***
Это должно было быть кошмаром. Если бы в мире была хоть капля справедливости, Жан проснулся бы в Эверморе от раздражительности хозяина и ненависти Рико. Но когда Жан очнулся в следующий раз, он все еще находился в той светлой спальне с одной-единственной кроватью, а Рене наблюдала за ним, стоя в изножье. На ней была новая одежда, а свет, падающий на кровать, был уже легкой утренней зарей. Жан еще раз мысленно проверил свои конечности, прежде чем снова с трудом подняться. Взгляд Рене был спокоен, но Жан больше не доверял ее миролюбивому поведению. Своими действиями она прокляла их обоих. — Где я? — спросил он, молясь, чтобы на этот раз ответ был другим. — Южная Каролина, — сказала она без колебаний. — Если точнее, ты находишься в доме медсестры нашей команды Эбби Уинфилд. Сегодня 15 марта, — добавила она прежде, чем он успел спросить. — Ты что-нибудь помнишь со вчерашнего дня? — Меня привезли сюда вчера, — сказал Жан. Это был не совсем вопрос, но он посмотрел на нее в поисках ответа. Он не был уверен, насколько пострадала его голова из-за Рико, и то, что Рене кивнула, немного помогло ему. Он потерял целый день из-за этих обрывков чертовых воспоминаний и последнего разговора с ней, но был готов списать все это на беспамятство. Жан осторожно передвинул ноги на край кровати. Его правая нога двигалась сама по себе, левую же пришлось обхватить ноющими руками, чтобы сдвинуть ее. Каждый вдох и каждое движение, которые он делал, отдавались болью во всем теле. Во многих местах были глубокие и серьезные повреждения. Эти ощущения проникали в его грудь и внутренности, как кислота, разъедая все, что от него осталось. Это было адски больно, но он переживал вещи и похуже. Он обязан выжить, чего бы ему это ни стоило. — Жан, — позвала его Рене. — Я бы предпочла, чтобы ты оставался на месте. — Ты не можешь меня остановить, — ответил Жан. — Уверяю тебя, что могу, — сказала она. — Это для твоего же блага. Ты не в том состоянии, чтобы перемещаться. — Это ты меня переместила, — огрызнулся Жан. — Тебе не следовало привозить меня сюда. Верни меня обратно в Эвермор. — Не верну, — сказала Рене. — А если тебя этот ответ не устраивает, то я не могу. Мистер Эндрич временно исключил тебя из Эвермора. Жан знал это имя, но очень смутно. Когда Рене поняла, что он молчал скорее из-за замешательства, чем враждебности, то она объяснила: — Ректор твоего кампуса. — Моего… — Сердце Жана ушло в пятки. — Что ты наделала? Рене встала рядом с его коленом, когда он, наконец, добрался до края кровати, преграждая ему путь. — Я отправила его в Гнездо без предупреждения и приглашения. — Нет, — сказал Жан, глядя на нее снизу вверх. — У него нет доступа. У него нет полномочий. — Неприятное осознание для него, — призналась Рене, и мрачная улыбка тронула уголок ее рта. — Потребовалось полдюжины звонков в службу охраны, чтобы открыть дверь, и знаешь, что он сделал, как только оказался внутри? — Она развела руками. — Он потребовал встречи с тобой, а Вороны не знали, что ему нельзя показывать дорогу. Рико в это время был на корте, — она объяснила перед тем, как Жан спросил. — Он не успел вернуться внутрь вовремя. О, спасибо. Последняя фраза была адресована не ему. Жан не мог обернуться и посмотреть, кто к ним присоединился, но вскоре он увидел женщину, держащую поднос. Она выглядела довольно знакомо, а это значило, что она как-то связана со спортом. Он наверняка видел ее где-то в стороне или на банкете. Скорее всего она была медсестрой команды, в доме которой его сейчас держат. Жан, прикрыв глаза, наблюдал, как Рене убиралась на тумбочке, на которую поставили два