***
Нежное прикосновение к его руке вернуло Торфинна в чувство. Было утро, бледный свет мягко пробивался сквозь облака, а земля под ним была влажной и холодной. Ощущения приходили медленно, каждая часть его тела пробуждалась одна за другой, стонущая под тяжестью своего существования. Торфинн не помнил ничего, что произошло с тех пор, как он видел исчезающего в снегах Аскеладда, даже то, как он заснул. По крайне мере, раз он сейчас просыпался, то должен был и заснуть. Хотя, может быть, он всё ещё спал. Вдалеке он слышал голос Аскеладда - подойди, мальчик, я поиграю с тобой, - видел в толпе его копну светлых волос, как он отворачивался и уходил за пределы его досягаемости. Торфинн не мог собраться с силами и встать, не говоря уже о том, чтобы догнать его. Всё, что он мог, это сидеть и ждать, когда Аскеладд вернётся за ним. Ждать чего-то, что, он понимал, никогда не случится. После услышанной от Аскеладда истории, он был уверен, что плешивый не ненавидел его. Он вообще ничего не чувствовал к Торфинну, и это жалило сильнее, чем любое его ранение. Что-то вновь дотронулось до руки. Это была пожилая женщина с исчерченным морщинами лицом. Её рот раскрылся, произнося слова, которых Торфинн не мог услышать. Её карие глаза напоминали ему одну из англичанок, которая однажды дала ему кров и залечила раны. Мать того ребёнка, чьи вещи он сейчас носил. Женщину, чью кровь он пролил. Не в силах сделать вдох, Торфинн отвернулся. Он споткнулся, пытаясь встать на ноги. Какой смысл был во всём этом насилии? У него не было ни единого шанса. С того момента, как он высказал намерение убить Аскеладда, он был обречён на провал. Так для чего он убивал всех этих людей, стачивал свои клинки об их кости, обагрил свои руки их кровью? Ради чего он предал доверие той женщины, ради чего приговорил её дочь быть убитой и изнасилованной, ради чего он жил? Чьи-то руки схватили его за плечи в попытке помочь удержать равновесие. Он оттолкнул их, отпрыгнув назад. Движение привлекло внимание группы мужчин неподалёку. Они прокричали что-то, но Торфинн всё ещё не мог их слышать. В его ушах звенели насмешки: ты дурак. Пёс, гоняющийся за приманкой. Глупый мальчишка. Он закашлялся и ощутил привкус крови. Мужчины попытались схватить его, и Торфинн молниеносно ответил, рассыпая удары и пинаясь. Его раны напрягались от каждого движения. Руки вопили от боли. Клинки на его торсе сдвинулись. Они ощущались слишком тяжёлыми, чтобы он мог их вытащить. Раздавалось ещё больше криков, мужчины и женщина всё ещё пытались достать его. Он моргнул и вновь очутился на поле боя. Плоть мужчин сгорала, оставляя их скелетообразными монстрами с горящими глазами. Огонь поглотил его. Он поднял вверх руку со сжатым кулаком и заорал. Когда он очнулся вновь, он оказался в тюремной камере. Железные прутья смыкались над его головой. Потолок был сырым. Но хотя бы камень под ним оказался сухим. У него забрали ножи и, вероятно, положили куда-то, чтобы он не мог использовать их для побега. Обычно отсутствие привычной тяжести на поясе заставляло его нервничать, и он отчаянно пытался найти своё оружие и вернуть на место. Лишь по собственной задумке он допускал такое, чтобы отцовский кинжал исчезал из его поля зрения. Любая другая попытка завладеть им заканчивалась кровопролитием. Однажды паре новобранцев пришлось усвоить это на собственном болезненном опыте, когда они опрометчиво решили поглумиться над ним, спрятав кинжал, пока он спал. Они не смеялись, когда Торфинн вырезал им глаза. От этого воспоминания его желудок сжался. Ему пришлось прижать руку ко рту, чтобы не начать блевать желчью. Ты был полезным сопляком. Глупый мальчишка. Ему удалось оторваться от земли всего на дюйм или два, прежде он задумался - а для чего? Что он будет делать, если поднимется? Куда он пойдёт? Никто его не ждал. Всё, что он умел делать, это причинять боль. Здесь, в тюремной камере, изолированный от своего оружия и кого-либо, кого он мог им лишить жизни, ему было самое место. (Он знал, что его место было в шести футах под землёй. Он знал.) Уголки его глаз горели, губы дрожали, но он не