось как удар кочерги, и Жан вздрогнул от ее прикосновения, прежде чем смог себя остановить. Он попытался скрыть это за раздражением и отмахнулся от нее. – Отойди от меня. Как я доберусь домой? – Ты не уйдешь, – напомнила ему Рене. – Андрич отстранил тебя из состава — или сделает это, когда закончит свое расследование. Ни за что на свете он не позволит тебе вернуться к Эдгару Аллану, увидев тебя таким. – Я Ворон и всегда им буду, – сказал Жан. – Не имеет значения, что говорит один незначительный человек. – Возможно, – сказала Рене таким тоном, который говорил о том, что она в это не верит. – Верни меня обратно в "Эвермор". – Я буду повторять это до посинения, если понадобится. Я не позволю тебе уйти. – У вас нет права удерживать меня здесь. – Он не имел права так поступать с тобой. Жан рассмеялся, коротко и резко, и позволил боли пронзить его насквозь. Рене знала о его отношениях с Рико больше, чем следовало, из-за безрассудной неосмотрительности Кевина, так что, конечно же, она знала, какой наглой ложью это было. Хозяин купил Жана много лет назад, но из-за того, что под ногами у него вертелось столько Воронов, у него не было ни времени, ни сил приструнить разозленного ребенка. Вместо этого он подарил его Рико, доверив своему племяннику заняться воспитанием Жана. Рико имел право делать с Жаном все, что хотел; Жан был его собственностью отныне и до самой смерти. Хозяин загонял своих Воронов в землю за их оплошность и выражал свое недовольство на каждом скрытом сантиметре кожи Рико, а Рико с интересом, передавал эту боль Жану, как только сезон заканчивался. Жан не впустил Андрича, но это была его вина, что Рене знала о его поисках. Он был за сотни километров от дома, потому что у него не хватило ума держать рот на замке. Жан пожалел, что вообще посмотрел Рене. Он ненавидел себя за то, что поддался любопытству и ответил на ее сообщения в январе. Оглядываясь назад, можно сказать, что это был предательский удар в спину. – Никто не делал этого со мной, – сказал он. – Я получил травмы на тренировке. – Я работаю с Лисами, – напомнила Эбби Жану. – Даже они не могут так сильно ранить друг друга на поле. Видит бог, многие из них пытались это сделать за эти годы. – Меня не удивляет, что они посредственны во всем, что делают. – Это, – сказала Эбби, очень осторожно касаясь пальцами его виска, – не из-за тренировки. Полагаю, даже Вороны тренируются в полном вооружении? Посмотри мне в глаза и скажи, как им удалось вырвать у тебя столько волос через шлем. Рука Жана непроизвольно потянулась вверх, нашла ее руку, а затем к ноющим точкам на его голове. На краю сознания промелькнуло воспоминание: одна рука зажимала ему рот и нос, удерживая голову опущенной, а другая дергала изо всех сил. На мгновение воспоминание о содранной коже ослепило его, и Жан с трудом сглотнул, несмотря на желчь в горле. Он быстро опустил руку на колено. – Я задала тебе вопрос, – сказала Эбби. – Верните меня в "Эвермор", – сказал Жан. – Я не останусь здесь с вами. – Эбби, – сказала Рене, ставя стакан с водой на поднос. Они с Эбби тихо ушли, не сказав ему больше ни слова. Жан не обратил внимания на звук закрывающейся за ними двери, решив придумать, как спасти свою собственную жизнь. Все зависело от его способности вернуться в Западную Вирджинию. Он не мог изменить того, что его похитили, или того, что Андрич был вовлечен в это, но он докажет свою преданность, вернувшись домой так быстро, как только сможет. У него были коды доступа к стадиону и "Гнезду", так что ему просто нужно было проскользнуть мимо охраны и попасть внутрь. Не имело значения, что Андрич сказал Воронам; ни один из них не выставил бы его за дверь. Никто не сбегал из Эвермора. Кроме Кевина. Кроме Натаниэля. Эти мысли были бесполезны, они жгли его грудь, как яд, и Жан изо всех сил ударил себя по бедрам. Боль наполнила его голову белым