стакана воды, какой-то бледный сок и тарелку супа, так, чтобы он мог достать. Эбби удостоверилась, что поднос стоит ровно, и изучающе посмотрела на Жана. — Как ты себя чувствуешь? Жан глядел на нее с каменным выражением лица, но женщину, которая постоянно имеет дело с Натаниэлем и Кевином, вряд ли пугала его злость. В действительности, она всего лишь наклонилась, чтобы проверить его травмы. Ее взгляд был бесстрастным, когда она осматривала его повязки и швы, но касания были легкими, когда та дотрагивалась до его плеч. — Он говорил? — спросила Эбби Рене. — Есть заметная хрипота в его голосе, — ответила та, — но не похоже, что есть какие-то другие проблемы или требовалось бы вмешательство. Реня взяла один из стаканов и протянула ему. Жан даже не осознавал, насколько он хочет пить, но будь он проклят, если возьмет у них что-либо. Рене, казалось, была довольна тем, что так долго ждет его ответных действий, держа стакан в пределах досягаемости, но не вкладывая в его руки, покрытые синяками. Она немного понаблюдала за работой Эбби, но вспомнила, что пыталась объясниться. — Я поставила Эндрича перед выбором: либо он разрешает мне забрать тебя с собой, чтобы ты восстановился, либо мирится с тем, что моя мать опубликует статью, где в красках опишет, что с тобой произошло в его кампусе. Неудивительно, что он был так рад помочь мне, пообещав провести расследование. Я же в свою очередь пообещала держать его в курсе состояния твоего здоровья. Сомневаюсь, что мы увидим серьезные изменения в Эдгаре Аллане прям перед чемпионатом, но я продолжу добиваться таких маленьких побед, как эта. — Эта еще не победа, ты, высокомерная идиотка, — произнес Жан, совершенно забыв о своем решении молчать. Эбби вздрогнула от звука его голоса и осторожно надавила большими пальцами ему на горло. — Вдохни для меня. Он попытался оттолкнуть ее руки, но это причинило гораздо больше боли ему, чем ей, а Эбби в это время просто ждала, пока он снова успокоится. С угрюмым выражением лица Жан сделал, как ему было сказано. Рене внимательно наблюдала за Эбби, пока медсестра чувствовала, как двигается его шея под ее пальцами. Эбби ослабила хватку, чтобы он смог вдохнуть во второй раз, но давление, которое раньше было незначительным, теперь ощущалось как удар кочергой, и Жан вздрогнул от ее прикосновения прежде, чем смог себя остановить. Он попытался скрыть это за раздражением и отмахнулся от нее. — Отвали от меня. Как мне попасть домой? — Ты не вернешься, — напомнила ему Рене. — Эндрич вывел тебя из состава — или сделает это, когда закончит свое расследование. Ни за что на свете он не позволит тебе вернуться в Эдгар Аллан, увидев в таком состоянии. — Я Ворон и всегда им буду, — сказал Жан. — Не имеет значения, что говорит один незначительный человек. — Возможно, — сказала Рене легким тоном. Было понятно, что она в это не верит. — Верни меня в Эвермор. — Я буду повторять это столько раз, сколько понадобится. Я не позволю тебе вернутся. — Ты не имеешь права меня здесь удерживать. — А он не имел права делать это с тобой. Жан рассмеялся, коротко и резко, и позволил боли пронзить его насквозь. Из-за безрассудной неосмотрительности Кевина Рене знала о его отношениях с Рико больше, чем следовало, так что, конечно же, она понимала, какой наглой ложью это было. Хозяин купил Жана много лет назад, но из-за того, что под ногами вертелось столько Воронов, у него не было ни времени, ни сил приструнить рассерженного ребенка. Вместо этого он подарил Рико Жана, доверив своему племяннику заняться его воспитанием. Рико имел право делать с ним все, что хотел; Жан — его собственность