плакал. Мужчины не плачут. Воины не плачут. Появившийся стражник сказал ему, что к нему пришёл посетитель. Он не знал, кого ожидать. За прошедшие десять лет жизни он не завёл ни одного друга, ни к кому не протянул руку ради иной цели, кроме как причинить боль. Те несколько человек, протягивавшие ему руки по своему желанию, обожглись. Никто не мог быть настолько глуп, чтобы продолжать пытаться. Может быть, один из людей Кнуда пришёл забрать его. Он смутно помнил, что этим утром ему поручали некую работу. От одной мысли о том, чтобы вернуться к привычному быту убийцы, его затошнило. Не важно. Это не был один из людей Кнуда. Старик Лейф не сильно отличался от того, каким его запомнил Торфинн. У него стало меньше волос, а те, что остались, поседели и истончились, но он, всё такой же полноватый, по-прежнему обнажал белые зубы в улыбке. Он был ниже, чем Торфинн помнил, но, когда они последний раз виделись, он был совсем ребёнком, и все тогда казались ему огромными. Мир казался ему куда шире до того, как он отправился в путешествие лишь чтобы разрушить его. - Торфинн, - начал Лейф, и Торфинн едва мог заставить себя слушать дальше. Ему не хотелось слышать о своей больной матушке, о свадьбе Ульфы и Ари, об их четверых детях. Он не хотел слышать об Исландии. Он даже не хотел больше слушать о Винланде. Всё это причиняло слишком сильную боль, воспоминания давно поблекли и были вытеснены из его сознания кровью и внутренностями. Он не дотрагивался до останков воспоминаний о своей семье годами. Думать о них сейчас, в сочетании с поселившимся в животе чувством стыда, было слишком тяжело для него. - Я обещаю, что верну тебя домой, - закончил Лейф. - Так я отдам честь памяти Торса. Честь. Какая ещё честь? У Торфинна не было никакого права называться сыном Торса. Не было никакой чести в том, чтобы вернуть его в построенный Торсом дом, к жене и дочери Торса, на место главы семейства. Не тогда, когда он добровольно отбросил всё, чему его пытался научить его отец. Уж лучше Торфинн станет ничем. Сын Ульфы сможет позаботиться о том, чтобы продолжить род Тролля из Йомсвикингов. Монеты из руки Лейфа перешли к стражнику, и дверь, за которой был заперт Торфинн, открылась. Лейф решительно подозвал его к себе. Торфинн продолжал лежать, уставившись в потолок, пока вошедший стражник не ударил его ногой в живот. Вбежав в камеру, Лейф опустился перед ним на колени: - Не бейте его! Торфинн, мой мальчик, ты как? Стоять можешь? Торфинн медленно перевернулся, подбирая под себя ноги. Он встал, трясясь, как оленёнок на замёрзшем озере. - Вот так, - Лейф взял его под руку. - Давай, Торфинн. Пойдём домой. Они покинули тюрьму до того, как он успел подумать о том, чтобы попросить вернуть ему кинжалы.***
Только по дороге к пирсу до него дошло, что случится. Лейф поместит его в лодку, как какой-то груз, отвезёт его в Исландию и доставит его матери. У Торфинна не было сил сопротивляться, но он должен был. Он опозорил своего отца больше раз, чем мог сосчитать. Он не мог усугубить этот позор тем, чтобы вернуться в Исландию как ни в чём не бывало. Только когда вдали показался пирс, Торфинн обрёл дар речи: - Старик Лейф. - Да, что такое, мой мальчик? - Лейф сощурился от яркого солнечного света. - Вот чёрт, Орм ушёл и снова где-то бродит. Это мой напарник в плавании, увидишь, я познакомлю вас позже. Теперь, с тремя людьми, лодка будет немного тяжелее. Тебе есть, что взять с собой? - Я не могу уехать. Лейф хлопнул по его руке: - Конечно, можешь. Я знаю, что в своём сердце ты не можешь обрести покой, как и я, как и твои мать и сестра. Не раньше, чем ты вернёшься домой в целости и сохранности. По крайней мере, приедешь в гости. Хотя бы ненадолго. - Я не могу. - А что плохого в том, чтобы навестить нас? Этот человек будет здесь, когда ты вернёшься, - сказал Лейф, опустив обе руки на его плечи. Торфинн споткнулся, и затем выпрямился, твёрдо стоя на неровном пирсе. Его сердце билось с бешеной скоростью. Он не мог вдохнуть. Что не так, Торфинн? А что было так? - Ты хоть понимаешь, что я натворил? - его голос перешёл в карканье, став