шумом, заглушая опасные мысли, и Жан вдыхал и выдыхал так медленно, как только мог, пока его разум не пришел в норму. Жан порылся в карманах в поисках телефона, но они оказались пустыми. Мгновение спустя он осознал, что на нем незнакомые серые шорты. Серые, а не черные. Жан не мог вспомнить, когда ему в последний раз разрешали носить цветную одежду. Возможно, в Марселе, но Жан не был уверен. Он покинул Францию в четырнадцать лет, но слишком долгие годы, проведенные в "Гнезде", стерли все, что у него было раньше. Шестнадцатичасовой рабочий день и душераздирающая жестокость Рико вырвали из него все, что еще оставалось в душе. Все, что было раньше, было путаницей, снами, которые рассеялись прежде, чем он проснулся настолько, чтобы вспомнить их с какой-либо ясностью. На мгновение эта боль больше походила на горе, чем на страх, но Жан ударил себя еще раз, чтобы обострить боль. Не имело значения, что было раньше, пути назад не было. Все, что имело значение – это пережить сегодняшний день, потом завтрашний, потом послезавтрашний. Все, что имело значение – это вернуться домой. Я Жан Моро. Мое место в "Эверморе". Я буду терпеть. Жан придвинулся поближе к краю кровати и уперся ступнями в грубый ковер. Встать ему удалось только с пятой попытки, так как ему пришлось отталкиваться от матраса руками. Пронзительная боль, причиняемая каждой попыткой, заставляла его судорожно, отчаянно дышать через рот. Жан попытался сделать шаг вперед, но левая нога отказалась выдержать его вес. Он рухнул как подкошенный, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что могло бы остановить его падение. Его рука ударилась о поднос, и его содержимое разлетелось во все стороны. Холодный сок и вода оказались не так страшны, как обжигающе горячий суп. Хуже того и другого была острая боль в груди и колене, когда он ударился о землю, и Жан до крови укусил свою руку, прежде чем успел закричать. Ужасающее подозрение, что он недостаточно силен, чтобы самостоятельно вернуться в "Эвермор", едва не погубило его. Жан укусил сильнее, надеясь нащупать кость, и тут он почувствовал чьи-то руки. Он даже не услышал, как открылась дверь из-за грохота в ушах. – Эй, – произнес мужской голос у него над ухом, и тренер Ваймак потянул его за запястье, пока Жан не ослабил свою мертвую хватку. Секунду спустя Ваймак подхватил его обеими руками, поднял с пола и с поразительной легкостью отнес Жана обратно в постель. Он быстро оглядел Жана, прежде чем снова направиться к двери. Он был недостаточно хорош, чтобы оставаться в стороне, но, по крайней мере, он закрыл за собой дверь, когда вернулся. Он захватил с собой несколько влажных тряпок. Жан попытался отобрать у него одну из них, но Ваймак схватил его за предплечье только для того, чтобы стереть кровавые следы от укусов на руке Жана. Жан не беспокоился о травме, поскольку перчатка скрывала ее от посторонних глаз, но он не мог потянуть достаточно сильно, чтобы вырваться из хватки Ваймака. Закончив, Ваймак отпустил Жана и принялся за работу, тщательно вытирая суп и сок с его рук и груди. Только когда он закончил, он серьезно посмотрел на Жана и спросил: – Кто-то забыл упомянуть, что тебе не следует ходить? О чем ты только думал? – Я хочу домой, – потребовал Жан. Взгляд, которым Ваймак наградил его за это, причинил ему больше боли, чем все, что Рико когда-либо делал ему, и Жану пришлось отвести взгляд. – Отдохни немного, – сказал Ваймак. – Мы поговорим после полудня. Вот. Жан подумывал о том, чтобы прикусить пальцы, засовывающие таблетки ему в рот, но Ваймак был тренером, а это означало, что он был под запретом. Он проглотил таблетки, не запивая, и уставился в потолок, пока Ваймак осторожно вставал с кровати. Жан услышал звон стекла и столового серебра, когда Ваймак собирал с пола разбросанную и разбитую посуду, но уснул еще до того, как мужчина вышел из комнаты.***