и будет ею до самой смерти. Хозяин изнурял Воронов за их оплошности и вымещал свое недовольство на Рико, а тот с энтузиазмом передавал эти мучения Жану, как только сезон заканчивался. Не Жан впустил Эндрича, но именно по его вине Рене знала, что ему нужна помощь. Он был за сотни миль от дома лишь потому, что у него не хватило ума держать рот на замке. Жан жалел, что вообще когда-то посмотрел на Рене. Он ненавидел себя за то, что поддался любопытству и ответил на ее сообщения в январе. Оглядываясь назад, можно сказать, что это был блядский удар в спину. — Никто не делал этого со мной, — сказал он. — Я был ранен во время борьбы за мяч. — Я работаю с Лисами, — напомнила Эбби Жану. — Даже они не могут так навредить друг другу на поле. Господь свидетель, за эти годы было много попыток. — Даже не удивлен, что они посредственны во всем, что делают. — Это, — сказала Эбби, осторожно прикоснувшись к его голове. — не от борьбы за мяч. Даже Вороны тренируются в полном снаряжении, я права? Посмотри мне в глаза и объясни, как они смогли вырвать тебе столько волос с головы через шлем. Жан нащупал ее руку, безвольно подняв свою, а затем дотронулся до ноющих точек на голове. Промелькнуло воспоминание: одна рука закрывает ему рот и нос, чтобы держать его голову опущенной, а вторая изо всех сил дергает. На мгновение воспоминание о рвущейся, отслаивающейся коже стало слишком ярким, и Жан с трудом сглотнул, борясь с подступающей желчью. Он быстро опустил руку на свои колени. — Я задала тебе вопрос, — сказала Эбби. — Верните меня в Эвермор, — ответил Жан. — Я не останусь здесь с вами. — Эбби, — произнесла Рене, поставив воду Жана обратно на поднос. Они с Эбби ушли, не сказав ему ни слова. Жан не обратил внимание на звук закрывающейся двери, предпочитая думать о том, как спасти себе жизнь. Все зависело от его возможности вернуться в Западную Вирджинию. Он не сможет изменить того, что был похищен или того, что Эндрич был в этом замешан, но он обязательно докажет свою преданность, вернувшись домой как можно быстрее. У него есть пароль от стадиона и Гнезда, так что ему надо только пробраться мимо охраны и пройти внутрь. Не имеет значения, что Эндрич сказал Воронам, они не выставят его за дверь. Никто не уходил из Эвермора. Кроме Кевина. Кроме Натаниэля. Эти мысли не помогали, прожигая его изнутри, и он ударил себя по бедрам так сильно, как только мог. Боль шумела в голове, заглушая эти мысли, и Жан начал медленно вдыхать и выдыхать, пока его разум не собрался воедино. Жан проверил карманы на наличие телефона, но не нашел его там. Мгновение спустя он осознал, что на нем сейчас какие-то непонятные серые шорты. Серые, а не черные. Жан не мог вспомнить, когда последний раз ему разрешалось носить цветную одежду. В Марселе, возможно, но Жан не был уверен. Он покинул Францию, когда ему было четырнадцать, но время, проведенное в Гнезде, стерло все его прошлое. Шестнадцатичасовые будни и душераздирающая жесткость Рико уничтожили все остатки души, что в нем когда-то были. Все, что было раньше, казалось беспорядочным месивом, снами, которые рассеивались прежде, чем он просыпался, снами, которые он не мог вспомнить даже с небольшой толикой ясности. На мгновение эта боль больше стала походить больше на горе, чем на страх, однако Жан снова ударил себя, чтобы обострить ее. То, что было раньше, не имело значения — пути назад не было. Все, что имело значение, — это пережить сегодняшний день, потом завтрашний, а за ним и послезавтрашний. Все, что имело значение, — это вернуться домой. «Я Жан Моро. Мое место в Эверморе. Я буду терпеть.» Жан придвинулся