поломанным, шершавым, таким, каким Торфинн не мог его узнать. - Отец говорил мне с самого начала, чтобы я использовал нож лишь для самозащиты. Он говорил мне, что убивать людей плохо, что у меня нет врагов, но я... я всё ещё... - он издал звук, подозрительно похожий на всхлип, хотя на лице у него не было и слезинки. - Я не могу... Лейф провёл морщинистой рукой по его лицу, утирая слёзы, которых там не было: - Успокойся, Торфинн, я не понимаю. Конечно, он не понимал. Торфинн и не надеялся, что он сможет. Он не был на поле боя вместе с ним. Он не видел. Единственным оставшимся человеком, кто знал, кто видел и понимал, почему Торфинн никогда не сможет вернуться, почему он не достоин этого, единственным человеком, кто вместе с ним спустился настолько глубоко и видел сотни агонизирующих мертвецов, был... Аскеладд. Всё всегда возвращалось к Аскеладду. - Прости меня, - всхлипнул Торфинн, лишь боги знали, сколь долго он не произносил этих слов. - Я не могу. И опустошение на лице Лейфа сказало всё за него.***
Он подумывал о том, чтобы вернуться в тюрьму и забрать свои ножи. Однако в его карманах не было ни монетки, а мысль о том, чтобы убить охранника голыми руками, вызвала приступ тошноты. Даже без клинков в руках, он мог отлично представить их: тёмные рукояти, блестящий металл, две тёмные стрелы, выгравированные на лезвии. Хотя за прошедшие годы он изменил внешний вид английского ножа, приведя его в соответствие с отцовским, он всегда мог отличить их друг от друга. Кинжал Торса оставался неповторимо прекрасным с того дня, как он впервые увидел его. Не смотря на то, что он почти ничего не помнил из того момента, он всё ещё видел кулак его отца, сжимающий лезвие, и его кровь, стекающую вниз, чтобы поцеловать рукоять. Если подумать, Торс был первым, кого он ранил этим оружием. Он надеялся, что Аскеладд стал бы последним. Он не желал, чтобы между ними полегло столько трупов, но, в конце концов, его желания не имели значения. Он вновь оказался на улице. Под лучами полуденного солнца холод ослабел. Торфинн, моргая, посмотрел на него. Тёмные точки появились в его глазах. Его голова закружилась. Мысль о том, что кто-то может обратить на него внимание и попытаться помочь, заставила его двигаться вперёд. Он не хотел рисковать ранить кого-то ещё. Бесцельно блуждая, ноги сами привели его к торжественному залу, где Свен оглашал их победу над Англией. Из окон доносились радостные возгласы. Прохожие склонялись ближе, чтобы подслушать, завидуя проходящему внутри пиршеству. Он мог притвориться, что не знал, зачем интуитивно пришёл сюда, но это было бы глупо, ведь ответ очевиден: Аскеладд сейчас был здесь. Разбитая губа болела, а кожа вокруг глаза опухла, мешая ему видеть. Торфинн обошёл постройку, затем подпрыгнул на уровень одного из окон, схватился за край и заглянул внутрь. Знать и их вассалы тихо сидели кругом, пока король подзывал их к себе одного за другим. Стражник внёс сундук, полный серебра, и поставил на землю. Значит, проходило распределение добычи, - главное событие для жадных ублюдков, слетевшихся сюда как мухи. Как раз в тот момент, когда Торфинн собирался спрыгнуть, подозвали Аскеладда. Вид его безупречно-белой тоги и светлых волос был как удар в грудь после событий вчерашней ночи. Торфинн отпустил край оконного проёма. Обходя здание с задней стороны, он поправлял перевязку, удерживающую его руку на месте. По дороге с ним пересеклись несколько слуг, тут же отошедших в сторону. У чёрного входа стражник остановил его. Слова вырывались наружу без его указаний. Торфинн слушал, как собственный голос объяснял, что он из охраны принца, под командованием Аскеладда, и утром ему было приказано залечить раны. Он не мог воспользоваться парадным входом, не потревожив короля. Его необходимо было впустить сейчас, или рискнуть разозлить принца Кнуда, да и разве вы не слышали, что случалось с его врагами? Мужчина заметно сглотнул и отступил в сторону. Торфинн старался не думать о том, что он мог сделать, если бы он не отошёл. Здание было огромным, и по пути до главного зала, где проходил пир, нужно было пройти несколько минут по