Когда он проснулся несколько часов спустя, у его кровати снова стоял Ваймак, который, казалось, был поглощен чтением газеты. На ночном столике стояли две кружки, и Жан почувствовал манящий аромат черного кофе. Это послужило толчком, в котором он не нуждался, напомнив ему о том, как сильно он проголодался и хотел пить, и Жан сел с черепашьей скоростью. Несмотря на все предосторожности, он едва дышал, когда позволил спинке кровати принять на себя его вес. Он задавался вопросом, сможет ли он сейчас выдержать вес полной кружки. Было достаточно того, что он прятался здесь; если бы ему пришлось кормить его с ложечки, он бы с таким же успехом мог откусить себе язык и покончить с этим. Ваймак поднял голову. – Туалет? Ему хотелось сказать “нет”. – Где это? Ваймак отложил газету и встал. – Не наступай на левую ногу. Жан снова предпринял слишком осторожную попытку встать с кровати. Ваймак крепко держал его за плечи, пока Жан пытался подняться, и Жан понял, когда его ноги снова чуть не подкосились. Хватка Ваймака была такой сильной, что остались синяки. Было больно, но этого было достаточно, чтобы Жан не упал, и Ваймак подставил свое тело в качестве опоры. Жан прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы ничего не сказать об этой ужасной ситуации. Туалет был всего через одну дверь слева, но на то, чтобы добраться туда, ушла целая вечность. Ваймак прислонил его к стене, ближайшей к туалету, и оставил спокойно заниматься своими делами. Он вернулся, как только услышал шум воды в раковине, и вошел, предупредительно постучав в дверь костяшками пальцев. Они вернулись в спальню, двигаясь медленнее, чем растет трава. Когда Жан добрался до кровати, перед глазами у него все плыло. Может быть, это боль вызвала у него галлюцинации, но теперь рядом с кофе стояла тарелка с дымящейся кашей. Желудок Жана выдал его ужасным урчанием. – Ешь, – сказал Ваймак. – Почти тридцать часов мы не можем дать тебе ничего, кроме воды. Жан посмотрел на синяки, покрывавшие большую часть его ладоней, затем неохотно перевел взгляд на полосы содранной кожи на предплечьях. Рико связал его шнурками от ракетки, которые были слишком грубыми и рваными, чтобы использовать их на голой коже. У Жана были ожоги от веревки в шести или семи местах на каждой руке, а запястья были стерты до крови. Рико уже много лет не тратил время на то, чтобы связывать Жана, зная, что Жан подчинится любому наказанию, которое Рико сочтет нужным. В последний раз ему приходилось прибегать к таким методам, когда– Жан решительно отбросил эту мысль, отказываясь погружаться в воспоминания, от которых ему было нелегко избавиться. Некоторые коробки должны были оставаться закрытыми, даже если бы ему пришлось переломать все пальцы, чтобы удержать их закрытыми. Если Рико связал его на этот раз, то только потому, что он это заслужил. Он доказал свою непокорность в тот момент, когда попытался оторвать руки Рико от своего горла. – Я поем позже, – сказал Жан. – Это манная каша, – сказал Ваймак. – Ты представляешь, в какой ужас это превратится через десять минут? – Он не стал дожидаться ответа, а просто взял миску и поднес ее так близко к лицу Жана, что тот почувствовал, как пар касается его подбородка. – Я подержу это. Ты только позаботься о том, чтобы справиться с ложкой. – Я не голоден, – сказал Жан. – Как хочешь, но у меня замерзли руки, поэтому я продолжу держать эту миску здесь. Жан с трудом подбирал слова, которые не хотел произносить, требования и вопросы, ответам на которые не доверял. Конечно, это было притворство, кнут перед пряником, способ обойти его защиту, чтобы они могли использовать все, что найдут на другой стороне. Это должен был быть спектакль, но Ваймак так вжился в свою роль, словно исполнял этот номер с песнями и танцами столько раз, что забыл дождаться, когда опустится занавес. Видимо он слишком