поближе к краю кровати и опустил ступни на грубый ковер. Встать ему удалось с пятой попытки, так как ему пришлось отталкиваться от матраса руками. Пронзительная боль, причиняемая каждой попыткой, заставляла его судорожно хватать ртом воздух, который делал в его горле дырки. Жан попытался сделать шаг вперед, но левая нога не смогла выдержать его вес. Он камнем полетел вниз, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что могло бы остановить падение. Его рука задела поднос, и содержимое разлетелось во все стороны. Холодные сок и вода были не так уж и плохи по сравнению с обжигающе горячим супом. Но хуже всего была острая боль в груди и колене, когда он ударился о землю, и Жан до крови прокусил себе руку, прежде чем успел закричать. Ужасающая мысль о том, что он недостаточно силен, чтобы самостоятельно вернуться в Эвермор, едва не убила его. Жан укусил сильнее, надеясь нащупать кость, как вдруг его коснулись чьи-то руки. Из-за грохота в ушах он даже не услышал, как открылась дверь. — Эй, — произнес мужской голос у него над ухом, и тренер Ваймак потянул Жана за запястье, пока тот не ослабил свою смертельную хватку. Секунду спустя Ваймак подхватил Жана обеими руками и с поразительной легкостью поднял с пола, укладывая обратно в постель. Он быстро осмотрел Жана и снова направился к двери. Он был недостаточно хорош, чтобы оставить Жана в покое, но, по крайней мере, закрыл за собой дверь, когда вернулся. Он захватил с собой несколько влажных полотенец. Жан попытался забрать у него одно, но Ваймак схватил его за предплечье, чтобы стереть кровавые следы от укусов на руке. Жан не беспокоился о травме, поскольку перчатка скрыла бы ее от посторонних глаз, но он не мог дернуться достаточно сильно, чтобы вырваться из хватки Ваймака. Закончив, Ваймак отпустил его и принялся тщательно вытирать суп и сок с обнаженных рук и груди Жана. Только после этого он серьезно посмотрел на Жана и спросил: — Тебя забыли предупредить, что нельзя ходить? О чем ты только думал? — Я хочу домой, — потребовал Жан. То, как Ваймак посмотрел на него в ответ, причинило ему больше боли, чем все, что Рико когда-либо делал с ним, и Жан вынужден был отвести взгляд. — Отдохни немного, — сказал Ваймак. — Поговорим об этом после обеда. Здесь. Жан подумывал о том, чтобы прикусить пальцы, которые засовывали таблетки ему в рот, но Ваймак — тренер, а значит это было запретом. Он проглотил лекарство, не запивая, и уставился в потолок, когда Ваймак осторожно встал с кровати. Жан слышал звон стекла и столового серебра, пока Ваймак собирал с пола разбросанную и разбитую посуду, но уснул еще до того, как мужчина вышел из комнаты.***
Когда он проснулся несколько часов спустя, у кровати его снова ждал Ваймак, которой, казалось, был поглощен чтением газеты. На тумбочке стояли две кружки, и Жан почувствовал соблазнительный аромат черного кофе. Это был триггер, в котором он не нуждался, напомнивший ему о том, как сильно он проголодался и хотел пить, и Жан медленно сел. Несмотря на всю осторожность, он едва дышал к тому моменту, когда позволил изголовью кровати принять на себя его вес. Он задавался вопросом, сможет ли вообще выдержать вес полной кружки сейчас. Достаточно того, что он застрял здесь; он скорее бы откусил себе язык и покончил со всем этим, чем позволил бы кормить себя с ложечки. Ваймак поднял голову. — Ванная? Он жалел, что не может сказать «нет». — Где она? Ваймак отложил газету и встал. — Не напрягай левую ногу. Жан снова попытался осторожно встать с кровати. Ваймак крепко схватил его за плечи, когда тот попытался приподняться, и Жан понял, что его