широкому коридору, между дверей в другие комнаты, через которые сновали слуги. Кто-то крикнул, прося принести больше еды и вина. Всегда больше. Викинги были такими ненасытными, за редким исключением. Таким, как Торфинн. И как Аскеладд, если подумать об этом. (Не думай об этом. Не думай о том, как равнодушно Аскеладд смотрел на краденое золото, когда думал, что за ним никто не наблюдает. Не думай о том, как Аскеладд никогда не засиживался на всю ночь в таверне, пьянствуя и пируя до беспамятства. Не думай о признании Аскеладда в том, что он ненавидит викингов, не смотря на то, что сам является одним из них. Не думай о том, что заставляет боль расползаться в груди. Чем ты занят? Глупый мальчишка.) Голос Свена невыносимым, скрипуче-низким тембром разносился эхом в воздухе. Он был настолько тихим, что Торфинн с трудом различал слова в зале, однако, казалось, он уловил слово "Уэльс". На самом деле, он не думал об Уэльсе с тех пор, как они покинули страну. Когда он уже собирался пересечь дверной проём, в него вбежала рабыня, неся стопку пустых тарелок. Она врезалась прямо в Торфинна. Тарелки начали падать. Время замедлилось, будто во время битвы. Торфинн придержал стопку сбоку, выравнивая. Споткнувшись, девушка по инерции прошла вперёд, останавливаясь на неровных ногах, но ничего не упало. - Мне так жаль! - запищала она. - И, э, спасибо тебе! Если бы я уронила их, пока говорил Его Величество, мне был бы конец. - Я не... - "собирался помогать тебе". Он загнал слова обратно в горло. - Пожалуйста. Она побежала по коридору, казалось, не заботясь о том, что она может совершить ту же ошибку вновь. Торфинн застыл на месте, глядя ей вслед. Он не знал, почему. Как только она отвернулась, он уже забыл, как выглядит её лицо. Когда он попытался вообразить его, в сознании предстало лицо безымянной рабыни из деревни Горма, той, кто спрашивал его о Винланде. Следующей зимой он слышал, как деревенские сплетничали о том, что Горму надоела её криворукость, и он продал её. Тогда он едва ли задумался над этим. Может, лишь закатил глаза. Она должна была просто сбежать, ответил бы он, если бы кто-то его спрашивал. Я бы так и поступил. Он не сбежал сейчас. Не бежал всё это время, не смотря на то, что каждую секунду ненавидел эту новую выбранную им самим жизнь. Чем ты занят, мальчик? Затем раздались крики. Что-то случилось в зале. Торфинн двигался, словно стрела. Внезапный луч света из окна ослепил его. Когда он мог видеть снова, ему понадобилось некоторое время для того, чтобы осознать, что он увидел. Кровь, внутренности. Привычная картина. А также блеск золотой короны на полу, и уродливая голова Свена, отброшенная и забытая, и Аскеладд в этой тупой белой тоге, окропленной кровью, рубящий стражников направо и налево в какофонии криков, эхом разносившихся из каждого угла в комнате. Часто Торфинна заставало врасплох то, как Аскеладд говорил, как он двигался. Он обладал редкой для человека грацией. Каждое движение имело цель. Интеллект. Его красноречие и непревзойдённое владение мечом побеждали Торфинна множеством унизительных способов. Поэтому он смог незамедлительно понять, что во всём этом было нечто глубоко неправильное. Аскеладд не дрался так бездумно, так нагло. Он предпочитал, чтобы его жертвы сами попадались в его маленькие словесные ловушки, обрекая себя на гибель. Он не обнажал меч без причины. Свен должен был что-то сделать, это было единственным объяснением. Воздух покинул Торфинна через приоткрытый рот. Он сгорал от желания броситься в бой и помочь. Однако, он этого не сделал. Плешивый был величайшим воином, которого он видел, после его собственного отца. Он не нуждался сейчас в помощи Торфинна. Тем более, что он мог без его ножей? Адреналин взял верх над горячей волной паники, пока Торфинн осматривал комнату. Аскеладд был в центре, слева от него, окружённый стражей, остальные гости толпились в дверях в попытке спастись. Торкель, скрестив руки, стоял рядом с Кнудом, выражение его лица было сердитым. Принц бесполезно застыл, могущий лишь отдавать приказы, в то время как зал погружался в хаос. Что он мог