долго притворялся, что Лисы – это настоящая инвестиция, а не рекламный трюк. Жан хотел не обращать внимания на еду, но он был так голоден, что чувствовал себя плохо. В конце концов, он решил попробовать, хотя бы потому, что ему нужно было восстановить силы. У Ваймака не хватило порядочности принять победоносный вид, когда Жан потянулся за ложкой; он просто уставился в дальнюю стену, чтобы Жан мог есть без взгляда Ваймака на его избитом лице. Пальцы Жана задрожали, когда он принялся за еду, и он запоздало был благодарен Ваймаку за помощь. Ваймак обменял пустую чашку на кофе для Жана. К этому времени кофе уже успел остыть, но Жан послушно выпил половину. Когда он наклонил голову в молчаливом отказе, Ваймак отставил чашку в сторону и осушил свою кружку. Наконец, организм пришел в норму, Ваймак откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Он бросил на Жана испытующий взгляд, и Жан понял, что лучше не отвечать ему тем же. – Вчера вечером я разговаривал с тренером Мориямой. Жан забыл, как дышать. – Как ты смеешь разговаривать с ним, пока он скорбит? – Я уверен, что он действительно сломлен, – сказал Ваймак без капли сочувствия. – Он не сказал об этом так прямо, но к тому времени, как я ему позвонил, Андрич уже надрал ему задницу. Я сказал ему, что мы оплатим твои медицинские счета за то, что вмешались до того, как нас пригласили, и я согласился своевременно сообщать ему о твоем выздоровлении. Такая же договоренность была у нас, когда Кевин приехал на юг. Он знает, что я могу быть осторожным, когда мне это удобно. Жан не был уверен, от чего у него скрутило живот – от сожаления или от отвращения. Ваймак даже не подозревал, насколько шатким было его положение. Хозяин не был заинтересован в дестабилизации положения команд первого класса, вмешиваясь в работу тренеров, поэтому, пока Ваймак не вынудил его вмешаться, он не стал бы его бить, каким бы раздражающим он ни был. Рико, с другой стороны, уже больше года хотел убить Ваймака. Его сдержанность могла быть вызвана страхом перед возмездием дяди, но Жан знал, что в основе этого лежал сложный отцовский комплекс Рико. Он прочитал письмо Кейли почти столько же раз, сколько и Кевин. Рико еще не мог переступить эту черту и ненавидел эту часть себя. Жан невольно подумал, понял ли это Кевин. – Где Кевин? – Голубой хребет, – сказал Ваймак. – Лисы арендовали домик на весенние каникулы. – Только не Кевин, – настаивал Жан. – Он бы не уехал так далеко от поля. – Уедет, если будет хорошая мотивация, – сказал Ваймак, продолжая свою нелепую ложь и беззаботно пожимая плечами. – Они должны вернуться в город в эти выходные. Я думаю, в воскресенье? Если ты хочешь поговорить с ним, я попрошу его зайти, как только он распакует вещи. Кстати, о местной королеве драмы... – Начал Ваймак, но ему потребовалась минута, чтобы сообразить, как правильно подобрать слова. – Не знаю, осознаешь ли ты это, но я знаю, что он за человек. Твой так называемый хозяин, – сказал он с нотками ненависти в голосе, – и этот его сучий племянник. Кевин сказал нам правду, когда перевелся, чтобы мы знали, во что ввязываемся. Я знаю, почему ты думаешь, что должен вернуться в Эвермор, и я знаю, что тебя там ждет. Я сожгу этот дом дотла, прежде чем позволю ему снова прикоснуться к тебе. Если его руки когда-нибудь снова начнут работать, Жан задушит Кевина до смерти, когда увидит его в следующий раз. Рене начала переписываться с ним в начале января, но Жан две недели ждал, прежде чем ответить на какие-либо из ее веселых вопросов. И только когда она сказала: “Кевин рассказал мне все”, Жан, вздрогнув, нарушил свое молчание. Узнать, что Рене знала о семье Морияма, было достаточно сложно, но Жан предположил, что Кевин доверился ей из-за ее прошлого. Услышать теперь, что все Лисы знали, но у них не хватило здравого смысла испугаться, было в десять раз хуже. С