ноги опять чуть не подкосились. Хватка Ваймака была такой крепкой, что могли остаться синяки. Было больно, но этого было достаточно, чтобы Жан не упал, и Ваймак подставил свое тело в качестве опоры. Жан прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы ничего не сказать об этой жалкой ситуации. Ванная была всего через одну дверь слева, но потребовалась целая вечность, чтобы добраться туда. Ваймак прислонил его к ближайшей к туалету стене и оставил спокойно заниматься своими делами. Он вернулся, как только услышал шум воды в раковине, и вошел, предупредительно постучав в дверь костяшками пальцев. В спальню они возвращались, двигаясь медленнее, чем росла трава. К тому времени, как Жан добрался до кровати, перед глазами у него все плыло. Может быть, это боль вызвала у него галлюцинации, но теперь рядом с кофе стояла тарелка с дымящейся овсянкой. Желудок Жана выдал его злобным урчанием. — Поешь, — сказал Ваймак. — Мы уже почти тридцать часов не можем ни накормить, ни напоить тебя ничем, кроме воды. Жан посмотрел на синяки, покрывавшие большую часть его рук, затем неохотно перевел взгляд на полосы содранной кожи на предплечьях. Рико связал его шнурками от ракетки, которые были рваными и слишком грубыми, чтобы использовать их на голой коже. У Жана были ожоги от веревки в шести или семи местах на каждой руке, а запястья были стерты до крови. Рико уже много лет не тратил времени на то, чтобы связать Жана, зная, что он выдержит любое наказание, которое тот сочтёт нужным. В последний раз ему приходилось прибегать к подобным методам, когда… Жан усилием воли отбросил эту мысль, отказываясь погружаться в воспоминания, из которых было нелегко вырваться. Некоторые двери должны оставаться закрытыми, даже если приходиться ломать все пальцы, чтобы удержать их таковыми. Если Рико и связал его в этот раз, то только потому, что он этого заслуживал. Он доказал свою неверность в тот момент, когда попытался оторвать руки Рико от своего горла. — Я поем позже, — ответил Жан. — Это манная каша, — сказал Ваймак. — Ты хоть представляешь, какой ужасной она будет через десять минут? — Не дожидаясь ответа, он взял тарелку и поднес ее так близко к лицу Жана, что тот почувствовал, как пар касается его подбородка. — Я подержу. Тебе надо заботиться только о том, чтобы управляться с ложкой. — Я не голоден, — сказал Жан. — Как хочешь, но мои руки замерзли, так что я продолжу держать эту тарелку здесь. Жан сжал челюсти, подбирая слова, которые он не хотел произносить, требования и вопросы, ответам на которые он все равно бы не поверил. Конечно, это было фальшью, пряник перед кнутом, способ обойти его защиту, чтобы они могли использовать то, что найдут по ту сторону. Это не могла быть не фальшь, однако Ваймак, казалось, так вжился в свою роль, словно делал это слишком много раз и забыл остановиться. Возможно, он слишком долго притворялся, что Лисы — это настоящая инвестиция, а не рекламный трюк. Жан хотел игнорировать еду, но он был так голоден, что ему стало дурно. В конце концов он решил пойти на это хотя бы потому, что ему нужно было вернуть свои силы. У Ваймака не хватило приличия принять победоносный вид, когда Жан потянулся за ложкой: он просто уставился в дальнюю стену, чтобы тот мог есть без взгляда Ваймака, буравящего дыры на его избитом лице. Пальцы Жана пульсировали, когда он принялся за еду, и он, хотя и запоздало, мысленно поблагодарил Ваймака за помощь. Ваймак обменял пустую тарелку на кофе. К этому времени напиток был уже не таким горячим, как раньше, но Жан послушно выпил половину чашки. Когда он наклонил голову в молчаливом