сделать? Ему нужно было увести Аскеладда отсюда. У главного выхода было слишком много народа. На окнах стояли решётки, протиснуться через которые было невозможно, хотя, даже если бы они были пошире, с незажившими коленями Аскеладда у них не хватит времени, чтобы сбежать через них. Он ещё сильнее выглянул из коридора, оценивая расстояние между задней дверью и Аскеладдом, чтобы понять, успеет ли он затащить туда их обоих до того, как стража окружит их и схватит, когда Торкель заметил и позвал его. На мгновение Кнуд бросил на него взгляд, прежде чем повернуться назад к Аскеладду. - Торфинн, со мной, - приказал он. Стояние в дверном проёме ничего не решало. Торфинн подошёл к нему, ни на йоту не склонив голову. - Где ты был? - спросил Торкель. - Твой босс- извини, твоя добыча обезумела. - Он не обезумел, только притворяется, - сказал Кнуд. - Он выбрал спасти обоих - и меня, и Уэльс. О чём вы, чёрт возьми, подумал Торфинн, хотя, на самом деле, это не имело значения. Ничто не имело значения кроме того, чтобы забрать Аскеладда отсюда целым и невредимым. Рукавом Кнуд вытер с лица брызги крови. - Пока мы дадим ему буйствовать. Торкель сделает завершающий удар. По венам Торфинна пробежал холодок. До того, как он успел что-то сказать, Торкель фыркнул и неторопливо подошёл к столу, хватая с него тарелку. - Успокаивать взбесившуюся псину должен её хозяин, - сказал он, вдруг заливаясь слезами. У Торфинна заняло время, чтобы осознать, что он имел ввиду, кого он имел ввиду, - потому что у Аскеладда не было хозяина, он не преклонял колени перед кем-то или чем-то, - но затем Кнуд положил руки на его плечи и сказал: - Прости меня, Торфинн. Я заберу твою жертву. - Я убью тебя, - сказал Торфинн, его рот вновь начал говорить без разрешения. Кнуд поднял брови. - Я сделаю это, - его тело будто плыло, оторванное от разума. Это были не слова Торфинна, потому что он не хотел их говорить и не планировал, но они принадлежали ему, поскольку выходили через его рот его голосом. Было ощущение, будто в него вселился дух, и он наблюдал за угрозами своего двойника, повиснув где-то в воздухе над ним. - Я вырву твои глаза в то же мгновение, как твой палец коснётся Аскеладда. Ты не выберешься отсюда живым. Думаешь, хоть кто-то из твоих людей сможет остановить воина, победившего Торкеля? Я сомневаюсь в этом. - Эй! - прикрикнул Торкель. Кнуд вздохнул: - Я понимаю, что тебе трудно, Торфинн... - нет, не понимаешь, хотелось заорать ему, но двойник всё ещё держал его под контролем, - ...но у нас нет другого выбора. Аскеладд совершил убийство правителя на глазах у всего двора. Он должен быть наказан, и, поскольку мирным путём с ним справиться точно не удастся, с ним нужно разобраться здесь и сейчас. К чёрту всё. К чёрту Свена, и Кнуда, и его тупую логику, в которой было столько тупого смысла. К чёрту Аскеладда, который решил убить Свена самостоятельно, вместо того, чтобы как обычно послать Торфинна, как он делал на каждой опасной миссии. Торфинн с радостью бы прикончил короля прямо перед его подданными. Позволил бы зарубить себя вместо Аскеладда. Почему, чёрт возьми, плешивый не попросил его? (Потому что тебя здесь не было. Ты пропадал хрен пойми где, слонялся без дела с людьми, которые не имели никакого значения.) Двойник говорил. Торфинну понадобилось время, чтобы заметить это, и он успел уловить лишь конец того, что он сказал: - ...разобраться с ним, не убивая его. - Если бы был такой способ, проверь мне, я бы им воспользовался. Мне не хотелось бы терять такого ценного подчинённого, как Аскеладд. Торкель прочистил своё горло. Когда они оба повернулись, он показал пальцем на Аскеладда: Флоки наконец выбился вперёд атакующей толпы и скрестил мечи с Аскеладдом, быстро и смертоносно. Бой продолжался уже слишком долго, Аскеладду прежде нужно было куда меньше времени, чтобы убить кого-то. - Если вы не примете решение, его убьёт кто-то другой, - сказал Торкель. Не говоря больше ни слова, он вернулся к ужину. Флоки нанёс удар, от которого Аскеладду едва удалось увернуться. Он продолжал скалиться и хохотать, как помешанный, но Торфинн не был