ними было что-то серьезно не так, но Жан не мог сказать об этом, не признав, что Кевин был прав. Тем не менее, он не мог не задаться вопросом, что могло вызвать столь серьезные необратимые повреждения мозга. Возможно, что-то было в воде так далеко к югу? Возможно, отравление угарным газом на поле “Лисьей норы”. – Никто меня не трогал, - сказал Жан. – Я был ранен во время тренировки. – Заткнись. Я не требую от тебя признания, – сказал Ваймак. – Мне оно не нужно, особенно когда ты так выглядишь, и особенно после того, как мне пришлось встречать Нила из аэропорта в декабре. Но мне нужно, чтобы ты знал, что мы знаем, чтобы ты поверил мне, когда я говорю, что мы знаем во что ввязываемся. Рене знала, чем рискует, отправляясь за тобой. Она сделала этот звонок, зная, с кем имеет дело, и мы будем на ее стороне, чего бы нам это ни стоило. – Это было не ее решение, – сказал Жан. – Если вы не хотите возвращать меня в "Эвермор", верните мне мой телефон. Я уеду самостоятельно. – Я выключил твой телефон и положил его в морозилку, – сказал Ваймак. – Он разрывался от уведомлений, и я очень устал слушать его щебетание. Ты сможешь забрать его обратно, когда мы решим, что делать дальше. – Нет никаких мы, – настаивал Жан. – Вы не мой тренер. – Ты имеешь в виду, не твой хозяин. Жан проигнорировал это резкое замечание. – Я Ворон. Мое место в "Эверморе". Ваймак сжал переносицу, безмолвно призывая к терпению. Жан по глупости подумал, что это означает, что он изматывает мужчину и выигрывает спор, но тут Ваймак вытащил из кармана телефон и начал что-то набирать. Он поднес его к уху ровно настолько, чтобы убедиться, что он звонит, затем переключил на громкую связь и подержал между ними. Жану не пришлось долго размышлять: на звонок ответили после второго гудка. – Морияма. – Тренер Морияма, это снова тренер Ваймак, – сказал Ваймак. Он бросил испытующий взгляд на Жана, и Жан запоздало понял, что он напрягся. – Извините, что прерываю ваш день, но мне нужна кое-какая помощь. Жан все время пытается отказаться от моей помощи и встать с постели. Эбби уже сказала, что пройдет еще три недели, прежде чем он сможет хотя бы подумать о передвижении, но Жану нужно еще одно мнение, чтобы успокоить нервы. Не могли бы вы сказать ему, чтобы он сидел на месте, черт возьми? Я связал вас с ним по громкой связи. Хозяин не растерялся, и его ответ был именно таким, какого ожидал Жан: – Я уверен, что Моро сделает свое здоровье приоритетом. Он знает, как важно его выздоровление для всех нас в Эдгаре Алане. Жан услышал скрытое послание громко и ясно: возвращайся домой как можно скорее или будешь страдать от болезненных последствий. Он открыл рот, но Ваймак опередил его, и в его голосе прозвучала сталь. – При всем уважении, я позвонил вам не просто так, – сказал Ваймак. – Если бы мне нужна была эта пустая болтовня, я бы купил в магазине открытку “На выздоровление”. До его возвращения на поле еще минимум три месяца. Прямо сейчас он вам не нужен, и нам не составит труда присмотреть за ним в это время. Скажите ему, чтобы он оставался на месте, пока он еще больше не навредил себе. Пожалуйста. Резкий выпад в последнем слове прошел сквозь трещину, о существовании которой Жан даже не подозревал. Он отказался зацикливаться на этом, но затаил дыхание, ожидая ответа. – Ваша беспочвенная вражда, как всегда, освежает, – сказал хозяин. – Моро? – Да, – в последнюю секунду Жан исправился, – тренер? – У тренера Ваймака и так достаточно проблем с его собственным бешенной командой. Делай, как он тебе говорит, и оставайся пока на месте. Мы поговорим снова, когда ты будешь достаточно здоров, чтобы тебя можно было перевезти. – Тренер, я… – сожалею, пожалуйста, простите меня, я обещаю, я попытаюсь, – понял. На линии повисла тишина, но Жану потребовалось некоторое время, чтобы понять, что трубку повесили. Ваймак захлопнул