отказе, Ваймак отставил ее в сторону и осушил свою. Наконец функции организма пришли в норму, Ваймак откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Он бросил на Жана испытывающий взгляд, и тот знал, что лучше не отвечать ему тем же. — Я говорил с тренером Мориямой прошлой ночью. Жан забыл, как дышать. — Как вы смеете говорить с ним, когда он скорбит. Я уверен, что он действительно разбит, — сказал Ваймак без капли сочувствия. — Он не много говорил об этом, но к тому времени, как я ему позвонил, Эндрич уже надрал ему задницу. Я сказал ему, что мы оплатим твои медицинские счета за то, что вмешались до того, как нас попросили, и согласился иногда сообщать ему о твоем выздоровлении. Это та же самая договоренность, которая была у нас, когда Кевин приехал на юг. Он знает, что я могу быть рассудительным, когда мне нужно. Жан не был уверен, от чего у него скрутило живот — от сожаления или от отвращения. Ваймак даже не подозревал, насколько шатким было его положение. Хозяин не был заинтересован в дестабилизации положения команд первого класса, вмешиваясь в работу тренеров, поэтому, пока Ваймак не вынудит его, он не станет от него избавляться, каким бы надоедливым тот ни был. Рико, с другой стороны, уже больше года хотел убить Ваймака. Возможно, его сдержанность была вызвана страхом перед возмездием дяди, но Жан знал, что в основе всего этого лежали сложные отношения Рико с отцом. Он перечитывал письмо Кейли почти столько же раз, сколько и Кевин. Рико пока что не мог полностью переступить эту черту, и он абсолютно ненавидел себя за это. Жан вдруг задумался, догадался ли об этом Кевин. — Где Кевин? — На Голубом хребте, — сказал Ваймак. — Лисы сняли домик на весенние каникулы. — Только не Кевин, — настаивал Жан. — Он не стал бы так далеко уезжать от корта. — Стал бы, если его правильно замотивировать, — сказал Ваймак, продолжая нелепо лгать и беззаботно пожимая плечами. — Они должны вернуться в город в эти выходные. Думаю, в воскресенье? Если хочешь с ним поговорить, я попрошу его зайти, как только он распакует вещи. Кстати, говоря о королеве драмы... — начал Ваймак, но ему потребовалась минута, чтобы подобрать правильные слова. — Не знаю, осведомлен ли ты, но я в курсе, что он за человек. Ваш так называемый хозяин, — сказал он с нотками ненависти в голосе. — и этот его сучий племянник. Кевин рассказал нам правду, когда переводился, чтобы мы знали, во что ввязываемся. Я знаю, почему ты думаешь, что должен вернуться в Эвермор, и я знаю, что тебя там ждет. Я лучше сожгу этот дом дотла, чем позволю ему снова прикоснуться к тебе. Если его руки когда-нибудь снова будут работать, Жан задушит Кевина до смерти, когда увидит его в следующий раз. Рене начала писать ему в начале января, но Жан ждал две недели, прежде чем ответить на ее жизнерадостные сообщения и вопросы о его самочувствии. Только когда она написала: «Кевин мне все рассказал», Жан, вздрогнув, нарушил свое молчание. Выяснить то, что Рене осведомлена о семье Морияма, было довольно плохо, но Жан предположил, что Кевин доверился ей из-за ее прошлого. Услышать теперь, что все Лисы знали, но у них не хватило здравого смысла испугаться, было в десять раз хуже. С ними явно было что-то не так, но Жан не мог сказать этого, не признав невольно, что Кевин был прав. И все же он не мог не задаться вопросом, что могло вызвать столь серьезные повреждения мозга. Возможно, что-то не так с водой на юге? Или, может быть, они травятся угарным газом в Лисьей норе. — Никто меня не трогал, — сказал Жан. — Я был ранен во время борьбы за мяч. — Заткнись. Я не требую от тебя признания, — сказал