слепым. Он начинал уставать. Его ноги всё ещё недостаточно излечились после ран от стрел. Торкель был прав. Было вопросом времени, когда скользящий удар найдёт свою цель. Сознание Торфинна рухнуло обратно в его тело. Он бросил на Кнуда неистовый взгляд: - Придумай уже что-то, ублюдок! Кнуд укусил ноготь на большом пальце. - Если мы сделаем вид, что он был убит, мы сможем убрать его отсюда прежде, чем кто-либо успеет проверить "тело", - сказал он. Годы боевого опыта, знания о том, какие раны были смертельными, а какие лишь калечили, прошли сквозь Торфинна за секунду. Шея и грудь были вернейшими частями, куда нужно было метить, чтобы убить мечом. Смертельный удар в шею нельзя было подделать, но вот в грудь, под правильным наклоном - подальше от рёбер и сердца, поверхностная рана, которая оставит шрам, но не убьёт, - им нужно будет побыстрее унести Аскеладда, чтобы остановить кровотечение, но это могло сработать. У них не было времени придумывать что-то другое. Аскеладд начал прижимать Флоки к земле. В хаосе наступило затишье, но, хотя казалось, что Аскеладд побеждал, тот был беззащитен, блокируя меч Флоки. Всё, что требовалось, - ещё один удар. - Хватай меч, - сказал он Кнуду. - Меть в сердце. Я позабочусь об остальном, - и он побежал. Вечность и секунда прошли, пока он добирался до Аскеладда. Толпа нервно толпящихся мужчин лишь немного замедлила его, прежде чем он решил просто перепрыгнуть через их головы. Скользящий звон позади возвестил о том, что Кнуд нашёл меч и следовал за ним. Толпа с готовностью расступилась перед принцем. Возвращаясь к происходящему впереди, Флоки едва мог сдерживать Аскеладда. У него было всего несколько секунд до того, как Кнуд доберётся до них. Торфинн прокатился по полу, останавливаясь прямо за спиной Аскеладда. Плешивый едва успел заметить его, прежде чем он, обхватив плечи Аскеладда, дёрнул его назад. Внезапная потеря сопротивления обескуражила Флоки на мгновение, в игру вступил Кнуд. Торфинн встал на носочки, чтобы, уперевшись губами в ухо Аскеладда, резко прошептать: - Подыграй! - затем он отследил угол меча Кнуда и повернул тело Аскеладда нужным образом. Он знал Аскеладда лучше, чем обратную сторону собственной руки. Ещё лучше он знал расположение жизненно важных органов. Меч Кнуда неглубоко пронзил грудь, задев ребро. Он судорожно вздохнул, но никакой крови не было. Кто-то мог заметить. - Прокуси себе щёку. Секунда, и Аскеладду пришлось сделать именно это: он сплюнул, и кровь потекла по его козлиной бородке. Почти нежным движением Кнуд вытащил меч. Аскеладд начал падать назад, опираясь на Торфинна. Тот поспешно переместил его так, чтобы его тело мягко опустилось на пол, размещая его голову между ног Торфинна. Он убрал от него руки и наклонился, делая вид, что отталкивается от пола, чтобы встать: - Лежи тихо. Выражение лица Аскеладда было явно разъярённым, но Торфинну было не до того, чтобы беспокоиться об этом. Он вновь чувствовал себя отделённым от своего тела, как будто он парил чуть в отдалении от места, где должен был стоять. С земли на Кнуда в шоке пялился Флоки. Воздух сотрясали крики и похвалы. Торфинн почти не обращал на них внимание. Его взгляд был прикован к Аскеладду, неподвижно лежащему на полу. Кровь свободно стекала из его раны, окрашивая тогу в красный. Ни малейшее подёргивание пальцев или движение груди не выдавали в нём жизни. Что-то дикое, инстинктивное толкало Торфинна схватить его за шиворот и встряхнуть, крича, ударить по лицу, сделать хоть что-то, чтобы заставить его двигаться, жить. Его пальцы подёргивались в желании сделать что-то. Вместо этого он наблюдал, выжидая, пока наконец кто-то не приблизился. Торкель возвышался над ним: - Принц Кнуд приказал нам убрать тело. Торфинн кивнул. Вместе они подняли Аскеладда. Торфинн взял его за верхнюю часть, стараясь не трясти. Они быстро покинули комнату, Торфинну приходилось приноравливаться к широким шагам Торкеля. Удерживая руками плечи Аскеладда, он чувствовал тепло его тела. Лишь когда они покинули зал, его грудь начала заметно двигаться. Он открыл один глаз, смотря на Торфинна снизу