телефон резким движением пальцев, и костяшки его пальцев побелели, когда он тщетно попытался раздавить маленькую вещицу в своей большой руке. – Этому человеку давно пора было разбиться на высокой скорости. – Он взял свою кружку, запоздало вспомнил, что она пуста, и постучал по ней ногтями. – Это все упростило бы, не так ли? Он знает, что мы держим тебя в плену, и не собирается с этим бороться. Ваймак искренне думал, что выиграл в этом разговоре. Жану хотелось возненавидеть его за наивность, но он так устал. – Теперь я могу спокойно передвигаться, – сказал Жан. – Отправьте меня домой. Жан не был уверен, как Ваймак мог выглядеть таким сердитым и таким измученным одновременно. Он приготовился к ответной реакции на свою неблагодарность, но все, что сказал Ваймак, было “Нет”. – Вы не можете удерживать меня здесь. – Ты не уйдешь, – сказал Ваймак. – Ты переживешь это, даже если нам придется тащить тебя, брыкающегося и вопящего, до конца. И, прежде чем ты только подумаешь о том, чтобы снова встать с постели, вспомни, что твой собственный тренер только что приказал тебе оставаться на месте. Пока ты остаешся с нами. Ваймак подождал минуту, понял, что Жан не собирается отвечать, и наконец сказал: – Я посмотрю, есть ли у Эбби колокольчик или что-то еще, что мы могли бы оставить здесь на случай, если мы тебе понадобимся. А пока отдыхай, сколько сможешь. Позволь мне позаботиться о твоем тренере. Ты должен беспокоиться только за себя, понял? Как легко он это сказал, как будто Жан мог беспокоиться только о себе. Этот человек пытался его убить – Я сказал, ты понял? – Спросил Ваймак, поднимаясь на ноги. У Жана хватило чувства самосохранения хотя бы на то, чтобы направить свой недовольный взгляд на дальнюю стену. – Да. На самом деле он этого не сделал, но Ваймак не должен был этого слышать. Мужчина оставил его наедине со своими мыслями, и у Жана закружилась голова, когда он прокручивал их снова и снова. Хозяин приказал ему оставаться на месте, пока Эбби и Ваймак не признают его готовым к передвижению, но так ли это было на самом деле? Был ли это буквальный приказ или он ожидал, что Жан все равно найдет способ вернуться домой? Жан осторожно ощупал свое колено, но одного легкого прикосновения кончиков пальцев было достаточно, чтобы у него все поплыло перед глазами. Эбби появилась через несколько минут с кухонным таймером и небольшим стаканом, наполовину наполненным водой. – Я не смогла найти звонок, но ты можешь включать таймер, – сказала она, устанавливая его в пределах досягаемости. Она протянула ему воду и не отпускала, пока не убедилась, что он сможет взять ее. – Это будет очень громко, так что мы наверняка услышим, где бы мы ни находились в доме. Используй его, хорошо? Если тебе скучно, если ты голоден, если тебе больно, что угодно. – Дэвид ушел за новыми шортами и боксерами, но если ты захочешь что-нибудь еще, просто дай мне знать, и я напишу ему. – Она подождала немного, чтобы узнать, не придумал ли он что-нибудь, прежде чем вытащить из кармана пузырек с таблетками. Когда он не протянул руку, она высыпала две капсулы на простыни рядом с ним. – Это поможет тебе уснуть. Чем больше ты будешь отдыхать и меньше двигаться, тем лучше. – Что с моим коленом? – Спросил ее Жан. – Ты повредил его на тренировке, – холодно напомнила она ему, прежде чем дать реальный ответ: – Ты растянул боковую связку коленного сустава. Ваймак говорил об этом не для того, чтобы добиться сдержанности хозяина. Из-за травмы колена и ребер Жан выбыл из строя до середины лета. За это наставник удалил бы его из стартового состава, а Рико избил бы его до полусмерти за то, что он не соответствует номеру, написанному на его лице. Он поправится как раз вовремя, чтобы его снова избили. Жан взял таблетки. – Оставь бутылку мне. – Ты же знаешь, я не могу, – сказала она и оставила его наедине с кучей мыслей.