Ваймак. — Мне это не нужно, особенно когда ты так выглядишь, и особенно после того, как мне пришлось встречать Нила из аэропорта в декабре. Но мне нужно, чтобы ты знал, что мы в курсе, и поверил мне, когда я скажу, что мы сражаемся с широко открытыми глазами. Рене знала, чем рискует, отправляясь за тобой. Она сделала этот выбор, зная, с кем имеет дело, и мы будем на ее стороне, чего бы нам это ни стоило. — Она не имела права делать его, — сказал Жан. — Если не хотите отправлять меня в Эвермор, верните мне мой телефон. Я сам организую транспортировку. — Я выключил твой телефон и положил его в морозилку, — сказал Ваймак. — Он взрывался от сообщений, и я устал слушать, как он пиликает. Ты сможешь забрать его обратно, когда мы решим, что делать дальше. — Нет никаких мы, — настаивал Жан. — Вы не мой тренер. — Не твой хозяин, ты имеешь в виду. Жан проигнорировал это колкое замечание. —Я Ворон. Мое место в Эверморе. Ваймак сжал переносицу в молчаливой попытке набраться терпения. По глупости Жан решил, что тот устал и он выиграл спор, но тут Ваймак достал телефон из кармана и начал что-то печатать. Он поднес его к уху, убедившись, что звонок идет, затем переключил его на громкую связь и протянул между ними. Жан не стал долго гадать: на звонок ответили уже на втором гудке. «Морияма». — Тренер Морияма, это снова тренер Ваймак, — сказал мужчина. Он с пониманием посмотрел на Жана, и тот слишком поздно понял, что напрягся. — Извините, что отвлекаю, но мне нужна ваша помощь. Жан постоянно пытается отказаться от моей заботы и встать с кровати. Эбби уже сказала, что должно пройти три недели, прежде чем он даже сможет подумать о поездке, но Жану нужно услышать еще одно мнение, чтобы успокоиться. Не могли бы вы ему сказать сидеть, черт возьми, спокойно? Мы сейчас на громкой связи. Хозяин не задумался и ответил так, как и ожидал от него Жан: —Я уверен, что Моро поймет, что его здоровье первостепенно. Он знает, насколько для нас в Эдгаре Аллане важно его выздоровление. Жан услышал скрытое послание: возвращайся домой как можно скорее или жди болезненных последствий. Он уже было открыл рот, но Ваймак опередил его. В его голосе звучала сталь. —При всем уважении, но я звонил вам не за общими фразами, — сказал Ваймак. — Если бы мне нужна была эта пустая болтовня, то я купил бы открытку с пожеланиями о выздоровлении в магазине «Все за доллар». Пройдет минимум три месяца, прежде чем он вернется на корт. Сейчас он вам не нужен, а мы не против присмотреть за ним это время. Скажите ему сидеть на месте, пока он еще больше себе не навредил. Пожалуйста. Резкость, прозвучавшая в последнем слове, пробила брешь, о существовании которой Жан даже не догадывался. Он не стал зацикливаться на этом, но затаил дыхание в ожидании ответа. — Ваш беспочвенный антагонизм, как всегда, освежает, — сказал хозяин. — Моро? — Да, — Жан поправил себя в последнюю секунду: — Тренер? — У тренера Ваймака и так достаточно проблем с его собственным составом. Делай, что он тебе говорит, и оставайся на месте. Мы поговорим снова, когда ты будешь достаточно здоров, чтобы тебя можно было перевести обратно. — Тренер, я... — Мне жаль, пожалуйста, простите меня, я правда пытаюсь, — понял. На линии повисла тишина, но Жану потребовалось некоторое время, чтобы понять, что трубку повесили. Ваймак резко захлопнул телефон, и костяшки его пальцев побелели, когда он тщетно попытался раздавить маленькую вещицу в своей большой руке. — Этому человеку давно пора было бы совершить лобовое столкновение на высокой скорости. — Он взял свою кружку, запоздало вспомнив, что она пуста, и