вверх. - Ещё немного, - пробормотал он. Кнуд, должно быть, сказал Торкелю, куда идти, потому что он резко остановился у одной из дверей, мимо которых они шли, и с пинка открыл её. Это была скромных размеров комната, с хорошей деревянной мебелью и роскошными украшениями. В ней не было окон. Они положили Аскеладда на кровать. В момент, как его тело коснулось мехов, Торфинн бросился к нему, дёргая за тогу. Ткань стала цепляться за его неровные ногти. - Чёрт возьми, как ты это носишь...! Аскеладд наблюдал за его барахтаниями, а затем остановил его руки: - Дай мне. После того, как тога была сброшена, Торфинн ухватился за потрёпанные края туники и рубашки, разрывая их. Из раны всё ещё текла кровь, тёмно-красный расползался по бледной коже, как паутина, но удар бы нанесён достаточно низко, чтобы не задеть его сердце. Торфинн собрал тряпки в охапку и сдавил их на ране. Аскеладд зашипел. Кровь просачивалась сквозь ткань и пачкала руки Торфинна, но он прижимал всё сильнее и сильнее, пока она не начала засыхать. Не смотря на это, его сердце так сильно колотилось в груди, что его начинало подташнивать. Его взгляд перебежал с окровавленной тряпки в его руках на лицо Аскеладда. Глаза плешивого были всё ещё открыты, всё ещё наблюдали, голубые, как полуденное небо Исландии. Раздался скрип двери. Она осторожно открылась, внутрь вошёл Кнуд. Корона венчала его голову, золото было эффектно инкрустировано рубинами. Поглядев на неё секунду, Торфинн вернулся к своей задаче. - Как он? Я волновался, когда увидел кровь у него во рту, - спросил Кнуд Торкеля. Аскеладд заговорил вместо него, отвечая: - Я всё ещё жив, Ваше Высочество, хотя и не могу понять, почему. Слова покинули его грудь под руками Торфинна. Ещё одна струйка крови просочилась сквозь пальцы Торфинна: - Замолчи, плешивый. И Кнуд, и Аскеладд проигнорировали его. - Я не могу остаться надолго. Нельзя допустить, чтобы Флоки восстановил контроль над стражей. Я уже послал за несколькими верными лекарями, которые будут ухаживать за тобой. Их приверженность гарантирована, так что будь спокоен. - Вы должны были убить меня, - сказал Аскеладд. - Оставлять меня в живых - это ненужный риск. Если когда-то всплывёт, что Вы пощадили меня, можете забыть о короне, сама Ваша жизнь будет под угрозой. Если бы ему не нужно было продолжать прижимать рану, он влепил бы Аскеладду пощёчину за это. - Считай, что это твоё наказание за то, что действовал, не посоветовавшись со мной, - Кнуд повернулся к Торкелю. - Пойдёшь со мной. Торфинн может остаться охранять. Торкель последовал за ним без единого слова, оставляя их одних. Взгляд Аскеладда упал прямо на Торфинна. Дрожь прошла через тело Торфинна, сотрясая каждый дюйм в нём, от макушки до пальцев ног. - Ты, ублюдок, - прошептал Торфинн. - Каким хером ты думал? - Я думал, что моя жизнь принадлежит мне, и я могу закончить её, когда захочу. - Значит, ты думал неправильно. Это зависит не от тебя, - что-то зашуршало в коридоре за дверью. Торфинн застыл. Он хотел броситься туда и остановить кого угодно, кто мог попытаться войти, попытаться ранить его плешивого, но ему всё ещё нужно было прижимать рану, и его колени тряслись. - Я не дам тебе умереть. Аскеладд фыркнул, издав жёсткий, насмешливый звук, и умолк. Дверь открылась. Торфинн резко повернул голову, но вошедшими оказались не солдаты. Двое мужчин и женщина, каждый из них был седым и покрыт морщинами. Один мужчина нёс тяжёлую сумку, другой тащил таз с водой. Они подошли к кровати. Женщина, положив морщинистую руку на голову Торфинна, заворковала: - Принц Кнуд отправил нас ухаживать за ним. Всё хорошо, дитя, можешь отступить. Ты хорошо поработал. Торфинн сглотнул. Он неохотно отнял руки и убрался с их дороги. Они окружили Аскеладда, как стервятники, с поразительной для их возраста скоростью доставая бинты и травы. Бывшие напоминанием о тунике и тоге клочки ткани разрезали, сбрасывая окровавленную одежду на пол. Свежую ткань смочили в тазу с водой и прижали к ране, промывая её. Торфинн смотрел то в лицо Аскеладда, то на его грудь. Тот почти не реагировал на то, как касались его практически смертельного ранения. Когда на него накладывали травы, останавливающие инфекцию и кровотечение, он хмыкнул. После того, как рана была очищена, необходимо было наложить повязку. Женщина оглянулась на Торфинна и подозвала его к себе: - Приподними его, если можешь. Мы должны потуже завязать бинт. Поддерживать спину Аскеладда над кроватью было вовсе не трудно. Он казался более худым, чем обычно, почти хрупким. Торфинн сел на край кровати позади него и прижал к себе так, что его голова лежала точно под подбородком Торфинна. Он внимательно наблюдал за тем, как пожилая женщина оборачивала бинты вокруг его груди, проходя сначала через плечо, затем вниз, завязывая их потуже, чтобы они дольше держались. Там, где кровь просачивалась сквозь слои ткани, появилось розовое пятно, но оно не стоило беспокойства. Кровотечение уже прекратилось. Торфинн выпустил дрожащий выдох. Стайка стариков собирала свои вещи, готовясь уходить. Пожилая женщина вновь посмотрела на Торфинна: - Мы вернёмся через несколько часов, чтобы сменить бинты и проверить его рану. Ты сможешь присмотреть за ним до этого? Торфинн кивнул. От улыбки морщинки у неё под глазами разгладились: - Думаю, ты проголодался. Подожди немного, я принесу тебе ужин. Дверь за ними закрылась, и в комнате вновь остались лишь Торфинн и Аскеладд. Последний всё ещё сидел почти на его коленях, сгорбившись и уставившись в стену, будто ему было скучно. Его торс теперь был полностью обнажён, бледная кожа покраснела и покрылась испариной. Капельки крови прилипли к мягким светлым волосам, рассыпавшимся по его груди. Его лицо всё ещё было перепачкано в крови тех, кого он убил. Но он дышал, его тело, прижатое к Торфинну, пылало, и он неуклюже прижал его к себе, когда Аскеладд попытался отодвинуться. Он практически прорычал: - Торфинн. - Заткнись, - сказал он. Вышло тише, чем он намеревался. - Не напрягайся. Аскеладд вздохнул: - Иди запри дверь. Он не двинулся с места. - Если ты не хочешь, чтобы кто-то вошёл и убил нас обоих, тебе нужно её запереть. У Торфинна заняло время, чтобы передвинуть тело Аскеладда обратно на меха, не беспокоя его больше необходимого. Пока он сдвигал железную защёлку на место, он прижался ухом к двери. Снаружи было тихо. Удовлетворённый тем, что они остались одни, он вернулся к постели Аскеладда, неловко встав рядом. Он повернул голову в сторону, отворачиваясь от Торфинна: - Уходи, парень. Я не хочу видеть твоё жалкое лицо. - Кому-то нужно остаться охранять. - Я соглашусь на дуэль, если ты уйдёшь. Он не двинулся с места. - Больше не работает? Чудно. Тогда что насчёт этого? - в голосе Аскеладда появился этот жестокий тон, язвительный и злобный, тот, который Торфинн слышал снова и снова. Истончавшие яд слова, словно стрелы, разлетались в воздухе и пронзали кожу Торфинна, вызывая в нём жар, ярость, распаляя желание убивать. Даже теперь у него оставалось это желание. От этого Торфинна тошнило. - Отныне, пока ты будешь жив, я никогда не соглашусь на дуэль с тобой. То жалкое зрелище, которое ты устроил прошлой ночью на снегу, было твоим последним. У тебя никогда больше не будет шанса с честью отомстить за Торса. Ты никогда не достигнешь того, ради чего жил все эти годы, - он усмехнулся. - Ну, что теперь? Разве ты не хочешь просто сразить меня сейчас, начисто отрубить мне голову, как грозился всё время? Сделай это, парень. Возьми нож своего отца и убей меня. Торфинн отшатнулся назад. В уголках глаз вновь появились слёзы, но он всё ещё не хотел их проливать, не перед Аскеладдом. Воины не плачут. - У меня его больше нет. Впервые взгляд Аскеладда опустился к его поясу, где должны были быть клинки. Он нахмурился: - Какого хрена ты с ним сделал? Торфинн шмыгнул носом. - Не важно. Тогда придуши меня. Чего ты ждёшь? Ты же воин, разве нет? Не в силах больше смотреть на него, Торфинн отвернулся и сел, прижавшись раскалывающейся головой к стене, пока сухие, прерывистые рыдания сотрясали его тело. Он по-прежнему не пролил и слезинки. Когда пожилая лекарь вернулась с едой, он проигнорировал её стук в дверь и остался голодным. Он не заслуживал её милосердия.