постучал по ней короткими ногтями. — Так ведь даже проще, не так ли? Он знает, что мы держим тебя в плену, и не собирается с этим бороться. Ваймак искренне думал, что одержал верх в этом разговоре. Жану хотелось возненавидеть его за наивность, но он так устал. — Теперь я спокойно могу вернуться, — сказал Жан. — Отправьте меня домой. Жан не был уверен, как Ваймак мог выглядеть таким сердитым и измученным одновременно. Он приготовился к ответной реакции на свою неблагодарность, но всё, что сказал Ваймак, было: — Нет. — Вы не можете держать меня здесь. — Ты не вернешься, — сказал Ваймак. — Ты смиришься с этим, даже если нам придется тащить тебя, брыкающегося и вопящего. И прежде, чем ты даже подумаешь о том, чтобы снова встать с постели, вспомни, что твой собственный тренер только что приказал тебе оставаться на месте. Пока что ты остаешься с нами. Ваймак подождал минуту и, поняв, что Жан не собирается отвечать, наконец сказал: — Я посмотрю, есть ли у Эбби колокольчик или что-то еще, что мы могли бы оставить здесь на случай, если понадобимся тебе. А пока отдыхай как можно больше. Позволь мне позаботиться о твоем тренере. Ты беспокойся только о себе, и ни о чем другом, понятно? Как легко он это сказал, будто Жан мог беспокоиться о себе отдельно от остальных. Этот человек пытался его убить. — Я спросил, ты понял меня? — повторил Ваймак, поднимаясь на ноги. У Жана хватило инстинкта самосохранения хотя бы на то, чтобы направить свой злобный взгляд на дальнюю стену. — Да. На самом деле он не понял, но Ваймак не должен был этого слышать. Мужчина оставил его наедине со своими мыслями, и у Жана закружилась голова, пока он гонялся за ними по кругу. Хозяин приказал ему оставаться на месте, пока Эбби и Ваймак не объявят его годным к возвращению, но имел ли он это в виду? Был ли это приказ или он ожидал, что Жан все равно найдет дорогу домой? Жан попытался осторожно ощупать своё колено, но одного легкого прикосновения кончиками пальцев было достаточно, чтобы у него все поплыло перед глазами. Эбби появилась через несколько минут с кухонным таймером и маленьким стаканом, наполовину наполненным водой. — Я не смогла найти колокольчик, но ты можешь использовать таймер вместо него, — сказала она, ставя его в пределах легкой досягаемости. Она протянула ему воду и держала ее до тех пор, пока не убедилась, что он сможет взять ее. — Он ужасно громкий, так что мы обязательно услышим его, где бы ни находились в доме. Пользуйся им, ладно? Если тебе скучно, если ты голоден, если тебе больно, что угодно. — Дэвид ушел за шортами и боксерами, но, если ты вспомнишь что-нибудь еще, просто дай мне знать, и я напишу ему. — Она немного подождала, не придет ли ему что-нибудь в голову, прежде чем вытащить из кармана пузырек с таблетками. Когда он не протянул ей руку, она вытряхнула две капсулы на простыни рядом с ним. — Это поможет тебе уснуть. Чем больше ты отдыхаешь и чем меньше двигаешься, тем лучше. — Что с моим коленом? — спросил ее Жан. — Ты повредил его во время борьбы за мяч, — холодно напомнила она ему, прежде чем дать реальный ответ: — У тебя растяжение малоберцовой коллатеральной связки. Ваймак не рассказал об этом, чтобы завоевать доверие хозяина. Из-за травмы колена и ребер Жан выбыл из строя до середины лета. За это хозяин убрал бы его из стартового состава, а Рико избил бы до полусмерти за то, что тот не смог соответствовать цифре на его лице. Он поправится как раз к тому времени, когда его снова разорвут на части. Жан взял таблетки. — Оставьте мне пузырек. — Ты же знаешь, что я не могу, — сказала она и оставила его наедине с роем мыслей.